Виктор Улин: Стихотворная война. Окончание

Loading

Жданов разожрался до неприличных размеров. Он переживет блокаду и обратит взор к словесности: размажет по стенке Ахматову с Мережковским, инспирирует партийное постановление “О журналах «Звезда» и «Ленинград»”, погрузившее не только литературу, но и все советское искусство в бесполую серость пятидесятых.

Стихотворная война

(Инспирировано конкурсом «Мы о войне стихами говорим»
на сайте Международного Союза Русскоязычных Писателей)

Виктор Улин

Окончание. Начало

Виктор Улин6

Я написал экскурс в историю — оказавшийся втрое больше, чем предполагалось — чтобы обрисовать нынешнее понимание темы ВОВ.

(Не каждый читал мои военно-публицистические книги, а без определения позиции невозможно рассуждать дальше.)

Писатель должен думать.

Думать об изображаемых сущностях, а не просто изображать.

Погруженные в болото советской и постсоветской лжи, до недавнего времени мы писали о том, КАК нам приходилось воевать.

Сегодня нужно сказать, ПОЧЕМУ нам пришлось воевать именно так.

Недостойно думающего человека писать сейчас о доблестях, о подвигах, о славе.

Наш народ был жертвой, наша власть — преступником.

«Священной войны» могло НЕ БЫТЬ, не управляй «страной огромной» сволочи и мудаки.

7

Основная масса прочитанных стихотворений перенесла обратно в 70-е годы.

Тогда отовсюду звучало:

«Неважно, что у нас нет туалетной бумаги (стиральных машин, майонеза, лифчиков с формованными чашечками) — зато мы уже 20 … 25 … 30 … 35 лет живем без войны!»

В 90-е мы получили глоток воздуха и взглянули правде в глаза. Умные люди переоценили свои понятия.

Моим творческим семинаром в Литинституте руководил известный советский писатель Олег Смирнов.

Фронтовик, имевший ранения, он был автором нескольких военных романов и сценария к части сериала «Государственная граница».

В 1995 году Олег Павлович отказался получать очередную юбилейную медаль, сказав, что «нынешняя вакханалия не имеет отношения к реальностям той войны».

Сейчас снова сгустился мрак победобесия, идет реставрация застойной эпохи.

Вектор восприятия опять перенаправляется с насущных проблем на отмершие, только мантра звучит чуть иначе:

«Неважно, что наши заводы проданы китайцам, наши ученые свалили за рубеж, картошку мы покупаем у египтян, а сыр у белорусов и нам отсрочили пенсии (а неотсроченная составляет 13 тысяч) — зато наши деды 75 лет назад надрали очко фрицам!»

В литературном аспекте сегодня еще хуже, чем вчера.

В 70-е даже самые дрянные стихи о войне вызывали эмоции.

А уже если их исполняли как песни Бунчиков с Нечаевым, Леонид Утесов, Владимир Трошин, Марк Бернес, Леонид Кострица, Иосиф Кобзон, Эдуард Хиль, Муслим Магомаев, Георг Отс, Анна Герман, Людмила Зыкина, Ольга Воронец, Дмитрий Гнатюк, Юрий Гуляев или Юрий Богатиков… — верилось во все.

У меня много друзей-белорусов. Классические воспоминания о годах фашистской оккупации, слышанные ими от дедов и родителей, звучат так:

«Придут немцы, заберут молоко, яйца. Взамен дадут тушенку, шоколадку. Потом придут партизаны. Заберут и яйца и молоко и тушенку с шоколадкой, и хорошо если не убьют.»

После таких рассказов я полагаю, что в основной массе партизаны были элементарными бандитами, которых местное население боялось больше, чем немцев.

Но даже сейчас подкатывает комок к горлу, когда я слушаю песню «Помнят люди».

Эдуард Лимонов был 1000 раз прав в названии своей радикальной книги. У нас на самом деле была великая Эпоха.

Эра титанов и гениев, пусть даже злых.

Сейчас настала эра коротышек.

Прочитав 100 с лишним конкурсных стихотворений, я выделил 11, которые понравились, их прокомментирую в конце.

Остальные выполнены в лучших традициях стиля, без единой собственной мысли, без единого живого образа.

Клише затерто до неразличимости.

В литературоведении существует термин «эксплуатация темы».

Некоторым кажется, что в стихах о ВОВ достаточно зарифмовать что-нибудь вроде

спасибо деду за победу,
люблю я родину свою,
не знаю сам, куда уж еду,
но громко песенку пою,

— и посчитать задачу выполненной, поскольку тема бесспорна и как бы не требует эстетических изысков.

Разумеется, каждый возраст поет свои песни.

Кибальчишечий пафос простителен подросткам. Нынешним школьникам зацементировали мозги военной патриотистикой — особенно ядовитой вследствие того, что они никогда не видели воевавшего ветерана, а о войне судят по кичевым подделкам вроде фильма «Т-34».

(Но мимо них прошли действительно хорошие вещи.

Например, мини-сериал «На безымянной высоте», жестокий и правдивый.

Или «Конвой PQ-17», который при всей излишней компьютерности видится лучшим современным фильмом о ВОВ, поскольку создан по роману Валентина Пикуля, Соловецкого юнги (однокашника моего старшего друга, бывшего военно-морского боцмана, кандидата химических наук И.Н. Максимова), воевавшего подростком и знавшего войну не со слов Левитана.)

Ужасно и то, что в нынешней школьной программе стоит не Бондаревский «Горячий снег», не «Июль 41 года» Бакланова, а лубочная шелуха — «Василий Теркин».

Подростков можно простить. Рано или поздно они поумнеют… а если не поумнеют — пёс с ними, пусть пляшут под гармошку.

Но когда бьет в бубен зрелый человек, это — диагноз.

