Евгений Бухин: Собиратель раритетов

Loading

Я рассчитывал встретиться с ним. Но 5 октября мне позвонили, и незнакомый женский голос сказал, что Эдуард Штейн умер. Наверно, мы стали бы большими друзьями: несмотря на редкие встречи между нами было взаимопонимание. Конечно, он понимал, что дни его не бесконечны. Но было в нём столько жизненной энергии…

Собиратель раритетов

Евгений Бухин

На поминках Эдуарда Штейна, глядя на знакомый диванчик, где он обычно сидел, принимая меня, я вспомнил наш последний в этом доме разговор и сказал: «Может об этом стоило бы написать». Сидящий рядом в кресле писатель Марк Поповский внимательно на меня посмотрел и произнёс: «А вы и напишите». Вечером и на следующий день, занимаясь рутинными делами, я вспоминал детали наших разговоров, записывая их для памяти. Так скопилось несколько листков. Оставалось только соединить их. Но в записях речь шла больше о моих делах, и я посчитал, что это может быть воспринято как самореклама. Недавно Ольга Штейн возразила мне: «Из этих разговоров видно, каким человеком был Эдуард».

Мы познакомились, наверно, осенью 1993 года. Хотя я получил техническое образование, но сначала в Киеве, а потом в Бостоне иногда сочинял стихи во время обеденных перерывов. Если бы меня спросили, зачем я это делаю, то не знал бы что ответить; ну и, конечно, никому не показывал их. «Скучен вам, стихи мои, ящик», — сказал Кантемир. Но мои стихи терпели.

Однажды я прочитал о Штейне как о собирателе изданий поэтов русского зарубежья и решил позвонить ему. Впоследствии я узнал, что Штейн занимался преподавательской работой сначала в Варшавском университете, а потом, уже в Америке, в Йельском. Что говорил он польским студентам, мне неизвестно, но в результате этих лекций Штейн очутился в тюрьме, а потом был выслан из социалистической Польши. О своём пребывании в варшавской тюрьме «Мокотув» он рассказал в очерке, опубликованном в журнале «Новый колокол». Вышел всего один номер этого журнала, и я храню его как память об Эдуарде Штейне.

Есть люди, которым интересно делать то, что абсолютно неинтересно другим. Штейн годами копался в залежах книжной рухляди, и в результате появился библиографический справочник «Поэзия русского рассеяния 1920-1977». Он не поленился съездить в захолустный французский городок Иссанжо, чтобы познакомиться с Лариссой Андерсен. В 15 лет красавица Ларисса была королевой литературного кружка «Чураевка» в Харбине. Штейн основал издательство «Антиквариат» и вытащил из небытия поэтов русского Китая: Лариссу Андерсен, Василия Логинова, Василия Обухова и, конечно, самого талантливого из них — Арсения Несмелова. За этот труд ему было присвоено звание почётного доктора Библиографического института в Петербурге.

Но была ещё одна область человеческой деятельности, где плодотворно трудился Эдуард Штейн. Сначала приведём цитаты из статей, рисующих образ «заокеанского» Штейна:

«Откровенный антисоветчик, сбежавший из Польши, ныне гражданин США, сотрудник «Голоса Америки» и ряда антисоветских журналов, Штейн выступал в команде невозвращенца Корчного в качестве пресс-аташе».

И далее:

«Однажды в Мерано он специально подошёл ко мне, чтобы демонстративно заявить, что готов хоть завтра лететь в Москву с автоматом и стрелять там всех, кто ему попадётся, начиная с Красной площади и до МГУ. Вот она, человеконенавистническая суть антисоветизма!»

Это из статьи, опубликованной в Москве в декабре 1981 года в «Литературной газете» за подписью председателя Шахматной федерации СССР космонавта Севастьянова.

А вот другая цитата из мемуаров его заместителя Батуринского «Страницы шахматной жизни», опубликованных в 1983 году:

«Этот субъект, одержимый патологической ненавистью к нашей стране, был в Мерано зачинщиком различных антисоветских провокаций. Нередко Штейн появлялся в майке с надписью «Солидарность», и, видимо, по его совету Корчной прикалывал к своему пиджаку значок этой организации, истинное лицо которой полностью раскрыто в последнее время».

