Михаил Пархомовский: Елизавета Пешковa. Судьба единственной дочери Зиновия Пешкова

Loading

В 1976 г. Елизавета Зиновьевна получила официальное приглашение французских властей на церемонию, посвященную десятилетию со дня кончины генерала Пешкова. «Органы» предложили подписать бумагу с отказом от приглашения: «Вы не можете представлять Советский Союз на этих поминках». — «Я буду представлять себя, а не Советский Союз». — «Вы подпишете». — «А если я не подпишу?» — «Мы вас поместим на обследование в больницу». Теперь мы знаем, какая больница ждала Е.З. Пешкову, если бы она упорствовала. И побывать во Франции еще раз не довелось.

Елизавета Пешковa

Судьба единственной дочери Зиновия Пешкова

Михаил Пархомовский

Унаследовав красоту матери, обаяние и дар общения от отца, Елизавета Зиновьевна привлекала мягкой женственностью, ласковой, снисходительной, иногда ироничной улыбкой, добрым взглядом лучистых глаз. Она умела выслушать и понять собеседника, дать ему возможность выговориться о наболевшем; обладала редким умением прощать: «Мы все делаем в жизни ошибки». Всегда находила время кому-то помочь, подсказать, приютить на время, найти хорошего врача. Давая совет, никогда не настаивала: «Советовать легко, а жить трудно».

Ее очень любили дети, к ней тянулась молодежь, которую она заражала любовью к стихам, живописи (она немало лет проработала в Сочинском музее), музыке, театру.

Лиза родилась 23 июня 1911 г. на даче Амфитеатровых близ Феццано. Поездка Лидии Петровны с ребенком в 1912 г. в Канаду к мужу оказалась неудачной для всех троих: Зиновию не удалось обеспечить их всем необходимым. Лидия с дочкой болели почти все проведенное в Торонто время. Здоровье Лизы было подорвано, и она росла болезненным и тихим ребенком. Александр Валентинович, Иллария Владимировна, их три интеллигентных и музыкально одаренных сына относились к Лизе сердечно. Исключение составляла Сабина — дочь Амфитеатрова и их экономки. После исчезновения последней из дома Иллария Владимировна признала Сабину своей дочкой. Девочка оказалась патологически жестокой (больше всего она любила давить ногой цыплят) и всех ревновала к Лизе. Заметив, что особым вниманием Лизу окружают, когда та болеет, Сабина, чтобы заразиться, ложилась на нее и вдыхала воздух из ее рта. Но микробы, видно, брезговали ею — она не заболевала.

В то время дом Амфитеатрова был одним из ведущих зарубежных культурных центров России: годами здесь жил Герман Лопатин, приезжали скульптор Эрьзя, авторы и члены редакции сборников «Энергия», музыканты, искусствоведы. Позже, в 20-х годах, Александр Валентинович опустился и, получив в подарок от Муссолини имение, в основном разводил свиней. Об этом Лиза знала не понаслышке: подростком провела одно лето на вилле Амфитеатрова, который возил ее в пролетке, показывая свои владения.

Е.З. Пешкова-Маркова. Одна из последних фотографий

Хорошо запомнила возвращение отца после ампутации руки. Это было в Леванто осенью 1915 г. Увидев его в ванной комнате с обнаженным обрубком багрового цвета, очень испугалась, плакала.

С матерью у нее не было близости. Особенно отдалилась, когда узнала причину развода родителей: мать написала отцу о невозможности их дальнейшей совместной жизни, поскольку, как она полагала, он не сможет содержать семью. Письмо это отец показал Лизе только в 1929 или 30 году. До этого она знала лишь версию матери: «Отец изменил с тетей Женей».

Мать потом очень жалела о разрыве с отцом, пыталась снова сойтись с ним, но ничего уже нельзя было склеить. Об отношениях между ними после развода можно судить по тому, что первое свидание Лизы с отцом состоялось по требованию адвоката. В 1919 Лидия Петровна вышла замуж за вдовца Вито Фьяски. Фьяски был видным адвокатом. Бескорыстно защищал рабочих, и хотя он умер в тридцатых годах, его еще до сих пор (сведения конца 80-х гг.) помнят в провинции Каррара. Через три года у Лидии Петровны родилась дочь, которую фактически вынянчила Лиза — она была старше сводной сестры на 11 лет. Сестры очень любили друг друга.

