[Дебют] Татьяна Леонова: Этюд в серых тонах

Loading

Сначала хотели Серовы прогнать новую родственницу взашей, да побоялись дипломатического скандала… Сели тогда Серовы за стол для погрызания книжек, разлили по напёрсткам, да не сладкий чай, а горьку водочку, и, по русскому обычаю, стали пить за помин безвременно усопшей Эпохи Гутенберга.

Этюд в серых тонах

История книги в России от царя Гороха до наших дней

Татьяна Леонова

Татьяна ЛеоноваНачало этой сказки приснилось мне в 2008-м году. Сначала приснились имена, и стали крутиться в голове, обрастая биографиями, деталями, шутками и каламбурами. Я села к компьютеру, быстро записала первую часть сказки, дошла до середины и остановилась. Я никак не могла понять, чем же история должна закончиться. Я всё время думала о незаконченной рукописи, она мучила меня, не оставляла в покое.

А время шло, бежало, летело, исчезало. И вместе со временем исчезал мощный поток книг, некогда заливавший нашу библиотеку университета центральной Флориды, превращаясь на глазах в довольно мелкий ручеёк. Через 3 года настал день, когда мне стало ясно, как следует завершить мою «серую» историю. Я открыла старый файл и на одном дыхании дописала сказку до конца.

* * *

Семье Быховских-Гольберг и
Якову Матвеевичу Полищуку и его семье

с огромной благодарностью

А что у серой мышки
На сереньком умишке?

Лишь пироги да пышки,
Ватрушки да коврижки.

М. Карем
Перевод М. Яснова

Нью-Хемпширский профессор
Российских кислых щей,

Зачем над старой книжкой
Я чахну, как Кощей…

Л. Лосев

Moй верный серый персональный Оле-Лукойе вместе со своей неразлучной подружкой, серой двухкнопочной мышкой, каждый вечер на сон грядущий сообщает мне новости да читает письма. А сегодня вдруг решил рассказать сказку.

В незапамятные времена, аж в прошлом тысячелетии, да в прошлом веке, за горами, за морями, за дремучими лесами — в Москве — жило мышиное семейство. Мышки эти были хоть и совершенно серые, но не простые, а сказочные.

Сведения о происхождении этой мышиной семьи были туманны по мнению учёных котов из академии в Лукоморье. Учёные коты разделились на две школы: одни отстаивали «северную» теорию происхождения сказочных мышей, другие — «южную». Высокоумные коты считали ниже своего достоинства расспрашивать самих мышек. Поэтому мышки и не сообщили в Академию то, что они рассказывали мышатам о семейной истории.

А говорили мышки вот что:

Как всем известно, сказочные мыши ведут свою родословную от Мышиного Короля из «Щелкунчика». Один из потомков Короля обеднел, нашел приют у баварского булочника и вместе с ним переселился в гостеприимную Москву то ли при царе Горохе, то ли при Николае I. Трясясь в повозке булочника, потомок Короля наслаждался духовной пищей, грызя огромный том сказок братьев Гримм, лежавший в oгромном же сундуке, не забывая время от времени навещать в другом углу повозки мешок поменьше — с хлебом насущным, то есть с мукой.

Доехав до Москвы, потомок Короля осмотрелся, обжился, да и посватался к русской Мышке-Норушке, из славного рода той самой мышки, в честь которой и был назван город Мышкин. Этот род из Мышкина считался среди местных мышей княжеским. Да ещё ходили в грызучем народе слухи, что родоначальница княжеской семьи из Мышкина в незапамятные времена жила у таинственных «неразумных хазаров» и набралась там сказочных качеств и магических знаний.

А сама Мышка-Норушка изредка вспоминала, как её прабабушка хранила в шкатулке странные листы пергамента, исписанные выцветшими чернилами. Язык был непонятен, и прабабушка Мышки-Норушки помнила, как ей в детстве что-то из этой рукописи читали, но к старости остались в её памяти лишь слова Грис[1], Ратон и ибн Габироль, да ещё странное присловье: «Гранада, Гранада, Гранада моя!»

