Арон Липовецкий: Полуштоф

Loading

С легкой душой от выполненного долга и малознакомым удовольствием от удачной покупки Фима ехал домой. Агрегат он пристегнул ремнями на заднем сиденье, Анна Нетребко наполняла слух каватиной Нормы, жизнь вновь обретала цвет и запах… Дома его никто не ждал, но внук выбежал на шум в дверях…

Полуштоф

(рассказы)

Арон Липовецкий

Это несколько рассказов из цикла «Полуштоф». Ефим Полуштоф — один из персонажей каждого рассказа. Эти персонажи полные тезки, но, вообще говоря, разные люди. Примечания следуют после каждого рассказа. Цикл вряд ли будет завершен [это угроза].

Утюг

— Тебя ждут.

Эта фраза напрягла Ефима Полуштофа. Она выгоняла его в Тель-Авив, в отель «Ренесанс», где его ждал утюг. Фразу эту влила ему ядом в ухо его младшенькая доченька Яночка, все еще незамужняя и потому проявлявшая заботу о родителях и любимом коте. Утюг «непременно нужен в доме», уверяла Яночка, особенно после того, как сама же его и сожгла. Она быстро нашла утюг в сети у какого-то Криспи, который продавал его «по случаю отъезда, со страшной скидкой».

— И что, никто не позарился? У этого Криспи френдов что ли нет? — спросил ее Ефим по телефону.

— Тебе и не снились мегатонны его френдов, но это все подростки, чуть старше нашего Рона. Давай поезжай, увидишь, о чем речь, и договоришься о цене на месте.

Ефим собрался. Теперь это считалось быстро. Перед уходом он решил еще раз «подтолкнуть внука к математике». Он, шаркая, засеменил в гостиную. Тишина была не нужна. Внук, как Цезарь, совмещал бестолковое с бездарным, то есть сидел с лаптопом в наушниках.

Скейты, конечно, гонки на скейтах. Ефим успел их увидеть на экране лаптопа за мгновение до того, как Ронька одним тычком переключился на другое окно. Ну хоть не паркур. Паркура Ефим боялся даже виртуального, этих шкетов так легко сманить в реал.

— От правды не уйдешь, — сказал внуку Ефим, как можно строже и весомее, — Математику учить придется.

— Это ТётьЯна звонила? — внук с неожиданным пониманием посмотрел на деда, — за утюгом поедешь? Решил на мне отыграться со своей математикой? Да не хочу я. Я вам уроки делаю? У меня вам по ней 95? Что вы еще от меня хотите? Ну, не интересно мне.

«Вы» — это взрослые, к числу которых Ефим Полуштоф принадлежал давно и необратимо. Интереса для внука в его 11 лет Фима наскрести не мог. Мысль о том, чтобы пойти с ним в скейтпарк и задавать ему вопросы, пока он катится на доске, исчерпала себя года два назад. Ронька, вспоминая сколько будет семью восемь, состебался с доски, исцарапался, разрыдался, больше от злости, и потерял интерес к живому катанию.

— Давай договоримся. Если я тебя удивлю, мы сядем за математику. И ты бросишь свою дибильню, найдем кое-что потолковее, — опрометчиво предложил Фима, без мысли за душой или фантазии в голове.

— Заметано, — ответил Рон, уже снова глядя в экран мимо деда, — Да-да, удиви.

Озабоченный новыми целями и горизонтами Ефим отправился в Тель-Авив. В дороге он отвлекся и начал думать о приятном, о погоде, об утюге, таком ненужном и таком обязательном.

Фима не без труда нашел платную парковку минутах в пяти ходьбы от гостиницы.

— Пожалуйста, — девушка-портье позвонила постояльцу и назвала номер, мельком удивленно глянув на Фиму. «Этому-то что надо от Криспи». «Что это она, — подумал Фима, — мы вроде незнакомы».

Дверь в номер была открыта. Фима застал в номере предотьездный беспорядок. А может быть порядка здесь никогда и не было.

— Не обращай внимания, — встретил его бородатый мужик. — Я тут месяц жил, — теперь уезжаю.