Сегодня нам нечем гордиться, не о чем петь, некого славословить — можно только проклинать генералов и политиков, угробивших 50 миллионов своих граждан в бездарной войне…

(Война была именно бездарной, поскольку, если вычленить военные потери, наши относятся к немецким как ДЕСЯТЬ к одному.)

Нынешние стихи о боях и атаках приводят в бешенство.

От них смердит ложью брежневских времен, хотя сейчас стали доступны воспоминания простых солдат, настоящих ветеранов.

Сейчас все знают, что не было в атаке никаких «родин» и «сталинов», политруков с «ТТ-шниками» наперевес перед цепью наступающих!

Была только матерная брань и — иногда — гаснущие вскрики:

— Мама…

А политруки в лучшем случае шли в арьергарде.

Дальше промолчу, останусь целее.

Историю нельзя переделать, но можно переосмыслить.

И дать оценку, иначе незачем заниматься писательством.

Мировоззренческую тему продолжать не буду. Sapienti sat.

(Добавлю только, что году в 80-м, впечатленный песней Вадима Егорова, я сочинил примерно такие стихи (говорю «примерно», поскольку записи сгинули в плотных слоях жизни и привожу по памяти):

Мессершмитта безжалостный крест
Попадет в перекрестье прицела.
Мы согнали исчадья с небес,
Защитив наше правое дело.

И в расплате мы были тверды,
Для Победы себя не жалея.
И знамена фашистской орды
Растоптали у стен Мавзолея…

И т.д.

Я был искренен, потому что в те времена ВОВ позиционировал именно так.

Но еще Пушкин сказал, что по жизни неизменен лишь дурак.

В молодости казалось, что положительным персонажем «Иронии судьбы» является придурок Женя Лукашин. В зрелости понимаем, что настоящим человеком там был только Ипполит.

Сегодня моя точка зрения на войну выражается стихотворением «Выбор»:

Дрожала жизнь на целике винтовки,
Никто не чаял выбраться живым.
Атаке вслед глядел отменно ловкий
Энкавэдэшный смазанный «Максим».

С врагом дрались без веры, без пощады,
И каждый знал, что избавленья нет:
Страшней фашистов жгли заградотряды
В лихих фуражках цвета «фиолет».

В аду кромешном душу черти гнули,
Но был последний, терминальный штрих.
Имел солдат на фронте выбор пули:
От немца в грудь иль в спину — от своих
.

8

Если попытаться оценить прочитанное с профессиональной точки зрения, то — как говорилось во времена моей работы в Академии Наук СССР — тут почти нет предмета для обсуждения.

90% прочитанного хотелось отправить в шредер.

Стихов я почти не увидел, в основном — неуклюжую прозу, кое-как разбитую на неравноритмические строчки и снабженную рифмами такого качества, что лучше бы их не было вовсе.

Главным общим недостатком я вижу чрезмерные объемы текстов.

Стихи нынешнего времени — тем более, стихи о войне — должны валить с ног одним мощным, коротким ударом.

Мне приведут в контрпример большие стихи и поэмы прежних времен.

Но я утверждаю, что «Майор привез мальчишку на лафете» — одно из сильнейших стихотворений о войне! — избыточно отклонением от линии и ненужным пафосом, начиная с 4-й строфы.

(И даже Твардовское «Я убит подо Ржевом» стало бы в 1000 раз сильнее, имей всего 7 строф!)

Что касается «Сына артиллериста», то это именно поэма — эпическое полотно, повесть в стихах, которую Симонов правильно разбил на отдельные части.

А в Тихоновской поэме «Киров с нами» каждая главка представляет самостоятельную структурную единицу и воспринимается как отдельное стихотворение.

Здесь я читал нудные аморфные стихи, вызывающие скуку уже на 2-й прокрутке экрана.

Идеалом военной поэзии мне видится «Третий дом от вокзала» Евгения Долматовского. Всего 24 строки, 6 строф, чистый нарратив без философских отклонений. Но экспрессия, вызывающая катарсис, не имеет равных, после 5-й строфы читателя пробивают слезы.

Предвижу контрдовод: Симонов, Долматовский, Твардовский, Сурков, Межиров, Тихонов и прочие «военные» поэты воевали или были фронтовыми корреспондентами. А может ли написать что-то дельное человек иного поколения?

На самом деле может.

Юрий Иосифович Визбор.

Мощнейший советский поэт конца ХХ века.

Он не воевал, но стихи «Цена жизни (Товарищ генерал, вот добровольцы…)», «Рассказ ветерана (Мы это дело разом увидали…)» и, особенно, «Воронки» выворачивают душу.

У меня был друг — писатель Валерий Захаров, который жил в городе Советске Калининградской области и умер, едва перевалив через 70-летие.

5 мая прошлого года он разместил на ресурсе проза. ру стихотворение, которое я приведу здесь полностью, с авторским постскриптумом.

* * *

Яростно ударил пулемёт,
И взвилась сигнальная ракета;
Тот, кому назначено — умрёт,
Не дождавшись позднего рассвета.


Сняв с плеча тяжёлый автомат,
Во врага нацелясь хладнокровно,
В бой рванул отчаянный штрафбат,
И… погиб в атаке поголовно.


Зори здесь обманчиво тихи,
Но смахнул слезу комбат украдкой:
После боя там нашли стихи,
У бойца, в простреленной тетрадке…


p.s. Очень жаль, что гибель десятков миллионов наших граждан именуется праздником…

Эх, если бы хоть кто-то из конкурсантов написал что-то подобное, полное горечи и ярости!

9

Некоторые стихи производят впечатление, что автор изучал русский язык в воскресной школе, где учителями были какие-то индусы.

Например, смысл вот этой строчки:

Вы в бою не искали пристанища

в общем ясен. Но слова «пристанище» и «убежище» синонимичны лишь в редких случаях, уж точно не в данном контексте.