Но всё течёт и всё меняется, и в 1991 году в журнале «Шахматы в СССР», №1, появился следующий текст:

«В 1973 году в США вышла первая в истории мировой литературы антология русской шахматной поэзии. Её название, «Мнемозина и Каисса», глубоко символично. Богиню Мнемозину, мать девяти олимпийских муз, и богиню шахмат Каиссу обьединяет то, что они обе служат одному идеалу — красоте. Красоте творчества, красоте человеческой мысли…

Подборка стихов, как и вступительная статья «Поэзия и шахматы», делали честь составителю книги. Чувствовались эрудиция, глубокое знание поэзии и тонкое понимание шахмат. Такое бывает не часто. Именно поэтому имя составителя запомнилось — Эммануил Штейн».

Да, всё течёт, всё меняется. В 1981 году заклятые враги — гроссмейстеры Карпов и Корчной, в Мерано (Италия), яростно сражались за шахматной доской, словно это была не шахматная доска, а Бородинское поле на подступах к Москве или Зееловские высоты под Берлином. Советские газеты и телевидение освещали эту шахматную битву так, словно это было началом столкновения стран грозного Варшавского пакта с «агрессивным блоком НАТО». Но прошли годы, и два гроссмейстера, уже за пределами России, в домашней обстановке мирно сражались, но не в шахматы, а в карты, в подкидного дурака.

Итак, я позвонил Штейну. «Пришлите ваши стихи и позвоните через две недели» — послышался в трубке ответ. Я так и сделал. Боже, какой яростной атаке подверглись мои бедные стихи. Это был нокаут. Эдуард был человек темпераментный и не терпел плохих стихов. Через некоторое время я опять позвонил и попросил разрешения заехать, чтобы забрать свой блокнотик.

— А знаете, — сказал Штейн, — два стихотворения мне понравились.

— Эдуард, вы не простой читатель, и если два стихотворения вам понравились, значит, я не так уж безнадёжен.

Я поехал к нему. Это было недалеко — часа три на машине. Мы сидели за небольшим садовым столиком, беседовали, и вдруг он сказал:

— Женя, вы делаете это легко. Настолько легко, что даже не думаете о чём вы пишете.

Это было удивительно. Он видел меня первый раз, ничего не знал обо мне, прочитал несколько плохих стихотворений, но мгновенно понял мою манеру.

— А знаете, я снял копии с ваших стихов.

— Зачем? Они же плохие.

— Даже если бы я захотел вам вернуть их, я не знаю где эти копии.

Это была правда. Он был неисправимый коллекционер, но имел привычку засовывать материалы куда попало. Впоследствии Ольга Штейн проделала титанический труд по составлению каталога и систематизации книг в его библиотеке. Этот каталог-справочник называется «Поэзия русского зарубежья в библиотеке Эммануила Штейна». Уникальная коллекция ушла в Голландию. К сожалению, в России ей не нашлось места, а скорей всего денег.

Кстати, откуда взялось имя Эдуард? На подаренных им книгах написано: издатель — Эммануил Штейн. Это было в Варшаве в 1964 году. Восьмой чемпион мира гроссмейстер Михаил Таль приехал в шахматный клуб. Здесь он дал сеанс одновременной игры на 4-х досках команде Польши. Устоял один мастер — Эммануил Штейн, и не просто устоял, а выиграл. Наблюдая бурно проявленное торжество, Таль с досадой произнёс: «Ну и что? Ну и выиграл! Хоть ты и Штейн, но не Леонид». Тогда гремело имя одесского гроссмейстера, многократного чемпиона СССР Леонида Штейна. Когда компания возвращалась домой, один шутник вспомнил другого чемпиона — доктора Эммануила Ласкера, и шутка стала выглядеть так: «Хоть ты и Штейн, но не Леонид. Хоть ты Эммануил, но не Ласкер». Это понравилось, и все знакомые и малознакомые люди считали своим долгом сообщить эту шутку Штейну. В противовес возникло имя Эдуард.

В тот приезд Таля в Варшаву произошёл такой шахматный эпизод. На рынке Старого города в ресторане для толстосумов под названием «Крокодил» играл партии-блиц на крупные ставки международный мастер граф Казимир Плятер. Польские шахматисты недолюбливали сноба. Возможно, он не раз опустошал их карманы. Вот в голове у кого-то и возникла заманчивая идея проучить зазнавшегося графа с помощью чемпиона мира.

Был разработан детальный план как Таль должен проиграть первые две партии, как бороться за ничью в последующих трёх и, наконец, разгромить в шестой партии. Ставки, естественно, каждый раз удваивались. Всё было разыграно как по нотам, и 3000 злотых — сумма по тем временам значительная — перешли из кармана графа в карман неизвестного любителя из России. А на следующий день граф Казимир Плятер наблюдал по телевидению за сеансом одновременной игры, который давал восьмой чемпион мира польским шахматистам.