Мать не отличалась умом, но была очень хороша. Особенно красила ее шапка золотистых волос. Когда Зиновий Алексеевич приехал с Лизой на Капри, чтобы показать ей места, где он счастливо прожил несколько лет, и сад, который они с Алексеем Максимовичем разбили, привозя землю из Неаполя, местные жители, помнившие Лидию, принимали Лизу за мать — она была очень на нее похожа. Ну, а сад было трудно узнать — так он разросся за двадцать лет.

Лиза училась с четырех лет, вначале в монастырской школе, потом в гимназии. Не окончив ее, перешла (из «идейных» соображений — чтобы не расставаться с подружкой) в коммерческое училище, которое смогла окончить с помощью соучеников, разбиравшихся в финансовых дисциплинах. В обмен на эту помощь она за них писала сочинения — это у нее получалась легко.

С отцом начала переписываться с 11 лет. Лиза обращалась к отцу, как к любимому человеку, и ее письма приносили ему большую радость. Она скучала по отцу и решила бежать к нему в Марокко. Уговорила подругу, взяла с собой деньги, которые ей посылал отец (помимо тех, что получала Лидия). Беглянки купили билеты, сели в купе, где никого не было. Стало страшно, и они через пару остановок сошли и явились с повинной к каким-то знакомым.

В одном из писем Зиновий рассказывает, что написал Лизе о предстоящей поездке к человеку, имя которого носит и почитает как родного отца. И получил такой ответ: «Я буду его любить как настоящего дедушку, мне достаточно того, что ты его любишь»[1]. Он приводит слова Лизы на итальянском и свой перевод. Так же отец цитирует дочь в письме Горькому после их совместной поездки в Сорренто: »Это самый хороший человек на свете, перед ним нужно становиться на колени»[2]. В этом письме ее приписка ровным детским почерком: «Бачи э салюти» — привет и поцелуй.

Впадая в меланхолию, Лиза запирается в комнате с заветной шкатулкой, где хранит письма отца. Перечитывая их, она как бы общается со своим другом. Его описания природы, рассказы о жизни и советы успокаивают ее, помогают примириться с жизнью. Переписка их крепнет. В письме от 2 октября 1926 г. Пешков благодарит Горького, что Лизу пригласили на лето в Сорренто, — она туда приезжала и без него.

Летом 1930 г. Зиновий Алексеевич пишет из Эльзаса: «Со мной Лиза. Она кончила учиться. Может быть, отправлю ее в университет во Флоренцию. Она совсем большая хорошая девушка»[3]. А через несколько месяцев: «Лиза, наверное, поедет во Флоренцию работать, хочет быть самостоятельной»[4].

С отцом Лиза бывала и в Париже. Об одной такой поездке в памяти остался поразивший ее эпизод: в ресторане, где они обедали, отец показал ей подвыпившего Куприна — тогдашнего ее литературного кумира.

Последнее упоминание о ней в письме Зиновия от 13 ноября 1931 г.: «Лиза в Италии. Кажется, будет учить детей в Каррарских горах. Часто мне пишет. Она хорошая, славная, и мы большие друзья»[5].

В доме Горького девочка не чувствовала себя чужой. Анастасия Цветаева, посетившая Сорренто, вспоминала по доброму улыбающегося Алексея Максимовича с шуткой: «Вот, Лиза, про меня во всех газетах пишут, а ты меня в бок пальцем тычешь»[6].

Елизавета Зиновьевна рассказывала:

«Дед Алексей всегда был очень ласков, у меня было много книг с его дарственными надписями «От деда Алексея — Лизочке». Все это пропало в годы репрессий. Это был необыкновенный человек. Мемуаристы не дают представления о нем; они пишут о себе, о Горьком-писателе. А какая это была светлая личность!»

Во Флоренцию Лиза учиться не поехала. Был выбран Рим, где она окончила университет, отделение романских языков. Там ее хорошим товарищем был Николай Бенуа (для нее — Кока, так его прозвали в доме Горького), поселившийся в Италии и ставший на многие годы директором постановочной части Ла Скала.