Когда прочитал вот такое:

А сзади город остался,
Уже без вражьих сапог,

в голову пришла лишь сцена из Ремарковского «Zeit zu leben und Zeit zu sterben», где после английской бомбежки немецкого города Верден от памятника Бисмарку остались одни сапоги…

Меня передернуло от бессмысленного набора слов:

Средь дыма, пороха, обстрела
Война свирепствовала всласть,
Но сила, мужество солдата
Ей не отдали эту власть.

Автор свалил в одну кучу неоднородные вещи: дым клубится, порох в гильзах, а обстрел — это не сущность, а процесс.

Алексей Фатьянов говорил, что боец дружил со своей тальянкой средь «дыма-пороха». Но это выражение — фольклорный эпитет, а не перечисление дыма и пороха через запятую. Такие тонкости русского языка должен понимать любой поэт.

Но еще больше выводили из себя фактологические ошибки.

Прочитав, как

Минометная очередь таяла,

… не стану уточнять, какие именно слова произнес.

Миномет — система одиночного огня. Он не может стрелять «очередями», поскольку представляет собой трубу, куда мины по одной закидываются вручную — и откуда так же по одной вылетают.

Понятное дело, никто не может знать всего. Но в наше время Интернет позволяет уточнить любую информацию. И — рискуя нажить себе новых врагов — скажу так.

Поэту, который не видит различия между минометом и пулеметом, не стоит писать о войне — только оды комариному писку!

(Впрочем, это не предел.

Нынешней весной, присутствуя на сайте МСПЗД-КМ, я верстал сборник «Дорогами Победы».

Там наводчик гаубицы ловит танк в перекрестье «панорамы», хотя советский гаубичный прицел не давал возможности вести огонь прямой наводкой.)

Сразил антиисторизм:

Дошли, освободили Прагу.
К Рейхстагу близились фронты.

Всем известно, что Пражская операция закончилась 9 мая (по другим источникам — 11-го) — к тому времени от Рейхстага остались только разбитые стены да остов сгоревшего купола.

(Я уж не говорю о том, что к самому Рейхстагу физически мог приблизиться батальон, но никак не фронт.)

Абсолютно бессмысленны слова:

Наступая на загнивший вражеский штык.

Вражеские штыки были сделаны из такой стали, что они не «загнивают» даже через 100 лет.

(В 90-е годы мне откуда-то достался тесак, по форме явно немецкого производства — в идеальном состоянии, лишь чуть поржавевший у места стыка деревянных накладок с рукояткой.

Заинтересовавшись трофейным предметом, я списался с немецким полковником, сотрудником Берлинского Музея немецкой истории. По клейму оказалось, что тесак изготовлен во времена 1 Мировой войны, причем даже не настоящей оружейной фирмой вроде «Райнметаль», а частным фабрикантом по армейскому заказу! )

А вот тут я не смог представить себе что-то реальное:

Дым бомбежек ревел в пыли.

И еще вот это… Причем написала не школьница, обезумевшая от маршей, а взрослый человек:

Тебя найдут в две тыщи пятом,
С тобою будет поднят Ганс.

Зарифмованное для красного словца обесценивает написанное в ноль.

Так можно писать о вздохах о скамейке или о каникулах у бабушки в деревне — но не о войне.

Это не поэзия, а кич, порочащий и русское стихосложение и Российскую историю.

По результатам конкурса МСРП сверстал книгу.

Эклектическая, снабженная разностилевыми иллюстрациями, она имеет уровень альбома для младших школьников в лучших традициях победобесия 70-х, — ей не хватает лишь разве что без портрета Брежнева в кольчуге из орденов на фронтисписе.

Жалко деревьев, которые погибли ради бумаги, которая пойдет на издание этого графоманиакального бреда.

10

Но не все безнадежно в подлунном мире.

Как уже сказал, в груде словесного шлака мне удалось раскопать несколько жемчужных зерен.

Этим авторам, не колеблясь ни секунды, я поставил по 10 баллов.

С большой радостью их упомяну.

(Подчеркну, что выражаю собственное мнение, имеющее нулевую корреляцию с оценками других членов жюри.)

Яков Логвинович «Клочок земли»

Смертная тоска берет от строк:

Снесли уж памятник ему
На том крутом, на берегу.
Забыли тот клочок земли,
Где хлопцы наши полегли.

Человек повторил подвиг Матросова, но все — все, все! — было зря.

Он забыт напрочь, жизнь едет своей колеей — причем совсем не той, которая сверкнула в его сознании в тот миг, когда он бессмысленно лег на амбразуру.

«Путник! иди и скажи нашим гражданам в Лакедемоне,
Что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли.»

Этой надписи никто не прочитает, потому что ее уже нет…

Татьяна Юдина «Памяти Хацуни…»

Несмотря на длинноты, стихотворение несет острую жизненную правду и наделено точным историзмом.

Строки:

Объясняю внукам: не с народом
Воевали деды, а с фашизмом.

полны общечеловеческого смысла.

Галина Самусенко «В небольшом немецком городке»

Я бывал в Германии — не отельным туристом, а бойцом интеротряда, строительным рабочим. Общаясь с простыми немцами, я еще в 1983 году окончательно понял, что народ и фашизм — понятия дистанцированные.

Не все немцы были фашистами, равно как и не все фашисты обязательно являются немцами.

Стихотворение Галины полностью выражает эту идею.

В городке придорожном, на время забыв о печалях,
снова веря в волшебников, спали немецкие дети.

Это — гуманизм, без которого человек перестает быть человеком..

Нина Жильцова «Мы опять говорим о войне»

Стихотворение грешит нарушениями размера, но оно полно отчаяния от того, что все завоеванное мы растратили впустую.

И её развалить. Так преступно, бездарно, безмозгло.
Мы — потомки героев. Но не нам говорить о войне.

Дальше даже комментировать не буду, опасаясь, что напишу в тему еще сотню строк!

