Андрей Алексеев: Диалоги о предмете социологии

Loading

Андрей Алексеев

Диалоги о предмете социологии

Содержание

1. Памяти Леонида Евсеевича Кесельмана (1944-2013)
2. Человек в обществе и общество в человеке
— А. Алексеев: О книге «Галина Старовойтова — продолжение жизни» (2003)
— Л. Кесельман: Несколько слов о том, кому и зачем нужна социология
— Мой комментарий к текстам Л. Кесельмана (2003)
— Б. Докторов: Заочное выступление на Методологическом семинаре Социологического института РАН (декабрь 2003)
— Б. Миронов: из рецензии на книгу «Галина Старовойтова — продолжение жизни» (2003)
3. «Пусть каждый будет сам себе методолог и сам себе теоретик…» (заветы Ч. Р. Миллса)

(1)

Из петербургского журнала «Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований» (2013, № 4):

ПАМЯТИ ЛЕОНИДА ЕВСЕЕВИЧА КЕСЕЛЬМАНА (1)
(19 февраля 1944 — 29 июля 2013)

Редакционный совет «Телескопа» с прискорбием сообщает о смерти нашего друга и коллеги, автора журнала Леонида Кесельмана. Им многое сделано для познания сложных переходных процессов, происходивших в СССР / России на рубеже прошлого — начале нового века. Особенно значим его вклад в изучение массового сознания россиян. Он был исследователем, преданным своему делу, и гражданином, остро реагировавшим на все, происходившее в стране. Несмотря на тяжелую болезнь, долгие годы преследовавшую его, он всегда заражал коллег и друзей своей неиссякаемой энергией и оптимизмом.

Леонид Кесельман

Леонид Евсеевич Кесельман родился 19 февраля 1944 года в Казахстане. В 1973 году окончил экономический факультет Ленинградского государственного университета. В 1969 — 1975 годах работал в Институте социологических исследований АН СССР. В 1975 — 1989 годах — в Институте социально-экономических проблем АН СССР. С 1989-го — сотрудник петербургского филиала Института социологии РАН. С 1989 года — руководитель неформальной исследовательской группы «Центр изучения и прогнозирования социальных процессов». С2004 г. жил в Германии.

Круг научных интересов Кесельмана на протяжении более чем 40-летней научной деятельности: социология труда, исследования ценностных ориентаций и саморегуляции личности, социология театра, исследования массового сознания, девиантология, электоральная социология. Он — автор многих сотен публикаций, в том числе — нескольких книг.

В среде профессионалов и не только Леонид Кесельман известен как разработчик методологии и технологии уличного опроса, или делегированного наблюдения. На рубеже 1980-90-х гг. ученый и группа его сотрудников впервые в России выявили и зафиксировали отношение населения Ленинграда — Петербурга к важнейшим политическим событиям тех лет. В марте 1989 года, в преддверии выборов народных депутатов СССР он организовал первый в городе (да и в России) уличный опрос избирателей, зафиксировавший неизбежность проигрыша выборов тогдашней ленинградской номенклатуры. Впоследствии уличный опрос по методике Кесельмана вошел в массовую социологическую и полстерскую практику.

Подробнее см.: Кесельман Л.Е.: «…Случайно у меня оказался блокнот “в клеточку”»” // Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев. 2005. № 5. С. 2-13 (2).

Небольшая галерея фотографий Л. Кесельмана, присланных его коллегами и друзьями, расположена на сайте Санкт-Петербургской ассоциации социологов.

На смерть Леонида Кесельмана откликнулись многие его коллеги. Считаем своим долгом назвать здесь их имена:

Андрей Алексеев — к. филос. н., независимый исследователь, СПб; Михаил Борщевский — к. филос. н., издатель, Англия; Георгий Васюточкин — к. т. н., общественный деятель и публицист, СПб; Александр Винников, к. ф.-м. наук, общественный деятель и публицист, СПб; Владимир Гельман — к. полит. н., проректор по научной работе Европейского универ. в СПб; Яков Гилинский — д. ю. н., зав. каф. РГПУ им. А.И. Герцена, СПб; Александра Дмитриева — председатель правления СПАС, к. социол. н., ф-т социологии СпбГУ; Наталья Дадали — социолог, СПб; Борис Докторов — д. филос. н., независимый исследователь, США; Ирина Елисеева — д. э. н., чл.-корр. РАН, директор СИ РАН, СПб; Владимир Звоновский — к. социол. н., Председатель правления Фонда социальных исследований, зав. каф. Самарского гос. экономического университета; Ольга Здравомыслова — д. филос. н., исполнительный директор Горбачев-Фонда, Москва; Михаил Илле — издатель, редактор «Телескопа», СПб; Владимир Ильин — д. социол. н., ф-т. социологии, СПбГУ; Антон Казун — студент, ВШЭ, СПб; Анри Кетегат — социолог, литератор, Литва; Владимир Костюшев — к. филос. н., Национальный исследов. универ. «Высшая школа экономики — СПб»; Татьяна Кутковецсоциолог, Москва; Алексей Левинсон — к. искусствоведения, Левада-Центр, Москва; Роман Ленчовский — Киевский междунар. институт социологии, Украина; Мария Мацкевич — к. социол. н., СИ РАН, СПб; Владимир Паниотто — д. филос. н., Киевский междунар. институт социологии Украина; Дмитрий Рогозин — к. социол. н., ИС РАН, Москва; Елена Рождественская — д. социолог. н., ИС РАН, Москва; Ирина Ронкина — общественный деятель, СПб; Галина Саганенко — д. социол. н., СИ РАН, СПб; Аркадий Соснов — журналист, СПб; Ольга Старовойтова — общественный деятель, журналист, СПб; Александр Тихонов — д. социол. н., ИС РАН, Москва; Дмитрий Травин — к. э. н, журналист, Европейский универ. в СПб; Маргарита Филиппова — издатель, СПб; Валерий Хмелько — д. филос. н., Киевский междунар. институт социологии, Украина; Владимир Ядов — д. филос. н., декан факультета социологии Гос. академического универ. гуманитарных наук. Москва

Полные тексты откликов в оперативном режиме публиковались Андреем Алексеевым на портале Когита.Ру (3) и Александрой Дмитриевой на сайте Санкт-Петербургской ассоциации социологов. Мы благодарим их за возможность использования собранной ими информации.

Ниже приводятся фрагменты некоторых из текстов, написанных в память о Леониде Кесельмане. К сожалению, пространство журнала резко ограничивает наши возможности передать все сказанное о нем… 

***

Леонид Евсеевич Кесельман, социолог милостью Божьей, давний и необходимый друг — мой и практически всех моих друзей, человек ярчайшего таланта и бешеного темперамента, порой уходящий в тень, порой становящийся самым известным социологом не то что Петербурга, но — России, скончался 29 июля 2013 года, в Аахене. 

Андрей Алексеев

***

Леонид Кесельман был для СИ РАН не просто другом и бывшим сотрудником. Он был символом Социологического института. В конце 80-х— начале 90-х Леонид Кесельман поднял петербургскую социологию, сделав ее инструментом публичного обсуждения самых острых проблем. Он запомнился веселым, энергичным, не боящимся трудностей. Все, кто с ним дружил, встречался, сотрудничал, получали частицу его жизненной энергии. В России надо жить долго… Это известное выражение Леня , к сожалению, не смог воплотить в жизнь. <…> 

Ирина Елисеева

***

Л.Е. Кесельман — один из немногих в плеяде советских социологов определил полевую рутинную работу в качестве основного звена для аккумуляции социального знания. Он одним из первых обратил внимание на дуальность знания, получаемого в коммуникации. То, что многих до сих пор страшит в качестве систематических смещений, что апологеты количественного подхода требуют избегать как эффекта интервьюера, Л.Е. Кесельман определял в качестве необходимого элемента коммуникации. У Л.Е. Кесельмана мы находим взвешенный и весьма критический подход к выборочному исследованию. Обкатывая методологию уличных опросов на электоральных зондажах, он показал, что критерии устойчивости, соответственно, надежности и валидности данных, могут достигаться не только на случайных выборках. <…> И, пожалуй, самое важное, Л.Е. Кесельман показал место социологии в социальной стратификации. Его брезгливость к власти, ироничность и насмешливость над интерпретативными играми в обслуживании тех или иных интересов, действительно, демонстрируют высокие стандарты научного этоса, без прикрас и излишних вычурностей, так свойственных утопающему в ветвистой метафорике языку обществоведов. 

Дмитрий Рогозин

***

Умер Леонид Кесельман. Мало сказать, что ушел блестящий социолог, — он один из самых талантливых ученых Петербурга. Не стало человека, с именем которого для многих ленинградцев ассоциировалась перестройка. Он стал первым, кто показал нам, что действительно думает город о политических процессах, происходящих в стране. <…> то, что он делал, воспринималось не как будничная социологическая деятельность, а как наша борьба за ту свободу, которая на рубеже 1980 — 90-х казалась столь близкой. 

Дмитрий Травин

***

Леонид Кесельман давно болел, возвращался к жизни после нескольких клинических смертей, последние месяцы (возможно, годы) был готов к смерти… и вот это произошло… <…> Леня явно был не как все, и уж точно — не как многие… он десятилетиями проработал в академической социологии, но его сознание не могло, не хотело ограничиться лишь познанием окружающего социума, он все время пытался сделать мир таким, каким он виделся ему… он болезненно чувствовал сопротивление среды, но не хотел этого принять… его человеческий и социальный темперамент протестовали против покоя, «он с детства угол рисовал…». . <…> Я знал Леню сорок лет, с начала 1970-х, и могу с уверенностью разделить его жизнь на три этапа: до перестройки, годы перестройки и постперестроечный период. Можно и иначе: «поздний шестидесятник», «пророк перестройки», «человек, оставшийся в конце 80-х — начале 90-х». 

Борис Докторов

***

Леня был самый чувствительный инструмент, слышащий / диагностирующий приближение перемен. Так было в начале 80-х — казалось, что тот век никогда не кончится, но Леня уверенно заявлял — да куда же они денутся, мол, дни их сочтены. И опять два дня назад я спрашивала Леня — слышит ли он поступь перемен, как они там из его далёка смотрятся… Он был оптимистом, в том плане, что он уверенно считал, что плохое и плохие люди так или иначе уйдут, обязательно уйдут… 

Галина Саганенко

***

Лёня был изобретателем не только знаменитой своей методики уличных опросов. Он был страстным изобретателем вин (от слова винА, а не винО). Не перед ним вин. К себе он относился вполне беззаботно. Уже не раз побывавший в коме, похохатывал над своей болезнью, и так — в общении по скайпу — до самого конца. Лёня изобретал вины перед наукой и перед историей: кто и что делает не так. Отсюда его заносило в планы спасения страждущих и заблудших, не ведающих истинных путей, ведомых ему. 

Анри Кетегат

***

В сложных условиях государственного и общественного прессинга всего, что связано с наркотиками и их потреблением, Леонид Кесельман один из немногих российских ученых на большом эмпирическом материале показывал объективную картину, выступая за разумную антинаркотическую политику без репрессий в отношении наркоманов. Своими трудами Л. Е. Кесельман внес существенный вклад в развитие отечественной девиантологии. Леонид Евсеевич был патриотом в хорошем, не искаженном смысле этого слова. Он искренне переживал за происходящее в России и верил в ее будущее. 

Яков Гилинский

***

Высочайший жизненный тонус Леонида, воочию зримый и на самых больших расстояниях, на различнейших поворотах наших индивидуальных судеб, а главное, насколько я мог и могу судить, максимальная его вовлечённость в наши общие социальные и профессионально-общинные судьбы, предельная его коммуникативная открытость и всеохватность, — всё это и многое-многое, что можно было бы добавить, не позволяют смириться с горчайшей вестью… Трудно представимое физическое отсутствие Лёни (в «наших рядах» и просто — «по-домашнему») — и, теперь уже очевидное, его с нами личностное всеприсутствие… Вечная память… 

Роман Ленчовский

***

Шестидесятники. Снаряды, как говорится, ложатся все ближе.
Вот 29 июля2013 г. в Германии умер Леня Кесельман. После первого инфаркта 10 лет назад он жил, будучи готовым умереть в любой момент. И это не мешало ему жить в планах и смеяться над жизнью и смертью. Периодически он повторял диагноз: «Я давно должен был умереть, но…» Уже не один год я, прощаясь с ним, был уверен, что шансов на вторую встречу нет. Но Леня являлся вновь и вновь в виде регулярных рассылок сносок на материалы, достойные ознакомления и обсуждения, прилетая в Санкт-Петербург в качестве вихря, будоражащего окружающих. 

Владимир Ильин

***

К началу 1990-х Леонид Кесельман — уже имя нарицательное… Когда в эти годы при знакомстве приходилось говорить о профессии, собеседник нередко отвечал: «Да, знаю про социологию! То, что делает Кесельман?»… Думаю, к концу 1990-х треть населения Петербурга слышали о социологе Кесельмане. «Утром в анкете — вечером в газете!» — так Леня шутил по поводу своих искрометных опросов — за все время работы небольшой научной группы — или очень большой! интервьюерами у Кесельмана работали сотни людей — и многие известные в городе люди считали за честь работать бескорыстно у Кесельмана… 

Владимир Костюшев

***

Леонид Евсеевич не просто увлекался новыми идеями и проектами, он жил ими: мог работать почти без сна, находя новые решения старым проблемам. Работать с ним было тяжело, и, наверное, мне, жившему в другом городе, было легче, чем тем, кто работал рядом с ним. Но его энергетика действовала и на расстоянии, заражая оптимизмом и упорством в достижении целей. 

В. Звоновский

***

По поводу уличных опросов мы много спорили с Лёней, у меня их репрезентативность вызывала большие подозрения. <…>. И только позже я понял, что это совсем иной тип опросов, чем те научные или коммерческие опросы, к которым я привык и которые используют профессиональных интервьюеров, зарабатывающих на жизнь этой деятельностью. Тут сложилась личность Лени и уникальность времени, когда это происходило. 