В начале 30-х годов одним из культурных центров Рима для приезжавших из России был дом корреспондента ТАСС Виктора Кина. (В 17 лет Кин участвовал в подавлении антоновского мятежа, а в 20 стал автором романа, вошедшего в десятку лучших книг советских авторов 20-х годов.) Здесь бывали и даже жили по нескольку недель Бабель, художник Александр Яковлев, Маршак, профессор Хольцман, лечивший Горького. Всем нравилось, как жена Виктора Цицилия Кин, позже ставшая видной журналисткой, а тогда просто Леля, показывала лабиринты узких улочек с маленькими церквами и часовенками с потемневшими ликами мадонн. Иногда приезжал Максим Литвинов; он предпочитал осматривать Рим с объяснениями Лелиной приятельницы — Лизы Пешковой.

Е.З. Пешкова-Маркова перед последней встречей с отцом

Лиза знала итальянский лучше русского, но ее тянуло к России. То ли отец внушил ей такую привязанность, то ли дед Алексей. Во всяком случае, Страна Советов представлялась ей в радужных красках, как многим, жившим в Италии, где тогда процветал фашизм. И полюбила она русского. В начале 30-х годов в ее романе с Иваном Марковым еще были сложности, но в 1934 г. Елизавета Зиновьевна зарегистрировала свой брак с ним и приняла советское гражданство. Марков был большим другом Кина, и одно время они даже вместе снимали комнату. Иван Александрович родился в провинции, в Кашинском уезде, но получил достаточную подготовку, чтобы поступить в Московский университет. Он закончил экономический факультет. Его обучили итальянскому и направили в Рим на работу в советско-итальянскую компанию «Петролеа», которая занималась не только нефтью…

«Мы с мужем были в Риме, и в один из вечеров он уговорил меня поужинать в ночном кафе. Я плохо себя чувствовала и не хотела идти. Войдя в зал, я увидела отца. Он еле заметно улыбнулся. Я села к нему спиной. Ни разу не повернулась, но и уйти не могла. Так я и просидела до 4 часов утра, зная, что отец тоже не уходит. Домой пришла в истерике. Ведь я могла сделать вид, что мне нужно выйти, как-то увидеться с ним не в общем зале. Днем мы с мужем обошли все гостиницы Рима. Потом выяснилось, что он останавливался в той единственной, куда не заглянули. Затем мы объехали всю «горьковскую» Италию, и везде нам говорили: «Синьора, Ваш отец был здесь накануне». Мы поняли, что отец использовал возможность побывать в тех местах, где жил и любил бывать Горький. Вернувшись в Рим, узнали, что он приходил к нам, но застал только Сашу, которому было два года, и погладил внука по головке».

Они покинули Италию в том же незабываемом 1937. Каюта первого класса на пароходе — через Стамбул до Одессы, пересадка на московский скорый, жизнь в прекрасном номере гостиницы «Москва» с домработницей — ничто не предвещало трагического перелома… для Лизы. У Ивана Александровича настроение было намного хуже: круг его сослуживцев и друзей заметно редел, а он хорошо знал, что они не были «врагами народа». Во всяком случае, его предупреждали, что возвращаться в Союз не надо. Обо всем этом Иван Александрович с женой старался не говорить: она была беременна вторым ребенком, а Сашеньке еще не исполнилось и трех лет. Лишь однажды сорвался. Елизавета Зиновьевна как-то проснулась ночью и услышала его плач. «Что случилось?» Иван Александрович бросился на колени перед женой, уткнулся головой в ее ноги с просьбой о прощении и с запоздалыми упреками самому себе — зачем привез семью.

17 февраля 1938 Елизавета Зиновьевна родила Алешу. Через полтора месяца арестовали Ивана Александровича, а еще через две недели забрали и жену с младенцем. Когда за ней пришли двое военных, Елизавета Зиновьевна растерялась, спросила, что с собой взять. Один сказал, что ничего — везут, мол, на свидание с мужем, а второй посоветовал взять денег и разрешил поехать с грудничком — за старшим, обещал, присмотрят. «Присмотрели» — поместили в дом для детей «врагов народа», где мальчонка чуть не умер: он почти не понимал по-русски и перестал есть. Спас Сашеньку старший брат Ивана — Петр, ставший в силу обстоятельств «папой Петей». Помогла найти и вызволить ребенка Екатерина Павловна Пешкова. Елизавета Зиновьевна всегда об этом вспоминала с благодарностью.

