Элла Грайфер. Глядя с Востока. 75. Куда ж нам их девать, куда от них деваться?

Loading



Элла Грайфер

Глядя с Востока

75. Куда ж нам их девать, куда от них деваться?

Не нужны нам ураганы зверские,

Мы не ждем тайфунов никаких,

Потому что все на свете бедствия

Мы себе устроим и без них.

Б. Брехт

Нет-нет, Обама не причина, он всего лишь симптом. И что вы все к его мусульманскому папе цепляетесь (у него ж на роже написано, что хоть в огнепоклонники податься готов, лишь бы пожирнее и погуще!), выясняете, где он появился на свет… Вот вам пожалуйста, Джимми Картер, Билл Клинтон, у которых и родня-то вся христианская, и место рождения вне подозрений… и чем они, по-вашему, лучше? Я вам не скажу за всю Америку, но если даже незначительное большинство президента выбирает по экстерьеру, то… не в экстерьере дело, а в избирателях.  Не в тех даже, что по каким-то причинам за него проголосовали, но, прежде всего в тех, кто продвигал, агитировал, аплодировал… Не думайте, это вовсе не дурачки, неспособные отличить созидание от разрушения, (таких разве что среди рядовых голосователей, оглушенных треском и блеском, можно еще найти) это вполне сознательные, целеустремленные разрушители – ЛИШНИЕ ЛЮДИ.

Не знаю почему,  в конце концов, передумал Пушкин Онегина в декабристы записывать. Может, из соображений политических, а может просто оказалось не в тему… Во всяком случае, на уроках литературы утверждения о связи «лишнего человека» с революционным движением представлялись мне обусловленными теми самыми… э-э-э… политическими соображениями. Больно уж непохож был симпатичный светский циник на революционера с пылающим взором. Но время шло, и жизнь оказывалась сложнее, чем виделось из-за парты. Оказалось, что даже Геббельс не всегда врал и некоторые утверждения с уроков литературы вполне стоило принимать всерьез.

Хотя с декабристами-то, прямо скажем, дело темное. Честно признаюсь, плохо  представляю себе, чего они на самом деле хотели и что бы сделали в случае победы, но вот про народников уже имеется интересная информация. Мы ведь как привыкли считать:  декабристы разбудили Герцена, он революционную агитацию ка-а-ак  развернет! И тут же тьмы, и тьмы, и тьмы разночинцев все побросали и по первому свистку из Лондона радостно в народ устремились, не удосужившись его (народ!)  даже спросить, как ему это нравится. Рассудку вопреки, наперекор стихиям свято верили, что:

«Стонет и тяжко вздыхает

Бедный наш русский народ.

Руки он к нам простирает,

Нас он на помощь зовет!»

Хотя на самом-то деле, как значительно позже отметил А. Городницкий:

«Он в подобной заботе

Нуждался едва ли:

Вас и на эшафоте

Мужики проклинали».

Оговоримся сразу: проблем, и даже весьма болезненных, у бедного русского народа было тогда действительно выше головы, но были у него и веские основания сомневаться в способности самозваных «спасителей» не то что решение найти, а даже просто сообразить, что к чему. В отличие от того же, например, Столыпина, что предлагал какую ни на есть позитивную программу, народники носились с утопическими прожектами, годными разве что на демагогию (Ленин, помнится, удачно использовал их уравнительную земельную реформу – как червячка на крючке!). Так откуда же у них этот неподдельный энтузиазм, откуда реальная готовность к самопожертвованию? А все оттуда же. Оттого, что оказались разночинцы тогда в России ЛИШНИМИ ЛЮДЬМИ.

29 июня 1861 года была опубликована статья Н. Лескова «Русские люди, состоящие «не у дел». Вот что в ней написано: В эти семь лет наши присутственные места освободили от службы огромную цифру крошечных чиновников, и в эти же семь лет учебные заведения выпустили немало молодых людей с знаниями, которые вне коренной службы весьма редко почитаются за знания. По весьма странному случаю к этой категории приходится отнести и множество молодых медиков, бродящих с дипломами без мест или упражняющихся в занятиях вовсе не медицинских. Народ нуждается во врачебной помощи, врачи (не говоря о знаменитостях) не имеют никакого заработка. Словом, в последнее время у нас явилась весьма чувствительная цифра людей, <…> поставленных лицом к лицу с приятным положением не получать никакого запроса на свой труд. <…> В одном Петербурге насчитывают в таком положении несколько тысяч человек. Как реагирует человек на такое невезение?