Владимир Паниотто

***

Леонид Кесельман был настоящим «шестидесятником» — со всеми присущими поколению надеждами, иллюзиями, жаждой знания и верой в него. Но без них он никогда бы не сделал всего, что успел и что останется в истории общественной жизни и истории российской социологии. Уличный опрос (делегированное наблюдение) — это его авторский метод исследования. «Весна1989 г., Ленинград, первые альтернативные выборы депутатов Верховного Совета СССР. Первые отчеты еще нельзя было представить опубликованными, первые прогнозы итогов выборов, сбывавшиеся с точностью до процента… Потом мало было газет в Петербурге и Москве, в которых бы не появлялись «таблицы Кесельмана».

В последние годы из-за болезни он не мог работать как прежде, в своей стихии, в опросах. Но жил только Россией, тем, что происходит здесь. 

Мария Мацкевич

***

Он всегда высказывал смелые идеи, которые зачастую противоречили тому, о чем можно было услышать в стенах университета. Это заставляло задуматься о том, как же обстоят дела на самом деле, и итог часто был не в пользу академической науки. Одной из последних идей Леонида Евсеевича, которую он видел и в творчестве Ю. Левады, была необходимость интеграции наук, создания нового, динамичного источника знания и соответствующих инструментов для его поиска. По мнению Леонида Евсеевича, подобная интеграция является не просто следствием внутренней логики развития наук, но и предметом огромного спроса со стороны общества, лишившегося четкого понимания своего развития. 

Антон Казун

***

В Ленинграде предстояли первые свободные выборы, и на этих выборах должны были встретиться кандидат от демократов и старый ленинградский партийный босс. На основании разработанной им методики Кесельман вывел в поле, то есть сделал интервьюерами примерно полторы сотни волонтеров, которые получили инструкции, и с их помощью провел очень короткое, но очень значительное по охвату исследование. Результаты этого исследования он не обнародовал, они были запечатаны в конверт, и под телекамерами этот конверт с прогнозом исхода выборов был передан на хранение ответственным лицам. Прогноз говорил о том, что выиграет демократический кандидат. Когда выборы состоялись, и действительно выиграл этот кандидат, вскрыли этот конверт, и оказалось, что прогноз точен до единиц процентов! 

Алексей Левинсон

***

Есть люди — Леонид Кесельман был из них, — о которых говорить и думать в прошедшем времени очень затруднительно. Такой витальный он был, широкий, яркий…

Татьяна Кутковец

(2) 

Из книги: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 4. СПб.: Норма, 2005 

Глава 24. Человек в обществе и общество в человеке

24.1. Что же является предметом социологического изучения?

От автора — сегодня:

Автору этих строк уже приходилось заявлять о своей позиции в известном споре между приверженцами социологии социоцентричной, «структурирующей», «дискурсивной», использующей преимущественно «жесткие» и количественные методы, и социологии антропоцентричной, «интерпретативной», «гуманистической», использующей в основном «мягкие» и качественные методы. Буду (вслед за моим покойным другом и коллегой Сергеем Розетом) называть первую — субъект-объектной, а вторую — субъект-субъектной социологией (4).

Разные теоретико-познавательные подходы, реализуемые той и другой, как мне представляется, вовсе не исключают друг друга. А говоря метафорически — оба эти «альтернативных» подхода суть разные «русла» единого научного потока, или, если угодно, разные «ветви», равно необходимые для цветения и плодоношения «древа социального познания».

Здесь напомню и о третьем «русле». Это — социальная философия философская социология?), сосредотачивающаяся на мировоззренческих и смысложизненных вопросах социального бытия и его познания.

Будучи соотнесены между собой, «субъект-объектная» социология, «субъект-субъектная» социология и социальная философия составляют системную триаду науки о человеке и обществе (5).

Мне не импонирует ставшая уже привычной трактовка «не классической» (включающей в себя феноменологические, акционистские, интуитивистские, конструктивистские и некоторые иные социологические подходы) и «классической» («стандартно-научной», по выражению В.В. Ильина) социологий как разных социологических парадигм. Ибо само по себе понятие «парадигма», по крайней мере у Т. Куна, связано с «научными революциями», предполагающими смену парадигмы; при этом новая отрицает старую, обычно включая ее в себя как «частный случай» для граничных условий (что бывало в истории естествознания).

Думаю, речь здесь должна идти скорее о взаимодополнительности разных парадигмальных (уж воспользуюсь этим термином!) подходов, при их принципиальном равноправии (и, кстати сказать, равно глубоких корнях в истории мировой культуры).

Пожалуй, можно говорить также об их (этих парадигмальных подходов) пульсирующем развитии: в разных социокультурных и общенаучных контекстах один (на данном историческом этапе — именно «субъект-субъектная» социология) «наверстывает» свое отставание от другого (в данном случае — от социологии «субъект-объектной»). Эта последняя успела — в минувшем столетии — занять господствующее положение (что и привело к тому, что иногда называют «парадигмальным кризисом» в социологии).

Итак, автор настоящей книги не принадлежит к числу ни адептов «субъект-субъектной» (гуманистической и т. п.), ни противников «субъект-объектной» (структурирующей и т. д.) социологии (6).

Вот почему для меня равно ценны, скажем: круг научных идей ныне покойной Тамары Дридзе, развернутый ею в цикле работ середины 90-х гг. (7), и… казалось бы, полярный этим идеям (при ближайшем рассмотрении — не совсем так!) теоретико-методологический подход, разрабатываемый Леонидом Кесельманом в серии работ последнего времени. Приглашаю читателя раскрыть только что появившуюся книгу: Галина Старовойтова — продолжение жизни / Под ред. Л. Е. Кесельмана. СПб.: Норма, 2003. (Ноябрь 2003).

А. Алексеев: О книге «Галина Старовойтова — продолжение жизни» (2003)

Эта замечательная книга, вышедшая в свет ровно в день 5-летней годовщины со дня гибели Галины, включает в себя:

а) тексты развернутых ответов свыше 80 лиц, чей жизненный путь так или иначе пересекался с Галиной Старовойтовой (среди них — российские и зарубежные политики, ученые, деятели культуры, просто друзья), на своего рода анкету (8) ;

б) описание и анализ репрезентативных опросов жителей Петербурга (выборка свыше 10 тыс. единиц наблюдения) и Самары (выборка до 3 тыс. единиц), проведенных во второй половине октября2003 г.

(Использовался метод делегированного наблюдения, или уличного опроса. Жители названных городов реагировали на вопросы:

— Известно ли Вам что-нибудь о Галине Старовойтовой? / Если хоть что-нибудь слышали о ней, как бы Вы оценили ее и ее деятельность?).

Эти данные были получены по специально разработанной программе общественного Центра изучения и прогнозирования социальных процессов (рук. — Л.Е. Кесельман) совместно с сотрудниками Самарского фонда социальных исследований (рук. — В.Б. Звоновский).

В своей «Попытке предисловия» к книге, Ольга Старовойтова, президент «Фонда Галины Старовойтовой» и Леонид Кесельман, руководитель вышеупомянутого Центра, пишут:

«…В социальной жизни, судя по данным наших замеров, Галя, безусловно, присутствует. Более того, никогда при своей жизни она не имела столь высокого, скажем так, авторитета, который есть у нее сейчас. Воистину “смертью смерть поправ”, она превратилась в мощное силовое поле, активно участвующее в формировании миропонимания, а значит и поведения людей, всего нашего общества. Этот вывод и является основным содержанием социологической части, а может и всей книги. Надеемся, что эта книга станет заметным событием не только в обозначении памяти о Гале, но и в нашем понимании логики социального пространства, исследованием которого, мы, собственно, и занимаемся…» (Галина Старовойтова — продолжение жизни…, с. 5).

Да, важным событием и в обозначении памяти о Галине, и в нашем понимании общества, в котором мы живем, эта книга, несомненно, является.

Стоит еще отметить, что весь исследовательский цикл проведенного изыскания, от разработки программы до издания книги занял… один месяц. Случай — беспрецедентный в нашей социологической практике.

Здесь ограничусь этой краткой аннотацией, ибо тема предстоящего разговора — все же другая. Речь пойдет… о предмете социологии!

А. А., ноябрь 2003

[В своем предисловии к аналитическому обзору материалов исследования на тему «Феномен Галины Старовойтовой в трансформирующемся социальном пространстве» Леонид Кесельман — в предельно заостренной, полемической форме — выражает свою научно-гражданственную позицию. Ниже — извлечения из этого предисловия. Иногда буду дополнять их извлечениями из другой работы Л. Кесельмана — «Уличный опрос в социологическом исследовании» (СПб.— Самара, 2001). — А. А.]

Из книги «Галина Старовойтова — продолжение жизни» (2003)

Л. Кесельман: Несколько слов о том, кому и зачем нужна социология

В последнее время «социологические данные» все чаще и чаще предъявляются обществу не столько как характеристики наблюдаемого социального пространства, сколько как одно из средств современной PR-технологии, или, что более привычно для заставших наше недавнее советское прошлое, коммунистической (несколько раньше и в других местах — беспардонной геббельсовской) пропаганды. Разнобой цифр, предъявляемых различными производителями такого «продукта» никого особенно не смущает, ибо аудитория уже давно привыкла, что социология такая же продажная служанка своих заказчиков, как и некоторые другие социальные институты нашего общества. Казалось бы, у желающих сохранить свое профессиональное реноме должна периодически возникать потребность объяснить свои прошлые «ошибки» и как-то оправдаться. Но не тут-то было. Гораздо проще сделать вид, что этих ошибок просто не было (что называется, «по умолчанию»). Тем более, что на смену одной избирательной кампании, активно прибегавшей к PR-возможностям «продажной служанки», накатывает следующая, не менее затратная, а для этих служителей истины и не менее доходная (9).

Но главное — для профессиональных социологов по-прежнему остается открытым вопрос: как можно отличить профессионально выполненную работу, направленную на выявление реальных характеристик наблюдаемого общества, от, скажем так, менее профессиональной, да и просто от заведомой халтуры, даже не пытающейся «оправдываться» по поводу своей откровенной лжи. Проблема эта стоит не только перед собственно профессиональным цехом, но и перед всем обществом, явно утратившим способность видеть и понимать указанные различия.

<…> В конце 1980-х — начале 1990-х гг. в какой-то момент, когда собственно социология, как наука о социальных детерминантах или своеобразных, внешне не наблюдаемых социальных полях, обладающих принудительной силой по отношению к каждому отдельному человеку и всему обществу в целом (в зоне действия которых, хотим мы того или нет, проживает свою социальную судьбу не только каждый отдельный человек, но вся наличная на данный момент совокупность людей), освободилась от всякого внешнего политического контроля и получила возможность обеспечивать общество информацией о реальных параметрах этих внешне не наблюдаемых силовых полей, в которых оно существует. Казалось, что времена отсутствия надежной и качественной информации о наиболее значимых характеристиках нашего социального пространства окончательно канули в лету, и мы станем, наконец, жить в условиях естественной и остро необходимой всему обществу и каждому из нас прозрачности основных социальных институтов.

Но не тут-то было. Очень скоро в стране стали возникать службы, поставляющие статистические данные об отношении людей к тем или иным социальным и политическим явлениям, событиям и персонажам. Эти усредненные и легко запоминаемые данные поначалу воспринимались как «одно из» проявлений, а вскоре — как единственно возможное проявление социологической деятельности. Сегодня не только рядовой обыватель, но и самые первые лица нашего государства искренне убеждены, что измерение всяческих рейтингов — это и есть социология, а все остальное «от лукавого» и не заслуживает никакого внимания. <…>

Вкратце

Обозревая современное положение дел, Л. Кесельман настаивает на решительном размежевании профессионально-научных исследований и бурно размножившихся в последние годы «имитаций социологии».

Л. К. пишет:

«…Сейчас в стране почти мирно сосуществуют два несколько разных, но, по своему вполне профессиональных сообщества:

а) собственно социологи, занятые наблюдением не людей или их усредненных характеристик, а собственно социума, то есть того внешне не наблюдаемого социального пространства, в котором и действуют различные социальные группы и сообщества, а также отдельные люди;

б) различные исследователи «общественного мнения», или так называемые “полстеры”, одним из наиболее известных продуктов которых и являются более или менее профессионально выявленные “рейтинги” известных политических персонажей…» (с. 179-180).

Конъюнктурно-заказным опросам (в частности, подавляющему большинству электоральных) Л. Кесельман в праве называться социологическими отказывает. И далее:

«…Публикация собственно социологических данных просто тонет в море имитирующих их “рейтингов”, а то и блокируется различными наместниками продолжающего процветать “министерства правды”, либо всячески искажается с помощью… вольного журналистского… пересказа (“своими словами”») основного смысла плохо понятых рассказчиком результатов профессиональной социологической деятельности. С такой же легкостью эти ни в чем не сомневающиеся… представители еще одного древнейшего профессионального цеха, пересказывают и результаты многочисленных жуликов… промышляющих на ниве незамысловатой PR-деятельности…» (с. 180).

Ремарка: продолжение следует

Моя поддержка заявленной здесь Леонидом Кесельманом профессионально-гражданственной позиции является безусловной.

Далее, вместе с автором, сосредоточусь на его собственно-научных идеях, относящихся к природе социального пространства и предмету социологии.

Заранее скажу, что теоретико-методологический поиск моего друга и коллеги приветствуется мною, при том, что он представляется заслуживающим также и критического комментария. (Ноябрь 2003).

(Ноябрем 2003 года датируются также и все последующие ремарки — «заметки на полях» текстов. Л. Кесельмана. Поэтому в дальнейшем обозначать датировку своих ремарок не буду. — А. А.). 