Алексей Кусков «Поисковым отрядам»

Просто и страшно.

Затем, чтоб найти… чтоб вернуть…
И своих, и чужих…

Заставляет подумать о том, что люди воевали, а о них забыли, вычеркнули, посчитали отработанным материалом.

И приходит в голову еще одна цитата из книги Никулина:

«Как же может уважать память своих погибших народ у которого национальным героем сделан Павлик Морозов?!»

Зеэв Ривин «Открытое письмо»

Смысл стихотворения высок.

При сегодняшнем знании не пристало трубить в фанфары.

По результатам ВОВ-2МВ стоит порвать на себе одежды и посыпать голову пеплом.

О чем и пишет Зеэв, живущий в Израиле, где память Холокоста стучит, как пепел Клааса в сердце Тиля:

Они усталые идут,
В брусчатку ноги не вбивая,
И о победах не поют,
У них у всех судьба иная,

Парадов нет совсем у нас,
Полков Бессмертных не бывает,
Но раз в году, в наш Скорбный день,
Страна безмолвно затихает…

И эти строки сильней, чем победные марши, которые гремят, но не вызывают отклика в душе.

Прочитав, я вспомнил, кстати, что в советской армии основной была команда

Вперед!

А в израильской —

За мной!

Feel the difference, как сказал бы англичанин.

Еще большее значение для меня имеет факт, что такие стихи написал человек, с 1990 года — целых тридцать лет! — оторванный от русской языковой среды.

Виталий Шлабович «Фронтовой альбом» Незамысловатое, на первый взгляд, стихотворение.

Подобных написано немало: альбомы с фотографиями всегда служили и якорем и отправной точкой памяти. Но это наполняет душу темной тоской.

И заставляет задуматься ключевая строфа:

Старик держал альбом устало:
В нем эхо горестной войны…
Друзей давно уже не стало,
Как впрочем и большой страны…

Здесь нет торжества победы, война названа не великой, а «горестной», какой она и была.

А слова о большой стране вписываются в нынешнюю ситуацию.

Наталья Шабло «Генетические сны»

Потустороннее стихотворение.

Глядят, как пролетают высоко
Нелепым косяком живые птицы…

Но это не римейк, не сиквел Гамзатовских «Журавлей» — это самостоятельное произведение, продолжающее тему на современном уровне мировосприятия.

Финальные строчки убивают:

… Мне кажется, я не смогу проснуться
Десятый май встречать в календаре.

Галина Глебова «Материнская доля»

Пронзительно звенит отчаяние, которое сильнее, чем ликования о победе.

Два солдата, два героя,
Два защитника страны,
Полегли на поле боя,
Аккурат в конце войны.

Прочитав эту строфу становится больно оттого, что мы знаем: эти солдаты «защитниками страны» уже не были, они легли на Зееловских высотах, оплатив своими жизнями первомайский подарок вождю.

Мария Гринберг «Еврейка»

Холокост — единственная сущность, восприятие которой по мере знаний о 2МВ остается неизменным.

Стихотворение потрясающее, в нем нет капли пафоса, только предсмертный ужас.

Мальчишкой я слушал передачу «Встреча с песней». Бессменный ведущий, мой тезка Виктор Татарский, каждую вещь предварял предисловием.

«На ветвях израненного тополя», песню написанную на слова Алексея Суркова, он аттестовал коротко:

— Очень трагическое стихотворение, но написано оно ровными интонациями. От них становится страшно и читателю хочется кричать, а не поэту!

Так вот, жуткое в своей безпафосности стихотворение Марии воздействует точно так же.

Оно — сгусток боли, прошивающей навылет, несмотря на недостаточное совершенство рифм.

И самыми страшными мне видится не сцена самого расстрела, не живой младенец, которого вот-вот завалят глиной вместе с трупами, а две первые строчки:

В полицейской форме, с карабином
Школьный мой товарищ Николай.

Они тихо кричат о том, что люди в основной своей массе — сволочи, и от них не защитит ни школьная дружба, ни общая парта, ни сначала пионерские, потом комсомольские песни, которые вместе распевались в классе под портретом вождя…

Отмечу также, что многие авторы брали на себя роль гражданско-лирического героя, писали от первого лица, как они куда-то ехали, плыли, летели, ползли… Подход отдает дешевым имитаторством. Подобные стихи выглядели Мейссенскими статуэтками, отпечатанными на 3Д-принтере.

А вот стихотворение Марии не только допускает, а требует взгляда через глаза Ривы: после прочтения я испытал чувство, что меня самого прикончил полицай — одноклассник, отличник ОСОАВИАХИМа и Ворошиловский стрелок.

Равиль Валеев «Умирала старушка»

Имей возможность, я поставил бы этому стихотворению не 10, а все 100 баллов.

И это не потому, что сам я потомок блокадников, мой прадед Александр Игнатьевич Хабаров угас в феврале 1942 и похоронен в братской могиле на Волковом кладбище.

По совокупности параметров оно стоит на порядок выше прочих.

Оно гениально.

Абсолютно совершенная форма — причем очень сложная. Невозможно придраться ни к одной букве, ни к одной запятой.

Звукопись высшей пробы. Фонетический образ отрывается от текста и создает самостоятельную сущность.

Настроение подтверждает рассказы знакомых, переживших блокаду.

Не было в те дни пафоса, бодрячества (атрибутивного для советских фильмов), «веры в победу», «стойкости», «надежды на будущее».

Только мрак, холод и голод.

Полная безысходность.

И понимание того, что тебя обрекли на смерть.

Точка зрения автора находится в соответствии с нынешними знаниями о блокаде.

«Мы врагов победили, власть советская шире».
Но победные речи бьют из памяти гирей…

Тебя обрекли не немцы.

Немцам ты безразличен; для них ты лишь камешек на пути к расширению жизненного пространства.

