Мирон Амусья: Отражение эпохи (про то малое, в котором проявляется большое)

Loading

Мирон Я. Амусья

Отражение эпохи

(про то малое, в котором проявляется большое)

Мы поехали за город,
А за городом дожди,
А за городом заборы,
За заборами — Вожди.

Там и фауна, и флора,
Там и галки, и грачи,
Там глядят из-за забора
На прохожих стукачи
А. Галич «За семью заборами»

За последние пару десятилетий несказанно изменился облик посёлков и городков, окружающих Петербург и Москву, как, вероятно, и другие города Российской Федерации. Из многих черт этих изменений я основное внимание уделю нескольким, наиболее броским и неприятным.

Большая часть пригородных зон буквально забита частными домами, которые уже своим размером, и очевидно недоступной порядочному человеку стоимостью буквально взывают к национализации, просто потому, что явно нарушают фундаментальный закон любого частного, честно построенного сооружения. Формула закона проста: «Стоимость сооружения заведомо не может быть больше суммарного заработка хозяев сооружения за весь прошедший период их трудовой жизни и взятых в банках или у знакомых кредитов»[i].

Национализация в очень широких масштабах вызовет сильнейшее сопротивление владельцев. Таким образом, её потенциальные объекты становятся проводниками и источниками русского бунта, который всегда отличался своей свирепостью и беспощадностью.

Однако не само по себе нарушение упомянутого выше закона поражает меня больше всего. В конце концов, всё, раз построенное, остаётся людям. Тем или иным. А мне, как прохожему, нет особого дела ни до сегодняшних, ни до завтрашних владельцев и жильцов этих домов. Я просто теряю остатки внутреннего спокойствия, когда начинаю думать, под влиянием популярного нынче политика, о партии «жуликов и воров»[ii]. Меня волнуют даже не столько сами дома, сколько окружающие их глухие, высоченные заборы. Каменные, металлические, деревянные, они превращают улицы в узкие проходы, за которыми торчат куски чужого благополучия (или компрометирующий материал?).

Вся изобретательность, которая могла бы превратить посёлок за посёлком, и так постепенно и всю страну, в процветающее индустриальное, а то и постиндустриальное государство, ушла на то, чтобы в заборах не было щелей, а прохожий даже не имел бы малейшего желания проникнуть за него. «Мой дом — моя крепость» из вчерашней метафоры превращается в современное руководство к действию. Примитивные надписи на калитках «Осторожно, злая собака!» сменились камерами наблюдения и вселяющими страх почище любой злой собаки сообщениями типа «Объект находится под наблюдением охранного предприятия «Чёрный ворон»».

Трудно понять, зачем сооружениям, окружённым такими заборами, вообще нужны какие-то фасады, какая-то, изредка видная через случайно оставленные открытыми воротами, архитектура.

Нередко мощнейший забор, который сгодился бы для ограждения от дурного глаза производство первейщих в мире ракет С-500 (или того больше) девятого поколения, возводится раньше, чем сам дом, который, на фоне забора, даже ошарашивает умеренностью.

Нет, это не способ защиты от случайного забулдыги — прохожего. Забор, видится мне, это новая философия новой жизни, в которой сосед — заведомо чужой, и надо уберечься во что бы то ни стало от его глаза и сглаза. А так же, отгородившись от остальных, почувствовать себя если не одним из вождей из далёкого советского прошлого, то хотя бы вождёнком.

Я не склонен считать заборостроительство просто расточительством и безвкусием. Нет, в огромном количестве зазаборных живёт явное понимание: им есть, что терять. И забор, возможно, создаёт иллюзию защищённости. Глухой забор, как мне кажется, делает жизнь зазаборного, вне зависимости от размера и роскоши построенного дома, чем-то сродни заключению, усиливаемому наличием охраны. Поэтому я думаю, что многие просто заранее готовы подчиниться неизбежности судьбы, которая ведь не обязательно станет реальностью сегодня. Она, глядишь, и подождёт до завтра. А там — хоть потоп…

Так получилось, что я обычно не слишком засиживаюсь на одном месте, обходясь без поездок. Далеко не рекордсмен и в этой области, я бывал отнюдь не только в одном, отдельно взятом, пригороде одной, отдельно взятой, страны. Но такого озаборенья не видел нигде, за исключением Средней Азии, например, Самарканда.

В Европе, США, Латинской Америке у абсолютного большинства виденных мною загородных домов заборов нет. Посильно украшенные свои дома люди охотно выставляют на обозрение прохожих. Не то, чтобы приход каждого бродяги ожидали с нетерпеливой радостью. Однако как-то так сделано, что бродяге это и не вздумается.

Множество лет назад, году в 1950 я попал в тогда ещё не совсем советскую Ригу[iii]. Парадные многоквартирных домов там не были распахнуты настежь, а закрывались наключ, и входы не служили общественными туалетами. Двери были нарядные, застеклённые, а потому и назывались парадными. Они не были сродни входам в бомбоубежище и не делались, как сейчас в Петербурге, да и во многих других городах России, из толстых стальных листов. Конечно, вход в дом стоит закрывать, но не надо это делать, путая парадные двери с люком бронетранспортёра. Во всём должна быть мера.