<…> Основным объектом внимания социологии являются социальные институты и группы, обладающие свойствами своеобразного социального силового поля; тогда как объектом внимания «полстеров» являются сами люди и их мнения по тому или иному вопросу… 

Ремарка 1: в чем разница между социологом и «полстером»

Здесь трудно не заметить, что альтернативное выдвижение «социальных институтов и групп…», с одной стороны, и «самих людей…», с другой, в качестве основных объектов внимания социолога либо «полстера» — как будто симметрично различению социоцентричного и антропоцентричного подходов («парадигм») в социологии.

Следует, однако, иметь в виду, что главное отличие «полстеров» от социологов не в том, что первых интересуют «люди и их мнения», а вторых — «социальные детерминанты и т. д.», а в том, что первые, в отличие от последних, преследуют, как правило, вненаучные цели.

Современные, скажем, электоральные или маркетинговые опросы, не говоря уж о пиаровских «фальшь-рейтингах», ни к од ной из названных «парадигм» отношения не имеют. 

Ремарка 2: метафора «социальное силовое поле»

Метафоричные (по крайней мере, по происхождению) рабочие термины — дело обычное в дискурсе социальных наук. Но «работает», понятно, не любая метафора, а та, которая помогает приблизиться к постижению реальности.

Что такое «силовое поле» в физике? Это — «часть пространства, в каждой точке которого на помещенную туда материальную частицу действует определенная по величине и направлению сила, зависящая от координат этой точки, а иногда и от времени. В первом случае С. п. наз. стационарным, во втором — нестационарным» (Советский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990, с. 1219).

В науках о человеке метафора поле применялась К. Левиным, разработавшим в начале 30-х гг. концепцию личности, в основе которой — понятие «поля» («психополя») как единства личности и ее окружения. Это поле оказывается под напряжением, в частности, когда нарушается равновесие между субъектом и средой.

В современной социологии эту метафору использует П. Бурдье. В частности, понятие «социальное поле», наряду с «хабитусом», является одним из центральных в его структурно-конструктивистской концепции, а введение указанных понятий направлено на преодоление разрыва между макро— и микроанализом социальных реалий.

(См., например, определение этого термина в Учебном социологическом словаре (М.: Экзамен, 1999, с. 209 ): «…Поле социальное — в теории структуралистского конструктивизма — социальное пространство, в котором существуют объективные связи между различными позициями, интересами задействованных в нем агентов, их вступление в противоборство или сотрудничество друг с другом, целью завоевания там доминирующих позиций… П. С. всегда предстает перед агентом уже существующим, заданным, а конкретная индивидуальная практика может лишь воспроизводить и преобразовывать П. С. …»).

Та же метафора в контексте рассуждения Л. Кесельмана не сводима к упомянутым прецедентам и, на мой взгляд, вполне оригинальна и эвристична. 

<…> Социология, как таковая, по нашему убеждению, как правило, не занимается [здесь и далее — скорее в нормативном смысле: не должна заниматься… — А. А.] мнением людей, обычно выдаваемым за «общественное мнение», и вообще не занимается «рейтингами». Социология занимается изучением тех социальных детерминант, которые определяют предпочтения, ценностные ориентации, социальное поведение людей и т. д.

<…> К сожалению, то, что прозрачно для представителей нашего профессионального цеха, почти неведомо большинству других людей. «Жить в обществе и быть свободным от него, к сожалению (а может, и к счастью) невозможно». И несмотря на то, что эта формула многократно изжевана и опошлена <…> марксистскими начетчиками <…>, [она — А. А.] абсолютно верна. Собственно, на этой формуле и зиждется все здание социологии.

Обыденным сознанием параметры социального пространства не улавливаются, а социология — это наука не о людях, а о социуме. (Здесь и далее, при цитировании данной работы, выделено мною. — А. А.). И точно так же, как строителя, занятого возведением прочного, теплого, уютного для жизни (человека) дома в первую очередь должны интересовать технологические параметры объекта его деятельности, а не текст молитвы «Все для человека, все во имя человека», так и социолога должны волновать не слова этой молитвы <…>, а качество информации о тех социальных полях, в пространстве которых вынуждены жить эти самые люди.

Только обеспечив их качественной информацией об этих не поддающихся не вооруженному специальной профессиональной технологией наблюдениях, социолог может помочь человеку сделать эти условия вначале понятными, а затем и более приемлемыми. <…>

Следует еще раз жестко обозначить непривычное для обыденного сознания обстоятельство: социология вообще не занимается людьми [в смысле: не должна заниматься!.. — А. А.]. Объектом ее изучения люди не являются. Обратное — один из мифов, который по-прежнему господствует в обыденном сознании… 

Ремарка: «социология вообще не занимается людьми…»

Конечно, максималистское заявление! И, пожалуй, эта ригористическая формула диаметрально противоположна той позиции, которая выражена в дискурсе гуманистической (интерпретативной) социологии.

Но удержусь здесь от спора с моим другом и коллегой — «о словах». Свою точку зрения по существу вопроса сформулирую отдельно, ниже.

[Вот так же… — А. А.] когда-то все люди были убеждены, что Солнце вращается вокруг Земли, потому что утром оно поднимается на востоке, а вечером садится на западе. Основываясь на этой очевидности, обыденное сознание указывало на то, что Солнце вращается вокруг Земли. Потребовались какие-то профессиональные усилия, чтобы доказать, что Вселенная устроена иначе, и все наоборот. Сегодня уже и малые дети об этом знают.

Но главное, новое представление о том, как устроена наша Вселенная, позволило реализовать огромное количество тех проектов и технологий (от больших географических открытий до современного спутникового телевидения), без которых немыслима наша нынешняя повседневность. Без этих технологий невозможен тот «физический комфорт», который худо-бедно научились создавать себе люди, существующие в условиях современной цивилизации. Но ведь вследствие нашей неспособности обеспечить людям «социальный комфорт» этот «физический комфорт» грозит превратиться в ничто.

Убежденные в том, что социум состоит в основном из таких же людей, как и они сами <…>, они [носители обыденного сознания. — А. А.] полагают, что собственных целей можно достичь за счет ущемления интересов этих «других», и не видят, что их возможности ограничивают не «другие» люди <…>, которых они пытаются тем или иным способом принудить к нужному для себя поведению, а безличные социальные силовые поля, над которыми человек, по крайней мере, один человек, совершенно не властен.

Ремарка: «…человек совершенно не властен»?

Пожалуй, слишком сильно сказано… От давления «безличных социальных силовых полей» (в терминах Л. К.) людям, разумеется, некуда деться («жить в обществе и быть свободным от общества нельзя»); но человек (и даже один!) способен — в большей или меньшей степени — преодолевать это давление, за счет силы своего разума, чувств и воли. Хотя бы отчасти противостоять этим «непреложным» социальным детерминациям… Если бы было иначе, всякое социальное изменение, да и просто неординарный поступок оказались бы невозможными.

(Говоря в наших собственных (почти обыденных!) терминах, речь идет о соотношении того, что обстоятельства могут сделать с человеком и что человек может сделать с обстоятельствами. Это соотношение есть величина переменная во времени и в пространстве (как для человека, так и для социума). (10).

Вообще говоря, социальное поведение человека зависит от двух групп факторов (отвлекаясь от природных и биологических):

(а) от взаимоналожения («сюрдетерминации») разных социальных влияний (внешняя регуляция);

(б) от собственного его, человека, выбора (опирающегося на внутреннюю, или саморегуляцию личности, по В. Ядову).

Разумеется, хорошо понимает это и Л. Кесельман. Продолжу цитирование его работы

…Влияние этих полей можно учитывать, как учитывает опытный яхтсмен влияние встречного ветра, ведя свой корабль навстречу ему; но его нельзя игнорировать, а значит, нельзя не знать. Именно это незнание и приводит нас к тому опаснейшему социальному дискомфорту, в котором оказалось человечество в начале третьего тысячелетия. Тотальная борьба с «другими», в которую втянуты сейчас люди, не осознающие реальных обстоятельств того социального пространства, в котором они существуют, грозит им всеобщей катастрофой. Осознание же своего «бессилия» перед неподвластными им «социальными силовыми полями» откроет им реальные возможности достижения разумно поставленных целей. И здесь без социологии не обойтись.

Социологи занимаются социумом. Что такое социум? Нет, это не сумма людей, и даже не все люди, живущие в данный момент на нашей планете. Все люди, живущие в данный момент, находятся в некотором пространстве силовых полей, существующих вне этих людей. Ну, скажем, миф об Иисусе Христе существует уже две тысячи лет. И он детерминирует миропонимание, предпочтения и поведение нынешних людей гораздо больше, чем скажем, намерения больших начальников, министров, Путина, Буша… 

Ремарка: «силовые поля существуют вне этих людей…» (вспоминая Дюркгейма).

В другой своей работе — Кесельман Л. Уличный опрос в социологическом исследовании (СПб. — Самара, 2001) — Л. К. цитирует Э. Дюркгейма, который писал в своем «Методе социологии»:

«…Когда я действую как брат, супруг или гражданин, когда я выполняю заключенные мною обязательства, я исполняю обязанности, установленные вне меня и моих действий правом и обычаями. Даже когда они согласны с моими собственными чувствами и когда я признаю в душе их реальность, последняя остается все-таки объективной, так как я не сам создал их, а усвоил благодаря воспитанию.

…Эти способы мышления, деятельности и чувствования обладают тем примечательным свойством, что существуют вне индивидуального сознания.

Эти типы поведения или мышления не только находятся вне индивида, но и наделены принудительной силой, вследствие которой они навязываются ему независимо от его желания…» (Конец цитаты). (11)

Здесь уместно обратиться к историко-социологическому комментарию. В работе, посвященной социологии Дюркгейма, Александр Гофман показывает, как происходило становление дюркгеймовых принципов «социологизма», а именно — в контроверзе с умозрительными спекуляциями в социальной науке, с одной стороны, и с психологическим редукционизмом в социологии (равно как и в зарождавшейся тогда социальной психологии), с другой.

«…Трактовка социопсихических сущностей, таких как “коллективное сознание”, “коллективные представления”, “коллективные чувства”, “коллективное внимание” и т. п., была сугубо “социологистской”: последние рассматривались как надындивидуальные сущности, не сводимые к соответствующим фактам и состояниям индивидуальной психики (Гофман А. Б. Социология Эмиля Дюркгейма / Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. М.,1995, с. 322).

Следует, однако, учитывать также и эволюцию воззрений Дюркгейма. А. Гофман пишет:

«…Под влиянием трудностей методологического характера и критики со стороны других направлений он (Э. Дюркгейм. — А. А.) со временем смягчил ригоризм своих первоначальных “социологистских” и антипсихологических формулировок. Вообще эволюция его мысли… явилась результатом изменения методологической ситуации в социальной науке и постепенного осознания недостаточности и неадекватности механистического детерминизма в подходе к проблемам человеческого поведения. Вначале Дюркгейм подчеркивал внешний и принудительный характер социальных фактов. При объяснении социальных явлений он часто апеллировал к демографическим и социально-экологическим факторам (объем и плотность населения, структура и степень сложности социальных групп и т. д.), к “социальной среде” и “социальным условиям” (не очень ясно определяемым). Впоследствии он все чаще обращается к понятиям “чувства долга”, “морального авторитета общества”, и другим психологическим посредникам между обществом и индивидом.

Эта смена понятийных приоритетов выражает частичное осознание Дюркгеймом того факта, что социальные нормы (и, шире, социальные факторы в целом) влияют на индивидуальное поведение не непосредственно, а через определенные механизмы их интериоризации, что внешняя детерминация осуществляется через ценностные ориентации индивидов, что действенность социальных регуляторов определяется не только их принудительностью, но и желательностью для индивидов. Отсюда рост интереса Дюркгейма к собственно ценностной проблематике в конце жизни…» (Там же, с. 322).

Но вернемся к тексту Л. Кесельмана «о том, кому и зачем нужна социология».

…Социум — это силовое поле, не имеющее внешне наблюдаемой «материальности»; это виртуальное поле или пространство. И это виртуальное пространство обладает большими возможностями влиять на поведение и отдельных людей, и самых крупных социальных групп. Но при этом оно не поддается наблюдению обыденным сознанием. Для этого нужны специальные технологии…

Ремарка 1: онтологичность социума как виртуального поля или пространства.

В своей работе «Уличный опрос в социологическом исследовании» (СПб.— Самара, 2001), обсуждая те же вопросы, Л. Кесельман так аргументирует свою теоретико-методологическую позицию:

«…Автор последнего издания классического учебника по стратегии социологического исследования… как и большинство его отечественных учеников и последователей (впрочем, и многие другие их коллеги), полагает, что категория общества (социума) — “достаточно высокая социальная абстракция” (см. Ядов В. А. Социологическое исследование. Методология, программа, методы. Самара: Самарский университет, 1995, с. 17). Иначе говоря, общество (социум), как объект наблюдения (исследования), — это не более, чем абстрактная категория (метафора), позволяющая обобщить (интегрировать), поднять на теоретический уровень разрозненные или систематизированные наблюдения поведения (практики) различных групп или совокупностей людей (в предельных случаях: отдельной личности или всего человечества).

В этом постулате общество (социум) неявно лишается своей онтологичности («общество есть лишь результат высокой степени абстракции»), либо его онтология редуцируется до тех же физически наблюдаемых людей (личностей, индивидов, персонажей), всегда обладающих осязаемой телесной оболочкой. Между тем, уже в основных классических теориях (Дюркгейм, Маркс, Вебер) социум рассматривается не как сообщество или совокупность физических тел внешне наблюдаемых персонажей, а как отношения между ними. Иначе говоря, социум есть не совокупность людей (групп, масс и т. д.), а среда, в которой существуют эти персонажи. Среда эта внешне не наблюдаема, как не наблюдаемы электрические, магнитные или гравитационные поля. Но она так же реальна (то есть онтологична), как эти и многие другие внешне не наблюдаемые явления внешнего по отношению к каждому отдельному индивиду мира.

