Моше Гончарок

Бунтарь из Литвы

Рав Йегуда-Лейб Гордин был известным в Литве талмудистом и писателем. Занимая должность раввина в местечке Сморгонь (под Вильной), Йегуда-Лейб не ограничивался духовным воздействием на евреев своей общины. Заслуженный авторитет в области исследований Гемары, он пытался налаживать связи между суровыми «литваками» и хасидами движения ХаБаД. Для любого другого эти попытки кончились бы, в лучшем случае, обструкцией со стороны учеников Виленского гаона, но к мнению сморгонского рава прислушивались мудрецы из Совета раввинов Литвы. А исследования его по тончайшим вопросам философии иудаизма хранились во многих семьях образованных хабадников. Его книга «Шеелот у-тшувот» — респонсы по талмудическим вопросам — была издана в 1903 г. в Варшаве: десятки лет она занимала видное место в библиотеке Любавичского ребе (ЗЦ»Л) в Нью-Йорке.

Йегуда-Лейб писал на пяти языках. Пытаясь объяснить читателю, не владеющему ивритом, сущность различных направлений еврейской мысли, надеясь найти в этом вопросе взаимопонимание с культурными слоями русского общества, он выпустил брошюру на русском языке «Что такое хасидизм?» и послал ее Льву Толстому. Брошюра стала настольной книгой Толстого, и оба писателя вступили в оживленную переписку.

Господь одарил р. Йегуду-Лейба всем — почетом, уважением, материальным достатком. В дом прибывали посетители со всех концов Литвы — посланцы общин, жаждавших услышать мнение «Великого Сморгонца» по тому или иному вопросу Галахи. И он был счастлив, когда супруга сообщила ему, что ждет очередного ребенка. До сих пор в семье рождались только девочки. Просвещенный рав возлагал особые надежды на появление сына, намереваясь передать ему ту сокровищницу знаний, которой обладал сам. В своих молитвах он яростно просил Всевышнего послать ему сына, чтобы род талмудистов Гординых не угас.

Господь внял его мольбам.

В Вильну были посланы приглашения всему Совету раввинов Литвы, и мудрецы «Йерушалаим де-Лита» почти в полном составе явились на брит. Чопорные «литваки» восседали за вынесенными на улицу столами бок о бок с веселыми хасидами. Крики «Лэхаим!» сотрясали местечко. Пляшущие хабадники отбивали ноги. В произносимых тостах выражалась надежда, что сын не посрамит своего отца. В разгар веселья во двор вошел, покачиваясь, местный крестьянин-литовец. Ему поднесли чапоруху водки, и он, воспользовавшись кратким перерывом во всеобщем веселье, обратился к собравшимся:

— Я уверен, что в семье уважаемого раввина родился не просто сын. Это будет удивительный человек — это я говорю вам. Это будет что-нибудь особенное. Дай-то Бог!

И опрокинул водку в рот.

Наверное, именно в этот момент Господь усмехнулся на небе. Сотни гостей, собравшиеся на брит со всех концов Литвы и Польши, сами не знали, до какой степени прав был никому не ведомый гой-земледелец.

В семье сморгонского рава родился будущий теоретик российского анархизма, философ, идишист, бунтарь и поэт, махновский контрразведчик, еврейский патриот — Аба Гордин.

Мальчик рос в атмосфере ортодоксального еврейства. Отец обучал его всему, что знал сам. В десять лет маленький Аба написал свое первое сочинение, взяв темой исследования несколько вопросов одного из сложнейших трактатов Талмуда — «Незекин». О нем говорили как о илуе, особо одаренном ребенке. Он вступил в жизнь взрослой общины вместе с новым веком — его тринадцатилетие пришлось на 1900-й год. Самостоятельно изучая многие вопросы, связанные с Галахой, он не посрамил отца — его двухчасовая речь на арамейском языке во время празднования бар-мицвы произвела настоящий фурор среди гостей — выдающихся раввинов Литвы.