Криспи был молод, невысок, подкачан и замысловат. Половина его головы от лба к затылку была выбрита, а вторая половина обильно обросла дредами. Космато-лысый поблескивал заклепками на кожаной безрукавке и на теле. На груди у него была тату среднего пальца. Ноготь этого пальца торчал из расстегнутой безрукавки. Он попробовал объяснить ситуацию. Выходило у него так:

— Вердана потребовала утюг, два-три раза погладила своё барахлишко. Теперь ей не надо. Не тащить же его в Лагос?

— А кто такая Вердана?

— Подруга моя.

— Она не шрифтами занимается?

— Шрифтами? — Криспи впервые глянул на Ефима повнимательнее, — Да ты прикольный. С чего вдруг? Не знаю о чем ты, но за этим я ее не заставал. Уж лучше бы шрифтами.

— Извините, мне показалось. Нелепо конечно, но ничего личного, — уклонился Ефим от признания неудачи своей шутки с вордовском фонтом Verdana, — А где же утюг?

Утюг оказался мелким трактором, или, как говорил его внук, мегадивайзом. На нем был тостер, контейнер для жарки корнфлекса, радио, небольшие динамики, открывашка для пива, пара отверток и USB-port. И это кроме разогрева до выбранной температуры, регулируемой подачи пара и еще чего-то неведомого для качественной глажки.

— USB для флешки с музыкой и для смарта, — объяснил Криспи, — ни разу не пользованый для подзарядки. Он новый, — это было уже об утюге, — две-три глажки — не критично. Писается она не часто, я больше не даю ей так упиваться, так что и стирки и глажки было немного. И потом море прямо у ног, она купается без одежды. Все работает. Обычно мы стираемся в прачечной, там полный сервис. Это же приличный отель. Даже не ожидал такого здесь. Всего, что тут есть я даже не знаю. Это Верданин дивайз, сама пусть с ним и носится.

— А кофеварки тут нет? — опять пошутил Фима.

— Да кто его знает, может и есть, — без тени улыбки ответил Криспи.

Ефим не был уверен, о чем и в каком времени говорит Криспи, об утюге сегодня, Вердане вчера или отеле всегда, но ему это не мешало. Он отметил самое важное — повтор о двух-трех стирках. «Цену набивает» — безошибочно определил он.

— А ты, значит, домой? — поддержал разговор Фима.

— Да ты и впрямь прикольный! Какой дом у гражданина мира? Еще о налогах спроси.

Фима припомнил безродного космополита из разговоров родителей и посмотрел на Криспи по-другому, с глубокой завистью. Самому-то ему не довелось.

— А это что за наклейка? Она отдирается? — спросил Фима о металлической наклейке с буквами rap4 под слоем эпоксидки в красивой выпуклой рамке. Надо же было к чему нибудь придраться, начинался торг. Фима прикинул, что даже полцены потянут на 500…700 шекелей. Такой утюг был ему не нужен, и он начал искать повод свалить.

— Эту наклейку не надо отрывать. Это флаг моей Родины! — не без пафоса откликнулся Криспи, — Она приклеена моим фирменным клеем намертво. А почему пришел ты? Я ждал ту девчушку, которая со мной списалась. Ей лет 18, она в курсах. Мы и пыхнуть вместе хотели или даже закапать-закинуться. Нет, ты не думай, я не валёк какой. А ты меня обломал, тебе хоть сколько, падре? Ты на концерте-то был?

— Я папа ее, — бросил Ефим и отметил, что Яночка скинула 10 лет. Ну, так мне сам бог велел скинуть лет 15, нет — все 20, гулять, так гулять, — Мне сорок три, — сказал Фима, не почесавшись и не сморгнув. На концерт в Яркон я не попал, колено разболелось. Но дети говорят, было классно.

Увидев сомнение во взгляде Криспи, Фима продолжил:

— Что, выгляжу старше? Это после неудачного приземления с парашютом. Сильно поломался тогда.

— Чего? — смекнул Криспи и вспомнил, что он в Израиле, — Постой, так ты из спецназа?