Здесь некоторых “наивных материалистов”, полагающих, что реальная материя всегда предстает перед нами в виде некоторой доступной непосредственному осязанию вещной субстанции, приводит в смущение видимое отсутствие иной, нежели внешне наблюдаемые люди, субстанции или телесной оболочки. Поэтому они невольно пытаются вообразить социум в виде совокупности окружающих каждого отдельного человека людей. Между тем, социум — это не среда из других людей, а вполне реальная (на языке этих «наивных материалистов» — материальная) среда, в которой находятся все эти люди, каждый из которых (и даже все вместе) может лишь как-то корректировать социальный процесс (жизнь социума), оставляя в нем следы своей деятельности (см. Штомпка П. Социология социальных изменений. М.: Аспект-пресс, 1996, с. 268-294).

И социум этот обладает императивностью по отношению к человеку не обязательно через посредство находящихся рядом с ним людей. Их влияние, да и то лишь как ситуативных представителей или персонификаторов социума, обладает относительно целостной императивностью лишь на этапе первичной социализации этого человека. После завершения социализации человека социум, интернализированный индивидом в виде его собственного способа мировосприятия, ценностных приоритетов, а также совокупности освоенных им навыков и технологий деятельности, превращается в его основной социальный императив. Ситуативное же окружение существует скорей не как социальная, а как психическая, в крайнем случае, — социально— психологическая среда, способная существенно корректировать поведение индивида на этом межличностном, психологическом, то есть в сущности, на досоциальном уровне…» (Кесельман Л. Указ. соч., с. 21-22).

И еще одно очень существенное замечание Л. К.:

«…Эта (социальная. — А. А.) среда не может быть редуцирована лишь к деятельности существующих (присутствующих, наблюдаемых) в данный момент людей или социальных групп. Целостный социум всегда шире того, в который погружено то или иное внешне наблюдаемое сообщество (совокупность, масса, группа или отдельный индивид), не только на свои пространственные координаты (до самого последнего времени общество рассматривалось, как правило, в рамках границ национального государства), но и на свою «овеществленную», структурную (институциональную) часть, которая в каждый данный момент есть производная от всей предыдущей деятельности и практик всех когда-либо существовавших людей, всей их социальной истории (Там же, с. 312-336). При этом социальная история всегда шире «физической» истории реальных исторических событий, ибо в ней присутствует совокупность таких «виртуальных» социальных фактов, как разного рода мифы (например, миф о жизни и воскрешении Иисуса Христа)…» (Кесельман Л. Е. Уличный опрос в социологическом исследовании». СПб.— Самара, 2001, с. 24).

Ремарка 2: и все-таки — «вне» или/и «внутри»?..

И все же: только ли внешней средой является социум для человеческих индивидов? Может — решусь заметить! — также и «внутренней» средой?

Разве вне / надындивидуальное «силовое поле» (в терминах Л. К.) так или иначе не «овнутряется» (интериоризируется) людьми (их сознанием и психикой), чтобы потом «внешне» и «зримо» проявиться в их поведении?

Иначе говоря, не включает ли само индивидуальное сознание, как таковое, в себя (в личностно-переработанном виде) те или иные элементы (фрагменты) этого безличного «социального поля»?

Я бы сказал, фигурально, так: не только человек живет в обществе, но и общество «живет» в человеке.

(Кстати, уж коли вспомнил Л. К. «миф о Христе», замечу: «простой» религиозный человек (носитель вполне «обыденного» сознания!) скорее всего скажет: Бог — и вне нас, и внутри нас…)

Ремарка 3: социальный номинализм и социальный реализм.

…Это давний, восходящий к раннему средневековью, и еще глубже — к античности, спор номиналистов и реалистов об универсалиях. Если номинализм лишает общие понятия онтологического статуса и связывает их существование в качестве имен только со сферой мышления, то реализм исходит из презумпции наделения того или иного феномена онтологическим статусом независимой от человеческого сознания сферы бытия. (См. Новейший философский словарь. Минск: изд. В. М. Скакун, 1999, с. 471, 566).

В частности, Эмиль Дюркгейм был ярко выраженным «социальным реалистом». В уже цитировавшейся выше работе о социологии Дюркгейма А. Гофман отмечает также следующее:

«…Онтологическая сторона “социологизма” (Дюркгейма. — А. А.) не сводится, однако, к признанию основательности и автономии социальной реальности. Утверждается примат социальной реальности по отношению к индивидуальной и ее исключительное значение в детерминации человеческого сознания и поведения; значение же индивидуальной реальности признается вторичным.

…Социальные факты, по Дюркгейму, обладают двумя характерными признаками: внешним существованием и принудительной силой по отношению к индивидам. Общество в его интерпретации выступает как независимая от индивидов, вне— и надындивидуальная реальность… Оно представляет собой более богатую и более “реальную” реальность, чем индивид; оно доминирует над ним и создает его, являясь источником всех высших ценностей.

Таким образом, характерная онтологическая черта “социологизма” — это позиция, обозначенная в истории социологии как “социальный реализм”. Эта позиция противостоит “социальному номинализму”, согласно которой общество сводится к сумме составляющих его индивидов…

В целом точку зрения “социального реализма” в разное время и с разной степенью “реализма” отстаивали французские традиционалисты Ж. де Местр и Л. де Бональд; Сен-Симон и Конт; Спенсер (несмотря на общий индивидуалистический пафос его системы); французские социологи А. Эспинас и Ж. Изуле; русский социолог Е. де Роберти; польско-австрийский социолог Л. Гумплович; немецкий философ О. Шпанн и др.» (Гофман А. Б. Социология Эмиля Дюркгейма…, с. 318-319).

Как видно, в русле «социального реализма» (в оппозиции к «социальному номинализму») лежит и теоретико-методологический поиск Леонида Кесельмана.

(Принципиальную (и весьма актуальную!) научную новизну в рамках «социально-реалистской» традиции составляет, на мой взгляд, представление Л. К. о социуме как виртуальном поле или пространстве и эвристичная метафора социального силового поля. Причем, это последнее понятие автор не просто «провозглашает», но и демонстрирует его «работоспособность», или возможность операционализации в практике эмпирического исследования; см. ниже).

Вообще говоря, в философских и частно-научных спорах «номиналистов» и «реалистов» нет безусловно правых.

(Здесь уместно вспомнить А.А. Ухтомского:

 «…Я понял то, что было понятно уже древним: в действительности реальным значением и бытием обладает и общее, насколько нам удается его открыть, и частно-индивидуальное, насколько оно дается нам в наглядности ежедневно и ежеминутно…

“Общее” и “частно-индивидуальное” старинной логики превращается в живые и переполненные конкретным содержанием “общество” и “лицо”. И если там, у старых логиков, возможен бесконечный спор, кому приписать истинную реальность (общему или индивидуальному), то здесь ясно, что и вопроса такого быть не может: одинаково бьет жизнью и содержательностью и общество и лицо…» (Ухтомский А. Интуиция совести. Письма. Записные книжки. Заметки на полях. СПб.: 1996, с. 266-267)).

Ремарка 4: можно ли наблюдать социум?

Дополню сказанное еще одной большой цитатой из работы Л. Кесельмана 2001 г.:

«…Социум к наличным (доступным внешнему наблюдению) группам или массам людей не может быть редуцирован ни онтологически, ни технически (как непосредственный объект наблюдения). Значит ли это, что социум в принципе не наблюдаем? Отнюдь нет. Как отсутствие осязаемой “материальной вещности” магнитного или электрического поля не превращает их в ненаблюдаемую реальность — наблюдателю надо лишь отказаться от идеи поиска этих полей в куске медного провода или аналогичной осязаемой вещной субстанции; так и в данном случае — наблюдатель и исследователь может наблюдать социум, но не в усредненных характеристиках людей, а в социально детерминированных способах их существования и восприятия мира.

Эти способы, в самом деле, могут быть обнаружены с помощью статистики наблюдений. Не статистики индивидуальных самонаблюдений, которыми, по существу, являются данные различных массовых опросов, обычно воспринимаемых в качестве социологических наблюдений, а статистики осознанного наблюдения социума, обнаруживающегося в надиндивидуальных, социально-детерминированных характеристиках сознания и поведения людей. Да, конечно объект в социологии, по сравнению с объектами “естественных” наук (физики, химии или биологии), имеет определенную специфику — он обладает собственной субъективностью. Но такой же субъективностью обладают, например, объекты психологии или педагогики.

Направленность внимания на социально-структурные аспекты изучаемого явления является главной особенностью нашего исследовательского подхода (выделено мною. — А. А.), определяющего, соответственно, методологию и методику. Наряду с прочим это означает и сознательный отказ от стремления к максимальной точности фиксации выраженности изучаемой характеристики у отдельно взятого индивида. Такая тщательность естественна и вполне обоснованна в рамках психологического подхода, направленного на исследование психики, но лишена сколько-нибудь серьезных оснований в социологическом исследовании, направленном на выявление собственно социальной, то есть надиндивидуальной, составляющей исследуемых феноменов…» (Кесельман Л. Уличный опрос в социологическом исследовании…, с. 24-25).

Возвращаюсь к тексту Л. К. 2003 года.

…Социолога-аналитика интересует не столько общая совокупность населения, а его отдельные социальные группы. Скажем, девять групп занятости — частные предприниматели, наемные работники, занятые в частной экономике, наемные работники, занятые в акционерных предприятиях, бюджетники, пенсионеры — это разные группы людей, по-разному видящие мир. И для того, чтобы получить представление о них, нам надо получить достаточное наполнение в каждой из этих групп (то есть достаточное статистическое наполнение отдельных групп в общей совокупности опрошенных или наблюдаемых; что весьма успешно достигается, в частности, при использовании метода «делегированного наблюдения», или уличных опросов — А. А.). А еще поколенческие группы. Ведь человек, родившийся в 80-х годах, —это уже совсем другое, чем родившийся в 40-х. И т. д., и т. д.

Огромное количество «пиарщиков», которые вообще к социологии никакого отношения не имеют, занимаются «измерениями», потом эти «измерения» используют в качестве PR-средства и т. д. Конечно, это вопиющее безобразие. Но главная беда нашего общества не в этом. Беда в том, что сегодня наше общество, вся наша страна лишена объективной информации о тех обстоятельствах, в которых она существует. У нас нет мониторинга социального пространства, в котором мы живем. Как в такой ситуации принимать какие-либо решения? <…> Мы все изолированы от этой информации. Общество живет в потемках. Те «неожиданности», с которыми оно периодически сталкивается, есть свидетельства того, что самые важные решения принимаются в потемках. Нельзя так дальше жить.

Необходимо, наконец, обеспечить производство надежной, качественной информации о процессах, идущих в социуме. Здесь только одно важное условие: структура, производящая такую информацию, должна быть абсолютно независима от властных структур и других «влиятельных заказчиков». Она не должна работать только на власть или только на «заказчика». Она должна обеспечивать всех — и полуграмотную старушку, и президента, и оппонирующих ему «олигархов» — качественной информацией о том, в каком обществе мы живем. Никто, кроме профессиональных социологов, этой качественной информацией обеспечить общество не может.

Л. Кесельман

(Цит. по: Галина Старовойтова — продолжение жизни / Под ред. Л.Е. Кесельмана. СПб.: Норма, 2003, с. 178-184) 

Мой комментарий к текстам Л. Кесельмана (2003)

Как уже говорил, я целиком и полностью разделяю профессионально-гражданственную позицию Леонида Кесельмана.

Что же касается собственно научного — оригинального теоретико-методологического подхода, представленного в цитированных здесь текстах коллеги (и, как известно, хорошо подкрепляемого им инструментально — инновационной технологией «делегированного наблюдения»), то замечу здесь следующее. Этот подход представляется мне, отвлекаясь от издержек полемизма в отдельных текстах, дерзкой (амбициозной?), но весьма серьезной попыткой разрешения едва ли не главной эпистемологической проблемы современной социологии — проблемы адекватного определения ее, социологии, предмета.

От правильного разрешения этой проблемы зависит и осмысление прошлого, и ориентировка в настоящем, и перспектива дальнейшего развития социологической науки.

Как считает Л. К.,

«…“Люди, их мнения, склонности и мотивы деятельности”… являются лишь промежуточным, если хотите, «косвенным» объектом социологического исследования, тогда как конечным объектом социологического исследования является все же социум, обеспечивший в свое время первичную социализацию этих людей и в каждый данный момент определяющий общие рамки их ценностных приоритетов, мнений, склонностей и мотивов деятельности» (Кесельман Л. Уличный опрос в социологическом исследовании. СПб. — Самара, 2001, с. 20).

Вот эта «виртуальная реальность», выступающая основным социальным императивом для миропонимания, ценностных ориентаций и установок, а через их посредство — и для поведения конкретных людей, и является, согласно Л. Кесельману, главным («конечным»!) объектом собственно-социологических изысканий, соответственно — предметом социологии.

Так ли это? Полагаю все же, что — и так, и не так.

На мой взгляд, заявленный моим коллегой последовательный социологизм имеет полное право на существование, но только в рамках определенного «парадигмального» подхода, а именно — того, что выше обозначалось как «субъект-объектная» (социоцентричная, структурирующая и т. п.) социология. Именно для такой социологии социум (в изложенном смысле) есть «конечный» объект изучения.

(Хотя и среди приверженцев «структурирующей» социологической «парадигмы» могут найтись оппоненты теоретико-методологическому подходу Л. Кесельмана; но не буду здесь эту критику предвосхищать).

А как для других «ветвей» («русел») социологического познания?

В частности — для «субъект-субъектной» (антропоцентричной, гуманистической и т. д.) социологии? Может быть, по крайней мере для нее — не «косвенным» объектом изучения являются все-таки люди с их субъективным миром и жизненной практикой, а точнее — человек, как социальное существо, как конкретно-исторический субъект деятельности, как «ансамбль общественных отношений» (в терминах Маркса), как персонификатор социума и рецептор (а также индуктор…) «социальных силовых полей» (в терминах Кесельмана)?