Наряду с еврейскими предметами, преподававшимися в ешиве, Аба с помощью отца изучал русский и польский языки, историю, жаргонную литературу, т.е. литературу на идиш.

Семья увлеклась родившимся в конце XIX века новым еврейским общественным движением — сионизмом. Дети р. Йеуды-Лейба взахлеб читали сионистские брошюры и воззвания. Чтобы прочесть речи Герцля в оригинале, Аба срочно выучил немецкий язык…

Смерть Герцля в 1904 году ошарашила всю семью. Аба вспоминал позднее, что известие о кончине Учителя он воспринял как личную трагедию. «Как всемилостивый Бог допустил это! Такой удивительный человек умер во цвете лет, значит, — сионистское движение осталось без вождя. К руководству подбираются богачи, которые больше всего заботятся о своем общественном статусе, саморекламе и контактах с сильными мира сего; им наплевать на наш задавленный нуждой и погромами народ…»

Нет, Аба, наблюдавший волну погромов в Российской империи, видевший кровь и слезы тысяч еврейских бедняков, не мог сидеть сложа руки и ждать нового вождя сионистского движения. Тем более что был уверен: нового руководителя такого размаха нет и не предвидится.

Спасать стонущее и заламывающее руки российское еврейство нужно было срочно — на этом сходилось все семейство Гординых. Но если сестры Абы видели единственный выход в личной алие в Эрец Исраэль («что поделаешь, в самой России сдвинуть с мертвой точки еврейский вопрос невозможно!»), то Аба вместе с младшим братом Зеевом-Вольфом считали, что бороться с антисемитизмом и погромами нужно именно здесь («сейчас и немедленно!»).

Какая сила способна начать великое дело освобождения еврейства и других национальных меньшинств империи. Какая сила возьмет на себя месть погромщикам и их высоким покровителям в правительстве? Какая сила заставит их ликвидировать позорную «черту оседлости»?

И братья решили, что нашли такую силу. В годы первой русской революции илуй, талмудист-начетчик, знаток средневекового иврита и литературного русского языка Аба Гордин связывается с анархистскими группами, действовавшими в западных областях империи. Большинство анархистов того периода были евреями. Глубокая убежденность в правоте революционного дела и энциклопедические знания быстро выдвинули Абу на роль одного из ведущих идеологов российского анархизма. Революцию Аба понимал как борьбу за свободу угнетенных вне классового различия и как возможность немедленного возмездия палачам и мерзавцам во всех слоях общества. Социал-демократы его не привлекали своим доктринерством и даже вызывали некоторое отвращение — в рядах РСДРП он уже тогда наблюдал честолюбивые претензии на обладание всеобщей и абсолютной истиной; о беде же его народа в среде марксистов вообще говорить было не принято. Эсеры отталкивали его панегириками в адрес старой крестьянской общины, идеализацией русского крестьянства — он же наблюдал этих крестьян в роли садистов-погромщиков Вильны и Белостока.

Аба переписывается с анархистами-теоретиками, в основной массе своей обретавшимися в эмиграции в Западной Европе и в Америке, и быстро завоевывает популярность в их среде благодаря эрудиции и острому, бескомпромиссному перу. Его статьи привлекают внимание Кропоткина (ту часть из них, что была написана на идиш, специально переводят для мятежного князя на русский язык). Статьи Абы вызывают восторг и удивление вождей американских анархистов — евреев Эммы Голдман и Саши Беркмана, и эмигранта-немца Иоганна Моста (последнему Гордин пишет на немецком языке, чтобы тот не мучился с переводами).

Восторг их понятен — Аба пишет о революции в сознании масс и социальном освобождении; удивление же анархистской общественности вызвано тем, что каждую свою статью он разбавляет обширными цитатами из Танаха и Талмуда. Ссылается на пророков и на рабби Акиву и, таким образом, синтезирует библейский иудаизм с классическим анархизмом.

