В их дворе в разрушенном Воронеже жили ребята-фронтовики — калеки, изуродованные войной… Ходили во френчах и гимнастёрках с отпоротыми погонами… Играли в карты с блатными, выпивали, пели песни под гармошку… Иногда жестоко дрались… Их постепенно разобрали девки и вдовые солдатки… Женихов в то время не хватало.
Гладиатор
Леонид Изосов
«… в нашем любезном отечестве всегда почему-то было затруднительно жить, и эта трудность и по сие время остается.»
Михаил Зощенко. Голубая книга
Приморский геолог Михаил Калмыков возвращался домой во Владивосток из Москвы, гле участвовал в Международном Тектоническом совещании. Не сказать, что он был каким-то выдающимся учёным, поскольку работал начальником партии, которая вела геологическую съёмку в Западном Сихотэ-Алине. Но Калмыкова окомандировали на это совещание потому, что он, хотя «из полей не вылазил», так сказать, увлекался наукой…
Действительно, главный геолог Ю* экспедиции как-то в шутку выразился по этому поводу: «У Михи Калмыкова идей — как у старого китайца — блох!»
А ведь как утверждал в своё время Альберт Эйншейн: «Идея выше факта! Я сначала нахожу, а потом ищу!»
Правильно, или неправильно, но — красиво!
… Когда Калмыков вошёл в купе поезда Москва-Владивосток то он увидел пожилого мужчину с окладистой белой боодой и хитроватого, по — видимому, деревенского человека средних лет. Михаил тут же перезнакомился с пассажирами, с которыми ему предстояло коротать долгий путь и, достав бутылку «Кенигсберга» из рюкзака сказал: «Ну, что! По пять капель за знакомсство?»
На что бородач отрицательно покачал головой: «Потом… Лучше сделаем первый замес». Он вёз с собой канистру медицинского спирта и предложил начать с этого целебного напитка.
… Как позже выяснилось в застольных разговорах, Семёныч был ленинградским блокадником и у него были какие-то полустёртые в памяти воспоминания о том времени… А Калмыков в раннем детстве в Воронеже попал в немецкий плен и относился к категории «несовершеннолетний узник фашистских концлагерей», что крепко сблизило их.
… Поезд тронулся и под «пять капель» пошли задушевные разговоры и всякие истории из жизни дорожных товарищей… В основном, беседы вели Михаил и Семёныч, но иногда в них неожиданно встревал и наш деревенский друг Петро. Он неожиданно с какой-нибудь фразой громко начинал свою историю и так же неожиданно заканчивал её…
Например. Петро как-то загадочно произнёс: «Была у нас в дееревне учительница!». И далее рассказал, что у них в школе работаала преподовательница русского языка и литературы, которая, как он выразился, «играла» с некоторыми старшеклассниками… На вид она была «такая худая, серая бабёнка… но вот надо же — какая, тварь, хваткая»! Этих учеников в школе называли «языки», и все они были отличниками по русскому.
«Не, у нас в деревне шутить можно!»
Ну, и так далее…
… Поезд шёл, километры леетели мимо, а в застолье постепенно втянулись и дежурные проводницы… Потом в эти сладкие сети попал и южнокореец Кимуха из соседнего купе… По какой-то причине он отстал от своей туристической группы, и теперь добирался на родину самостоятельно.
Калмыков как-то вышел в тамбур покурить и там увидел курящегомолодого парня корейца… Он сним поздоровался: «Анньён хасимника!» и познакомился: «Нанун чичжиль хакчжа иинида!» Мол, я геолог.
Дело в том, что он несколько раз бывал в Северной Корее, где работал в поле и сдружился с местными геологами. Более того, посещая разные города и общаясь с местными жителями, он искренне полюбил корейский народ… Как-то он запал в Душу Калмыкова.
Кореец искренне обрадовался, услышав родную речь, и с удовольсвием приннял приглашение: “Would you like a little drink vodka?”
И пошло дело под стук колёс…
Беседы там велись на самые разные темы — этакий разговор-калейдоскоп. Калмыков как-то завёл речь о том, что вот русских часто называют дураками, недотёпами… И он, по случаю, вспомнил слова дяди Коли С*, фронтовика — командира тнкового батальона, который работал у него в партии рубщиком профилей.
Однажды у вечернего костра этот дядя Коля, обращаясь к воображаемым оппонентам, с гордостью заявил: «Вы-то, бля, немцы. японцы, англичане… Ютитесь на каких-то клочках, на кочках и ещё чего-то там гоните!!! А мы где сейчас сидим?! На краю Света! Наши донские казачки освоиили землицу от океана до океана. Доскакали, понимаешь, на своих кониках до Берингова пролива, переплыли его на какких-то там калошах, да и ещё захватили Аляску в Америке!»
Что есть, то есть…
… Но вот в Кирове в купе появился новый пассажир Володя — на вид — лет тридцати, который ехал увольняться из армии в Читу по месту службы. Как он выразился: «по здоровью». На перроне провожал его какой-то суровый старик в морской форме и гоько плачущая пожилая женщина. Володю тут же пригласили к столу и вскоре все узнали., что он — капитан, воевал в «горячих точках»…
Военная косточка… отец — адмирал в отставке.
Володя рассказал, что когда он заехал домой в Киров, и стал умываться по пояс, мать со слезами запричитала: «Сынок! Да ты что был там гладиатором?!»
Действительно, он был весь в шрамах, глаз один не видит, в сердце стоит какой-то стимулятор.
С Кимухой Володя свободно общался по-анголийски, но когда тот фотографировал весёлую компанию, отворачивался или закрывался газетой. Видать, профпривычка.
Когда Володя подъезжал к Чите, Калмыков проводил его, обнял на прощанье: «Сынок, будь счастлив!». И чуть не заплакал…
… Всплыли в памяти воспоминания детства: в их дворе в разрушенном Воронеже жили ребята-фронтовики — лётчики, танкисты, калеки, изуродованные войной… Они ходили во френчах и гимнастёрках с отпоротыми погонами, с орденами и медалями…
Играли на деньги в карты с блатными, выпивали, пели песни под гармошку… Иногда жестоко дрались…
Но их постепенно разобрали девки и вдовые солдатки…
Женихов в то время не хватало…
Многие из них — тех, кто вернулся с фронта были — почти что чокнутые. Позже один рабочий партии Калмыкова — бывший фронтовик у таёжного костра рассуждал на эту тему так: «Ну ежли кажен день под бомбами да снарядами сидеть, да убивать их — энтих-то… Всё ж люди, однако… Никого не жаль… Потом… Стервенеешь… На тюрьме, паря, кажись — лучше».
Держитесь, пацаны!
Ну, а… Война
Она
у нас
всегда на шарике
вольготно живёт
жжёт
всё подряд
Души рвёт
Жарко…
А кто-то — и рад —
всё зла ищет —
Душой нищий
То-то
Они
нам говорят
ночи и дни
пишут
на полях — страницах
Прекратите во́йны
исчезнут границы
будем все довольны
Вольно!
.