Разумеется, не «физические индивиды», как таковые, и не «человек вообще», а — «объемный» человек (собственное выражение Л. К.) (12), человек в обществе!

Человек в системе его общественных связей (прямых и опосредованных), в его взаимодействии с другими людьми и с социальными институтами, во всем разнообразии форм его поведения (вербального и реального), способов и стилей жизни (возможных и реализуемых), в многообразии его социальных типов и, разумеется, в его непременной принадлежности к определенной социальной среде (понимаемой, конечно, не натуралистически, а в смысле хотя бы тех самых «социальных силовых полей», по Л. К.) — это, на мой взгляд, вполне достойный, необходимый и даже — до самого последнего времени — пренебрегавшийся объект социологического изучения.

Надеюсь, что против такой постановки вопроса автор едва ли не эпатажной фразы: «Социология вообще не занимается людьми», — возражать не станет.

(Другое дело, что на протяжении всего минувшего века именно «люди», как таковые, оказывались для социолога главным, если не эксклюзивным, источником информации. При этом происходила не отрефлексированная (кстати, и мировой социальной наукой) психологизация, тем самым — своего рода подмена предмета «объективной» социологии: на результатах агрегирования и «изощренной» математической обработки множества психологических, в сущности, переменных — субъективных мнений и оценок опрошенных индивидов, строились выводы и заключения об объективных социальных процессах и закономерностях. Вот против этого, как я понимаю, и восстает Л. Кесельман, утверждая, что не дело социологии «заниматься людьми», и предъявляя свой метод «делегированного наблюдения» как альтернативу «социологическому опросу»).

Далее. Вопрос о многосоставности социальной науки, о «методологическом плюрализме», тем более — о взаимодополнительности разных «парадигмальных» подходов в социологии (см. выше), — моим коллегой не только не ставится, но такого вопроса для него словно и не существует. Исследователь социума, как такового, его структуры и динамики, предстает здесь социологом pаr exсellence; а все остальные (хоть «гуманисты», хоть «социальные философы», не говоря уж о «полстерах») — всяко не социологи, а «самозванцы»…

Соответственно, междисциплинарные контакты с другими науками (социогуманитарными, психосоциальными, и не только!) никак в представление Л. К. о предмете социологии не вписываются.

Вообще, всякая наука может успешно развиваться лишь отказавшись от замкнутости в своих узко профессиональных (корпоративных) рамках, став «открытой системой» — относительно всего универсума человеческого знания (кстати, не только собственно научного…).

Но дело здесь и не только в своего роде профессиональном изоляционизме, в котором Л. Кесельман дает повод себя упрекнуть (по крайней мере, на материале представленных здесь текстов).

Так как же, нужны ли все-таки «люди», человек в обществе, как объект изучения для социологии, будь то — «параллельно» с социумом, будь то — в многосложных (здесь не обсуждаемых нами) взаимоотношениях с ним? В логике вышеприведенных рассуждений Л. К. получается, что даже и в последнем смысле человек для социолога вроде «не интересен» (хоть за моим коллегой и остается право сказать, что он «не это имел в виду»; и, скорее всего, так оно и есть!).

Тут возникает новая, фундаментальная, пожалуй, уже не теоретико-методологическая (в рамках социологии, как таковой), а мировоззренческая проблема.

Прокламируемое (горячо отстаиваемое!) Л. Кесельманом ограничение объекта внимания для социолога-профессионала только «безличными социальными силовыми полями», в которые погружены жизнь и деятельность всякого человека, вроде бы выводит за пределы круга социологических интересов (соответственно, наблюдения и анализа) — то, что принято называть субъективным, деятельностным, «человеческим» фактором (без которого, понятно, немыслимы ни существование, ни изменение социума).

Разумеется, саму по себе роль «человеческого» фактора в самодвижении общества Л. К. не отрицает. Мало того, он сам успешно исследует эту роль (точнее — ее отображение в социальном сознании). Остановлюсь на этом моменте чуть подробнее.

…В аналитическом обзоре, вошедшем в книгу «Галина Старовойтова —продолжение жизни», есть, на мой взгляд, принципиально важный раздел: «Локализация ответственности и становление нового, “европейского” сознания».

Осенью 1991 г. общественный Центр изучения и прогнозирования социальных процессов, созданный Л. Кесельманом, впервые включил в сценарий своих «уличных контактов» с жителями нашего города вопрос:

«Как Вы полагаете, ваше (материальное) благополучие по преимуществу зависит от вас или от внешних обстоятельств (других людей, начальства и т. п.)?»

С тех пор эта позиция постоянно присутствует в обследованиях, проводимых Центром. В итоге, удалось осуществить 12-летний мониторинг такой важной характеристики социального сознания, как атрибуция (локализация) ответственности (относимой человеком к себе или отсылаемой во-вне).

И вот, обнаруживается, что численность (доля) так называемых экстерналов (отсылающих ответственность за свое материальное благополучие во— вне) от начала экономических преобразований в нашей стране к настоящему времени медленно, но неуклонно сокращается: в1991 г. в среднем — 53%; 1992 — 52%; 1993 — 49%. И т. д.

(В последующие годы отмечались некоторые колебания показателя, синхронные с изменениями в макроэкономической или политической ситуации страны, но в целом наблюдается тенденция к его снижению).

К2000 г. доля «экстерналов» снизилась до 46,5%. А в октябре2003 г. этот показатель, по данным мониторинга, опустился до 38,3%. Итого — снижение почти на 15 пунктов за 12 лет. (См.: Галина Старовойтова — продолжение жизни. СПб.: Норма, 2003, с. 250).

(Л. К. замечает: «Общее уменьшение всего на пять-шесть процентов (пунктов — А. А.) можно было бы принять за незначимое, если бы эти показатели не выстраивались в относительно пологую, но все же однонаправленную кривую и за каждым из среднегодовых показателей не стояли десятитысячные совокупности суммарных (годовых) выборок…». Там же).

Соответствующая динамика численности (доли) интерналов (принимающих ответственность за свое материальное благополучие преимущественно на себя), хоть и не так выразительна, но тоже вполне отчетлива: в1991 г. в среднем — 22%; 1992 — 25%; 1993 — 26%. И т. д. К2000 г. доля «интерналов» возросла до 32%. В октябре2003 г. — 32,9%. Мониторингом зафиксирован рост этого показателя — на 11 пунктов за 12 лет. (См. там же).

Итак, трансформация социального сознания (в частности, в аспекте атрибуции ответственности) совершается. Быстро, медленно? Медленнее, чем хотелось бы, но быстрее, чем можно было ожидать. Л. К. справедливо пишет:

«…Общество, состоящее из людей с «феодальным» сознанием, не осознающих собственную ответственность за судьбу, но рассчитывающих на ответственность за нее справедливых и добрых начальников, как правило, не может обеспечить всем этим людям сколько‑нибудь приемлемый “современный” уровень жизни. Уровень этот люди могут обеспечить себе сами своим ответственным, рациональным поведением и, в первую очередь, свободным, а значит ответственным (здесь и далее — выделено мною. — А. А.) экономическим поведением. Но освоение адекватных форм такого поведения предполагает соответствующее этому поведению сознание, которое у каждого взрослого (социализированного) человека крайне инерционно и очень трудно трансформируется. Аналогичная инерция присуща и социальному (или, как принято говорить, общественному) сознанию…» (Галина Ста‑ровойтова — продолжение жизни…, с. 245).

Детально проанализировав дифференциацию и динамику показателей атрибуции ответственности (интернальности / экстернальности), в частности, для различных возрастных групп (они же — разные поколенческие группы) Л. Кесельман дает обнаруженным трендам следующее социально-историческое объяснение:

«…Приведенные данные свидетельствуют о том, что поколения, сформировавшиеся в условиях нарастающего потока ценностных воздействий европеизированных моделей значимости личности и ее ответственности за свою судьбу, в большей мере готовы к принятию на себя основной ответственности за свое экономическое положение. Притом, у молодежи эта готовность значительно выше, чем у поколений, формировавшихся в условиях преобладания патерналистских (коммунистических или православных) моделей, где отдельный человек есть в основном лишь функция общества‑государства, жестко детерминирующего его поведение в основных сферах его жизни.

Описанный сдвиг произошел сегодня лишь среди тех, чье ценностное сознание и представления о социальных нормах формировались в основном после начала реформ середины восьмидесятых, тогда как во всех остальных категориях изменения уровня интернальности практически на порядок меньше. Это еще раз подтверждает, что освоить новое содержание социальных норм и соответствующие им формы поведения (отвергающие, в частности, внешнюю атрибуцию) в ходе социализации заметно проще, нежели завершившим свою социализацию сменить уже усвоенные представления на противоположные.

Уровень интернальности, то есть готовности принять ответственность за собственную судьбу и собственное материальное положение, в нашей стране отличается (значительно ниже! — А. А.) от аналогичных характеристик населения большинства стран Западной Европы и Соединенных Штатов… Но надежда на их (этих показателей. — А. А.) скорое изменение в ближайшем будущем, как видно из приведенных данных, все же есть…» (Там же, с. 255).

(Используя метафору 40-летнего кружения по пустыне народа Моисеева, Л. К. замечает: «Так или иначе, но если вся Россия уходит из своего прошлого такими же темпами, то за сорок лет мы из этого прошлого должны успеть выбраться» (Там же, с. 250). См. также: Кесельман Л. У Господа нет других рук, кроме наших собственных // Правое дело, 2003, № 9). (13)

А теперь спрошу моего друга: что же он изучает здесь на самом деле — только ли трансформирующийся российский социум, как таковой, становление нового «европейского» сознания в постсоветской России? Или он изучает также и людей, трансформирующих этот социум своей возрастающей (пусть преимущественно, как выясняется из анализа данных того же мониторинга, за счет смены поколений…) способностью принять на себя груз ответственности за личную судьбу (без расчета на то, что эту судьбу устроит кто-то другой или что-то другое, например, государство)?

В одной из своих работ (2001) Л. Кесельман пишет:

«…Да, социальная среда (социум, социальное пространство), в свою очередь, производна от деятельности тех же людей. Однако производна она лишь “в конечном счете”, как “результат высокой степени абстракции”…» (Кесельман Л. Уличный опрос в социологическом исследовании…, с. 24).

На что хочется заметить: а разве деятельность «человека живущего» (попросту — жизнь человека), при всей ее суровой обусловленности «социальными силовыми полями» (в терминах Л. К.), производна от социума (в его же, Л. Кесельмана смысле) тоже не в конечном ли счете?

(Вообще, ни бескрайний индетерминизм, ни крайний детерминизм не приемлемы в качестве мировоззренческой платформы социальной науки, да и науки вообще).

Общество (социум), разумеется, не является ни множеством, ни суммой, ни совокупностью — физических индивидов, общностей, групп. Тут Л. К. несомненно прав.

Но ни индивиды, ни общности, ни группы уж всяко не похожи на «железные опилки», механически выстраивающиеся по «силовым линиям» магнитного поля в известном школьном физическом опыте. И сам Л. Кесельман результатами своих конкретных исследований — пусть «не людей, но социума»! — это лишний раз убедительно показывает (см. выше). Люди, имманентно наделенные свойством социальной субъектности (активности), суть «герои и авторы множества социальных драм», действующие лица, акторы самоорганизующегося социального театра.

(Здесь не только «социальная физика» XIX века, но даже и популярная в середине XX века «социально-ролевая» концепция обнаруживает свою неадекватность «субъективно-объективной» реальности. Ведь люди способны еще и импровизировать на подмостках этого театра, выходить (вопрос — почему, как и ради чего?) из предписываемых им «социальной режиссурой» ролей).

Как же, с учетом всего сказанного, следует самоопределиться социальному исследователю (в частности, социологу) со своим «предметом»? Только ли «социум» (в смысле Л. Кесельмана) должен стать объектом социологического изучения? Или — также и! — «человек действующий» (в смысле М. Вебера), «homo vivens» (в смысле Т. Дридзе) или «человек повседневный» (в смысле М. Гефтера)? Только ли «бесчеловечное» виртуальное пространство, особая «социальная материя» — есть предмет социологии? Или — также и! — относительно свободные / не свободные (от давления социального поля) сознание, поведение, общение — целостная жизнь — самодеятельных социальных индивидов?

Да, качественная и надежная (короче — доброкачественная) социологическая информация остро необходима сегодня нашему обществу — как его социальным институтам, так и гражданам; спору нет! Но стоит ли (этот вопрос я адресую моему коллеге) так уж зауживать понятие (ограничивать разнообразие содержания…) самой по себе социологической информации? Правильно ли сводить ее к (разумеется, достоверным!) социологическим данным лишь о характере, направленности и силе влияния социальной среды на человека?

(Но и приняв «социологизм» Л. Кесельмана в целом, уместно задаться рядом вопросов, заслуживающих теоретической проработки — уже в рамках этого «социологизма». В частности:

— как эти непосредственно не наблюдаемые, и тем не менее — вполне реальные (прав Л. Кесельман!) «силовые поля» в пространстве социума генерируются и подпитываются?

— каковы социально-экономические, социально-культурные и иные механизмы их формирования?

— как происходит их, этих многомерных социальных полей, структуризация, со-подчинение частей (иерархизация)?

— каковы закономерности изменения социального пространства (иногда — постепенные изменения, иногда — крутые перемены)?).

Человеческая деятельность изменяет мир, и, пожалуй, не только «в конечном счете»… Не говоря уж о повседневном, частичном, незаметном, подспудном изменении социального мира именно ныне живущими людьми, бывают и такие исторические события, сотворенные этими людьми, после которых говорят: «Мы проснулись в другом мире»…

И все это, на мой взгляд, тоже есть объект изучения для социолога. Только в самой социологии, как и во всякой науке (как и вообще — в любой человеческой практике…), существует разделение труда. И, соответственно, должны быть разные, собственные, специфические объекты социологического наблюдения и анализа. Разные сферы интересов, разные предметные области…

Каждый делает свое дело, строит свои научные модели, решает свои научные задачи, своими методами.(15).