Тем временем младший брат Зеев-Вольф занимается анархистской пропагандой на журналистском уровне. В 1911 году в Вильне он редактирует анархистскую газету на идиш «Дер юнгер ид» («Молодой еврей»).

В 1914 году братья провожают в Палестину старшую сестру, окончательно решившую связать свою судьбу, а также судьбы мужа и маленькой дочки с Эрец Исраэль.

Наступает 1917 год. Российская эмиграция, десятилетиями обретавшаяся в Европе и США, хлынула на родину. Завязываются новые знакомства. Аба воочию наблюдает Кропоткина, с которым был до этого времени знаком только по переписке, беседует, переходя с русского на идиш, с женой князя — Софьей Григорьевной Рабинович.

В 1918 году тридцатилетний Аба становится председателем Московской федерации анархистов. К этому времени он — признанный лидер движения анархистов, основанного им в 1909 году и ратующего за объединение всех разрозненных анархистских группировок России.

Эмма Голдман и Саша Беркман, приехавшие в революционную Россию из США «для участия в борьбе за свободу», зовут Абу с собой на Украину — наблюдать за попыткой реализации планов построения безвластного общества под Гуляй-Полем. Гордин соглашается — и оказывается в ставке Махно. Нестор Иванович выходит им навстречу со всеми полевыми командирами своей повстанческой армии. Первый же разговор анархистского атамана и делегации, прибывшей из Москвы, касается вопроса о борьбе с антисемитизмом. Махно представляет Гордину членов своего Реввоенсовета и Культпросветотдела — и почти все оказываются евреями. Аба знакомится со знаменитым оратором Эйхенбаумом (Волиным), Яковом Суховольским (Алым), с Еленой Келлер, с мрачным боевиком Аароном Канторовичем (Бароном); читает махновские полевые газеты, где передовицы призывают к «смертельной борьбе с антисемитизмом и погромами украинских шовинистов». Пытается заговорить с Левой Задовым о каком-то подходящем к случаю месте из Гемары — и в первый раз попадает впросак: начальник махновской разведки, родившийся в семье батрака колонии Гупаловки, оказывается подлинным «ам-аарецом» и вообще не понимает, о чем идет речь.

В общем и целом Аба со спутниками оказываются совершенно удовлетворены поездкой.

Тем временем Зеев-Вольф сближается с молодежным сионистским движением «Цеирей Цион» и, пользуясь связями с анархистскими боевыми дружинами, поставляет оружие еврейским общинам Украины для организации самообороны против погромщиков — деникинцев и петлюровцев.

В 1921 году большевики, справившись с белогвардейцами и интервентами, начинают разгром анархистского движения. Аба Гордин уезжать отказывается. Он произносит зажигательные речи в Москве и Петрограде, обвиняет коммунистов в расправах над вчерашними соратниками по борьбе с царизмом. Во время очередного московского выступления в него стреляет агент ЧК; пуля попадает в ногу (Аба хромал до самой своей смерти). Раненого бунтаря арестовывают и отправляют в тюрьму. Чекисты намерены покончить с мятежным талмудистом раз и навсегда, но тут в дело вмешивается Надежда Крупская. Наслушавшись удивительных рассказов о Гордине, она звонит Дзержинскому: «У всех будут большие неприятности, если с головы этого революционера упадет хотя бы один волос». Дзержинский недоволен: «Этот библейский юноша не собирается закрывать рта. Он и сейчас пытается распропагандировать надзирателей в Бутырке, ссылаясь на каких-то пророков! Во избежание недоразумений я меняю там караул каждые несколько часов!»