— Нет, какой там спецназ, обычный десант. Была пара операций в Ираке…, — Фиму несло, — Но все это давно, не хочу вспоминать.

— Чувак, ты меня потряс. Ты великий человек. Сделай меня счастливым, забирай этот утюг даром, только разреши рассказать эту историю фанам.

Фима не знал, что «рассказать фанам» — это значит в фейсбуке и со сцены, и легко согласился. Нет, утюг в подарок он не взял. Заплатил, как Авраам за пещеру Махпела. 200 шекелей. Цену он назвал символической, каковой эта сумма и была.

Можно было уходить. Криспи повернулся к окну во всю стену, боком к Фиме и затих. В профиль он казался лысым. Фима подошел к нему и встал рядом, глядя туда же, куда и Криспи. Так вдвоем медленно стояли они и разглядывали на сколько хватало глаз неспокойное полотнище моря, исчезающее в мареве неба. С 15-го этажа из глубины номера они не видели пляж и берег. Обоим это было неинтересно. Фима забыл, где он, что он? Растворился в высоком пространстве.

— Так хорошо, правда! Ничего не нужно, и колеса не нужны, — сказал Криспи.

— Взошли, наконец, как в Анабасисе, — поддержал его Ефим.

— У Ксенофонта? Ну да, конечно, — подхватил Криспи, не повернув головы.

— Только непонятно, зачем они кричали? — Ефим тоже не отводил глаз от горизонта.

— Греки-то? Да ну их, — ответил Кристи из своего транса.

С легкой душой от выполненного долга и малознакомым удовольствием от удачной покупки Фима ехал домой. Агрегат он пристегнул ремнями на заднем сиденье, Анна Нетребко наполняла слух каватиной Нормы, жизнь вновь обретала цвет и запах. Солнце начало заметно снижаться.

Дома его никто не ждал, но внук выбежал на шум в дверях.

— Ух ты, сколько у него абилок, — увлекся кнопками Рон, — А это что? «rap4»? — Ронька округлил глаза в восторге. — Так это Криспи?!! Откуда ты знаешь Криспи?! Это с ним ты встречался?! Это его утюг!!!

— Это ты откуда его знаешь? — ответил Ефим вопросом на вопрос.

— Дедушка, Криспи знают все мои кореша, вся братва. Он же супер, он же топ, круче его нет.

— «Да что это за девушка, да где она живет»? Чем он так знаменит?

— Он диджей! — и, увидев непонимание деда, Роник уточнил: — дискжокей без дисков.

Через минуту на связи с Роном была вся его братва. Четверо друзей говорили одновременно по скайпу, перебивая друг друга.

— Он сказал, что Криспи едет с Верданой в Лагос.

— Ефим не так понял. В Лагос едет его лп Вердана. Чё ему Нигерия, он же не дешевка? А он едет в Брно, в Чехию. Там будет клевая тусовка, — подхватил Томер.

— В каком смысле? — Фима взял паузу. Его удивило, что дети знают о нигерийском Лагосе и о чешском Брно. Сам он в их возрасте не слышал о Чехословакии и, тем более, о Нигерии. Будапешт случился в 1956, когда он был малышом, а Прага уже в комсомоле, да и не много новостей о них доходило.

— Спроси его, он знает: Криспи будет лысым или в дредах? В последний раз он стоял правым боком к залу и был лысым, — запросил Вован.

Ронька присел к дедушке на диван. Минуты две шел задушевный разговор, внук вытащим из деда все подробности встречи: номер, что в номере, этаж, цвет стен. Он даже сбегал поставил чайник. Выяснилось, что дедушка ничего важного не знал.

— Вид на море из окна красивый. А Криспи лысый и в бороде, нормальный парень.

— Нет, он не знает, наверное теперь Криспи развернется левым, дредами. Забьем?

— А что, забьем! Твой переходник на mini USB против моего браслета, ну того, резинового с подсветкой, он тебе нравился. Идет? Чур, я за дреды.

— Ладно, идет. Хотя я в лысого не верю. Шансы фифти-фифти. Там, где Криспи, ничего не угадаешь, оно-то и прикольно. Потому он и первый в мире.