При этом настоятельно необходима внутрипрофессиональная (внутринаучная), равно как и межпрофессиональная (межнаучная) кооперация в изучении человека и общества. Со-единение, а не жесткое раз-межевание усилий постижения (вспомним нашу триаду: «субъект-объектная» социология, «субъект-субъектная» социология, социальная философия) (16) . В перспективе же — попытки интеграции и синтеза разных, пока дифференцированных исследовательских подходов.

(Такие попытки в теоретическом плане уже имеют место, например: в «интегративной социологии» П. Сорокина; в «структуралистском конструктивизме» П. Бурдье; в «структурно-деятельностной» социологии П. Штомпки).

…Из великого множества известных определений социологии мне представляется наиболее адекватным (и вместе с тем доступным также и «обыденному сознанию») следующее, принадлежащее ученым из Оксфорда:

«В самой простой формулировке социология — это изучение сложных взаимоотношений между людьми и обществом, исследование того, как люди создают и изменяют общество и как общество формирует поведение людей и их представление о себе…» (Томпсон Дж. Л., Пристли Дж. Социология / Пер. с англ. А. К. Меньшикова. Львов — М.: Инициатива, 1998. с. 7).

Резюмируя все сказанное, позволю себе предложить еще одно, наикратчайшее, пожалуй, метафоричное (стало быть — заведомо не исчерпывающее!) определение:

— Предметом социологии (кстати, в отличие от любой другой социогуманитарной или психосоциальной науки) является — человек в обществе и общество в человеке.

(«Человек в обществе» и «общество в человеке», а также — «общество как драма», — именно эти формулы использует Питер Л. Бергер, в качестве названий глав своей знаменитой книги. См. Бергер П. Л. Приглашение в социологию. Гуманистическая перспектива / Пер. с англ. под ред. Г. С. Батыгина. М.: Аспект Пресс, 1996).

А насчет того, чем и как сегодня заниматься социологу, я бы особенно прислушался к Чарльзу Райту Миллсу. Рекомендациями и предостережениями людям нашей профессии, высказанными им почти полвека назад, завершу эту главу. (См. ниже).

А. А., ноябрь 2003

P. S. Только что (этих моих заметок еще не читал!) Л. К. передал мне экземпляр тезисов своего доклада «Трансформирующееся социальное поле как предмет социологического исследования», предполагаемого на методологическом семинаре Социологического института РАН в декабре2003 г.

Из этих тезисов:

«…Объектом и предметом социологического исследования являются не сами люди (или их доступные внешнему наблюдению свойства), а социальные детерминанты (социальные силовые поля), которые определяют способ миропонимания, ценностные ориентации, а значит, и социальную деятельность людей.

Эти поля не могут быть редуцированы не только к отдельно взятой личности или группе, но и ко всей совокупности людей, существующих в каждый данный момент на нашей планете.

Социальные силовые поля сами по себе «виртуальны», т. е. не обладают свойствами внешне наблюдаемой “материальной” субстанции. Это и ведет к естественному для здравого смысла, основанному на обыденном житейском опыте, упорно сохраняющемуся представлению о том, что источником этих полей являются окружающие нас люди и их —“социальная активность”.

Некоторая часть социальной активности некоторой части людей, и в самом деле, может трансформироваться в некоторые фрагменты общего социального поля, и эти процессы могут и должны быть предметом социологических изысканий (выделено мною. — А. А.).

Однако основная “масса” этого поля от актуальной активности отдельных людей, их сколь угодно больших групп, да и всех существующих в каждый данный момент времени на планете, относительно мало зависима…»

Вот такой у нас с Леонидом получился «телепатический мост» (как бы его ответ на мое неотправленное письмо; см. выделенное мною в тезисах Л. К., выше).

Верится без труда, что открыватель и подвижник исследовательского подхода (назовем его пока социально-полевым), обладающего большой разрешающей силой социологического описания и объяснения, не устанет и дальше этот подход развивать, обогащать и корректировать.

А. А., 27 ноября 2003 г., четверг, 19 час.

Б. Докторов: Заочное выступление на Методологическом семинаре Социологического института РАН (декабрь 2003)

Трудность участия в дискуссии по сегодняшнему докладу Л. Кесельмана заключается в том, что собственно доклада я не слушал и не слышал вопросов и выступлений участников семинара.

С другой стороны, моя позиция по поводу содержания этого доклада базируется на достаточно обширном материале, позволяющем иметь определенную точку зрения относительно развиваемых автором концепций и относительно его взгляда на познание социального мира. Прежде всего — это тезисы самого доклада. Второе, развернутые ответы Л. К. на ряд моих вопросов по тексту тезисов, которые он высылал по электронной почте. Третье, это знакомство с многими его публикациями последнего времени и личные беседы в ноябре прошлого года и летом — нынешнего. Наконец, почти 15-летние наблюдения за его теоретико-методическими исследованиями социального контекста Петербурга.

Я не знаю, каков формат настоящего семинара и предполагается ли принятие какого-либо решения о проделанной Л. К. работе и о содержании его доклада. Если это входит в задачу семинара, прошу учесть мое мнение и поддержать направленность работ, осуществляемых Кесельманом и его группой. Конечно, можно было бы сказать, что обращение Кесельмана к созданию своих теоретических построений произошло потому, что он не смог найти ответы на возникающие у него вопросы. Но это объяснение чисто внешнего характера. Более ценно то, что у него (или в нем) возникло ощущение необходимости разработки теории. За полтора десятилетия эмпирических исследований Кесельманом дано описание трендов сознания (и поведения) населения Петербурга. Само по себе это крайне ценно. Но, видимо, в последние годы, автор «услышал» новые сигналы от накопленного им материала. Вся масса данных, частично упорядоченных, частично — еще требующих к себе внимания, — начала давить на него. <…>

Таким образом, мы имеем дело с достаточно редким для социологии случаем, когда теоретические представления автора возникли, прежде всего, не как восхождение от проведенного им анализа теоретических работ других исследователей, но как стремление найти концептуальную базу для обобщения накопленного им самим огромного, уникального массива эмпирической информации.

Трудно сказать, что и почему было отброшено Кесельманом как не подходившее ему. Но это особая тема генезиса теоретических конструктов. Так или иначе он пришел к концепции социальных силовых полей. <…>

В самом этом факте ничего удивительного нет. История 20-го века дает множество успешных примеров обращения к концепции поля. Это делали физики, философы, историки, аналитики космо-биологических феноменов, эмбриологи и так далее. Наше профессиональное сознание готово к развитию старых «полевых» концепций и к восприятию новых. Докладчик сам нередко обращается к аналогиям из области естественных наук. Можем сделать это и мы. Гравитационные поля создаются космическими телами. Радиационные поля создаются радиоактивными элементами. Эмбриональные поля — это сигналы новой жизни. Ноосфера — это продукт (поле) деятельности человека.

Как вводит социальное поле Л. Кесельман? Как он его видит?

В тексте тезисов есть утверждение о том, что «социальные детерминанты» (социальные силовые поля) определяют способ миропонимания, ценностные ориентации и социальную деятельность людей. Говорится, что «социальные силовые поля сами по себе «виртуальны», т. е. не обладают свойствами внешне наблюдаемой вещной, «материальной» субстанции». Отмечается, что:

«…в современном (актуальном) социальном процессе люди, как правило, являются лишь источником биофизической энергии социального поля (социальных полей); тогда как направленность их социальной активности детерминирована социальными полями, производными в своей основной “массе” от “сухого остатка” их прошлой социальной активности и, главное, социальной активности предшествовавших поколений».

Нет возможности продолжать цитирование. Автором многое сказано о функции социального поля и о его субстанциональном характере. Это можно принять.

Но пока слабее разработана тема генезиса самого социального поля. И трудности, которые отчасти автор сам создал себе, по нашему мнению, заключаются в том, что он «оторвал» поле от личности, от человека, от индивида. То, что социология может изучать социум, не изучая человека, очевидно. Но это — конвенция, уровень абстракции, некая удобная схема, общенаучная модель. Убери человека по существу, и пропадет необходимость в изучении социума. В действительности, думается, социальное поле, если мы признаем его существование, лежит, расположено в той же мере в социуме, в какой оно присутствует в человеке.

Но в чем автор скорее всего прав, так это в том, что поле легче, проще обнаруживается при изучении социума , чем при анализе индивида. Однако это уже область методологии или технологии научного поиска.

Не спасает ситуацию и замечание Л. Кесельмана о том, что:

«…само глобальное социальное поле в процессе своего саморазвития (трансформации), являющегося результатом взаимодействия множества “локальных” социальных полей, и взаимодействия с актуальной активностью людей непрерывно трансформируется, чем и определяется его генезис (трансформация)».

(Здесь обращу внимание читателя, что Б. Докторов обсуждает позднейший (относительно тех, которые рассматривал, например, я) текст Л. Кесельмана: его декабрьские (2003 г.), тезисы. Уже в них наблюдается некоторая эволюция концепции, хотя бы — признание взаимодействия «социального силового поля» с «актуальной активностью людей», в отличие от категоричных заявлений о безусловной, односторонней зависимости человека от диктата «безличных социальных полей)».

Ибо в таком объяснении основной вопрос генезиса и трансформации поля просто переносится с уровня глобального на локальный. Не более. Думается, что очень многое в построениях Л. Кесельмана упростится и станет более прозрачным, если он сможет отказаться от тезиса «социология — это наука не о людях, а о социуме», в другом месте — «социология в принципе не занимается людьми». Правда, после последнего тезиса автор немного откорректировал себя:

«Объектом (социологического) изучения, как правило, люди не являются, а если и являются, то лишь в качестве элементов социального пространства».

Думается, социология это наука о социуме и о людях. Пусть даже поначалу — о людях лишь в качестве элементов социального пространства.

Если автор не соглашается с такой трактовкой, то было бы хорошо, если бы он оставил название «социологии» той науке, которая создана и обозначается этим словом, а сам искал бы термин, имя для той науки, которую он создает…

Ремарка: «Социально-полевой» подход?

Тут оппонент (Б. Докторов) автора, что говорится, «поймал»: в самом деле, если тот является единственным социологом среди «социологов» (в кавычках), не лучше ли называть себя как-нибудь иначе?

Но в таком положении оказывается почти всякий инноватор… И наиболее разумно было бы, мне кажется, Л. К. определять развиваемый им круг идей, как некий новый (или «хорошо забытый» старый!) исследовательский подход (скажем, в данном случае, «социально-полевой»…) — в рамках той науки, в которой сам он, слава богу, остается. (См. выше: мой комментарий к текстам Л. Кесельмана). (Декабрь 2003).

…Из выше сказанного уже следует, что я принадлежу к тем, кто считает, что социальное можно и нужно искать и внутри индивидуального (но не только). Но должен отметить, что само это допущение не влечет за собой обращения к многомерным методам статистики, которые автор почему-то обозначает как приемы манипуляции с цифрами. Создатели этих приемов Пирсон, Гальтон, Каттэл, Терстоун и другие — понимали психологическое и социальное очень глубоко, для того и создавали свои приемы, и менее всего думали о манипуляции.

Ложным представляется и тезис Л. К. о том, что «серьезные» исследователи практикуют теперь «качественные методы», позволяющие с помощью извлечений из более или менее углубленных интервью иллюстрировать те или иные гипотезы о свойствах социума». Хотелось бы увидеть несколько примеров в подтверждение этого положения…

Ремарка: опасность «сужения» профессионального сознания.

Здесь рецензент как бы щадит автора, слишком рано оборвав цитату. А пишет Л. К. в своих декабрьских (2003) тезисах дословно следующее:

«…Впрочем, “количественные” методы уже давно отданы на откуп различ ным околосоциологическим коммерсантам и полстерам (см. справедливую критику заказной псевдосоциологии выше. — А. А.). “Серьезные” (именно в кавычках! — А. А.) исследователи практикуют теперь “качественные методы”, позволяющие с помощью извлечений из более или менее углубленных интервью иллюстрировать те или иные гипотезы о свойствах социума… Но иллюстрация не свидетельство, а лишь его муляж. Социология же, как мне представляется, в отличие от социальной философии, имеет дело с социальными фактами, которые, как полагал еще Дюркгейм, можно и нужно рассматривать как вещи. Поэтому так называемые “качественные методы” даже в самых лучших своих проявлениях не более чем хорошо иллюстрированная социальная философия, коей, согласно, нынешней моде, увлечено социологическое сообщество…».

Я бы усмотрел здесь рецидив, казалось бы, исчерпавшей себя дискуссии о «нормальной» и «ненормальной» социологии , своего рода превышение пределов «необходимой обороны» Мастера «субъект-объектной» социологии от скорее уже воображаемых (ныне) нападок на нее со стороны приверженцев «субъект-субъектной».

…Ну что сказать моему коллеге и другу, касательно его филиппики в адрес «качественных методов» и т. д.? Натурам творческим вообще свойственно «увлекаться». Приходится друзьям защищать Леонида Кесельмана… от него самого, предостерегая от огорчительного нигилизма и опасности «сужения» профессионального сознания. (Декабрь 2003).

…Мне ситуация представляется иной. Современная социология — я не говорю о социально-философских работах — это модельные обобщения всего накопленного в науке, в том числе — итогов количественной обработки массивов. Это направление мощно развивается. И российские социологи смогут в ближайшие годы выпасть из международного профессионального сотрудничества, если не углубят свои знания в области математики и не перестанут бояться математической формализации.

Вполне допускаю, что тезисы доклада не дают мне возможности в полной мере понять ряд построений Л. Кесельмана. Тем с большим интересом я жду, когда почта доставит мне его книгу Памяти Галины Старовойтовой, в которой ряд положений его концепции изложен , а также выхода в свет материалов его семинара по трансформирующемуся социальному пространству (17).