Лиза не сразу поняла, что ее, на легковой машине, везут в тюрьму. Сообразила, когда уже въезжали в ворота, в которых стоял часовой, а один из сопровождавших грубо сорвал с ее руки золотые часы. Это были знаменитые Бутырки.

То, что Елизавета Зиновьевна плохо говорила по-русски, вызывало особую ненависть партийных недочеловеков: после допросов она осталась без зубов и несколько месяцев ее отхаживали в тюремной больнице. Затем отправили в ссылку. Издевательства и травля, которым подвергалась в ссылке, были хуже тюрьмы и побоев. А причина одна — была непохожа на других: не интересовалась сплетнями, по вечерам драгоценный керосин тратила на чтение книг… Пыталась покончить с собой. Спасли те же истязатели.

Забрал ее оттуда Николай Николаевич Биязи, ее старый знакомый по Риму, где он был военным атташе. Во время войны Биязи руководил Военным институтом иностранных языков. Не зная адреса Елизаветы Зиновьевны, он послал своего адъютанта разыскивать Лизу по фотографии и пригласил ее преподавать французский и итальянский. Проработала в его институте с 1944 по 49 год. Это было замечательное время. Ей удалось в чисто женском коллективе избежать склок. В доме всегда была молодежь. С 1945 года заведовала кафедрой романских языков. Подготовила учебник итальянского языка, но вышел он уже не под ее именем: Николай Николаевич, желая помочь, переусердствовал — порекомендовал на работу в ТАСС; там начали «копать» и «докопались».

Это было в 1949 г. Ее вызвали, аннулировали прописку и велели выехать из Москвы в течение 24 часов. Отправили в Краснодар, но остаться там не разрешили — для такого крупного города она представляла угрозу. Жила в сельской местности, где преподавала в школе французский. Дети ее прозвали ласково — Бонжурка. Приехавший на следующий год Алеша стал Бонжуренком. Старшего сына Елизаветы Зиновьевны Биязи устроил в суворовское училище.

Об ее отце «органы» знали и помнили. Году в 1950-м ее отправили в Москву для разговора с Берия. Он был очень вежлив и предложил ей роль соглядатая при отце: дети будут с вашим мужем — вы ошибаетесь, считая его умершим (Ивана Александровича приговорили к десяти годам лишения свободы без права переписки; и хотя Елизавета Зиновьевна тогда не знала, что это означало расстрел, по предъявленным ему обвинениям догадывалась о его гибели). Она отказалась, сообразив представить такой довод: я отца хорошо знаю, он не станет со мной делиться своими служебными делами.

После реабилитации Елизавета Зиновьевна решила поселиться в Сочи — там были пальмы, море, было похоже на Италию. Жила в бараке, выстроенном в овраге. И главный мотив в предоставлении ей жилья — как бы интуристы не узнали, что внучка Горького живет в таких условиях.

Несмотря на реабилитацию и хрущевскую оттепель, она оставалась объектом пристального наблюдения. Все ее телефонные разговоры записывались на пленку — устройство было несовершенным, и, подняв трубку, можно было слышать обрывки предыдущих разговоров.

Еще один отрывок из устных воспоминаний Елизаветы Зиновьевны:

«В 1964 г. по нашему радио сообщили, что французский генерал Зиновий Пешков направлен в Китай. Тогда я написала ему на на банк «Лионский кредит», где он всегда держал свои сбережения — домашнего адреса его ведь я не знала. Получила очень холодный ответ — почему не писала раньше? Многое между нами так и осталось недоговоренным. Разве могла я ему объяснить, как сложилась моя жизнь, да еще в письмах?»

Старший сын Елизаветы Зиновьевны многое унаследовал от деда, подростком был «заводилой», так что дисциплина военного училища ему была показана. Став кадровым военным, он быстро вырос. О нем писала местная газета, большую статью ему посвятила «Комсомольская правда». Саша служил в морской пехоте. 16 февраля 1968 г. он возвращался с учебных занятий, и его мысли были заняты сочинением поздравительной телеграммы — младшему брату исполнялось 30 лет. Неопытный водитель машины, надеясь проскочить между деревьями, окаймлявшими дорогу, напоролся на мощный сук, которым смяло кабину и ранило Александра. Перед мгновенной смертью — он умер от эмболии — Александр успел написать на бумажке поздравление и адрес. Трогательно прощались со своим любимым командиром солдаты.