Признаюсь, у меня есть скверная привычка, от которой отучала, притом совершенно без успеха, моя покойная мама. Я люблю, хоть и знаю, что многие считают это неприличным, заглядывать в чужие окна. Гуляя, получаешь при этом неплохое представление о местной жизни, о степени её достатка, равно как о том, что к этому достатку относится. Надолго запомнились мне вечерние прогулки по Орхусу, второму, после Копенгагена, городу Дании. Жена меня осуждала, а я сам увидел скромность быта датчан, умелое ограничение необходимым и повсеместное отсутствие в квартирах тогдашней мечты советского обывателя — хрустальной люстры. И живут же люди без этого, хотя «достать» там — не проблема. Эти датчане не то, что стального забора, но даже простой занавески на окнах не заводят. И существуют при этом вполне неплохо.

Есть ещё одно проявление «заборной» проблемы, обойти которое невозможно ни в прямом, ни в переносном смысле. Я имею в виду постигший Петербург экспресс «Аллегро», четырежды в день идущий в Хельсинки, и, понятное дело, столько же раз обратно. Поезд этот весьма быстр: он проходит 443 км за 3 часа 36 минут, т.е. движется со средней скоростью в 123 км/час, что по мировым стандартам есть весьма скромное достижение. Количество перевозимых им людей гораздо меньше числа пассажиров пригородных электричек.

И вот, каждый проезд «Аллегро» обставляется как, к сожалению, проезд в России высокого начальства — с сильно заблаговременным перекрытием дорог и переходов для «простых людей». Вдоль всего полотна выстроен, с проходами в очень редких местах, практически только на переездах, забор. И пока министр иностранных дел Лавров, выбиваясь из сил, доказывает, сколь преступны действия Израиля, по своему периметру строящему забор против проникновения террористов, местное петербургское начальство забор уже соорудило. Он поделил многие посёлки на две, плохо сообщающиеся друг с другом, части.

Для прохода на дальнюю от твоей стороны, платформы, сооружены всюду, кроме привилегированных Комарово и Репино, надземные переходы, по уродству и трудности использования[iv] не имеющие себе равных в мире. Я, во всяком случае, подобных монстров не видел нигде.

Уверен, что есть способы обеспечить безопасность и проходящим пассажирам, и окрестным жителям, а также свободное движение быстрых поездов без дорогих надземных переходов и длиннющих заборов почти без проходов. Даже если «Аллегро» при этом станет «Аллегретто» — ничего страшного не случится.

Что касается поселковых заборов, то с ними, на мой взгляд, дело обстоит просто. Здесь уместно вмешательство местной власти, которая в силах безобразие взять и запретить. Нечего просто прикрывать дома. Это ведь по счастью не религиозная проблема, и забор ничего общего не имеет ни с паранджой, ни с хиджабом. Попробовали, увидели уродство — и, пожалуй, хватит, не правда ли?

Санкт-Петербург


[i] Даже великие природные законы вынужденно чем-то пренебрегают. Так и наш, куда более скромный закон, пренебрегает щедрыми подарками богатых «тёть». Ничего не поделаешь. Ничто необъятного объять не может.

[ii] Приходит на память сказанное отцом почти сорок лет назад. В главной газете «Правда» появился лозунг «Стране — миллион контролёров!». А папа мне говорит: «Сколько ж надо иметь воров для такой армии контролёров».

[iii] Имею в виду активность и влияние, в первые послевоенные годы, в Прибалтике — Латвии, Литве и Эстонии, антисоветских движений, которые нередко именовались «лесными братьями».

[iv] В них, по высоте с трёхэтажный дом, нет ни лифтов, ни эскалаторов, что делает переход серьёзнейшим препятствием для больных, пожилых и тяжело нагруженных. Летом проход, закрытый прозрачным пластиком, становится просто финско-русской парилкой.

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Мирон Амусья: Отражение эпохи (про то малое, в котором проявляется большое)

  1. Что-ж, подмечено верно. В своё время киевский архитектор Городецкий, сноб и бонвиван, на спор построил на крутом склоне обрыва дом о пяти этажах с подсобными и хозяйственными помещениями (коровник, конюшня, депо для экипажей и пр.), используя новый по тем временам материал бетон не только как стройматериал, но и как материал для создания скульптур птиц и зверей, украшающих фасад. Этот «Дом с химерами» знает каждый киевлянин. Революция выгнала хозяина за рубеж, а дом… Больше никто из смертных с тех пор и по сей день никогда его не посещал. Что там внутри (а там есть на что посмотреть) можно узнать по старым фото. Из владений ЦК он перешел во владение Президента. Взрыв собственнического инстинкта (особо у особ ранее засеравших мозги биомассы идеями свободы, равенства и братства) — есть главным доказательством утопичности самой коммунистической идеи. И Булгаков, и Ильф с Петровым правильно заметили — человек по своей сути не меняется. Можно построить заводы и колхозы.., а человек?.. Суета сует, господа. Бывшей территории эсэсерии предстоит долгий тернистый путь к Храму…

Обсуждение закрыто.