Даже Рудель, пикируя на линкор «Марат», не имел ничего против тебя, он всего лишь пытался уничтожить оплот большевизма на Балтике.

Тебя приговорили соотечественники.

Но за тобой не придут на рассвете опричники в фиолетовых фуражках.

Тебя не будет допрашивать в «большом доме» на Литейном проспекте Бериевская мразь, старший майор НКВД с двумя «ромбами» на красных петлицах.

Ты просто умрешь в своей ледяной квартире и твой труп превратится в мумию, поскольку даже крысы, могущие объесть его до скелета, убежали из обреченного города.

И лучше бы сюда ворвались немцы: по крайней мере, тогда бы закончилось это медленное умирание.

Но немцы в город не ворвутся.

ЧВСЛФ Жданов разожрался до неприличных размеров.

(Он переживет блокаду и обратит взор к словесности: размажет по стенке Ахматову с Мережковским, инспирирует партийное постановление «О журналах «Звезда» и «Ленинград»», погрузившее не только литературу, но и все советское искусство в бесполую серость пятидесятых.)

Второстепенные бонзы тоже живы-здоровы, сыты-пьяны и в меру упитаны. Генералы на местах, оборона несокрушима.

А после того, как в кольце блокады сгинут люди, живущие на «иждивенческую» карточку: аристократы и интеллигенты, профессора и инженеры, музыканты, писатели, художники, артисты и женщины, с которых писали «Незнакомку»… Когда умрет академик Никольский, в предсмертном бреду рисовавший триумфальные арки… Когда живыми в городе останутся лишь спекулянты да пролетарии, немые рабы режима…

И еще — исхудавшая в тростинку Ольга Берггольц, из последних сил шлющая по радио «победные» стихи…

Тогда кремлевский горец раскурит трубку и скажет, что можно прорвать блокаду.

Честный военный человек, генерал Симоняк мужественным голосом отдаст команду на начало операции «Искра», несколько встречных дивизий Ленинградского и Волховского фронтов за считанные часы разобьют Flaeschenhals — «бутылочное горло».

Имея протяженность менее 20 километров — такую могла покрыть 100-килограммовым фугасным снарядом 203-мм гаубица «Б-4» на прицеле «300» — этот перешеек держался полтора года.

Мерзлые трупы с ленинградских улиц будут сожжены в печах кирпичного завода, в память этого через много лет будет воздвигнут жуткий памятник «Вагонетка». Несожженные останутся на полях братских могил Пискаревского, Серафимовского, Красненького и еще десятка кладбищ…

Человеческие потери в осажденном Ленинграде не поддаются точному учету, но очевидно, что они составляют не менее 2 миллионов человек.

Сейчас мы понимаем, что даже при условии полной блокады Ленинград НЕ БЫЛ обречен на смерть.

Существовал терминал под названием «Бадаевские склады», где имелись запасы продовольствия, способные кормить 3-миллионный город в течение нескольких лет.

В сентябре 1941-го склады вспыхнули и сгорели дотла.

(О событии напоминает офорт ленинградского художника Николая Павлова «Пожар Бадаевских складов».)

В советско-российской военной истории стратегическое значение этих складов преуменьшается, а причиной возгорания считается бомбежка.

Хотя вряд ли немцы были столь глупы, чтобы уничтожать свои будущие трофеи.

В любом случае сомнительно, что все пожарные службы города не смогли ничего сделать ради спасения продуктов перед лицом вражеской осады.

Конечно, мы никогда не узнаем ничего, подтвержденного документально. Прошло слишком времени, а спецслужбы подчищали следы вплоть до немедленного расстрела исполнителей.

Но Сталин умел использовать дело чужих рук. Еще в 1934 году он сделал из бытовое убийства Кирова — пьяницы и развратника — триггер для массовых политических репрессий. Сам Ленинград в результате «Кировского потока» лишился почти 40 тысяч жителей.

Вероятно, и Бадаевские склады сгорели лишь потому, что им позволили догореть.

По кости динозавра представляется его оскал.

В обществе, где до сих пор считается шиком заявить «Я в университетах не учился», интеллигенция обречена.

(А с нею обречено и само общество, о чем свидетельствует история.

Здесь хочется привести еще одну цитату из книги бывшего гвардии сержанта Николая Николаевича Никулина:

«Надо думать, что эта селекция русского народа — бомба замедленного действия: она взорвется через несколько поколений, в XXI или XXII веке, когда отобранная и взлелеянная большевиками масса подонков породит новые поколения себе подобных.» )

Ленинград — духовная столица России — был оппозицией власти полуграмотного Иосифа Джугашвили. Воспользовавшись ситуацией, он уничтожил город, лишив его продовольствия.

«Рабочая» норма хлеба в осажденном Ленинграде составляла 250 граммов в день. Интеллигенты, не клепавшие броню на бывшем заводе Путилова, получали вдвое меньше и не имели шансов на выживание.

Люди варили казеиновый клей, лыжные ботинки и ремни из натуральной кожи, съели всех кошек и собак, срезАли мясистые части трупов и убивали ради еды (страшными зимой и весной 1942 только зафиксированными имели место около 2 000 случаев каннибализма).

Во всем этом виноват Сталин, державший блокаду, пока насквозь вымерший Ленинград не стал безопасным.

Окружили город фашисты, уморили коммунисты.

А вину свалили на немцев и финнов.

Это страшнее самого страшного.

Большевистским деятелям, приговорившим город на Неве, оказалась бы тесной Нюрнбергская скамья подсудимых.

Они — даже не военные преступники, а преступники против человечности.

Об этом я думал, читая стихотворение Равиля Валеева.

Оно — падение в преисподнюю без возможности обратного подъема.

Только так можно писать сегодня о событиях той войны.

2020 г.

