Михаил Юдсон: Лекция за литературу (одесские выходцы и тель-авивская кириллица)

Loading

Михаил Юдсон

Лекция за литературу

(одесские выходцы и тель-авивская кириллица)

Помнится, Владимир Набоков в «Лекциях по зарубежной литературе» замечательно отметил, что писатель, покидая кладовую вымысла и выходя на промысел, — «теряет оседлость, но сберегает язык». География меняется, с акации перелезая на пальму, а речь течет родная, плывет шаландами, струит фонтаном. Одесса-мать, когда б таких сынов ты иногда не посылала миру! О, одесский Исходец (увоз Привоза) и отважные птенцы-выходцы гнезда черноморского! Ото ж!..

Да-с, Одесса — поистине сакральное литературное место, местечко, намоленное Бабелем, Ильфом, Багрицким, да и Катаев с Олешей беззаботно ошивались окрест тамошней ешиботности, впитывая синтаксис, беря языка. Аура — дура, язык — молодец! Одесса создала могучую южнорусскую школу и разослала выпускников сего хедера по всему миру. Как дервиши с котомкой, набитой стилями и фабулами, понесли они святое одесское слово по городам и весям Нового Света и Земли Обетованной.

Флагманом и броненосцем сей стаи славной, этого одесского десанта в наших палестинах, является Яков Шехтер. Он занимается примерно тем, чем до него такие способные личности, как Шолом-Алейхем, Мойхер-Сфорим, Башевис-Зингер (я полагаю, что пора уже ввести определение Шехтер-Тель-Авивский). Яков пишет на родном о кровном, на русском — об евреях. Шехтер — автор двух десятков книг, сборников интереснейших рассказов, серьезных романов (кстати, в одном из них, «Вокруг меня был никто», возникает незабываемый образ Одессы). Проза Якова ярка, чиста, звеняща и текуча — читать легко и приятно, хотя за этим явно спрятан каторжный писательский труд. Еще одна грань его дарования — переводы. В московском издательстве «Книжники» вышла на сегодняшний день уже третья книжка восьмитомника «Голос в тишине» — Яков Шехтер переводит, точнее, пересказывает хасидские легенды и рассказы, записанные некогда равом Шломо Зевиным. Вот как отзывается об этом известная в литературных лесах и на горах Линор Горалик: «Главное чудо, которое хасидские ребе, магиды, мудрецы могли дать человеку — это чудо особой полноценности зрения, позволяющей всегда видеть прекрасную, божественную сущность мира за повседневными хлопотами и заботами. Книга Якова Шехтера дарит читателю именно такое чудо полноценности зрения».

В общем, рукою мощной и мышцей простертой ведет Яков выходцев из Одессы в края, текущие поэтическим молоком и прозаическим медом. Одесную и ошуюю Шехтера, как мне видится, вершат движение другие одесситы. Естественно, каждый со своим узловатым посохом, и каждый торит свою тропу, кропает личное пятикнижие. Из тех, кто на моем слуху, могу назвать Павла Лукаша, Петра Межурицкого, Феликса Гойхмана.

Павел Лукаш — поэт и прозаик, автор сборников стихов «От рождения и раньше», «Плюс-минус бесконечность», «Лилит» и книги прозы «То, что доктор прописал». Стихи и рассказы Лукаша строятся в одном ключе — в них переночевало право словесного первородства. Слова должны быть только первой свежести, а зарок неповторимости — свят. Лукашу чужда глянцевая гладкость ремесла, его поэтическая интонация и в прозе сродни речному жемчугу — одна перлова и расчисленно не сглажена, не гранена («чай не стакан», сказал бы Лукаш). Мир по Лукашу — иррационален, оксюморонен, заморочен, разъят — кубики рассыпались, но при этом буквы с них остались, сохранились. И послание Павла к евреям и всем, всем остальным звучит так: каждое слово, каждая строчка должны нести смысл и лад, ибо тыарный, материальный мир надломлен и бесцветен, работа вконец забодала, белый аоротничок давно не был в стирке, яйцеголово ломят виски от вечного недосыпа, даже виски не сладок, тянется нескончаемый армагеддон быта и духа, разлетаются сгустки света и осколки тьмы — и не красота спасет, а лишь ирония.

Близок к такому видению из израильского окошка и Петр Межурицкий — поэт необычний, недюжинный, склонный к гротеску хармс-введенско-олейниковского розлива (хорош ерш!), с благороднейшими позывами к пиитическому абсурду, с тягой к смешению жанров (как это у классика, «жида с лягушкою венчать»). Межурицкий упорно стремится вывернуть привычное наизнанку, а на линованном писать обязательно поперек. Недаром один из его сборников называется «Пчелы жалят задом наперед». Строчки Петра как бы неустанно строят нам уморительные рожицы, подмигивая и приплясывая, размахивая знаменем писательского отряда и призывая подпевать. Стеб — это тот стебель, на котором у Петра Межурицкого произрастают странные и обворожительные стихи.