Итак, посватался в Москве потомок Короля к Мышке-Норушке, и она ответила согласием: кто бы мог устоять перед серым усатым красавцем в немецком платье, прибывшим прямиком из прекрасной Европы!

Со страшным шорохом и писком, так, что окрестные коты поразбежались, сыграли весёлую свадьбу немецкого принца и русской княжны, и пошли у новобрачных детишки — русские сказочные мышки. Потомок Короля носил волшебное, чудесное имя: Эрнст Теодор Амадей, — а фамилия у него была простая, немецкая: Грау[2]-Гофман-Гримм-Брентано-Шамиссо-Гриммельсгаузен. Имена детям Эрнста-Теодора-Амадея были даны на немецкий лад: Грызильда, Хвостильда, Усильда, Скребильда, Шуршильда, Пищильда, Зернильда, Крупильда, Смешильда, Плаксильда, Трусильда и в память об уж совсем далёких предках — гусином пере и чернильнице — Чернильда. А фамилия у детей для удобства повседневной жизни была материнская, то есть простая, русская: Серовы.

У Грызильды были самые острые зубки, у Хвостильды — самый длинный хвост, у Усильды — самые пышные усы, у Скребильды — самые сильные лапки с самыми твёрдыми коготками, у Шуршильды — самые чуткие ушки, у Пищильды — самый мелодичный голос, у Зернильды и Крупильды — самые большие защёчные мешки, плакса Смешильда лучше всех сестёр то и дело заливалась слезами, а хохотушка Плаксильда — смехом, семейный историк Чернильда вечно перемазана чернилами от кончика усов до кончика хвоста, а Трусильда обладала тремя выдающимися качествами: она боялась больше всех, но зато на своих самых проворных лапках она удирала быстрее всех.

День-деньской потомок Короля Эрнст-Теодор-Амадей и его верная жена Мышка-Норушка кормили-поили да воспитывали-учили своё многочисленное потомство. А на сон грядущий мышатам читали сказки. И сказок этих было видимо-невидимо, так много, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Мышата очень любили сказки: расскажешь им одну — они хором требуют следующую, и от их писка оглохнуть можно. Поэтому, когда у родителей лопалось терпение, они произносили страшное заклинание: «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку!» Мышата в ужасе вспискивали: «Kaк не мышонка!» — и немедленно прятались с головой под одеяло, и тут же засыпали.

Так жили они, поживали, добро наживали и добро теряли. Жизнь-то они не теряли, потому что были сказочные, а значит, почти бессмертные. Поселились выросшие сказочные мышата у разных людей, и вместе со своими хозяевами прошли через всё.

И были времена, когда Зернильда и Крупильда с хозяевами вместе жили от зернышка до зернышка и от крупинки до крупинки, и были времена, когда Шуршильда с хозяевами вместе замирала от каждого ночного шороха, и были времена, когда Пищильда с хозяевами вместе боялась пискнуть лишнее слово даже среди своих. И были времена, когда они все узнали, что немецкие сказки — это одно, а немецкие солдаты — это совсем-совсем другое. И были времена, когда Смешильда и Плаксильда с хозяевами вместе не знали, смеяться им или плакать, видя очередного полуживого вождя на экране телевизора. И были времена, когда Грызильда жила в церкви и была бедна, как церковная мышь, и были времена, когда вместе с церковью Грызильда разбогатела. И были времена, когда мышки боялись вспоминать про прадедушку Короля (и король, и немец!), и были времена, когда стало почетно и даже патриотично вспоминать про прадедушку Короля.