Print Friendly, PDF & Email

9 комментариев для “Виктор Улин: Стихотворная война. Окончание

  1. 🙂
    Где правда оценить несложно
    ко ЗЛУ и хРЕНУ невозможно
    соединиться если злы
    Хрен хренью выбить не пытайсь
    иди в политруки и в авангарде
    По служи Равняйсь
    Ползут уже ужи
    По Франции ты не тужи
    кью ЭМ эфэн два Би…

  2. Где правда оценить так сложно,
    Коль те, кто спорит лживо злы —
    Хрень хренью выбить невозможно,
    Но ведь пытаются… кАзлы!

  3. «А политруки в лучшем случае шли в арьергарде.» — да что Вы, правда?
    Вот за это спасибо, это верное решение:
    «Дальше промолчу, останусь целее.»

      1. А как это будет по-французски?
        — A что вы ИСчо знаете про ЛОЖь?
        — А про Наполеона и пирожное «наполеон» ?

  4. https://proza.ru/2017 — Владимир Грустина: «…Да простят мне поклонники Ахматовой – я давно уже не обольщаюсь по поводу духовного облика людей искусства и привык отделять «мух» (их личную жизнь со всеми её грешками, грехами и пороками) от «котлет» (их произведений). Ведь ещё Пушкин писал, что пока Апполон не потребует поэта к творчеству, «меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он»… В своём «Докладе о журналах «Звезда» и «Ленинград» он (Жданов) назвал поэтов Мережковского, Вячеслава Иванова, Михаила Кузьмина, Андрея Белого, Зинаиду Гиппиус, Фёдора Сологуба… «представителями реакционного мракобесия и ренегатства в политике и искусстве». Сын Жданова Юрий Андреевич в книге «Во мгле противоречий» вспоминает такой случай. Одна из родственниц Жданова любила повторять: «Мы – аристократы духа», на что он ей в сердцах сказал: «А я – плебей!». Отсюда понятна его неприязнь к Ахматовой…«
    — Не этим ли источником вдохновлён был комментатор Я.К.?
    Удивительно длинный и эклектический комментарий написал г-н Каунатор на работу В. Улина \»Стихотворная война\». С чего бы такое многословие, тем более, что Yakov K., как он сам признаётся, так и не понял, о чём написал автор.
    Не понятно, о чём хотел написать он сам. Может быть, ЗА
    Легендарный Севастополь,
    Неприступный для врагов,
    Севастополь, Севастополь —
    Гордость русских моряков… Сомнительно-с, подымайте повыше и бейте в барабаны — \»Об организаторе и вдохновителе великих побед советского народа в Великой Отечественной войне. Товарищ Сталин был человеком необычайной скромности. Не захотел признавать своих выдающихся заслуг в организации победы. Об этом он прямо сказал во время приёма по случаю Победы 24 мая 1945 года…\» — Круто замесил комментатор Яков Каунатор, круто…
    Однако, и сам он смутился под занавес: \»Кроме самокритичного взгляда на выдающуюся организацию побед, здесь есть ещё один момент, который меня смутил. Среди присутствовавших военноначальников наверняка были люди разных национальностей. Имели ли эти национальности какое-то отношение к Победе?..\» — Интересный вопрос, не правда ли?
    P.S. Яков К.- \»Кто не помнит о ярко выраженной сентиментальнисти генсека? И вспоминаются слова замечательной песни: «Мы за ценой не постоим!»
    — Ну как же-с , уважаемый, помним, не постоим.

    1. Уважаемый Виктор,
      Извините, что начал с Продолжения и с цитирования дук знает кого.
      Если позволите, замечу, что рано или — позднее, после того, как дальтоники
      разберутся в разнице между синим и красным цветами (на выборах в США),
      к Вам вопросики последуют разнообразные, поскольку наблюдатели наблюдают.
      Такая и них работа. Они всё хоЧУт знать за Гитлера, куда он ездил и т.д.
      А позже они и не то ещё спросят. А Вы пишите, дорогой, не отвлекаясь.
      Про моржей и плотников, про больших поэтов и настоящих фронтовиков, про
      огромный и удивительный мир Божий, где всё так перепуталось, что ни один спец
      по душам человеческим не разберёт. Будьте здорОвы и вЕселы.
      С уважением и — до новых встреч.
      Зори здесь обманчиво тихи,
      Но смахнул слезу комбат украдкой:
      После боя там нашли стихи,
      У бойца, в простреленной тетрадке…
      _______________
      А.П. Межиров
      * * *
      О войне ни единого слова
      Не сказал, потому что она –
      Тот же мир, и едина основа,
      И природа явлений одна.

      Пусть сочтут эти строки изменой
      И к моей приплюсуют вине:
      Стихотворцы обоймы военной
      Не писали стихов о войне.

      Всех в обойму военную втисни,
      Остриги под гребёнку одну!
      Мы писали о жизни…о жизни,
      Не делимой на мир и войну.

      И особых восторгов не стоим:
      Были мины в ничьей полосе
      И разведки, которые боем,
      Из которых вернулись не все.

      В мирной жизни такое же было:
      Тот же холод ничейной земли,
      По своим артиллерия била,
      Из разведки сапёры ползли.

  5. Aвтору. Подтвердите, пожалуйста, информацию о посещении Гитлером Советского Союза. Вы об этом писали в первой части Вашего текста.

  6. Признаюсь, так и не понял: о чём очерк? О войне и её отражении в литературе? Война с позиции власти и с позиции народной памяти? А «мухи отдельно, котлеты отдельно» не хотите?
    Один пример: в памяти народной оборона Севастополя( а их, оборон, было две: в 1856 году и в 1942 году) была позорной. И в веке 19, и в веке 20. Но мы возьмьём ту, что к нам ближе.
    В памяти народной оборона Севастополя осталась трагической страницей. На подводных лодках, самолётами партноменклатура и военноначальники драпанули из Севастополя, оставив на произвол судьбы десятки тысяч бойцов и десятки тысяч мирных граждан, обрекая их на «предательство» в виде плена.
    А вот — точка зрения власти:

    Легендарный Севастополь,
    Неприступный для врагов,
    Севастополь, Севастополь —
    Гордость русских моряков.