Елизавету Зиновьевну эта смерть сильно подкосила, но работу она не оставила. По приезде в Сочи Елизавета Зиновьевна устрои-лась в поликлинику медсестрой — медицинскую подготовку она получила во время учебы в университете. Позже работала библиотекарем в Краеведческом музее, затем — в Сочинском выставочном зале (позже получившим статус музея). Здесь она привела в порядок архивное хозяйство, показывала диапозитивы, помогала молодым сотрудницам.

Повидаться с отцом так и не удалось — разрешения на поездку во Францию не давали. Но спустя несколько лет после смерти Зиновия Алексеевича в СССР приехал тогдашний премьер-министр Жорж Помпиду. Программа его визита включала отдых на Кавказе. Елизавета Зиновьевна написала Помпиду о своем желании поклониться праху отца. Через знакомых шоферов удалось передать письмо по назначению. Ответом было правительственное приглашение во Францию. И с таким приглашением выпустили не сразу. Пришлось пройти несколько строгих инструкций и заверить, что никому никаких интервью давать не будет. В числе прочего ее спрашивали: «А вы вернетесь?» По-видимому, считали, что умнее не возвращаться. Что она могла ответить? — «Если я решила остаться, то я ведь вам этого не скажу. И потом, почему вы так не доверяете своим гражданам?»

Е.З. Пешкова-Маркова в Московском институте военных переводчиков

О невозвращении мыслей действительно не было. Во Франции покоился прах отца, но в России оставались могилы расстрелянного мужа, о котором она никогда не забывала, и так рано погибшего Саши. Здесь — родной дом, в котором любят собираться друзья. Здесь же оставались самые дорогие — младший сын, внуки.

И вот после всех мытарств — Париж, 1974 год. Кладбище Сент-Женевьев де Буа. Встречи с теми, кто знал отца. Встреча с городом, где бывала в юности.

Елизавета Зиновьевна познакомилась с Николаем Вырубовым, племянником фрейлины Анны Александровны Вырубовой, ближайшей подруги последней русской императрицы Александры Федоровны. Вырубов участвовал во французском Сопротивлении и хорошо знал Зиновия Алексеевича. В 60-х годах Николай Васильевич приезжал в Москву, сопровождая Андре Мальро. Возил всю делегацию в Тургеневский мемориальный заповедник — бывшее «свое» имение под Орлом, где мужики убили его мать.

Тогда же познакомилась с другом отца Николаем Оболенским, который после гибели своей жены, героини Сопротивления Вики Оболенской, стал священником. Своим обаянием и умом он производил необыкновенно сильное впечатление. Проговорила с ним часов пять.

В 1976 г. Елизавета Зиновьевна получила официальное приглашение французских властей на церемонию, посвященную десятилетию со дня кончины генерала Пешкова. «Органы» предложили подписать бумагу с отказом от приглашения: «Вы не можете представлять Советский Союз на этих поминках». — «Я буду представлять себя, а не Советский Союз». — «Вы подпишете». — «А если я не подпишу?» — «Мы вас поместим на обследование в больницу». Теперь мы знаем, какая больница ждала Е.З. Пешкову, если бы она упорствовала. И побывать во Франции еще раз не довелось.

У Елизаветы Зиновьевны почти не было надежды на то, что ее мать и младшая сестра Мариучча пережили войну, но она упорно пыталась их найти. Запросы посылала через Красный Крест и получала один и тот же ответ: «Сведениями о Лидии Петровне Бураго-Пешковой-Фьяски и Марии-Вере Фьяски (имя сестры по документам) не располагаем». Такие же ответы, как потом выяснилось, получала и сестра: соответствующие инстанции не были заинтересованы в их встрече.

