Леонид Зуборев

Белорусские поэты о Xолокосте

70 лет назад, в октябре 1943 года прекратило существование Минское гетто

Первым к еврейской теме во время войны обратился Янка Купала. До сих пор никто не может достоверно рассказать о трагедии, которая разыгралась 28 июня 1942 года в московской гостинице.

Поэт вышел из своего номера, и вскоре был найден упавшим на лестничном пролете.

Официальная версия — несчастный случай.

На столе следователи нашли незаконченную балладу Купалы о евреях. До перестройки она не включалась в собрание сочинений поэта. В 1970-х годах автор данной статьи послал свой перевод баллады Максиму Танку, заодно пожаловавшись, что «Советская Белоруссия» не желает опубликовать стихи. Вскоре Танк ответил на письмо, где выразил мнение, что «да рэдактара гэты верш, на жаль, не дайшоў». Он также сообщил, что в основу незаконченной баллады положен имевший место в действительности факт, о котором Купале рассказал руководитель партизанского движения П. Пономаренко. Это тем более интересно, ибо именно Пономаренко приходилось выполнять полученный от Сталина бесчеловечный приказ: принимать в партизаны только тех евреев, кто приходил в отряд с оружием… Каким образом безоружные евреи должны были отобрать оружие у вооруженных немцев, в приказе не говорилось. Понятно, что старики, женщины и дети были для партизан обузой. Тем не менее, евреев в партизанских отрядах было много…

Сочувственные стихи о евреях написали также Максим Танк и Наталья Арсеньева. Но раньше всех был Купала.

Стихи, в которых народный поэт Беларуси называет белорусских евреев близкими и родными, восхищается подвигом и душевной красотой их соседей-белорусов, навсегда останутся еще одним свидетельством благородства белорусского песняра, славного сына своего народа. Предсмертные стихи Янки Купалы — это поэтический памятник тому страшному военному времени тяжелых потерь, и испытаний. Встав на защиту еврейского народа, белорусский песняр стал воистину духовным Праведником Мира.

Янка Купала
Девять осиновых кольев
(предсмертная баллада Народного поэта Беларуси)

Их — девять, их — девять, осиновых кольев,
Мою Беларусь оскверняют собой.
Их — сотни, их — тысячи, может, и боле.
Про эти лишь девять рассказ будет мой.

Бушует, лютует убийца, не дремлет.
От крови людской опьянев, он спешит
Безвинными трупами выстлать всю землю.
Взбесившийся фюрер — германский бандит.

Разбойник с большой опустелой дороги
На всю Беларусь свой грабеж распростер.
Народ мой закованным держит в остроге,
Любимый мой край превращая в костер.

Полна Егерштрассе в Берлине до ночи
Рябых проституток арийских кровей,
В военных трофеях — расшитых сорочках,
С девчат наших сорванных бандой зверей.

Засни, белорусская песня-дивчина.
Солдат прусский вырезал груди тебе.
Отца, ослеплённого в злую годину,
И мать застрелили фашисты в избе…

Вот вывели немцы моих белорусов,
Вот вывели немцы евреев моих,
Земли белорусской людей сивоусых,
Людей неповинных, мне близких, родных.

И девять их было, эсэсовцев сытых,
Прислужников фюрера, девять собак.
Спасения нет от немецких бандитов,
Над яром лишь зорька встает как маяк.

Команда: — Копайте, евреи, тут яму!
Евреи копают, не зная кому.
И вырыли яму своими руками,
Себе по приказу могилу-тюрьму.

Приказ людоедов: — Ну, в яму, евреи!
А вы, белорусы, быстрей засыпать!
Вокруг только ветры свистят, суховеи,
Да звери тревожат болотную гать.

Стоят белорусы, евреи у ямы
Застыли… все молча стоят, как шесты…
— Ну что? За лопаты, лаптюжные хамы!
За юдами в яму хотите, скоты?

Евреев и тех белорусов убили…
За всех партизанский отряд отомстил
И девять осиновых кольев в могилу
Фашистских вампиров глубоко забил.

Пророчат погибель врагам не напрасно
Могильные вороны в небе не зря.
О, край Белoрусский! О, край мой прекрасный!
Свободу тебе принесут сыновья!*

Максим Танк

 

Гетто

Мне круг последний ада показали,
Но я и сам его б нашел легко
По заревам, что в небе полыхали,
По пеплу, что вздымался высоко.
По тем деревьям, корчившимся в муках
От тишины руин его немых.
Из-под земли, приветствуя живых,
Там братья мне протягивали руки.

Зачем пришел я в это царство смерти?
Ведь я хотел назад вернуться жить!
Но пепел гетто страшного, поверьте,
На сердце камнем тягостным лежит.
Надеялся ль я тени дорогие
Подвластным мне глаголом оживить?
Напрасно! Даже плач Иеремии
Не в силах прах застывший оживить.

Я был на том ужасном, страшном месте,
Чтоб сквозь пустынь горючие пески,
Забывчивому веку вопреки,
Пронесть скрижали с узниками вместе.
Скрижали, где пылает их завет:
«Прохожий, брат, не надо слез нам,
Лишь гнев ты наш возьми на белый свет.
Рассей его как пахарь по бороздкам.
Он даст на ниве новый сочный плод,
С востока поднявшим зарю для всходов.
И на века пусть будет проклят сброд
Фашистских банд — душителей народов!»*

Наталья Арсеньева
(классик белорусской литературы, жена министра вооруженных сил Беларускай Цэнтральнай Рады в оккупированном Минске)
«Aкция»

Горело всё в аду, в бушующем огне,
Когда еврейское до тла сжигалось имя.
И раны черных дней, стучащих в сердце мне,
Не заглушить молитвами святыми.

Дрожали в судорогах вялые листы,
И меж ветвей испуганного сада.
Сверкали на одеждах вплоть до темноты
Заплаты желтые — преддверье ада.

Выл ветер. Им запеть последовал приказ,
И целый час все пели и плясали…
Вдруг сверху им в лицо дохнул в последний раз
Свинцовый ветер пулемётной стали.

Чтобы ему польстить, червонным языком
Огонь уже лизал верхушку синагоги,
Вздымаясь в небеса кровавым петухом
И вея пепел Торы по дороге…

Слипалась от дождя промокшая земля,
Все пели, и молчал лишь мальчик Ёсель.
Просила мама: «Пой», — ребёнка шевеля.
Но в страхе все ж игрушку он не бросил.

Уже смеркалось, угасал осенний день.
Им за околицей вручили вдруг лопаты,
И горько зашуршал, захлюпал по воде
Песок судьбы тяжелый, мокроватый.

Им всем раздеться приказали палачи.
Кончался вечер злой, всем взоры запорошив.
От голых тел, сверкнув, свет задрожал в ночи,
И пули вдруг захлопали в ладоши…

Когда стекала кровь на дно сырых траншей,
Раздался плач его предсмертный, безответный,
Тогда пошли срывать с девичьих рук и шей
Коралловые бусы и браслеты.

Часа, наверно, два всё рявкал пулумёт,
Но кляпом пасть ему заткнула ночи темень,
Застыл последний лист, и Ёсель вдруг умолк,
Прижавшись к матери, забытый всеми.

Из мёртвых глаз его, хоть он того не знал,
Господь, дивясь, смотрел, пронзая ночи просинь,
На зверски убиенных, кто в песке лежал,
На палачей в крови…
на грязь…
и осень.*

____
*) Автор статьи и переводов — Леонид Зуборев, вице-президент Белорусского Землячества США.