Феликс Гойхман — автор поэтической книги «Оазис» и короткой прозы, в которой раскрывается грустный магический реализм репатриантской жизни (да чистое Макондо, джунгли да деревня, сто лет одиночества не видать!). Вот что пишет о творческих опытах Гойхмана поэт и критик Светлана Бломберг: «Это рассказ об одиночестве в Тель-Авиве, о невозможности соучастия. Герои пьют вместе, но каждый — сам по себе, они не только не утешают друг друга, но наоборот, проблема каждого становится еще острее. Главного героя чужая печаль только нагружает, не вызывая в нем адекватного отклика. Российские кухни, где любое горе можно было утопить в вине, ушли в прошлое… Такие произведения оставляют щемящее чувство, потому что выхвачены прямо из реальной жизни». Ну, не будем так уж стенать и посыпаться пеплом — пущай российские кухни ушли, зато одесская кухня осталась!

И Тель-Авив вокруг шумит, булькает, клокочет — и кириллица с мефодицей еще водят здесь свои задорные хороводы! Когда-то тянуло меня написать эссеце «Тяжкое дыхание» — мол, уходит русский литературный Тель-Авив под воду Леты, как канули русский Берлин 20-х, Париж 30-х, Нью-Йорк 70-80-х — пора, мой друг, пора тушить свечи, гасить векселя… Но как-то, глядишь, еще чего-то где-то шевелится, кишит, порхает, выходит в свет!

Центром литературного процесса в Большом Тель-Авиве, с его слободками, посадами и прочими окрестными территориями — является журнал «22» (а чтоб вы знали, столько букв в иврите). Основанный аж в 1978 году, он продолжает регулярно выходить и радовать верного просвещенного читателя. Создатели-родители журнала — Александр и Нина Воронель.

Александр Воронель — физик с мировым именем, профессор Тель-Авивского университета, автор множества книг, таких как «Трепет иудейских забот» (памятная еще по «самиздату»), «И вместе и врозь», «В жарком климате событий» и совсем новой — «Нулевая заповедь». А.Воронель — прекрасный писатель, превращающий злободневную публицистику в незаурядную прозу. Редчайшее ныне качество — он мыслит на письме, его философские размышления находят благодарный отклик у интеллектуальной аудитории. Книги Александра Воронеля заставляют бороться с проблемами и искать решения, думать и спорить. Как замечает по этому поводу Леонид Млечин: «Согласиться ли с автором, можно решить, дочитав книгу Воронеля до конца. Я это уже сделал и смело рекомендую вам последовать моему примеру».

Нина Воронель — прозаик, драматург, поэт, переводчик («Балладу Рэдингской тюрьмы» Уайльда мы знаем в ее хрестоматийном изложении). Ее книги «Готический роман», «Черный маг», литературные мемуары «Содом тех лет» известны многим и повсюду. Вот что пишет о прозе Нины Воронель литературный мэтр, критик Лев Аннинский: «Три качества отмечу сразу в характере рассказчицы. Прежде всего, это бесстрашная откровенность, затем — психологическая проницательность и, наконец, — страсть к разгадыванию тайн». Наверняка вызовет массовый читательский интерес и совсем свежая ее книга «В тисках — между Юнгом и Фрейдом» — роман о трагической жизни Сабины Шпильрейн.

Талантливы и другие авторы журнала «22» — новеллист Леонид Пекаровский, серьезный ученый и блестящий публицист Эдуард Бормашенко, жаркий полемист Владимир Идзинский, журналист и блоггер Нелли Гутина, написавшая увлекательную книгу «Израильтяне. Сделано в СССР», где наша Большая алия снята в фокусе и в нетривиальном ракурсе.

Историк Михаил Сидоров известен серией своих глубоких статей об антисемитизме прошлом и нынешнем, о его ядовитых корнях и драконьих зубах (как то: «Критика нечистого разума», «К истории одного диагноза», «Мифы старые и новые»). Абсолютно славянский человек, русский из казаков, нижнетагильского закала и сибирской выучки, волей судеб он давно живет в Израиле и полюбил народ и страну. Истинно русский интеллигент, еще раз доказывающий, что добро, как и зло не имеет национальности.

Писательницу Анну Файн и ее книгу «Хроники третьей автопады» прекрасно характеризует аннотация: «Шокирующая, бьющая по нервам проза Анны Файн не оставит читателя равнодушным… Отчаяние и надежда маленькой страны, где так много солнца и боли». Прозаик Григорий Розенберг пишет запоминающиеся, самобытные повествования с чуть грустной мелодикой вечно русского еврейства. Дивный поэт и литературовед Илья Корман с книгой стихов «Коли мы големы» и сборником статей «В строку упала звездочка» несомненно заслуживает глубокого читательского внимания.

