Элла Грайфер

Глядя с Востока

70. Акела промахнулся…

Если иначе нельзя

И грядут неизбежные битвы,

Дав путеводную нить

И врагов беспощадно разя,

Боже, не дай мне убить –

Избери меня прежде убитым,

Если иначе нельзя,

Если иначе нельзя.

А. Городницкий

Да что вы, ей Богу, заладили: «Обама, Обама…». Можно подумать, он в Каире что-нибудь такое сказал, чего не говорил раньше: «Отныне мы намерены всякое сопротивление созданию халифата прекратить, но требуем взамен вежливости и обращения уважительного. Ни в коем случае не потерпим открытой и быстрой ликвидации Израиля – только постепенно и безо всякого чтоб пиара». Все это он уже в предвыборной кампании обещал, и если, как минимум, поламерики с такой программой согласилось, так есть ли, в сущности, разница, какого этот самый Обама цвета и вероисповедания?

Как минимум поламерики объявило: надоели войны, что победы не обещают, только деньги в прорву засасывают, а если драки не планируется, нечего и кулаками махать, а если войны не будет, незачем и с союзниками церемониться. Уже древние римляне знали, что когда корабль никуда не плывет, ни один ветер ему не попутный. Понятно, что век политики «нераспространения ядерного оружия» ни при каком раскладе долгим быть не мог, а идея «распространения демократии» на уровень каменного века не делает чести кругозору мистера Буша-младшего. Что за смысл напяливать мундир «мирового жандарма», коль скоро «мирового бандита» обезвредить все равно не светит?

Вне всякого сомнения, это так. Вопрос только – почему не иначе? Что же это за хитрая такая «асимметричная война», что не может в ней Америка победить при всех своих деньгах и компьютерах?

Одним из самых действенных ее приемов является, например, захват заложников – либо прямой, с требованием выкупа или каких-то уступок, либо косвенный, типа взрывов на базаре в иракских или афганских городах. Продавцы и покупатели за американских оккупантов расплачиваются, что американцам, естественно, популярности не прибавляет, ибо защитить они могут только самих себя – к каждому штатскому на базаре охранника не приставишь.

Так вот, века примерно полтора назад воевал на Северном Кавказе русский генерал Ермолов. И похитили как-то горцы одного его офицера, и сказали, что если не будет выкуп к такому-то сроку выплачен, офицера убьют. Генерал Ермолов направился тотчас же в ближайший аул, похватал там наиболее достопочтенных жителей и заявил, что если не будет офицер к такому-то сроку отпущен, все достопочтенные будут повешены. И воротился офицер вовремя, цел и невредим.

…А теперь представьте себе на минутку, что в ответ на захват московского театра с актерами и зрителями схватили бы кой-кого из московской чеченской диаспоры. Да не абы кого, а вот именно тех, кто боевиков в горах снабжал и финансировал, да и заявили бы: сроку даем час, чтоб из театра убирались подобру-поздорову, а не то!..

…Представьте себе, что после взрыва на базаре в Кабуле в родной деревне его вдохновителя и организатора высаживается десяток американских коммандос. Ненадолго высаживается, через пару часов их там уже нет. Но и деревни нету тоже. И жителей сильно поубавилось. Только и всего. …Представьте себе, что за сомалийскими пиратами, получившими требуемый выкуп, летит самолет, обнаруживает населенный пункт, в который деньги доставлены, и сверху довесочек посылает… Можете вы себе представить такое? …Вот и я тоже не могу.

Объясняют такую невозможность обыкновенно «контрпродуктивностью»: дескать, они от этого только хуже обозлятся, ихняя пропаганда раздует и мстить пойдут все как один. Насчет контрпродуктивности, см. опыт не только Ермолова, но и проклятых английских колонизаторов в наших Палестинах. Конечно, кроме кнута умные колонизаторы не забывали и пряник, но и не заменяли одно другим, не имели привычки речи тратить по-пустому, где надо власть употребить.