Мы оба были очень заняты, общались больше по телефону. Однажды Штейн сообщил мне, что у него скоро день рождения. Я спросил:

— Когда?

И услышал в ответ:

— 17 июля в день тезоименитства государя-императора.

Мы оба были июльские, и я, как человек несколько суеверный, увидел в том некоторый знак. Летом 1997 года Штейн позвонил и пригласил меня в Вермонт. Незадолго до этого ушли из жизни Булат Окуджава и Феликс Розинер. В Вермонте в русской школе планировались вечера их памяти. Доклад о Розинере делал Штейн. — «Заодно и пообщаемся», — сазал он мне, заканчивая разговор.

Эдуард сидел на невысоком каменном заборчике и, как всегда, интересно и темпераментно, развивал какую-то мысль; и вдруг резко, на полуслове оборвал речь. Где-то в моём подсознании он прочитал вопрос на другую тему. Тогда я подумал, какой умный и проницательный человек сидит передо мной. Я так не умею, я погружён в себя.

Он знал, что в районе города Линн, где я живу, большая русскоязычная община, и высказал пожелание выступить в моих краях. Я пообещал узнать. Мы договаривались о теме выступления. Передо мной лежит его письмо:

«Женя! Писать о себе не умею. Ваших пенсионеров эта тема должна удовлетворить. Итак: «Дневник моих встреч». За приглашение переночевать у Вас спасибо. Будьте Вы и Ваши домочадцы Господом хранимы! Эдуард».

Но мне не хотелось, чтобы в зале были только пенсионеры. Я отпечатал объявления и раздавал их на улицах, как только слышал русскую речь, обзвонил знакомых и брал телефоны их знакомых. Я работал в большой компании, где было много выходцев из СССР, и выуживал из телефонного списка русские и украинские фамилии. 6 декабря 1997 года зал был переполнен. Пришло около 200 человек, что для небольшого городка, каким является Линн, очень солидно. Выступление прошло с огромным успехом. В антракте моё семейство бойко торговало книгами издательства «Антиквариат» (издатель Эммануил Штейн). Штейна пригласили приехать опять на следующий год весной.

Перед выступлением Эдуард заехал ко мне. Мы пообедали, выпили по две рюмки водки, но когда Эдуард потянулся снова за бутылкой, я, войдя в роль менеджера, запротестовал. Потом он всегда с шутливым возмущением повторял: «Я ему этого никогда не прощу: не дал мне выпить лишнюю рюмку». Вернувшись домой, он позвонил, поблагодарил:

— Женя, вы гениальный менеджер.

— Эдуард, это вас я хочу сделать своим менеджером.

Судьба распорядилась по-другому. Перед новым 1998 годом у меня были двухнедельные каникулы и я поехал к Эдуарду. День был невероятно тёплым, не верилось, что через несколько дней Новый год. Опять я в знакомой гостиной, а Эдуард на диванчике и сразу к делу. Я помнил завет Мандельштама: «Поэт работает голосом», и порывался прочесть свои стихи, но он, как всегда в подобных случаях, отмахнулся:

— Я должен сам прочитать, и три-четыре раза.

Стихи ему понравились.

— Эдуард, у вас сегодня хорошее настроение.

— Нет, в искусстве я честный.

Подошло обеденное время, и, поскольку выступлений не предвиделось, то на второй рюмке мы не остановились. После обеда Эдуард неожиданно предложил сыграть в шахматы. Я смутился: разница в классе игры была значительной. Он принёс часы, и мы стали играть в быстрые шахматы. Я получил стандартные пять минут, а себе он взял одну минуту. Думать ему было некогда — только успевай передвигать фигуры. Меня завораживало мелькание его рук, увлекал бешеный темп, а потому я делал промахи и проигрывал; но вдруг сообразив, что у меня «вагон времени» (выражение Эдуарда), стал осмотрительнее и сделал ничью, и на этой победной для меня точке закончил матч.

Потом он показывал книги: изданного им поэта Арсения Несмелова («Я вытащил его из небытия», — сказал Штейн с какой-то мягкой горделивостью), «Антологию поэзии» Евтушенко с благодарностью за помощь, каталог центра Помпиду в Париже с дарственной надписью, изданный известным художником Шемякиным. В каталог были включены зарисовки знаменитого парижского рынка «Чрево Парижа», которые художник сделал в последнюю ночь существования этого рынка. А открывало каталог стихотворение Высоцкого, посвящённое той же теме. Это стихотворение и историю его создания сделал Штейн темой своего выступления на вечере памяти Высоцкого в январе 1998 года в Бостоне. Он позвонил, пригласил меня с женой, но на вечере был занят, окружён людьми, и я не беспокоил его. Он подошёл на несколько минут познакомить наших жён, сказал, что приедет весной в Линн.