Среди поэтов-авторов журнала такие как мастер классического стиха Наум Басовский; Анатолий Добрович — врач-психиатр, автор множества книг по специальности, при этом — тонкий поэт; даровитый Константин Кикоин, виртуозно работающий с культурными пластами.

Я бы отметил также Виктора Голкова, особенно его книгу стихов «Сошествие в Ханаан». Голков — угловат, колок, задача его глагола — не сглаживать печаль, а воспламенять сердца и души, жечь сигнальные костры для ангелов. И хорошо бы, думается мне, научиться греться у голковского костра, доникнуть, вслушиваясь глазами — не согреюсь, так догоню!

Любой рецензент-обозреватель, борзо накатав обязательную программу, обретает право и на любимое упражнение — сказать пару слов о наиболее излюбленных текстах. Такова поэзия и проза Ирины Маулер. Ирина особенно близка мне по звуку и облику знаков, музыке строки, конфигурации возникающих строф. Ее сборники стихов «Бег над временем», «Вишневое время», «Ближневосточное время» погружают нас в пространство Серебряного века с абсолютно современными реалиями и насущными вопросами — война и мир, любовь и ностальгия… Вероника Долина написала про Ирину: «Между ее строк — лепестки и ласточки». И.Маулер также и автор романа «Под знаком перемен, или Любовь эмигрантки», который отметил известный переводчик Евгений Витковский: «Это поиск все новых и новых форм в языке, в сюжете, в лабиринтах мышления».

Большинство из тех, кого я здесь упомянул, безусловно, достойны большего внимания, отдельной статьи, а то и развернутого повествования (а о ком и целый том не грех сложить!). Сия же статья является попросту стенгазетной попыткой прогрызть стену критического молчания и читательского неведения. Скромное, согласитесь, желание: обозначить вешки, возжечь маяки, расставить манки — и поджидать читателя.

Print Friendly, PDF & Email

6 комментариев для “Михаил Юдсон: Лекция за литературу (одесские выходцы и тель-авивская кириллица)

  1. Миша! Дорогой! Спасибо за отзыв! Очень приятно, что ты одобряешь мое творчество. И за дружбу спасибо! И роман твой я перечитываю и друзьям дарю – сам знаешь. И, ты вправе ассоциировать меня с местами проживания моего и со временем… Но, блин! — нашел же ты апостола Якову Шехтеру! Слава Богу, никогда ни чьим не был, и не собираюсь.

  2. Писатели и поэты безусловно хорошие. Но хотелось бы задать несколько прозаических вопросов. Книги издавались за счет издательств или за счет авторов?
    Какой тираж книг и сколько книг продано?
    Я задаю эти вопросы потому, что современный читатель читает Дарью Донцову,
    а не прекрасные, умные книги.

  3. Какое великолепное владение «кириллицей и мефодицей» являет сам автор этого короткого журнального обзора. Собственно, что тут может быть удивительного для меня, прочитавшей год назад блистательную «Лестницу на шкаф» Михаила Юдсона, которая понравилась мне, несмотря на явные пост-модернисткие приметы.

    Вот, крохотный, но очевидный лингвистический шедевр от Юдсона, который без натяжки можно использовать в качестве стандартного отзыва на многих русских поэтических сайтах.
    «Ныне, когда навис над Русью орифмованный смог, стеб застолбил слог, и наш век укоротил бренд «серебряный» до первых трех букв…»

    На этот же завлекательный манер, сработан и представленный в Мастерской литературный обзор авторов «22» — самого старого русского «толстого» журнала в Израиле.

    Для каждого автора найдено Юдсоном точное, звонкое и остающееся в памяти слово. Но как на мой вкус, я бы изменила порядок имен.

    Начала бы, не убоясь обвинений в лести начальству, с Александра Воронеля.
    А еще передвинула бы повыше сверх-талантливую Анну Файн , которая непредсказуемо спонтанна в каждом новом рассказе, что доказывает одну неочевидную истину: дар слова выше любых начальных установок автора, в том числе религиозных. Вернее, дар не позволяет никаким установкам дидактически давлеть над текстом.

    Но все это частности, а так — спасибо. А то, что времени нет у читателей, чтобы вкусить того лакомого, что им здесь предлагается, Вы, Михаил, не верьте. Чаще всего, именно те, кто сетует на хроническое, отсутствие времени, годами просиживаю диван в просмотре русских телесериалов.

  4. Меню дорогого ресторана.
    С отзывами гурманов на полях.
    Слюни текут. Жрать охота.
    А денег (времени!) нет и не будет.

  5. Спасибо! Очень вкусно! Пошлю своим одесситам. Их есть у меня.

Обсуждение закрыто.