— Да ладно, не загибай, — возразил Томер, — есть еще пара неплохих.

— Знаю я твоих черных. Оба отстой. Ну, ладно исландский заплетенный еще ничего, а второй из Канады — стендапер, а не жокей. Всё, разбежались, у меня дела. Пока, братва.

— Ну ты меня удивил, дедушка. Сорян, уважуха тебе, я не ожидал, — Роник был вежливый мальчик.

Ефим налил себе чаю без сахара, конечно, сел в кресло и глубоко задумался. Они знают о Лагосе, о Брно, значит есть какая-то польза от этой фигни.

Он изрядно устал, поездка была недолгой, но утомила встречей с незнакомцем и нагруженными дорогами.

— Вот кто увлек их географией — Криспи! Может мне заняться стендапом с фокусами? Расскажу публике, что такое принцип Дирихле…

— Видите, шляпа пустая? А теперь смотрите: бумс, чудо — в ней кролик! Но для второго кролика нужна вторая шляпа. В одной двум кроликам не место. Где же она?

— Ага, давай, — поддакнул внутренний голос, — насмеши. Всех насмеши.

Роник уже отключился от братвы. Он был честный мальчик. И скрыть удивление не мог, да и не хотел. Раз обещал, сел за математику.

— Что там на сей раз заначил дедуля? Задачки по геометрии. Интересненько.

Где-то в Брно местные пацаны скупали и перепродавали билеты на Криспи. Не все они знали, что их город стал знаменит. Между тем в сети стоял хайп. В фейсбуке Криспи сообщил, что он по дороге в Брно. А здесь, в Израиле, он познакомился с израненным в боях крутым спецназовцем, у которого на счету полторы дюжины бойцов Халифата и взорванный второй, тайный атомный реактор. «Подробности на концерте». Фотки нет по понятным причинам.

Фаны сходили с ума в комментариях, началась торговля автографами ветерана. Их сразу появилось несколько в разных странах. Все подлинные.

В Шабак поступило донесение от агента Ренесанс о сумасшедшем резервисте, который растрепался об атаке на еще один иракский реактор. Предстояло тщательно проверить утечку.

От окна, занимавшего всю стену, на пол легли длинные, теплые полосы слабеющего света. В углу гостиной утюг тихо ждал свою новую хозяйку.

Профи

— На три часа в день? И это все?

Фима Полуштоф, профессиональный пенсионер, был разочарован. Его другу по скамейке в парке Роман-Абрамычу, Роме оплачивали 5 часов работы сиделки по уходу за гериатрической немощью. Секрет своего успеха Рома затаил, намекал на связи в местном отделении национального страхования, то есть врал, как на исповеди. Понятное дело, Абрамыч молчал от стыда и страха перед разоблачением и наказанием.

И все-таки 3 часа заботы в день? От родной страны? И это за двадцать лет непрерывной любви и патриотизма? За двадцать лет преданности в жаре и грохоте, за двадцать лет стойкости под кроватью под звук сирены, за двадцать лет доброжелательности к идиотам-соседям, которые ни бум-бум по-русски…? Какая неблагодарность!

Фима ждал социального работника. Для начала неплохо получить хотя бы эти три часа. Три часа в день почти одинокому старику не так уж и мало. Надо учесть международную обстановку, паралич выборов, козни Ирана и европейский антисемитизм. Фима не станет сегодня ни качать права, ни бить на жалость, ни изображать оскорбленое величие лауреата квартальных премий. Сегодня он будет само достоинство, немного задетое, но не сломленное.

В конце концов он это делает для жены Фиры, которая сама ухаживает за «овощами». Эти три часа она будет платно сидеть с мужем. И в семье установится умеренная гармония.

На подготовку ко встрече социальной работницы ушло три дня. Фима не брился, не мылся и даже не чистил зубы. С утра он разбросал там и сям грязное белье, чем добился нужного запаха. И главное — он встал на костыли, взятые на прокат в «Руке Сары».

В дверь позвонили рановато. Фима ждал инспектора в полдень, обычно это означает половину первого, а тут в одиннадцать.