Что меня особенно интересует, это реализация его принципов в его же теоретико-эмпирических исследованиях. Появляются ли, проступают ли в его операционализациях, в его показателях (индикаторах), в его интерпретации изучаемых социальных феноменов те конструкты, которые в принципе (именно в принципе) не используются социологами, не разделяющими концепцию Л. К. или пока не знакомыми с нею?

Наличие таковых атрибутов в новых работах Л. Кесельмана может стать мощным прорывом в теории и в практике социологических тенденций. Возможно, это все произойдет вскоре.

Б. Докторов, доктор философских наук, профессор, ассоциированный член Института социологии РАН

23.12.2003

Б. Миронов: из рецензии на книгу «Галина Старовойтова — продолжение жизни» (2003) (18)

<…> В кратком методологическом эссе (с. 178-184) («Несколько слов о том, кому и зачем нужна социология» — А. А.) . Л. Кесельман предельно откровенно и, как мне кажется, намеренно заостренно говорит о необходимости смены парадигмы в социологических исследованиях. Этот параграф <…> может показаться неорганичным для сборника , если не принять во внимание, что в эссе артикулируется кредо руководителя всего проекта о Г. Старовойтовой, которое несомненно повлияло и на постановку проблемы, и на сбор материала путем наблюдения, а не опроса (как настаивает Л. Кесельман), и на результаты анализа. Автор полагает, что «социология, как таковая, не должна заниматься мнениями людей, обычно выдаваемых за общественное мнение, и рейтингами. Социология должна заниматься изучением тех социальных детерминант, которые определяют предпочтения, ценностные ориентации, социальное поведение людей и т. д.». Что такое социальные детерминанты? По его мнению, это своеобразные, внешне не наблюдаемые социальные поля, обладающие принудительной силой по отношению к каждому отдельному человеку и всему обществу в целом; в зоне их действия проживает свою социальную судьбу и каждый отдельный человек, и вся наличная на данный момент совокупность людей. Что касается надежной информации о так называемых «рейтингах», то она должна быть лишь побочным продуктом изучения социальных детерминант.

Направление и силу социальных полей, считает Л. Кесельман, социологи могут идентифицировать, а политики должны учитывать. Их игнорирование приводит к тому опасному социальному дискомфорту, в котором оказалась Россия, да и все Человечество в настоящее время. Только ясное осознание власти социальных силовых полей над людьми откроет реальные возможности для достижения разумно поставленных целей. И в этом обществу может помочь социология при трех условиях: (1) если социологи захотят взять на себя выполнение этой задачи, (2) если они возьмут на вооружение новые технологии проведения социологического исследования, (3) если они будут «абсолютно независимы от властных структур и других влиятельных заказчиков».

Звучит захватывающе! Давно уже социологи не высказывали подобных притязаний — что можно только приветствовать. Однако, чтобы пойти за Кесельманом, на мой взгляд, необходимо, чтобы он сам выполнил три условия. Во-первых, эмпирически и операционно определил, что такое силовые поля, или социальные детерминанты (метафор явно недостаточно), и как их наблюдать и изучать. Мысль о том, что есть некие социальные детерминанты, которые определяют коллективное поведение людей, не нова, так же как и идеи, что социология не редуцируется к психологии, и что социологи не должны объяснять социальные явления и процессы психологией и мнениями людей. Многие социологические школы эти идеи принимают, только по-разному определяют социальные детерминанты и методологию их изучения. Но в изложении Л. Кесельмана эти мысли звучат как-то мистически: «источником этих полей не являются окружающие нас люди и их социальная активность; социальные силовые поля безличны, человек над ними практически не властен». Кто же тогда и каким образом создает социальные силовые поля? И как поля могут существовать без людей и вне их сознания?

(Вообще, как можно заметить, последовательный «социальный реализм» тяготеет к объективному идеализму (в пределе — к мистицизму), так же как последовательный «социальный номинализм» — к вульгарному (наивному) материализму. — А. А.).

«Социальные силовые поля сами по себе «виртуальны», т. е. не обладают свойствами внешне наблюдаемой «материальной» субстанции. Как же изучать ненаблюдаемое? Автор успокаивает: «Социология уже достигла того положения, когда технологически задача получения информации о параметрах социального пространства вполне решаема». Однако эта новая технология, в эссе, к сожалению, не обсуждается.

Мне кажется, что как ни определять силовые социальные поля, понять их возможно только через наблюдения за поведением людей и посредством изучения их мнений, заявлений, ответов и т. п., словом, через постижение текстов, которые люди создают — не известно другого способа постижения социальной реальности. Кроме того, социальная реальность существует не только сама по себе, но и в головах людей и социологов, которые за ними [людьми. — А. А.] наблюдают, и, самое важное, постичь социальную реальность возможно, именно изучая, как она преломляется в сознании людей. Да и сами люди действуют в соответствии с тем, как они понимают окружающую их реальность, и как они артикулируют свое понимание. Получается, что и онтологически, и гносеологически (эпистемологически) невозможно изучать социальную реальность без изучения людей. Значит, без изучения людей не обойтись и при исследовании силовых социальных полей, как бы их ни интерпретировать.

Во-вторых, Кесельману следует показать коллегам, что это за новые технологии, с помощью которых он намерен силовые поля изучать, как их применять, в чем их новизна и специфика. Заметим, что профессиональные технологии в принципе не могут быть «простенькими», как определяет их Л. Кесельман; называть их так, значит, упрощать дело и сеять новые иллюзии. Например, осваиваемый им метод уличного наблюдения — совсем не простенький, и к тому же требует высокого профессионализма от интервьюера уже на стадии сбора первичной информации.

В-третьих, автор должен смягчить свои требования и отказаться от из вестной доли романтизма и утопизма, (а) потому что социологи и любые другие социальные исследователи никогда не будут «абсолютно независимы от властных структур и других влиятельных заказчиков»; (б) если социологи не будут изучать мнения людей и рейтинги, то кто это будет делать, и на что социологи будут жить (не умрут ли они с голоду?). <…>

Б. Миронов, доктор исторических наук, профессор СПбГУ

(Цит. по: Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев», 2003, № 6, с. 46).

Ремарка 1: «…веха в дискурсе о демократии и событие в жизни социологического сообщества».

Рецензия Б. Миронова заканчивается следующими словами:

«…Выход в свет книги “Галина Старовойтова — продолжение жизни”— важное событие в политической истории Петербурга… Книга артикулирует отношение горожан к Г. Старовойтовой, однако при этом является вехой в дискурсе не только о Г. Старовойтовой, но и о демократии в России. Книга является также и важным фактом в жизни сообщества российских социологов, так как предельно обнажает больные места в работе цеха социологов и предлагает некоторые лекарства для их излечения» (Телескоп, 2003, № 6, с. 47). (Декабрь 2003).

Ремарка 2: впереди — продолжение диалога.

Итак, трое заинтересованных оппонентов (Б. Докторов, Б. Миронов и автор этих строк) приветствуют теоретическо-методологический поиск Л. Кесельмана, дают результатам этого поиска высокую оценку. При этом, пожалуй, независимо друг от друга, все трое обращают внимание, в сущности, на одни и те же уязвимые места научного подхода своего коллеги и друга, неосторожно претендующего на некий социологический универсализм.

Думается, здесь уместно напомнить о плодотворности методологического плюрализма и об ограниченности («пределах») всякой отдельно взятой исследовательской парадигмы. Впереди, как видно, продолжение диалога. (Декабрь 2003 — апрель 2005).

(3)

24.4. «Пусть каждый будет сам себе методолог и сам себе теоретик…» (заветы Ч. Р. Миллса)

Из работы А. Алексеева «Социологическое воображение, драматическая социология и социология жизни» (2000) 

<…> Недавно вышла в русском переводе книга Чарльза Райта Миллса <…> «Социологическое воображение», впервые увидевшая свет в США в1959 г. Будучи одним из ярчайших представителей и, вместе с тем, enfant terrible американской социологии середины века (в силу своего «радикализма», как гражданского, так и научного), Миллс во многом предвосхитил последующее движение социологической мысли к преодолению сложившихся академических канонов и к интеграции знаний о человеке и обществе.

Выдвинутое им понятие социологическое воображение, вообще говоря, до сих пор не вошло в научный обиход. Между тем, как справедливо замечал Миллс, действительные достижения и прорывы в социальном познании суть естественные плоды именно этой исследовательской способности. Социологическое воображение, разумеется, не исключает ни кропотливого сбора единичных и массовых фактов, ни «рутинных» приемов их обработки, однако оно должно пронизывать всю ткань социального изыскания. В серийном эмпирическом социологическом исследовании повышенная «концентрация» воображения необходима в начале и в конце — на этапах постановки задач и интерпретации результатов.

Понятие воображения в науке близко к «предсказательной способности», «научной интуиции», «эвристике», однако не сводимо ни к одному из этих понятий. Что касается «социологического воображения» в смысле Миллса, то оно, пожалуй, претендует интегрировать аналитическую мысль, эмотивное начало и интуитивистскую способность исследователя. Т. е. его можно соотнести скорее с семантическим архетипом системной триады в целом, чем с каким-либо одним из ее элементов: рацио, эмоцио, интуицио (19).

Близок к такой постановке вопроса (без этого термина!) был Питирим Сорокин <…> в своей интегралистской концепции социального познания, предполагающей согласованное использование рационального, сенсорного и сверхчувственно-сверхрационального каналов, как условие адекватного познания психосоциальной реальности. Наиболее отчетливо эта концепция сформулирована Сорокиным в книге «Причуды и слабости современной социологии и родственных наук», вышедшей в США в1956 г. (20)

Наш личный опыт профессиональной работы в социологии имел в ряду своих результатов разработку некоторых исследовательских подходов и нестандартных методов, где социологическое воображение, как его понимал Миллс, является, по нашему мнению, не только желательным, но и насущно необходимым элементом, на всех этапах исследования. <…> [Здесь опущено описание основных методологических принципов «драматической социологии» и «социологической ауторефлексии». — А. А.]

А. Алексеев

(Цит. по: Социальное воображение. Материалы научной конференции 17 января 2000 года. СПб., 2000, с. 116119)

Из «Большого толкового социологического словаря» Д. и Дж. Джери (1991; рус. пер. — 1999)

Миллс Ч. Райт (Mills C. Wright) (1916-1962) — американский социолог и видный критик обеих ортодоксальных доктрин американской социологии 1950-х гг.: функционализма Парсонса и социального обзорного исследования. Первую он бичевал как праздную «великую теорию», а вторую как «абстрактный эмпиризм». В представлении Миллса эти формы социологии перестали поднимать действительно важные вопросы об обществе. В собственных работах он стремился связать «частные беды» с «общественными проблемами, критикуя «интеллектуальное упущение» современной социологии, не желающей эффективно вмешиваться в историю.

Будучи редактором и переводчиком (совместно с Гансом Гертом) избранных произведений Макса Вебера («Из Макса Вебера: социологические очерки», 1946), Миллс выступал за социологический метод, основанный на историческом понимании. Под влиянием символического интеракционизма в «Знаке и социальной структуре» (1953) он ратовал за социологию, которая будет увязывать «знаковую структуру» с «социальной». «Социологическое воображение» (1959) дает итоговое представление о подходе и позициях Миллса в целом. <…> (Д. и Дж. Джери. Большой толковый социологический словарь. Collins. М.: Вече, АСТ, 1999, том 1, с. 423-424)

Из предисловия Г. Батыгина к русскому изданию книги Ч. Р. Миллса «Социологическое воображение» (1998)

Книга «Социологическое воображение» многократно переиздавалась на английском языке и считается одной из классических работ по социологии. На русском языке книга издается впервые. Читая Миллса сегодня, в конце 1990-х годов, можно представить, будто он участник современных дискуссий. В книге есть удивительные прозрения. Например, он точно и ясно говорит о постмодерне, о котором ныне не пишет только ленивый. В то же время считать Миллса первым постмодернистом нет необходимости. Также нет нужды использовать идею «социологического воображения» для очередного опровержения эмпиризма. Миллс по преимуществу принадлежит американской социологии 1950-х годов. Вместе с тем, социальные структуры и человеческая деятельность, феноменологическое и реифицированное знание, социология и политика, призвание и судьба интеллектуалов — таковы «вечные темы» социологии, которые вряд ли могут компетентно обсуждаться без ссылок на работы Миллса. Поэтому «Социологическое воображение» лучше принимать cum grano salis и рассматривать как одну из книг, которые занимают достойное место в социологической библиотеке.

Г. Батыгин

(Цит. по: Ч. Р. Миллс. Социологическое воображение. М.: Издательский дом «Стратегия», 1998, с. 10)

Из книги Ч. Р. Миллса «Социологическое воображение» (1959, рус. пер. — 1998)

<…> Ни одно социальное исследование, если оно не обращается к проблемам человеческой жизни, истории и их взаимодействию в обществе, не может выполнить стоящие перед авторами задачи. Какие бы специальные вопросы ни затрагивали классики общественной мысли, сколь бы узкой или, напротив, широкой ни была картина изучаемой ими социальной реальности, всякий, кто ясно осознал перспективы своей работы, вновь и вновь ста вит перед собой три группы вопросов.

1. Что представляет собой структура изучаемого общества в целом? Ка ковы ее основные элементы и взаимоотношения между ними? Чем структу ра изучаемого общества отличается от других типов социального порядка?

Какую роль играют те или иные особенности данной структуры в процессе ее воспроизводства и изменения?

2. Какое место занимает данное общество в человеческой истории? Каковы механизмы его изменения? Каковы его место и роль в развитии всего человечества? Какое влияние оказывает тот или иной элемент структуры изучаемого общества на соответствующую историческую эпоху и что в этом элементе, в свою очередь, обусловлено исторически? В чем заключается сущность конкретной исторической эпохи? В чем ее отличие от других эпох? Каковы характерные для нее способы «делания» истории?