Захотели тут наши мышки примкнуть к серому мышиному сообществу «Местные», но бдительные охранители недогрызенных устоев грызучей культуры вмиг разнюхали, что госпожу Мышильду, матушку мышиного Короля, в девичестве звали Мышкеле Ди Грой-Мойз[3]. А такое настоящие патриоты обоняют за версту, даже лучше, чем запах «Рокфора»! Пошуршали охранители архивными бумагами и учуяли, что пра-пра-бабушка госпожи Мышильды жила в доме великого чародея бен Бецалеля и училась каббале столь успешно, что и стала первой сказочной и бессмертной мышкой. Побоялись «местные» старой магии, решили не ссориться и скандал не устраивать, но объяснять тайну происхождения семейству Серовых не стали, только мягко растолковали, что в патриоты потомков Короля не примут: мордой не вышли — носы слишком длинные, и дружат не с теми — с героями сказок Маршака, Чуковского, Шварца, Габбе.

Но какие бы времена ни стояли на дворе, главным в жизни серых московских сказочных мышек было — обязательно, непременно, любой ценой, во что бы то ни стало грызть новые книжки! Ну и перегрызать старые время от времени. Мышки были сказочно-волшебные, и когда они брали на зубок любую книжку, то книжка приобретала сказочно-волшебное свойство: книжку грызли, а она от этого не портилась, а становилась лучше! А самые лучшие, самые вкусные, а значит, самые изгрызенные книжки становились, как и сказочные мышки, почти бессмертными. Книжки были счастливы, мышки были счастливы, и никто не страдал от духовного голода.

Непрерывно грызя книжки, сказочные мышки получили высшее обгрызование, но некоторые представления они унаследовали, как говорилось при Новой смуте, «oт старого режима». И в окружающей жизни мышки во всём видели ковры-самолёты, сапоги-скороходы, чудищ заморских, принцев прекрасных, наливные яблочки да золотые блюдечки и прочие сказочные чудеса.

И при царе Горохе, и при Николае I, а потом и при Николае II мышки обожали грызть книжки с золотым обрезом, но и книжки попроще были хороши на вкус. Потом началась Новая смута, и новых книжек почему-то почти не стало. Какое-то время мышки держались перегрызанием старого. Понемногу стали появляться новые книжки, на плохой бумаге, но на вкус многие были хороши, а некоторые так даже замечательны. И хотя сначала Эрнст Теодор Амадей морщил аристократический нос, но постепенно и он приохотился грызть книжки Хармса и Чуковского, Булгакова и Бабеля и многих-многих других, расцветших после Новой смуты. Правда, следует признать, что сначала эти книжки для пробы были отданы на зубки молодому поколению.

Однако с течением времени стало происходить непонятное. Новые книжки, которые подавались к столу для погрызания, выглядели всё лучше и лучше («Почти, как в старые времена», — вздыхал Эрнст Теодор Амадей), а вот вкус у книжек стал меняться. То один какой-то странный привкус появится, то другой. Потом от книжек про пионэров, милиционэров, революционэров у мышек начались приступы тошноты. Потом хуже — травиться стали! Ну, не до смерти, конечно, мышки-то были сказочные, а значит, почти бессмертные, но после таких приступов по несколько дней ничего на зубок взять не могли. Попробовали с горя погрызть газету, нарвались на «убийц и отравителей в белых халатах» и, действительно, так отравились, что от тошноты и ужаса лежали пластом до того сказочно-волшебного момента, когда какой-то чудо-богатырь раскрыл ларец, разбил яйцо, сломал иглу, и наступила Кощеева смерть, значит, аж до 5 марта 1953 года.

Не сразу мышки опомнились от ужаса, но со временем отлежались, отдышались, и жизнь пошла дальше своим чередом. А раз они продолжали жить, значит, они продолжали грызть.