— Галит Найман, «Ла Иша»(1), — представилась она. Фима удивился, иша — это женщина, жена на иврите, но не обращение. Гверет Найман или Галит, но никак не иша. Думать об этом она ему не дала:

— Я знаю па-руска, но плиохо. Ви может иврит?

Фима мог так же, как она по-русски. В молодости Фима увлекал дев тремя аккордами на гитаре. В иврите он обходился тремя биньянами(2). Он с радостью согласился и они перешли на иврит. Фима и без слов понял, что Галит не отнимет много времени, она задаст пару вопросов и потом позвонит о результате.

— Вы позволите, я осмотрюсь, — произнесла она с восхищением, оглядываясь и принюхиваясь. Обстановка была очевидно нарочита и простовато символична, вполне заурядно для contemporary art. Пока ничего особенного Она подошла к запискам примагниченным к холодильнику и попыталась прочесть рукописную кириллицу.

— А тут что?

— Потхи бакбук мелафофонов, — перевел, как умел, Фима фразу «Открой банку огурцов».

— Потрясающе! Это же цитата из «Пианиста» Полански! — домыслила Галит, — И вот так, прямо, авангардно, без банки, не педалируя на чувстве голода. А банка тоже есть?

Банка нашлась. Открытая неполная банка стояла в холодильнике. Фима предложил ей огурец. Галит изо всех сил не поморщилась и отказалась.

— Теперь банка возвращается в холодильник, — прошептала она вслед фиминым рукам, — Холодильник — это новый идол, новый предмет культа. Поразительная цельность замысла и единство образа.

И тут ей бросилась в глаза другая записка: «Руки прочь от холодильника». Она ткнула в слово «холодильника» и попросила перевести. Фима перевел и заметил ее радость. Он не понял, что слово холодильник для Галит подтвердило догадку, и пояснил:

— Это ночная записка. Знаете, ночью так хорошо работается, что пробуждается аппетит.

— Значит Вы всю свою жизнь фиксируете в этих записках? А откуда столько магнитиков?

— Магнитики из игры внука. Он тут оставил их за ненадобностью. А жизнь, да, в борьбе с потерей памяти, — эпично подтвердил старик на костылях, — Жена не дает забыть свою любовь.

Он вдруг увидел десятки записок Фиры и своих на холодильнике другими глазами.

— Шиз, — подумал Фима, — Это клиника! Это точно тянет на три часа!

— Вы позволите мне взять на память несколько записок?

— Минуточку, — Фима поискал глазами. Потом снял одну и затем вторую записку, — Вот эти, — он протянул ей две выгоревшие скукоженные бумажки. «Фирка их вот-вот заменит».

— Что это? — гверет приблизила их к глазам, но прочесть «Уходя, не забудь ключи» и «Вернулся домой, не клади ключи в карман» она не смогла и решила, что ей помогут. А можно еще одну?

Фима пробежал глазами по холодильнику, снял и отдал ей еще одну бумажку.

— Какие у вас теплые руки, — гверет неожиданно охватила ладонью кисть Фиминой руки, но тут же одернула себя. Фима не успел удивиться и никак не отреагировал. Потом он решил, что это невежливо, и улыбнулся.

— «Выключи газ! Потом снимай джезву!», — разрядил Фима неловкость по-русски.

— Как музыкальна русская речь. Дже-зва, — повторила гверет с милым акцентом. Она не рискнула уронить себя вопросом, что такое джезва, выяснит потом.

Пора было уходить. Машина недалеко, по полуденной жаре идти не надо.

— Воды? Или лучше кофе? — предложил Фима от чистого сердца прямо с костылей. Он был вежлив и не догадывался, что предложил секс.

— Спасибо, ну что вы, — она отказалась и быстро ушла.

По дороге к машине она попыталась осмыслить впечатление:

— Чтобы творить в таких условиях, нужен мощный творческий импульс…, — проговаривала она текст для статьи, — Какой неожиданно глубокий постмодернистский перформанс. Жить в собственной инсталляции, постоянно участвовать в творческом процессе. А жена? О ней обязательно надо будет написать, — Галит даже захотела вернуться, но уже вдохнув чистый воздух улицы, решила перезвонить.