Задача террориста – триединая: врага напугать, своих вдохновить (во как мы их, гадов!), а в случае ответных действий противника еще и обозлить (ах, ты так со мной? – ну, так я ж тебя!). Понятно, что контртеррористические операции должны изобретаться, по возможности, так, чтобы свести к минимуму все эффекты. Задача нелегкая, где-то как-то даже противоречивая, но уж явным перегибом в сторону непротивленчества ее не решить – это точно. И насчет пропаганды ихней – не извольте беспокоиться, ей фактов не требуется, темы для раздувания изобретает себе сама (см. историю юного героя-великомученика Мохаммеда аль Дурры).

Гораздо более убедительное объяснение – «нравственная недопустимость»: Ну, «мы» же не «они», чтоб невинных убивать! Подразумевается, что «мы»-то гораздо лучше, чем «они», т. е. мораль у нас на порядок выше, а именно – для нас изначально свята любая человеческая личность, неприкосновенна человеческая жизнь. Теоретически звучит красиво, но … Слыхала я где-то стороной, что в каком-то из многочисленных толков буддизма впереди большого начальника всегда шествуют двое слуг и метелками дорожку разметают, чтобы он какого-нибудь мураша ненароком не раздавил бы. Простая арифметика подсказывает, что три мужика на одной дорожке для мурашей представляют опасность в три раза большую, но начальник-то не мурашиной жизнью озабочен, а собственной кармой.

Так вот, по тому же принципу работает наша «супермораль»: неприкосновенность жизни террориста не допускает возможности его казнить, неприкосновенность жизней заложников, захваченных его дружками, заставляет из тюрьмы его выпустить, а завтра он нам устроит очередное одиннадцатое сентября… Так эти жизни что, выходит, прикосновенны? Нет, конечно, но проблемы не возникает, поскольку убиваем-то их не мы… В рамках этой морали никто того же Обаму за бегство из Ирака или Афганистана не упрекнет, не спросит, что станет с теми людьми, что согласились с Америкой сотрудничать, что поверили красивым словам насчет демократии и свободы… Если и перебьют их – не по его же приказу!.. Абсолютное осуждение убийства приводит автоматически к столь же абсолютному оправданию предательства.

Неизбежным следствием «святости личности» является и принципиальное неразличение между «своим» и «чужим», хотя известно, что в истории попытки, «любовь к ближнему» распространять на дальних, без различия расы, национальности и вероисповедания, оканчивались неизменно крахом.

Отголоски подобных учений сохранились, правда, в монастырской, монашеской культуре разных народов, но не как часть общепринятой морали, а как момент аскетического самоотречения, вроде безбрачия или ношения вериг. Причем, даже иноки не всегда бывали последовательны: то с рыцарями скрещиваются и отправляются в Крестовые походы, то Пересвета с Ослябей Сергий Радонежский благословляет на Мамая идти… Не то чтобы отношения с чужими всегда и непременно бывали плохи, но даже если вчера вы с немецким парнем вместе брали вот этот склон, всегда сохраняется возможность, что завтра он появится здесь среди стрелков из «Эдельвейс», и придется его сбрасывать с перевала.

Не будем сейчас теоретическую базу подводить под противоречия между сообществами и неизбежность войн – это вопрос долгий – достаточно вспомнить хотя бы историю Махатмы Ганди, идола нынешних миролюбцев, который сумел англичан из Индии выставить, не прибегая к войне. Честно говоря, они (и прочие колониальные державы!) к тому моменту аккурат и дозрели, и без войны все колонии массово стали распускать, но Ганди эту тенденцию первый заметил и правильно ею воспользовался, что, безусловно, заслуживает всяческого уважения. Но… вот тут-то его и занесло. Реальную возможность, в данном конкретном случае без войны победить, истолковал он (а за ним и нынешние его поклонники!) как возможность в этом мире вовсе обойтись без войны. При попытке сию выдающуюся метОду в индуистско-мусульманских разборках использовать он быстро был убит, а разборки, как известно, до сих пор длятся – только трупы во все стороны летят.

Итак, представление о превосходстве «суперморали» практикой не подтверждается, ибо сводится она, в конечном итоге, к игре в одни ворота, когда своих выдают врагам головой, самоотверженно защищая права чужие. Но как же, в таком случае, эта странная мораль вытеснила в западном обществе мораль другую, традиционную, не отдававшую самоубийством?