Тут-то и появился у мышек новый страшный враг. Это был ужасный и могучий, видать, заморский, очень прожорливый зверь по прозванию Дефицит. За годы Новой смуты этот новоявленный соловей-разбойник постепенно сожрал всё: от хлеба до зрелищ, от белья до жилья, от чашки до брошки, от дров до осетров, от мяса до кваса, ну просто всё-всё сожрал. Надо признать, что обнаружился он довольно давно, в самом начале Новой смуты, но поначалу особо сказочным мышкам не досаждал, поскольку книжками не очень-то интересовался, ему хватало другой жратвы. Но вскорости после того, как приключилась Кощеева смерть, добрался заморский зверь Дефицит и до книжек. Новых книжек и так было немного, а теперь их стало совсем трудно, почти невозможно купить, и приходилось книжки «доставать». Стали мышки устраивать настоящие дежурства у книжных магазинов, стоять по ночам за подписками, сдавать ненавистные, совершенно несъедобные газеты в макулатуру, менять макулатурного Дюма на немакулатурного Пруста. Семья была большая, успевали везде.

Понемногу увлеклись Самиздатом, потом Тамиздатом. При помощи Хвостильды, жившей в номенклатурном семействе и делившей свое время между сотой секцией ГУМа и спецхраном Пашкова дома, прогрызли ход в спецхран и, в общем, жили — не тужили.

А потом началась Новейшая смута. И случилось диво дивное, чудо несказанное: исчез вдруг страшный заморский зверь Дефицит, как будто его и не бывало, а, может, и не исчез, а обернулся прекрасным заморским же принцем Изобилием, только новых книжек стало — видимо-невидимо, так много, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Книжки с привкусами, конечно, остались, а потом и расплодились в немыслимых количествах, но мышки теперь были опытные, научились их распознавать за версту.

И пошла у всего семейства Серовых прямо сказочно-волшебная жизнь («ну совсем-совсем, как в старые времена,» — умилялся Эрнст Теодор Амадей). Целыми днями мышки грызли новые книжки, а по вечерам собирались всем семейством в уютной родительской норке? нет, норище, где в бесконечных коридорах и кладовках, прорытых за десятилетия собственными лапками всего семейства, громоздились стеллажи с погрызенными, недогрызенными и ещё негрызенными книжками. Мышки во время семейных сборищ пили сладкий чай из напёрстков, а Смешильда и Плаксильда попеременно читали вслух смешные и грустные истории, и всё семейство попеременно заливалось то смехом, то слезами, и сладкого чаю у них было хоть залейся! Эх, хорошее времечко-то было, да только быстро кончилось!

Начиналось-то всё так мило и невинно! Как случилась Новейшая смута, так Эрнст Теодор Амадей заговорил о неслыханном и невозможном — о том, что следует восстановить связи с родственниками и друзьями за границей! Родственники и друзья быстро нашлись, наладилась переписка, пошли в Москву посылки с новыми книжками. И, наконец, самая смелая из родственников решилась приехать к Серовым в гости! Звали её Сквикильда[4], а фамилия у неё была простая, американская — Грей[5]. Владела она роскошной норой в библиотеке Конгресса. Сквикильда привезла кучу новых книжек для погрызания и тьму рассказов про богатства библиотеки Конгресса, и все Серовы мечтали добраться до этих новых неведомых сокровищ и попробовать их на зубок!

А потом случилось страшное. В один из приездов Сквикильда смущенно сказала: «Знаете, у меня появилась новая родственница, и я взяла её с собой, чтобы представить всему семейству.» И подталкивает вперед необычное существо. Хвост какой-то очень длинный, форма и цвет морды какие-то странные. «Oх, — зашептались Серовы, — вот она, неведома зверушка! Сбывается старое предание, сбывается!» А девица бойко и нахально пищит: «Зовут меня Кликильда[6], а фамилия у меня простая, современаая — Комп, но друзья зовут меня Компути.» «Oх, — сказали Серовы, — от «ком» мы ещё ёжимся, а от «пути» уже вздрагиваем!» Привезла Сквикильда с собой в этот раз и серое персональное неведомое чудище заморское. Сразу же Кликильда стала хвастаться, дескать, смотрите, как много я умею, и показывает cut, paste, copy, save, scan. Серовы только глазками хлопали и лапками в стороны разводили. А в следующий приезд Кликильда учудила, заявилась совсем без хвоста! В ответ на расспросы Серовых она небрежно бросила: «Сейчас все так носят!» Одно слово, заграничная штучка!