Вариантов, по большому счету, два: либо он согласится с тем, что на белом свете лишний и примет меры к самоуничтожению (вешаться не обязательно, гораздо проще спиться), либо объявит войну порядку вещей, обрекающему его на такую роль, т.е. станет реально общественно опасным.  Очень точно отражена эта закономерность в немецком фильме начала тридцатых годов «Куле Вампе или кому принадлежит мир». Начинается он самоубийством отчаявшегося безработного, а кончается «спортивным праздником» (сиречь бойцовским тренингом) Рот-Фронта и угрозами, что те, кому мир не нравится, переменят его. Через пару лет они к переменам действительно активно приступили, но… это вы уже  и без меня знаете.

И наконец, известен широко распространенный способ объединить оба варианта, именуемый в просторечии «терроризмом». В погоне за свободой и жизнью, он наполовину не так стремился достичь своей цели, как теперь, в бешеной погоне за смертью. <…> Он погиб. Но дело, за которое он умер, не погибло. Оно идет вперед от поражения к поражению и дойдет до конечной победы, которая в этом печальном мире может быть достигнута только страданиями и самопожертвованием немногих избранных. (Степняк-Кравчинский «Андрей Кожухов»). Естественно, когда в этом мире место не светит, легко и вдохновенно верится в компенсацию в мире грядущем:

Если ж погибнуть придется

В тюрьмах и шахтах сырых,

Дело всегда отзовется

На поколеньях живых.

А еще лучше – в обществе 72-х девственниц, как в наших палестинах, где от кандидатов в  террористы-самоубийцы отбою нет. Не зря основным производством, в котором преуспели «беженцы» на дармовых ООН-овских  хлебах, было расширенное производство детей, обреченных на бесперспективность и озверение. На Северном Кавказе изобрели свежий, оригинальный способ вербовки девиц в террористки: изнасилование. У них там после этого девушка становится по всем параметрам «лишней» даже в собственной семье – вот тут-то самое время предложить ей взорваться в метро в видах обретения райского блаженства.

Как реагирует общество на такую угрозу? В некоторых культурах выработались методы использования опасной энергии в мирных целях, например, монашество. Полезность молебнов и панихид, конечно, вопрос веры, но ведь кроме того в России были монастыри  первыми землепроходцами, а в Европе – первыми университетами и социальными службами. Другой испытанный метод – направить агрессию вовне, т.е. вести войну, захватывать и заселять новые земли, распространять свою религию (можно по отдельности, а можно и все три вместе).

Но известны случаи, когда ни «нейтрализация», ни «переадресация» не удается — тогда агрессия «лишних» вполне закономерно обращается на собственное сообщество с целью отвоевать в нем место под солнцем, маскируемой обычно под очередную утопию с обещанием рая на земле, и реальной опасностью попросту разнести все к чертовой матери. И не в материальных затруднениях (как принято в таких случаях думать) тут причина – причина в обманутых надеждах.

Младший отпрыск знатной испанской фамилии с детства знал, что наследство ему не светит, находил это естественным порядком вещей и, завоевывая себе за океаном жизненное пространство, организовывал его по образу и подобию родной Испании. А русский разночинец, выученный на медные гроши, с кровью оторванные от полуголодной семьи, и оставшийся, вопреки всем ее надеждам, без мест и без средств, вряд ли захочет под знамя родной империи народы собирать.

Жертва «демографического взрыва», переселившаяся во Францию из глухой арабской деревни, будет жить припеваючи на пособие и насаждать шариат, как прежде испанцы в Америке католицизм насаждали, а обладатель университетского диплома, которому в Тунисе приходится фруктами с лотка торговать, начнет там «твиттерную революцию».

Нищий местечковый еврей, уезжавший в конце 19 века в Америку, мог призывать на государство Российское три холеры и две чумы, но ему бы в голову не пришло заниматься практическим осуществлением проклятья, потому как в рассеянье жить – не дома, и тут уж ничего не поделаешь. А вот еврей ассимилированный, которого сперва из местечка выманили обещанием прав, свобод и перспектив, а потом со всех сторон запретами  обложили, охотно шел в революцию… впрочем, столь же охотно ее и бросал, как только находил себе позитивное  применение. Вспомнить хоть Тана-Богораза, что при первом удобном случае этнографом стал, или Пинхаса Рутенберга,  что вместо попа Гапона  занялся первой нашей электростанцией, или Меира Дизенгофа, что весьма успешно переключился с бомб на градостроительство.