    Здесь на бой, святой и правый,
    Шли за Родину свою
    И твою былую славу
    Мы умножили в бою.

    Скинув черные бушлаты,
    Черноморцы в дни войны,
    Здесь на танки шли с гранатой,
    Шли на смерть твои сыны.

    Если из-за океана
    К нам враги придут с мечом,
    Встретим мы гостей незваных
    Истребительным огнем.

    А вы что хотели? Чтобы власть покаялась за свои преступления перед народом? С какого такого бодуна? Приведите мне хотя бы один пример, когда бы расейская или советская власть каялась перед своим народом? Может, после Крымской войны? Может, после ОТЕЧЕСТВЕННОЙ войны 1812 года отблагодарила свой народ? А уж про войну 1941-45 годов воспоминания ещё живы…
    О «стихотворной войне». «Василий Тёркин» Твардовского — это не шелуха. Своим крестьянским сердцем Твардовский доподлино знал, что потребно солдату в кровавом месиве войны.
    И если уж о «стихотворной войне», позвольте мне и своё слово:
    Вспомнилось. Как много замечательных песен было написано в военные годы! Какая удивительно счастливая судьба у этих песен, если и сегодня, спустя десятки лет, их по прежнему поют! Да ведь и поют не только «в ящике», будь то телевизор, или радио. Поют их за столами в этот светлый Майский праздник. Да вот, совсем недавно увидел домашний ролик, где застолье сопровождалось песней времён войны «Давно мы дома не были…» А написана она была как раз к этому дню, в мае 1945 года композитором Соловьёвым-Седым и поэтом Алексеем Фатьяновым. И вот ведь что удивительно, песни эти мгновенно отпечатывались навечно в памяти. Их не надо было мучительно зазубривать.
    Ах! Какая же счастливая судьба у этих песен, коли они пережили своих творцов и растворились в народе, став поистине народными. А и понятно.
    Как сказал один поэт — «После боя сердце просит музыки вдвойне.» И не надо быть психологом, чтобы понять, как важно , как жизненно необходимо было бойцу снять смертельный стресс, снять смертельную усталость с души. На помощь приходило поэтическое слово. Стихи запоминались плохо, но положенные на музыку — сразу же. И песни были разные. И грустные, и шутливо-весёлые. Удивительно, как поэзия попала в тональность с народной душой! Тот же легендарный «Синий платочек», композитор Е.Петербургский, стихи Галицкого и Максимова; «Тёмная ночь» — композитор Н. Богословский, стихи Агатова; «Волховская застольная» — та самая, где слова:»Выпьем за тех, кто командовал ротами… Выпьем за Сталина, выпьем за Родину, выпьем и снова нальём!» — тёща моя любит запевать эту песню, ей есть что вспомнить и речь о ней ещё впереди, а написали эту песню — композитор И.Любан и поэт П. Шубин. Может, кто-нибудь подпоёт мне: «Ты ждёшь Лизавета от друга привета…»? И опять — Никита Богословский(«Тёмная ночь» тоже — его!), а стихи — Е. Долматовского. А песни — «Ты одессит, Мишка, а это значит…» Модеста Табачникова и поэта Дыховичного, или «Давай закурим, товарищ, по одной…», тоже Табачникова и поэта И. Френкеля. И ошибаются те, кто как и я полагал, будто эти замечательные песни легко и просто находили путь к своим слушателям. Из стории песни «Смуглянка», композитор А.Новиков, поэт Яков Шведов:»— Что это за песня про любовь, свидание, расставание, про какую-то смуглянку-молдаванку? Ведь сейчас идет такая тяжелая война… Вы же автор героических песен, — говорили Новикову. Эти доводы звучали очень убедительно, и “Смуглянка” была заброшена в самый дальний ящик письменного стола.» И только с 1942 года лирические песни пробили дорогу на фронт, к бойцам И не было в этих песнях блатной фамильярности, а была именно та теплота, которая так необходима была бойцу после боя.
    И сквозь смертельную усталость, сквозь «огни-пожарища», нёс солдат в кармашке гимнастёрки газетный листочек, а на нём -несколько строчек: «Мне в холодной землянке тепло от твоей негасимой любви…» А вон другой боец мусолит карандашик и записывает в потрёпанный блокнотик:»Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи,
    Вот и теперь надо мною она кружится…
    Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь,
    И поэтому, знаю, со мной ничего не случится!»
    А война закончилась. Всему, к счастью, и самому страшному рано или поздно приходит конец. И надо было найти другую ноту, надо было найти тот самый камертон, который был бы созвучен послевоенному времени. Для меня человеком, который задал этот камертон, был великий русский поэт Александр Трифонович Твардовский.
    В тот день, когда окончилась война
    В тот день, когда окончилась война
    И все стволы палили в счет салюта,
    В тот час на торжестве была одна
    Особая для наших душ минута.

    В конце пути, в далекой стороне,
    Под гром пальбы прощались мы впервые
    Со всеми, что погибли на войне,
    Как с мертвыми прощаются живые.