Как-то близкая приятельница Елизаветы Зиновьевны, узнав, что в Италии «на счастье» носят амулет — кусочек коралла, выточенный в форме кисти с отогнутыми большим пальцем и мизинцем, достала такой и подарила с пожеланием, чтобы нашлась Мариучча. Обе улыбнулись, согретые этим порывом, с грустной улыбкой подумав, что чудес на свете не бывает. Однако через несколько месяцев пришло письмо от старшего сына Мариуччи — Роберто. Он много слышал от матери об ее исчезнувшей сестре — она не уставала рассказывать детям, кому обязана своим воспитанием и какая была необыкновенная умница и красавица ее старшая сестра. Роберто женился на англичанке и в доме тестя рассказал о незнакомой ему тете Лизе. Тесть принял его рассказ близко к сердцу и сделал объявление по английскому радио с просьбой к людям, знавшим о судьбе Елизаветы Зиновьевны Пешковой-Марковой, отозваться. Отозвалась С.Н. Андроникова, которой Лиза звонила из Парижа в 1974 г. Саломея Николаевна дала адрес Н.В. Вырубова, и он тут же сообщил Елизавете Зиновьевне, где живет Мариучча.

Вскрыв письмо от Лизы, Мариучча потеряла сознание, а Елизавета Зиновьевна, придя на телефонную станцию для первого разговора, падала от волнения и говорить почему-то начала по-русски: «Здравствуй, Мария!» Через некоторое время она встречала сестру в Москве, откуда привезла к себе в Сочи. И как это оказалось непросто — рассказать о 42 годах, прошедших в разлуке!

Елизавета Зиновьевна узнала, что ее мать во время войны очень бедствовала, долго болела. Мариучча, выйдя замуж, взяла ее к себе. Умерла Лидия Петровна в 1967 году, на год пережив первого мужа.

Внуки З. Пешкова: Алексей и Александр Марковы

Потом сестры встречались в Москве, Сочи и Италии, где Елизавета Зиновьевна успела побывать пять раз. Она познакомилась и подружилась со всей семьей Мариуччи. Поездки в Италию давались ей нелегко. Трудны были сборы. И как ни прекрасно было под синим небом этой родной, казалось бы, страны, как ни тепло там принимали, ее тянуло домой, в Сочи, ее снова тянуло в Россию.

Здесь она и скончалась в 1989 году от рака почки, которую ей отбили в тюрьме. Болела она долго и мучительно.

Род Зиновия Пешкова не угас. Есть у него взрослые правнуки, а в конце 80-х у его младшего внука — Алексея Ивановича — родилась дочь, которую назвали Лизой — в честь бабушки. Сам Алексей Марков — способный журналист (в основном он работал в газете «Аргументы и факты»), отличный товарищ и кумир женщин (он очень эффектно дарил им цветы!) — умер преждевременно, но Елизавета Зиновьевна, слава Богу, не успела об этом узнать…

Трудно сказать, как сложилась бы судьба дочери Зиновия Пешкова, не окажись она в России в годы жестокого террора. Елизавета Зиновьевна не занимала высоких постов, не оставила мемуаров и научных трудов. Она перенесла физические и нравственные мучения, серость будней и давление советских гестаповцев, оставшись Человеком. Советской власти оказалось не под силу уничтожить потенциал ее высокой европейской культуры, заложенный в ней генетически и отшлифованный под влиянием отца, семьи Амфитеатрова и деда — Максима Горького[7].


[1] Пешков З.А. Письмо А.М. Горькому от 3 июня 1924 г. // ЕВКРЗ. Т. 2. С. 331.

[2] Он же. Письмо ему же от 30 авг. 1924 г. // АГ (неопубликованное).

[3] Он же. Письмо ему же от 26 июля 1930 г. // Там же.

[4] Он же. Письмо ему же от 4 окт. 1930 г. // Там же.

[5]Пешков З. Письмо А.М. Горькому от 13 нояб. 1931 г. // АГ (неопубликованное).

[6] Цветаева А.И. Воспоминания. — М., 1983. Изд.3. С.658.

[7] Благодарю Ирину Александровну Кутину (сочинскую подругу Е.З. Пешковой) за помощь при написании этой главы.

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Михаил Пархомовский: Елизавета Пешковa. Судьба единственной дочери Зиновия Пешкова

  1. Ув Михаил Пархомовский и Евагений Беркович. Где найти оригинал фотографии Е.З.Пешковы? (Е.З. Пешкова-Маркова перед последней встречей с отцом).

Обсуждение закрыто.