В традиционных обществах индивид свою социальную (в т. ч. национальную) принадлежность рассматривает, обыкновенно, как нечто а) естественное и б) положительное. «Свои» – это те, с кем в детстве играл в одной песочнице, в одну школу ходил, одному Богу молился. Из них выбирают себе брачную пару, по их правилам воспитывают детей, и после смерти лежат с ними на одном кладбище. Исключения из этого правила бывали всегда, но никогда часто.

В современном постиндустриальном обществе все наоборот. Редко кто всю жизнь (тем более – несколько поколений!) на одном месте проживет. Даже в одном городе часто с квартиры на квартиру переезжают. Добавьте еще фактический «мультикультурализм» в рамках квартала, здания, а то и незабвенной советской коммуналки… кто тут «свой», кто «чужой»?

Живут, вроде, всюду все одинаково, рядом, но не вместе… Понятно, что при таком опыте каждый понимает слово «я», нравственный человек – еще и слово «ты» (отсюда – сверхценность личности!), а вот в слове «мы» какой ни на есть смысл отыскать затруднительно. Семья – и та по швам затрещала. Можно ли как естественное воспринимать, да еще и оценивать положительно то, что не дано в опыте, не встречается в окружающем мире? А ведь война – не кабацкая драка, война есть столкновение между сообществами, и крупными притом. Так какой же дурак убивать и умирать пойдет за то, что даже толком ощутить не в силах? Распространенное в западной культуре представление о неестественности, безнравственности войны – не обманывает. Нет и не может быть в обществе одиночек ничего дороже собственного физического существования, значит, своим рисковать бессмысленно, а чужим преступно.

Но беда-то вся в том, что, будучи от природы животным общественным, удовлетвориться физическим существованием человек не может. Он чувствует себя некомфортно, и не утешает его даже научно-технический прогресс со всеми самолетами, интернетом, прививками от чумы и зеленой революцией, и реагирует он в точности как некоторые звери, которым в зоопарке не сумели создать условия: размножаться перестает. Мораль умирающего сообщества является моралью смерти, и ее всегда переиграет мораль жизни, мораль тех, для кого «народ», «клан», «семья», «община верующих» – самая, что ни на есть, каждодневно переживаемая реальность. Именно в этом фундаментальном различии и заключается пресловутая «асимметричность», а методы борьбы – не более чем производные от нее, будь то война или мир, террор или уличный бандитизм.

Не сомневаюсь, что вышеупомянутые поламерики Обамину речь расценили как похвальную готовность отбросить высокомерие сильного, как с равным беседовать с более слабым и даже, в доказательство искренности своей дружбы, позволить ему вырезать миллиончик-другой евреев, что слабому, должно, разумеется, польстить и поддержать в нем склонность к гармоничному сосуществованию. Не исключено, что так понимает ее и сам Обама. Но сдается мне – адресаты-то увидели совсем иное: не жест вежливости сильного, а реальное убывание его силы. По существу, Америка признала свое поражение в «асимметричной войне». А главное – это только начало…

Выбор кандидата с ТАКОЙ программой – индикатор процесса внутреннего распада общества. Трудно судить, насколько далеко зашел уже этот процесс, с какой скоростью он идет и много ли займет времени. Разумеется, Америка еще сильна, исход следующих выборов может оказаться иным, но… как показывает опыт, даже вручение, в критическую минуту, власти Черчиллю от дальнейшего развития по пути Чемберлена Англию все-таки не спасло.

И она тоже начала со сдачи евреев, надеясь ими откупиться, а ныне уже с полной готовностью, по первому требованию сдается, вместе со всей Европой, советским генералам, палестинским террористам, сомалийским пиратам и даже собственной, доморощенной мелкой шпане. Любые бумаги подписывает, любую дань согласна платить, полюбить навеки согласна (см. «Стокгольмский синдром»)

Вот уже и Америка официально и открыто сделала шаг по тому же, по европейскому пути. Акела промахнулся. И не тешьте себя иллюзиями, будто стая этого не заметила.

2009