    Вероятно, у каждого из нас есть своя болевая точка. Александр Твардовский написал множество стихов, поэм. Но по-человечески у него была лишь одна болевая точка, о которой он сказал в нескольких строках:

    Я знаю, никакой моей вины

    В том, что другие не пришли с войны,

    В то, что они — кто старше, кто моложе —

    Остались там, и не о том же речь,

    Что я их мог, но не сумел сберечь, —

    Речь не о том, но все же, все же, все же…

    Об одной из самых трагических страниц войны, о Ржевской битве написано будет стихотворенире «Я убит подо Ржевом…»
    В электротехнике для ламп есть такой термин — «вольфрамовая нить накаливания». Мне кажется, что в поэзии Твардовского есть особые стихи — эмоциональная нить накаливания.
    Вот такой был задан камертон. Был ли он услышан? Кто-то подхватил. Михаил Исаковский написал стихотворение «Враги сожгли родную хату» в 1946 году, в том же году опубликовано в журнале «Знамя», в том же году стало песней, музыку написал Матвей Блантер. В том же году песня попала под негласный запрет. Как и стихи Твардовского, своеобразный камертон. Причина? Вызывают излишне депрессивные чувства.
    Но была ещё одна причина, по которой эти стихи попали под запрет. Пожалуй, впервые так чётко и однозначно был поставлен вопрос о ЦЕНЕ Победы.А вслед за вопросом о Цене Победы, неизбежно вставал вопрос смертельно опасный для власти: Почему такой страшной ценой? И чтобы подобные вопросы не возникали, стихи эти негласно легли под запрет. Так под «полузапретом» они и пребывают по сегодняшний день… А цену Победы мог определить только товарищ Сталин, и определена она была в 6 миллионов жертв. Это потом уже Хрущёв, чтоб очернить полководческий гений товарища Сталина, назвал цифру 20 миллионов. Брежнев же чуть подправил эту цифру, добавив ещё 7 миллионов. Кто не помнит о ярко выраженной сентиментальнисти генсека? И вспоминаются слова замечательной песни: «Мы за ценой не постоим!»

    Вот так, судьбой своею смущены,
    Прощались мы на празднике с друзьями.
    И с теми, что в последний день войны
    Еще в строю стояли вместе с нами;

    И с теми, что ее великий путь
    Пройти смогли едва наполовину;
    И с теми, чьи могилы где-нибудь
    Еще у Волги обтекали глиной;

    И с теми, что под самою Москвой
    В снегах глубоких заняли постели,
    В ее предместьях на передовой
    Зимою сорок первого;
    и с теми,

    Что, умирая, даже не могли
    Рассчитывать на святость их покоя
    Последнего, под холмиком земли,
    Насыпанном нечуждою рукою.
    Люблю и знаю их, сам пою многие песни военных лет. Но вот замечаю, из года в год — один и тот же репертуар в этот особый для всей страны День. Те же песни в разных вариациях, в разном исполнении. И если в 1941 году «Смуглянку» не пускали на фронт из-за её якобы фривольности, когда страна истекает кровью, сегодня «Смуглянка»(хорошая песня, кто бы спорил,) и другие хорошие песни не вылезают из эфира. А ЦЕНА Победы? И для цены есть время; минута молчания. МИНУТА!!!»Далее — смотрите по программе:…» Попытайтесь вспомнить, когда в последний раз вы слышали в эфире стихи Твардовского? Когда вы слышали в эфире стихи поэтов-фронтовиков? Знакомы ли вам имена поэтов, погибших на войне, когда в последний раз вы слышали их стихи?
    Одно коротенькое стихотворение нашего с вами современника, замечательного поэта Бориса Юдина. Написано оно о наших днях, о нас с вами. Но стихотворение это — в той же тональности, что и стихи Твардовского:
    По утрам смотрю как в деревцах
    Воробьи заводят перебранку.
    Стал я старше своего отца:
    Он ушёл из жизни спозаранку

    Не моя и не его вина —
    Ангелы подняли по тревоге.
    Почему- то снится мне война.
    Трупы на обочине дороги,

    Эшелон, разрушенный вокзал,
    Артобстрел, окопчик под сосною…

    Господи! Ведь я не воевал!
    Что со мною?
    Что это со мною?
    Об организаторе и вдохновителе великих побед советского народа в Великой Отечественной войне. Товарищ Сталин был человеком необычайной скромности. Не захотел признавать своих выдающихся заслуг в организации победы. Об этом он прямо сказал во время приёма по случаю Победы 24 мая1945 года:
    »
    Я поднимаю тост за здоровье Русского Народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.

    У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941—42, когда наша армия отступала, покидала родные нам сёла и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но Русский Народ не пошёл на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошёл на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие Русского Народа Советскому Правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом.

    Спасибо ему, Русскому Народу, за это доверие!»
    Кроме самокритичного взгляда на выдающуюся организацию побед, здесь есть ещё один момент, который меня смутил. Среди присутствовавших военноначальников наверняка были люди разных национальностей. Имели ли эти национальности какое-то отношение к Победе?
    А скромность великого полководца проявилась и в том, что при нём Парад Победы состоялся единожды — в 1945 году. Да оно и понятно, ведь парад проходил 1-го мая, и дублировать его через несколько дней было не рачительно. Для товарища Сталина день международной солидарности трудящихся всех стран был куда важнее ДНЯ ПОБЕДЫ. В 1948 году день 9-го мая перестал быть праздничным. Как праздничный этот день перенесли на 1-ое января. Вновь вернули 9-му МАЯ статус праздничного лишь в 1965 году. Вот такое было отношение у великого полководца к великому Празднику.
    Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
    Нет. Не избыть нам связи обоюдной.
    Не мертвых власть, а власть того родства,
    Что даже смерти стало неподсудно.

    К вам, павшие в той битве мировой
    За наше счастье на земле суровой,
    К вам, наравне с живыми, голос свой
    Я обращаю в каждой песне новой.

    Вам не услышать их и не прочесть.
    Строка в строку они лежат немыми.
    Но вы — мои, вы были с нами здесь,
    Вы слышали меня и знали имя.

    В безгласный край, в глухой покой земли,
    Откуда нет пришедших из разведки,
    Вы часть меня с собою унесли
    С листка армейской маленькой газетки.

    Я ваш, друзья, — и я у вас в долгу,
    Как у живых, — я так же вам обязан.
    Из Твардовского, «В тот день, когда закончилась война…»

Добавить комментарий для A.J.L. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.