Наконец решено: Гордина отправляют в ссылку, на границу с Манчжурией, с глаз подальше, «чтобы занимался своей пропагандой среди китайцев, если хочет». «Железный Феликс» и не подозревает, до какой степени он прав в своей язвительной реплике; уже на этапе, направляясь в Сибирь, Аба начинает учить китайский язык. Зная его способности, можно не сомневаться — если бы ему пришлось пробыть в ссылке подольше, уже через пару лет китайцы забегали бы с черным флагом…

Прибыв по месту назначения, Аба неожиданно находит в этой глухомани еврейскую общину. Что делает еврей в незнакомом месте, если узнает на улице еврейские лица? Аба нашел синагогу. Прихожане отводят его к раввину. В доме у того, за беседой на религиозные темы, новичок замечает на полке книгу, написанную его отцом: «Шеелот у-тшувот», Варшава, 1903 год. Раввин, разгоряченный спором о тончайшем нюансе какого-то мнения некоего средневекового мудреца, вскакивает с места и, в виде последнего аргумента, кладет на стол именно эту книгу… Здесь Аба признается, что он — как раз сын автора книги, р.Йегуды-Лейба… Немая сцена.

Короче говоря, начинает работать еврейская взаимопомощь. Связи раввина достигают Москвы — и в итоге в 1925 г. Аба Гордин уезжает в эмиграцию. Он счастливо вырвался из когтей ГПУ, друзья и соратники ждут его в США… Он был безутешен: не смог вывезти с собой полное собрание Талмуда виленского издания из отцовской библиотеки, которое таскал с собой во время всех перипетий гражданской войны.

…Ступив на американскую землю в нью-йоркском порту, Аба так и остается в крупнейшем городе США. С середины 20-х до середины 50-х он — постоянный житель Нью-Йорка. За тридцать лет жизни в Америке он написал сотни статей, очерков и эссе на самые различные темы: от вопросов теории анархистского рабочего движения до исследований философской мысли. Нечего и говорить, что английский его был безупречен.

В основном жизнь его была связана с издательской деятельностью: он публикует массу материалов в нью-йоркской газете на идиш «Фрайе арбетер штимен» — органе еврейского анархистского движения, входит в редкомитет этого еженедельника; редактирует переводы еврейских писателей на английский язык; участвует в культурной деятельности ИВО («Идише висеншафглихе организацие») — крупнейшего американского института идишистов, входит в руководство этой организации, пишет исследования по вопросам лингвистики. Можно сказать, что он существенным образом обогатил научно-философскую лексику идиш. Его авторитет среди ученых-идишистов настолько высок, что они даже не осмеливаются спорить с его анархизмом и смиренно выслушивают его ругань и насмешки в адрес бундовцев, окопавшихся в руководстве ИВО…

В 1941-1946 гг. Аба — главный редактор журнала «Идише шрифта», издания ИВО, специализирующегося на вопросах еврейской истории и филологии.

Одновременно он — постоянный нью-йоркский корреспондент ивритоязычной газеты «Давар». Его изысканный литературный иврит привлекает массу читателей.

Известия о Катастрофе европейского еврейства подкосили Абу. Он узнает, что погибли все его родственники, семья брата, оставшаяся в Литве: они были замучены гитлеровцами и литовскими националистами еще в 1941 году. Аба стал задумываться о своей жизни и искал ответа на поставленные самому себе вопросы в Танахе и трактатах Талмуда. Он медленно созревал для принятия того единственного решения, к которому, как позже сам признавался, шел всю жизнь.

…В 1957 году, ни с кем не советуясь, он пришел в нью-йоркское отделение Сохнута и смиренно заполнил бланк-заявление на репатриацию. В своих воспоминаниях о Гордине американский анархист д-р Шломо Саймон пишет, что разрешению на алию предшествовал длительный разговор Абы с каким-то религиозным евреем с пейсами и в лапсердаке — посланцем Сохнута.