3. Какие социальные типы преобладают в данном обществе и какие будут преобладать? Какой отбор они проходят и как формируются, как обретают свободу или подвергаются угнетению, становятся восприимчивыми или безразличными? Какие типы «человеческой натуры» раскрываются в социальном поведении и характере индивидов, живущих в определенном обществе в данную эпоху? И какое влияние оказывает на «человеческую натуру» каждая конкретная особенность исследуемого общества? Именно такого рода вопросы ставили перед собой лучшие представители общественной мысли независимо от того, являлись ли объектом интереса великое государство или узкое литературное течение, семья, тюрьма или религиозное движение. Подобные вопросы составляют интеллектуальный каркас классических исследований о поведении человека в обществе, их неизбежно задает каждый, кто обладает социологическим воображением. Ибо такое воображение дает возможность социологам переходить от одной перспективы к другой, от политической к психологической, от рассмотрения отдельной семьи к сравнительному изучению государственных бюджетов разных стран, от воскресной школы к армейскому подразделению, от обследования отдельного предприятия к изучению современной поэзии. Социологическое воображение позволяет перейти от исследования независимых от воли отдельного индивида общих исторических изменений к самым сокровенным свойствам человеческой личности, а также видеть связь между ними. Использовать эту возможность нас побуждает постоянное стремление понять социальноисторическое значение человека в таком конкретном обществе, которое обеспечивает ему проявление своих человеческих качеств и самое существование.

Короче говоря, посредством социологического воображения человек сегодня надеется понять, что происходит в мире и что происходит с ним самим — в точке пересечения биографии и истории общества. [Выделено мною. — А. А.].

***

<…> Пожалуй, можно подытожить то, что я пытался выразить, в форме рекомендаций и предостережений.

1) Будьте мастером своего дела. Избегайте установления жестких процедур. Прежде всего, старайтесь развивать и применять социологическое воображение. Избегайте фетишизации метода и методики. Способствуйте реабилитации непретенциозного интеллектуального мастерства и старайтесь сами стать таким мастером. Пусть каждый будет сам себе методолог и сам себе теоретик. Отстаивайте приоритет индивидуального исследователя, противодействуйте укреплению влияния исследовательских команд, состоящих из технических исполнителей. Старайтесь со своей личной позиции рассматривать проблемы человека и общества.

2) Избегайте витиеватой игры с понятиями и манерности в изложении. Требуйте от себя и других простых и ясных определений. Вводите узкоспециальные термины только тогда, когда вы твердо убеждены в том, что они расширяют границы познания, точнее отражают предметную реальность и более адекватно передают ваши рассуждения. Не прибегайте к невразумительному изложению как к средству уклониться от определенности суждений об обществе и избежать оценки вашей работы читателями.

3) Применяйте в своей работе любые трансисторические конструкции, которые вы считаете необходимыми, но не пренебрегайте конкретно-историческими деталями. Стройте любые формальные теории и модели. Подробно изучайте не только статистические факты, но и уникальные исторические события. Избегайте догматизма и не отрывайтесь в своих исследованиях от исторической реальности. Не думайте, что кто-то другой сделает это за вас. Поставьте себе задачу: определить историческую реальность, соотнесите с ней проблемы своих исследований, попытайтесь прояснить эти проблемы и, тем самым, разрешить актуальные социальные противоречия и порождаемые ими личные трудности. И не пишите более трех страниц подряд, если не имеете четкого представления о том, что излагаете. 4) Не исследуйте отдельно различные формы повседневной жизнедеятельности, изучайте социальные структуры, выбирайте для детального анализа и конкретные виды деятельности, чтобы понять взаимовлияние структуры и повседневной жизни друг на друга. Охватите в исследовании всю историческую эпоху: не будьте лишь журналистом, пусть даже дотошным. Знайте, что журналистика в лучших своих образцах — высокое призвание, но ваше призвание еще выше! Поэтому не надо торопиться публиковать отчеты о моментальных срезах или об очень коротких промежутках времени. В качестве временных рамок выберите себе ход человеческой истории и разместите внутри него те недели, годы, эпохи, которые вы исследуете.

5) Помните, что ваша цель заключается в наиболее полном сравнительном изучении социальных структур как существовавших в мировой истории, так и имеющих место ныне. Помните, что для выполнения этой задачи нужно преодолеть любые междисциплинарные перегородки. Специализация должна осуществляться в зависимости от темы и, прежде всего, от значения поставленной проблемы. Формулируя и решая эти проблемы, старайтесь творчески использовать концепции и другие материалы, идеи и методы всякого исследования о человеке и обществе. Все ваши персональные исследования принадлежат вам. Они относятся к общественным наукам, представителем ко торых являетесь вы сами. Давайте отпор всякому, кто пытается подменить дело напыщенными фразами и претенциозностью всезнающего эксперта.

6) Всегда обращайте внимание на то, какой образ человека, какое понимание человеческой природы явно или неявно следует из вашей работы, а также на трактовку вами истории и на понимание того, как она делается. Одним словом нужно постоянно пересматривать свои взгляды на проблемы истории, биографии и социальной структуры, в которой биографии и исто— рия взаимодействуют друг с другом.

Не упускайте из виду все многообразие людей и характерные для исторической эпохи механизмы ее изменения. Все, что вы видите и творчески осмысливаете, используйте в качестве ключа к изучению человеческого многообразия.

7) Помните, что вы являетесь наследниками классической традиции в социологии. Поэтому старайтесь понять человека не как изолированный фрагмент, не как отдельный объект или систему. Старайтесь понять мужчин и женщин в их социальноисторической конкретности, объяснить наличие определенных людских типов и механизмы их формирования в различных человеческих обществах.

Завершая какую-либо часть работы, оцените хотя бы приблизительно ее результаты с точки зрения основной своей задачи: понять структуру и ее изменения, формирование и смыслы современной вам эпохи, жуткий и волшебный мир человеческого общества второй половины двадцатого века.

8) Не принимайте официально сформулированные социально-политические проблемы и обывательские ощущения личностных трудностей в качестве проблематики ваших исследований. Прежде всего, не отказывайтесь от своей моральной и политической независимости и не перенимайте ни антилиберальную практику бюрократического этоса, ни либеральную практику моральной бесхребетности. Помните, что многие проблемы, с которыми сталкивается отдельный человек, нельзя решать в индивидуальном порядке; их надо рассматривать в социально-политическом контексте и с точки зрения исторического развития. Помните, что значение социальных проблем определяется только их соотношением с заботами конкретных людей в их частной жизни.

Адекватно сформулированные задачи общественных наук должны включать исследования общества, личности, биографий, исторического процесса и всевозможные взаимоотношения между ними. Внутри этих взаимоотношений оказываются индивид и общество. Именно социологическое воображение имеет шанс разобраться в качестве человеческой жизни, присущем нашему времени. <…>

(Ч. Р. Миллс. Социологическое воображение. М.: Издательский дом «Стратегия», 1998, с. 14-16, 253-256)

Примечания

(1) Составитель настоящей подборки — Борис Зусманович Докторов, доктор философских наук, профессор, Почетный доктор Института социологии РАН, независимый исследователь. Живет в США: Калифорния, Фостер сити.

(2). Этот же текст см в: Докторов Б. З. Биографические интервью с коллегами-социологами [электронный ресурс]. 3-е дополненное издание / Ред.-сост. А. Н. Алексеев. М.: ЦСПиМ, 2013.

(3) См.: Умер Леонид Кесельман ; Не стало Леонида Кесельмана ; Л. Кесельман. «Поздний шестидесятник», потом «пророк перестройки» (первые две трети жизни); «…И я вот опять живой и рассказываю вам, как прекрасна жизнь. Она на самом деле прекрасна» ; Прощание с российским социологом в Аахене

(4) Сергей Михайлович Розет (1940-1994), социолог, петербуржец. См. о нем: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 1. СПб.: Норма, 2003 (Приложения к части 1). См. также: Памяти друга (Жизнь и тексты Сергея Розета).

(5) См. Алексеев А.Н. От синкретизма — через дифференциацию — к синтезу (об эпистемологической структуре и логике развития социологического знания // Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев. 2004, № 6.

(6) Здесь уместно напомнить замечание С.М. Розета, которому принадлежит сама постановка вопроса о «субъект-субъектном» и «субъект-объектном» познании в социологии (1992): «…Несмотря на критический пафос приведенных обоснований предполагаемый подход лишь очерчивает область субъект-субъектного познания, оставляя субъект-объектному познанию адекватную ему реальность…» (см.: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 1. СПб.: Норма, 2003, с. 555).

(7) Тамара Моисеевна Дридзе (1930-2000), социолог, доктор психологических наук, создатель экоантропоцентрической парадигмы в социологии. См. о ней Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 4. СПб.: Норма, 2005 (Глава 23).

(8) Анкета состояла из шести вопросов:

— Какой Вы помните Галину Старовойтову и кем была она для Вас при жизни? / Кем, по Вашему мнению, была она для других людей и для нашего общества? / Кем она стала для Вас сейчас, когда ее не стало? / Кем, по Вашему мнению, она стала сейчас для других людей и для нашего общества? / Присутствует ли она сейчас в Вашей жизни и если да, то в каких проявлениях? / Присутствует ли она, по Вашему мнению, сейчас в жизни других людей и нашего общества и если да, то в каких проявлениях?

(9) Писано вскоре после выборов губернатора Санкт-Петербурга (сентябрь-октябрь 2003) и в преддверии выборов в Государственную Думу РФ (декабрь 2003).

(10) См.: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 1. СПб.: Норма, 2003. (Предисловие. От автора — сегодня. 2002).

(11) Здесь — цит. по: Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. Пер. А.Б. Гофмана. М.: Канон, 1995, с. 29-30.

(12) «…Именно социальное превращает индивида в того “объемного” человека, регуляция деятельности которого осуществляется параллельно на самых разных уровнях: от физического до психического и социального…» (Кесельман Л. Уличный опрос в социологическом исследовании…, с. 22).

(13) Материалы мониторинга характеристик атрибуции ответственности в постсоветском «социальном пространстве» см. также: Мацкевич М. Локализация ответственности и адаптация к постсоветской действительности // Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев, 2001, № 3; Кесельман Л., Мацкевич М. Атрибуция ответственности и наркотики. — Глава в кн.: Кесельман Л., Мацкевич М. Социальное пространство наркотизма. СПб.: Медицинская пресса, 2001; Кесельман Л., Мацкевич М. Груз ответственности // Петербург — место и время. 2003, №1; и др. работы этих авторов.

(14) Вспоминается лемовский «Солярис», который можно представить как художественную метафору «материальности» виртуального социального пространства. Не так ли и человеческий «солярис» порождает чувственно воспринимаемые фантомы?

(15) Когда читаешь некоторые тексты Л. К. последнего времени, так и проступает — «между строк» — не высказанный явно, но как бы подразумеваемый призыв, если не требование: «Если ты социолог, делай как я!». Действительно, есть чему поучиться у моего друга и коллеги… Ну, а все-таки почему — только так, как ты? Может можно еще и иначе? Не обязательно лучше, эффективнее, но — по-своему. «Делай, как я! А не хочешь — не делай!..» (это уже мой призыв!). А кого как называть (или по какому разряду числить) — это уже вопрос конвенции…

(16) «В системной триаде каждая пара находится в соотношении дополнительности, а третий элемент задает меру со-единения» (Баранцев Р. Г. Тринитарный смысл культуры / Культура XXI века. Человек. Обществоп. Космос. Владивосток, 1996, с. 64.

(17) См.: Актуальные проблемы трансформации социального пространства. СПб.: МЦСЭИ «Леонтьевский центр», 2003. Это — сборник материалов совместного междисциплинарного семинара Леонтьевского центра и Социологического института РАН, организатором которого (семинара) и одним из научных редакторов которого (сборника) является Л. Кесельман. Среди опубликованных там работ см., в частности, Кесельман Л. Е., Мацкевич М. Г. Поворот направо?; Кесельман Л. Е. Продолжение жизни.

(18) Борис Николаевич Миронов, профессор социологического факультета СанктПетербургского университета, автор историко-социологических исследований, обобщенных в недавно вышедшей третьим изданием книге: Миронов Б. Н. Социальная история России (XVIII — начало XX века) Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. Тт. 1 и 2. СПб.: «Дмитрий Буланин», 2003.

(19) См. Баранцев Р. Г. Динамика как путь к синтезу / Семиодинамика. Труды семинара. СПб., 1994, и др. работы этого автора. (P. S. Из последних — см.: Баранцев Р. Г. Синергетика в современном естествознании. М., УРСС, 2003. — А. А., март 2003).

(20) Сорокин П. Интегральная теория познания социальной реальности (пер. Н. Серова) // Реальность и субъект, 1998, № 2/3, с. 122.

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Андрей Алексеев: Диалоги о предмете социологии

  1. «Имитационная Социология» — великолепный термин, сходный с моим: «Имитационная Демократия», в отличии от подлинной нон коррупционной демократии власти и работы по жребию сертифицированных тестами профессионального отбора высокообразованных «через всю жизнь», мультипрофессиональных, 4х мировых культур граждан Новой Субботы, живущих в симметрии недель труда и творческого отпуска.
    Меня недавно поразил термин «Модель Экономической Имитации 3ей Мировой Войны», как единственный путь выхода из Мирового Экономического Кризиса..
    Идея и доказательства высочайшего математического уровня принадлежат Полю Кругману – лауреату Нобелевской премии по экономике.
    Т.е. нужно сымитировать Третью Мировую Войну, что бы в обществе выработались по Дарвину механизмы выхода из смертельного мирового кризиса.
    На самом деле третья мировая война нужна всем высокооразвистым страна с государственным долгом больше годового валового продукта, что бы радикально изменить мироустройство и этот долг обнулить.
    Добавить тут можно еще глобальную систему имитации региональных конфликтов, что бы иметь в бюджете силовых ведомств такие деньги в сопоставимо выражении, которых не было во время Второй Мировой Войны.
    Господа!
    Только мой проект «Новая Суббота» может вытащить мир всех высокоразвитых стран из глобального Инферно.

Обсуждение закрыто.