Закрыв за ней дверь, Фима подошел к окну и проследил, что она уехала. Оставшись один, Фима выдохнул, отбросил костыли, собрал грязную одежду в короб для стирки и открыл окна, проветрить квартиру. На легком сквознячке он помыл посуду, полусварил кофе на потом и, продолжая напевать, отправился в ванную. Здесь он побрился, почистил зубы и, наконец, забрался под душ.

Он выставил нужную температуру воды, встал спиной под шелковые струи, намылил голову и тут раздался настойчивый звонок в дверь.

Пока Фима приводил себя в порядок, в дверь позвонили еще дважды, настойчиво и сердито. На пороге стояла суровая дама. Она вошла с явным удивлением и даже неудовольствием. Язык ее тела говорил Фиме: — Как посмел ты не ждать меня, не пускать так долго? Страх потерял?

— Я тут немного ошиблась. Поднялась на два этажа выше. Так неудобно тут без лифта. Там живет какой-то художник с похожей фамилией: Полешох или Фоличок, — она быстро окинула взглядом квартиру, заметила костыли в салоне и нахмурилась.

— Так это Полищук!? Я и не знал, что он художник, — Фима глянул на часы, было полпервого. — А русский у нее не родной, — отметил он, — но очень приличный, — и Фима плотнее запахнул халат. Нужно было соответствовать, его гостья была одета строго, но справедливо.

— Воздух хороший, здоровый, — отметила она, — Сам ходит, принимает душ. Чего ему надо? — и Фима все понял по ее взгляду.

Зазвонил телефон. «А вдруг это срочно», — подумал Фима и ответил.

— Проверялка у тебя? Как дела? — спросил Роман-Абрамыч, он помнил, когда у друга визит.

— Да, плохо, не получится ничего. Тут еще накладка вышла…, — начал Фима.

— Тогда слушай верный совет: ссы немедленно, прямо сейчас, где стоишь.

— В каком смысле?

— В прямом. Изображай недержание. Тебя спасет только энурез. Давай! Из любви к Фире!

Разговор закончился, но Ефим продолжал прижимать телефон к уху. Он оказался перед выбором. Выбор этот определял их с Фирой судьбу на годы вперед, как выборы в его любимой стране(3). Выборы и Фима оказались в тупике. Надо было что-то делать с «задетым достоинством».

Инспектор соцстраха, старший сержант резерва Тамар Меир иронически поглядывала на обстановку. Фима был перед ней, как на ладони. Он даже не поинтересовался, как её зовут.

— А то мало я видела этих пишеров-симулянтов, — думала она, собираясь закончить визит.

— Меня зовут Ефим, Ефим Полуштоф…, — неожиданно обратился к ней «этот поц».

— Да, я знаю.

— А как Вас зовут? — Фима услышал себя со стороны и ужаснулся кондовости своей речи. Прежде он посчитал бы такое обращение к женщине жлобством.

— Тамар Меир, — она неожиданно почувствовала, что тронута.

— Тамар, Вы ведь не торопитесь? У меня как раз готов кофе. Это займет у Вас еще две-три минуты. Скрасьте мою печаль. Сиделку, как я понял, мне не дадут. Но не три часа, а хотя бы три минуты Вы можете мне подарить?

Тамар только что сбегала на четвертый этаж, потом несколько минут простояла под дверью, а теперь ее ждала разогретая на полуденном солнце мазда, до которой не меньше минуты ходьбы по жаре. Присесть на пару минут, выпить воды и вытянуть ноги, показалось ей неглупым.

Она села в кресло в гостиной у окна во всю стену. Крона высокого иудина дерева зеленела, казалось, прямо у ее ног. Стакан воды и неожиданно превосходный классический кофе без неуклюжих добавок завели разговор. Никаких попыток взятки или явных ухаживаний Фима не предпринимал. Разговор был ни о чем и обо всем. Этот Полуштоф оказался приятнее многих ее армейских мужланов-знакомых.

Кофе и разговор закончились, она встала и слегка потянулась. Ефим понес посуду на кухню.