В апреле Штейн приехал в Линн на повторное выступление. Я был очень занят на работе и не участвовал в организации вечера. На этот раз всё было скромнее. После выступления Эдуард с друзьями заехали ко мне. Мы обедали за столом у большого — на всю стену, зашторенного окна. Он сердился, требовал поднять шторы, ему хотелось больше света, солнца. В этот день я последний раз видел его здоровым. Осенью, когда я позвонил, он сказал, что болен.

2 апреля 1999 года я заехал к нему. Внешне он почти не изменился, разве что движения стали сдержаннее. Прочитал мои стихи. Почему-то в трёх финал ему нравился, а начало нет. Четвёртое он принял безоговорочно. Я сказал: «Эдуард, мы с вами шахматисты. В трёх стихотворениях мы разошлись вничью, а в четвёртом я выиграл партию. Итак, счёт два с половиной на полтора в мою пользу». Вот это стихотворение:

Алый галстук

На тонкой шее небо вяжет галстук алый,
Погода к перемене ломотой в костях,
А я, как воробьи, сижу в кустах,
Где ветра нет и воздух застоялый.

Из ничего в ничто, и кто-то виноват,
Что пионеры вяжут галстук алый,
Что ветра нет и воздух застоялый,
И астероид целится и может нас достать.

Эдуард не был похож на больного человека и, заметив, что я не совсем понимаю его состояние, сказал:

— Женя, это серьёзно. — А потом, перейдя к моим делам. — Напечатайте книгу, и я сделаю о вас передачу на русском радио. Зачем вам работать, времени для поэзии у вас остаётся не так много.

Кто мог подумать, что ему остаётся совсем немного. Мы договорились созвониться в июле:

— Может у вас всё войдёт в норму, и тогда мы выпьем на вашем и моём дне рождения, и рюмку я не буду забирать.

— Да, да. Это хорошее пожелание.

На следующий день мы увиделись в Колумбийском университете. Тема его выступления была: «Венок Пушкину. Пушкин и поэты русского рассеяния». Он выглядел, как всегда, энергичным, но я запомнил его слова: «Женя, это серьёзно». Потом я помог донести чемоданчик с книгами до машины. Я не думал, что вижу его в последний раз. В июле я позвонил — лучше не стало.

15 октября 1999 года заканчивался мой рабочий контракт, и я рассчитывал встретиться с ним. Но 5 октября мне позвонили, и незнакомый женский голос сказал, что Эдуард Штейн умер.

Наверно, мы стали бы большими друзьями: несмотря на редкие встречи между нами было взаимопонимание. Конечно, он понимал, что дни его не бесконечны. Но было в нём столько жизненной энергии и жажды борьбы, что сердце его до последней минуты не хотело сдаваться. Сердце Эдуарда Алексеевича Штейна успокоилось на кладбище недалеко от города Нью Хейвен, что в переводе значит — Новая Гавань.

Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Евгений Бухин: Собиратель раритетов

  1. Как минимум, спасибо за напоминание о Феликсе Розинере. Рассказ и сам по себе хорош, хотел глянуть по диагонали, а прочел до конца. И не отпускает. Хороший материал для хорошей прозы.

  2. «Тогда гремело имя одесского гроссмейстера, многократного чемпиона СССР Леонида Штейна».
    Извините за мелочность, но –
    Леонид Захарович Штейн родился 12 ноября 1934 года в г. Каменец-Подольске. Когда началась война, семья эвакуировалась в Узбекистан, под Ташкент. После войны семья вновь поселилась на Украине, во Львове. Именно в это время в городе Львове была основана первая в истории города шахматная школа, куда в тринадцать лет пришёл Штейн.
    В ноябре 1956 года Штейн был демобилизован. Вернувшись во Львов, устроился работать тренером в Дворце офицеров.
    В 1969 г. в жизни Штейна происходит несколько важных событий: защита диплома на факультете журналистики Львовского университета и переезд с семьей в Киев.
    Утром 4 июля 1973 года у Леонида Штейна случился инфаркт. Когда гроссмейстера доставили в московскую лечебницу, что либо предпринять было уже слишком поздно…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.