Есть, стало быть, у человека потребность в осмысленной деятельности, настолько сильная, что, например, даже явное предательство единомышленников и угроза гибели не могли заставить Бухарина и К° отказаться от идеи мировой революции, составлявшей смысл их жизни. Не зря с таким возмущением воспринимают наши «палаточные протестанты» попытки правительства «разрулить» проблемы, написанные на их знаменах: исчезнут проблемы – и кому же они тогда нужны?

Строго говоря, «лишние люди» имеются везде и всегда, но разным бывает их количество, их влияние, и уж не часто выпадает им такой «режим наибольшего благоприятствования», как в современной западной культуре, где армия «лишних» растет и крепнет на фоне общего падения рождаемости и вымирания населения. Есть, конечно, тому причины и объективные: технический прогресс, заменяющий человека машиной, глобализация, переманивающая  промышленность туда, где ниже налоги и дешевле рабочая сила, инерция, не позволяющая с достаточной скоростью перестраиваться под эти новшества, но многие из этих проблем, на мой взгляд, были бы решаемыми, если бы не…

Наши недостатки суть продолжение наших достоинств. Не будем лишний раз повторять, сколько и каких благ западной цивилизации, а также человечеству в целом принес индивидуализм, но Гегель объясняет, что чрезмерное количество имеет тенденцию переходить в качество, отчего явление обращается в свою противоположность. В исходном моменте индивидуализм отстаивал право человека отличаться от других, в полную меру развивать и использовать свои способности и возможности, но наступил гегелевский кульбит: Поскольку каждый человек самоценен и неповторим, самый глупый и слабый должен получить для самовыражения те же возможности, что даны талантливым и сильным, короче… Отнять и поделить! Да вот незадача – не все на свете поддается дележке.

Человеческое общество устроено иерархически. Доиндивидуалистические теории исходили из того, что лучше бы, конечно, самый главный и самым лучшим был, но даже если он так себе, средненький, все равно лучше с ним, чем без него. Тем более что «самого-самого» на самом деле точно и определить невозможно, ибо неясно, по какому параметру. У кого кулак тяжелее? Или длиннее извилины? Или толще кошелек? Или самое развесистое родословное древо?..  Даже при наличии избранного критерия экспертов можно обмануть, подкупить, запугать… Тем не менее, надо, чтобы всегда кто-нибудь право последнего слова имел, даже с риском ошибки, иначе не удастся принять ни одного решения, так и будем обо всем спорить до пришествия Мессии.

Современные же теории упор делают на страдания, кои несовершенное начальство индивиду способно причинить, а также на совершенного индивида, которому по каким-то причинам начальством стать не дают, хотя и очень хочется. И не в том даже дело, что все мы склонны несколько переоценивать собственное совершенство, а в том, что на всех-то ни при каком раскладе кресел не хватит, т.е. число разочарованных и обиженных всегда будет в разы превышать число довольных.

Так оно было всегда, так остается и сегодня, но прежде жестче была иерархия, не за всякое место всякому вольно было конкурировать. Тевье-Молочник, если помните, завидует Бродскому в Егупеце и Ротшильду в Париже, но ему и в голову не приходит завидовать попу или уряднику. Кроме того, многие неудачники вынуждены были, чтоб с голоду не помереть, находить себе применение иное и утешались, в конце концов, какими ни на есть, пусть даже и скромными успехами. Ныне же им предоставляется полная свобода холить и лелеять свои комплексы, ибо западный мир почитает догмат о «естественных правах личности», сиречь обязанности общества кормить за так всякого, кто дал себе труд родиться, так что любой обиженный может сказать в сердце своем: «Раз в начальники не пробился – гори оно все синим пламенем – вовсе работать не хочу!»  Правообладатели  плодятся и размножаются, создавая неисчерпаемые резервуары «лишних» в -надцатом поколении.

Свою немалую лепту в проблему вносит и то, что по наивности считалось путем ее решения: импорт рабочей силы, ибо у импортированного тоже не на затылке глаза. Хотя поначалу готов он вкалывать за куда меньшие деньги, чем абориген, не он – так его сын хорошо разглядит и умело использует возможность получать деньги, хоть и небольшие, но – даром. Шибко умный хозяин, сэкономивший сегодня на зарплате работяг, вдвое-втрое переплатит завтра налогами на пособия лодырям и бездельникам и переведет поскорее свое производство туда, где зря не кормят, чем, естественно, усугубит безработицу.