— Ну вот, не мог дождаться, когда я уйду, — ворчливо отметила Тамар про себя.

И тут у Фимы из рук упала верхняя в стопке чашка, он наклонился к ней и один за другим выронил из рук остальные приборы. Хуже того, он с криком упал и схватился за ногу. Упал он прямо в лужу джавы и воды на осколки разбитой посуды.

— Дайте мне костыли, — попросил он подбежавшую Тамар, — Это всё нога, из-за неё.

Порезов почти не было, разбитую посуду Тамар замела. А главное, она поняла, что Фима не симулянт. Теперь судьба трех часов решалась положительно. Понадобится дополнительная справка от ортопеда. На повторную окончательную проверку она придет с напарницей, как положено.

— Скорее всего всё будет хорошо, — обнадежила она Фиму.

Фима лежал на диване, нога успокаивалась, и думал он о другом:

— Фира, Фирочка, простишь ли ты меня? Я уже «вожделел ее, прелюбодействовал с ней в сердце своем», — он знал, что жене не нужны подробности, особенно те, которых не было.

___

(1) «Ла иша» — транскрипция названия израильского женского журнала.

(2) Биньян — группа и вид глаголов в грамматике иврита, всего их 9.

(3) Имеются в виду троекратные выборы 2019-20 года в Израиле.

Print Friendly, PDF & Email

12 комментариев для “Арон Липовецкий: Полуштоф

  1. Блестяще, Арон! Ваши произведения искрятся мудрым юмором и несут добрую, светлую ауру! Спасибо!

    1. Спасибо, Белла! Пользуясь случаем, обращаю Ваше внимание на семейную сагу «Шарф голубой», в разделе «Опыты в стихах и прозе» в свежем номере «Заметок по еврейской истории»

      1. Спасибо, Арон, прочитала Сагу.
        Семейную историю, во многом такую
        трагичную, не считаю уместным комментировать.
        «Где испепелилось сердце, там порваны струны»…
        Здоровья Вам и новых успехов!

        1. Спасибо, Арон, прочитала Сагу.
          Семейную историю, во многом такую
          трагичную, не считаю для себя уместным как-то комментировать.
          «Где испепелилось сердце, там порваны струны»…
          Здоровья Вам и новых успехов!

        2. 🙂 Это, Белла, чистый fiction)), слова, слова, слова… Ну, не исповедоваться же?

          1. Арон, в некотором смысле любое литературное произведение — это исповедь автора. Как говорил Толстой: «Наташа — это я.»
            Сага производит глубокое впечатление и вызывает у читателя (по крайней мере, у меня) поток ассоциаций из истории своей семьи. Спасибо Вам!

  2. Спасибо всем за поддержку. Как всякому начинающему автору, она мне важна и приятна.

  3. Ожидаемо превосходно! Первый рассказ я читал так, как моя взрослая внучка, выпускница Еврейского университета, свободно говорящая и читающая по-русски, одолевает рассказы Зощенко. Столько же сообразительного напряжения, чтобы понять мне (ей) новую/старую лексику, смешные ситуации.
    Второй рассказ — полный правды, трагикомической, точных наблюдений, характерных деталей, занимательных диалогов.
    Автору — большое спасибо за ни на что здесь не похожую прозу. Успехов!

  4. Мне не понять ни автора, ни комментаторов — кстати, уважаемых мной.

  5. «Внук, как Цезарь, совмещал бестолковое с бездарным, то есть сидел с лаптопом в наушниках.
    Криспи был молод, невысок, подкачан и замысловат»
    +++++++++++++++++++++++++++
    Клевый сторис, уважуха автору!
    «И это за двадцать лет непрерывной любви и патриотизма? За двадцать лет преданности в жаре и грохоте, за двадцать лет стойкости под кроватью под звук сирены, за двадцать лет доброжелательности к идиотам-соседям, которые ни бум-бум по-русски…?»
    +++++++++++++++++++++++++++
    И этот рассказ замечательный. Как я люблю, когда авторы тщательно, но и с легким артистизмом подбирают каждое слово. Спасибо, Арон!

Добавить комментарий для Арон Липовецкий Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.