И вот из-за этой-то Кликильды и начались все неприятности! Она изъявила желание погрызть ранее недоступные для неё книжки, и, конечно, Серовы не могли отказать ей в такой любезности. Через некоторое время стали замечать Серовы, что на полках со старыми книжками для перегрызания стало как-то необычно свободно, да и новых книжек поубавилось. Мышки впали в панику, долго думали да гадали, а потом устроили круглосуточное дежурство. И увидели ужасное! Кликильда садилась к столу для погрызания книжек, начинала грызть, и книжка исчезала! Громко запищали мышки: «Она ворует наши книжки!» Как ни оправдывалась Кликильда, сколько ни показывала на чудо-экране дивные образы исчезнувших книжек, сколько ни объясняла, что это и есть давно предсказанные наливное яблочко да золотое блюдечко, — Серовы были безутешны. Из всех объяснений они поняли одно: злая колдунья Кликильда своим волшебством отправляет их драгоценные книжки на ковре-сканолёте за тридевять земель в Серверное Царство, Файловое государство. Как ни уговаривала Кликильда попробовать книжку с экрана, Серовы только рыдали-пищали: «Мы не можем грызть мёртвое холодное железо! Нам нужны наши живые, настоящие книжки! Мы умрем от духовного голода!»

Сначала хотели Серовы прогнать новую родственницу взашей, да побоялись дипломатического скандала. «И вообще, о нас плохо подумают за границей», — проворчал Эрнст Теодор Амадей. Сели тогда Серовы за стол для погрызания книжек, разлили по напёрсткам, да не сладкий чай, а горьку водочку, и, по русскому обычаю, стали пить за помин безвременно усопшей Эпохи Гутенберга. После третьего напёрстка Чернильда перестала рыдать и вспискнула: «Я придумала! Раз она ворует наши книжки через волшебные кнопки, значит, можно через волшебные кнопки вернуть книжки к нам!» И Чернильда села перед серым персональным неведомым чудищем заморским и стала тыкать правой лапкой в страшные, непонятные кнопки. Тыкала она сначала с надеждой, а потом с отчаянием, утирая левой лапкой горькие-горькие слёзки…

Мой верный серый персональный Оле-Лукойе вздохнул и закончил сказку так, как, по его мнению, и положено заканчиваться русским сказкам: «И я там был, чай-водку из напёрстков пил, по экрану текло, на киборд не попало!»

___

[1] Грис (исп.) — серый, Ратон (исп.) — мышь.

[2] Grau (нем.) — серый

[3] Грой (идиш) — серый, Ди Мойз (идиш) — мышь.

[4] To squeak (англ.) — пищать

[5] Grey (англ.) — серый

[6] To click (англ.) — кликать компьютерной мышкой

Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “[Дебют] Татьяна Леонова: Этюд в серых тонах

  1. Нью-Хемпширский профессор
    Российских кислых щей,
    Зачем над старой книжкой
    Я чахну, как Кощей…
    Л. Лосев
    :::::::::::::::::
    Над этой сказкой нынче не чахнут ни Кощей, ни Дефицит заморский,
    Ни серый Мойз, ни Гройс
    Татьяна ЛеонОва и старый Гутенберг, князь Мишкин или Мышкин ?
    Маршак, Чуковский, Шварц, их Габбе нихт фарштеен, их дринкинг только шнапс
    🙂

  2. Прелестная и лёгкая сказка о мышках и истории последних поколений, включая наше.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.