И наконец, в результате долгой и изнурительной борьбы за «равные возможности» университеты выпускают гораздо больше историков, литературоведов, политологов и экспертов по древнехалдейской грамматике, чем грантов можно выколотить из всех государственных и частных источников вместе взятых. Не случайно знаменитый французский студенческий бунт 68 года охватил, в основном, учащихся  с факультетов  гуманитарных. Как говорится  в известной российской пародии: «Бывший русский граф Вася Подзаборов, сын не то камергера, не то камертона, был по профессии искусствоведом, но сейчас, в связи с безработицей, содержал публичный дом». Вот если бы он его просто так содержал, безо всякого диплома, да еще в сем славном деле и преуспел, считал бы, что жизнь удалась, но будучи искусствоведом, будет вечно страдать и мучиться уязвленной гордостью.

И потому, при всех своих дипломах, с радостью подхватит интеллигентный Вася самую идиотскую теорию, лишь бы позволила ему обосновать претензии на сверхзначимость (в качестве арийца… или, наоборот тому, пролетария) и смачно плюнуть в презренных мещан, не оценивших его незаменимости. Потому весь свой праведный гнев с готовностью обрушит на всякого, в кого только пальцем ткнут: «Вот он – во всем виноватый!». С любым людоедом  побратается, был бы шанс весь нехороший мир разрушить до основанья, а затем… сами понимаете, на всех углах хрустальные дворцы повырастают. Как они когда-то вокруг Сталина хоровод водили, как восторгались председателем Мао, да, кстати, и на Гитлера в свое время надежды возлагали немалые… об этом они, впрочем, теперь вспоминать не любят, теперь у них новое хобби – рядами и колоннами обращаются в ислам.

Давно уже обнаружено и многократно разъяснено, что свобода и равенство несовместимы, но ведь на самом-то деле еще менее совместимы равенство и братство. Как правильно отметил в свое время Сент-Экзюпери: хотите людей подружить – дайте им общую работу, а поссорить хотите – киньте общую подачку.

Ни одну подачку никогда еще и нигде не удавалось поделить без обиды, ибо незаслуженное право измерить нечем, а каша всегда слаще в чужом горшке. Чем больше материальных ценностей в обществе не зарабатывается, а перераспределяется, тем больше будет духовного ущерба, вражды, и зависти, и обманутых надежд. Чем больше зависти – тем громче и настойчивей требования перераспределять еще больше, расширяя круг «лишних» и новые тысячи людей втягивая в водоворот недовольства и враждебности к родным пенатам, подобно тому как в известной «страшной» повести А.К. Толстого укушенный вурдалаком тотчас же и сам превращается в вампира, в живого мертвеца, и, в свою очередь, кидается высасывать кровь живых.

К тому же, кто говорит «перераспределение», подразумевает «бюрократия», а кто говорит «бюрократия», подразумевает «застой». Бюрократ проблемы решать не любит, а любит он, рассудку вопреки, наперекор стихиям, сохранять статус-кво, и на  всякого, кто предлагает даже самые необходимые изменения, смотрит как на врага народа. И соответственно, не только препятствует решению насущных и опасных проблем, но и активно сталкивает в ряды «лишних» всех, кто хочет и может работать и решать.

Не следует путать источники финансирования пресловутого «палаточного протеста» с причинами возникновения подобных явлений. Финансировали, понятно, те, кто заинтересован в ослаблении Израиля, точно также как европейское «движение за мир» семидесятых годов КГБ финансировало, будучи заинтересовано в ослаблении Европы, но они всего лишь используют в своих интересах то, что сами ни за какие деньги не смогли бы создать: жуткую озлобленность «лишних», у которых нет в жизни ни смысла, ни перспектив, зато уйма свободного времени и зависти ко всем и вся. И если бы не было на свете ни арабов, ни КГБ, они бы их выдумали. Есть, конечно, среди них и подонки, что маму родную за пятак продадут, но абсолютное большинство свое государство и общество ненавидит и разрушает бесплатно, на голом энтузиазме, они б и от себя охотно доплачивали, кабы в кармане нашлось. Они и есть те самые ленинские «полезные идиоты» – естественные союзники любого врага, питательная среда для самых абсурдных проектов и самых людоедских воззрений, а в случае «победы» – первые жертвы революции, пожирающей своих детей.

2011

  

Print Friendly, PDF & Email