Последний никак не мог взять в толк, каковы причины, побуждающие всемирно известного бунтаря ехать в Израиль. А вдруг он займется там какой-нибудь деятельностью и вызовет неудовольствие правительства и лично Бен-Гуриона — тогда посланец Сохнута может оказаться крайним! И посланец перечислил престарелому анархисту все неудобства предстоящей абсорбции. Не забыл и того, что Аба уже в летах, работать не сможет и будет вынужден жить неизвестно где на мизерное пособие. «Нам нужны молодые строители страны, а не пенсионеры!» — восклицал несчастный посланец. Разговор велся на идиш: затем перешел на иврит, и Аба принялся методично перечислять испуганному посланцу все библейские и талмудические заповеди касающиеся проживания в Эрец Исраэль, перемежая их ссылками на мидраши. В конце концов посланец сдался…

Позднее, уже находясь в Израиле, Аба признавался, что на его решение об алие подействовали два фактора: внутренняя связь с жертвами Катастрофы и желание увидеть свою племянницу Эстер, дочь покойной старшей сестры, уехавшей с семьей в Палестину еще в 1914 году…

К этому времени Аба закончил книгу мемуаров на идиш -«Зихройнес ун хешбойнес» и готовил к печати свою классическую работу — «Драйцик йор ин Лиге ун Пойль» (Тридцать лет в Литве и Польше»). По свидетельствам специалистов, эта книга явилась ценным вкладом в историю большевистской революции и революционного движения в России первой четверти XX века.

Сборы были недолгими. Семьей Аба за всю свою жизнь так и не обзавелся, а имущества не накопил. Закрыл дверь своей маленькой нью-йоркской квартиры, попрощался с друзьями -анархистами и идишистами — и отправился в аэропорт. «Фрайе аребейтер штиме» напутствовала его редакционной статьей, пожеланиями долгих лет жизни и творческих успехов: «Наш дорогой учитель, боевой анархист, товарищ Аба Гордин принял решение о восхождении в еврейское государство».

В аэропорту Абу со слезами на глазах встречала племянница Эстер с детьми. Уже в здании аэровокзала дядюшка стал неприязненно коситься на портреты лощеных мужчин со значительным выражением лица — лидеров социалистического сионизма, а по дороге из аэропорта, разглядев красные флаги, развевавшиеся над ближними киббуцами, разразился тирадой, суть которой сводилась к следующему: «Он понял, что такое красное знамя, еще полвека назад, на бутырских нарах, а эти болваны до сих пор не разобрались!»

Поселился Аба в Рамат-Гане. Через неделю после приезда весь город знал, что в Израиль прибыл знаменитый анархист Гордин, сын не менее знаменитого литовского раввина Йегуды-Лейба. Фалафелъщики с окрестных улиц, разевавшие рты в изумлении перед блестящим ивритом «оле хадаша», почтительно именовали Абу «равом». Американские анархисты, примчавшиеся из Нью-Йорка навестить легендарного революционера, нашли дорогу к его дому безо всяких сложностей: уже на окраинах Рамат-Гана любой встречный называл его адрес с точностью до номера квартиры.

По свидетельствам навестивших его анархистов, Аба был в восторге от всего: от самой Земли Израиля, по которой ходил, от девушек-солдаток, от соседей по дому, от их детишек, бегущих в школу и будящих его по утрам своими воплями, от хасидов, с которыми вел многочасовые споры о субботнем отдыхе, потому что он сам нарушал его печатанием статей на религиозные темы.

Единственное от чего он не приходил в восторг, — это от политики партии и правительства, которое он терпеть не мог за, как он полагал, приверженность большевизму и уважение к Сталину.

Именно в этом вопросе он полностью сходился во взглядах с племянницей Эстер Разиэль-Наор, бывшей подпольщицей ЭЦЕЛЬ, к моменту приезда дяди являвшейся депутатом Кнессета от партии Херут. Впрочем, во время приездов в Иерусалим, когда он находился в доме племянницы, они о политике почти не разговаривали.

Эстер рассказывала о своем брате, которого он никогда не видел, но зато был премного наслышан: ведь племянником Абы Гордина был не кто иной как легендарный боевик ЭЦЕЛя Давид Разиэль, национальный герой Израиля, погибший во время выполнения боевого задания в Ираке в 1941 году! Деятельность бывшего еврейского подполья была очень созвучна взглядам Абы — ибо речь в программах ЭЦЕЛЬ и ЛЕХИ шла о борьбе за свободу.

Через год после приезда Эстер пригласила дядю посетить встречу ветеранов ЭЦЕЛя. Аба был счастлив. К нему тянулись десятки рук бывших подпольщиков, говорились слова о былой борьбе за независимость; престарелый анархист и сам произнес зажигательную речь: «Там, в Америке, салонные писаки думают, что умеют заниматься борьбой за свободу, но это — заблуждение! Настоящих борцов я видел сегодня здесь!» Ему долго хлопали.

В конце 50-х — начале 60-х годов неугомонный старик продолжал заниматься литературной и общественной работой: был израильским корреспондентом нью-йоркской «Фрайе арбейтер штиме» (десятки, сотни статей и очерков), редактировал воспоминания о Кропоткине для аргентинских анархистов. Статьи его охотно печатала анархистская «Дос фрайе ворт», выходившая на идиш в Буэнос-Айресе, с обязательной пометкой — «Аба Гордин, Израиль».

Вдобавок в самом Израиле Аба обзавелся кружком почитателей, издававших под его руководством журнал «Проблемот» с текстами на иврите и идиш.

Летом 1964 года Аба почувствовал себя плохо. В июле-августе, в удушающей средиземноморской жаре, сердечные приступы следовали один за другим. Из Иерусалима примчалась племянница. Американская анархистская пресса публиковала сводки о состоянии здоровья Гордина.

В жаркий августовский вечер он вышел прогуляться. На улице встретил своего знакомца — Йосефа Бергера-Барзилая. Тот спешил на вечернюю молитву в синагогу. Остановились, перекинулись парой слов… Это была сюрреалистическая картина, не привлекшая, впрочем, внимания прохожих: бывший член ЦК Палестинской компартии, председатель Ближневосточного отдела Коминтерна, узник сталинских лагерей (22 года в зоне!), ныне — ортодоксальный еврей, «Железный Йосеф» уговаривал всемирно известного анархиста, приятеля Махно, знакомца Крупской, «реб Абу» стараться не так часто нарушать шабат! Гордин проводил Бергера до синагоги, вернулся домой, вошел в квартиру… Покачнулся, схватился за стену — и стал сползать на пол…

Аба Гордин умер от сердечного приступа 21 августа 1964 году на 78-м году жизни, в Рамат-Гане и был похоронен по еврейскому обряду на местном кладбище. На похоронах присутствовали Эстер с детьми, ветераны еврейского подполья, маленькая группа израильских анархистов и несколько соседей.

В течение месяцев мировая анархистская пресса была полна откликов на эту смерть. В Нью-Йорке, Лондоне, Торонто, Буэнос-Айресе печатались некрологи и воспоминания друзей. Самым типичным откликом на кончину было высказывание профессора Шломо Саймона во «Фрайе арбетер штиме»: «Если бы мне поручили сделать надпись на надгробии Гордина, я выбил бы короткую строку: «Здесь похоронен гений еврейской литературы».

Среди бумаг покойного была обнаружена рукопись на иврите, почти готовая к публикации. Она была посвящена вопросам еврейской этики и базировалась на Танахе и мнениях мудрецов Талмуда.

В 1965 году Эстер Разиэль-Наор как депутат Кнессета и ветеран ЭЦЕЛя обратилась к президенту Израиля Залману Шазару с официальной просьбой — помочь в издании рукописи. В том же году книга «Mycap а-Яадут» («Мораль иудаизма») вышла в свет в Тель-Авиве и сразу же стала библиографической редкостью.

Мятежный талмудист, писатель и философ Аба бен-Йегуда-Лейб Гордин закончил свое земное существование.

…Последними словами, написанными им, были: «Ани маамин ми шум зэ ани каям» — «Я верю — следовательно, я существую».