Журнал-газета истории, традиции, культуры
Смычка верующих и неверующих состоялась. И прошла в дружеской обстановке. С неоспоримой выгодой для героев моих произведений. В дни праздника Суккот и на их улицу пришел Век Просвещения. Как ни крутись, а познавать Израиль надо.
Победа? Пораженье? Квиты. / Не выискать лазейки в мир иной, / где никогда не встретишься с войной, / где никогда не быть убитым.
Поломка мысли. Сбой в мозгах. / Как будто флешку отключили. / Отринь пустопорожний страх / И в солнечной купайся пыли.
Что гонит нас, паломников веков, / радетелей великого похода, — / к истокам человеческого рода — / туда, где свет земли и небосвода / для каждого непостижимо нов…
Думаете, мне что-то перепало? Ошибаетесь. Деньги расползлись мгновенно по чужим карманом, даже не углядел по каким. Такие фокусники выращены на государственный счёт, иллюзианисты, партией и правительством мобилизованные. А меня тотчас вытолкали взашей.
Под утро увидел царь во сне, что Аман стоит над ним, и меч занесён над его головой. И снимает он с него пурпурные одеяния, и хочет отрубить ему голову. И в это время пришёл Аман, и постучал в дверь. Пробудился царь ото сна…
3 декабря у меня был юбилей — 40 лет в Израиле. Предлагаю маленькую подборку четверостиший и к ним мои картины.
Вообще-то, как это показывает фантастическая реальность жизни, я и мои друзья в Израиле, Франции, Германии, Бельгии, Канаде, Соединенных штатах Америки оказались не в изгнании от русской литературы, а в послании.
Дочку назвали Басей, по имени сестры его матери, убитой гитлеровцами в концлагере. А сейчас ему нужен был сын, чтобы назвать его Давидом, по имени деда, растерзанного заживо немецкими овчарками после неудачного побега к партизанам. Но он уже знал: имя малышу теперь — Моисей, в честь него. Все согласно еврейской традиции.
Писатель N. отрастил длинную бороду и двинулся на Ясную поляну — вступать во Львы Толстые.
Но как оказаться на форуме, если Москва не печатает меня — даже в солдатской форме защитника Родины? И вдруг письмо. Заветное. Из редакции «Смены». И когда? В декабре 1965-го… За полгода до…
И в процессе нашего общения автор престижных советских журналов дал мне понять, что мы с ним одной крови, он такой же Яковлев, как я Ефимов. Однако, русский писатель, говорил он, должен все-таки носить русскую фамилию, иначе русские читатели будут воспринимать его произведения с некоторым недоверием, как чужеродные.
Петр Оранский попал на допрос к давнему приятелю, вместе с ним некогда сражался в Севастополе. Тот посоветовал утопить югославские награды в очке сортира, забыть о своем героическом прошлом, переодеться в лохмотья советского военнопленного и выглядеть соответственно: битым, запуганным, не отягощенным ратными подвигами.
Инвалид Первой мировой попросился и на Вторую, тоже добровольцем. Правда, уже не из Одессы-мамы, а из недр ГУЛАГа. Но медицинская комиссия забодала старого, под пятьдесят, солдата. И он вместо фронта попал в Оренбург, тогда Чкалов, охранником на 245-й авиационный завод…
«Ничего, — попытался его успокоить. — Обойдется». Пабло мотнул головой. «Если умру, передай эти часы и медальон Алисе…» «Стой! Стой!» — затормошил я его, видя, как он закатывает глаза. «Стреляй! Убей его!» — сказал напоследок Пабло, теряя сознание. Я и начал стрелять, раз за разом всаживая свинец в окно на …
Ровно в полночь, словно по сценарной разработке Хичкока, у въезда на базу, метрах в трехстах от меня, раздались истошные крики и клацанье затвора. С металлическим лязгом ворота распахнулись, и на лунную дорожку, скользящую по гудронке, от будки охранника ко мне, выехал армейский «газон».
И рванул я по шоссе, не думая о правилах вождения. На зеленый безостановочный свет. Машина вошла в положение, и гнала, будто она уже амбуланс. Еще бы сирену включить, и жми на педаль до отказа. Но сирены в наличие нет. Ее заменяет дуэт из постанывающей Светы и моего брата Бори, уговаривающего …
Он остановился на близком расстоянии. Метнул мне в лицо кулак, затем второй. Промазал, что естественно для каратиста, использующего кулаки в атаке против боксера. Потом, опять же целя в голову, нанес удар левой ногой, правой. Удары — круговые, при моей реакции неопасные. «Поднырнул» под ногу и — бей!
«Эх вы, интеллигенция! Пьете, как в подъезде. Это ведь коньяк — не водяра! Коньяк уважения требует!» Не дошло. Мужики не могли совладать с коньяком, глотали его, как водку, в один прием. Случись такое в Риге, конфуза не избежать: «Москва, Москва! Даже пить по-человечески не научилась. Большая деревня!»
Мне вспоминается, как в Риге, когда снимали фильм о Штирлеце «Семнадцать мгновений весны», поддатые латыши-статисты, облаченные в эсесовскую форму, «пугнули» в Верманском парке двух сидящих на скамеечке старушек-евреек. «Юден!» — сказал тот, кто повыше. «Пиф-пах! Шиссен!» — нацелил палец тот, кто ниже, с усиками под Гитлера.
Жить придется в общежитии, в отрыве от жены. Значит, в полном соответствии с понятием «сексуальное бытие определяет сознание». И что получится в итоге, когда на курсах учителей занимаются в основном молодые девушки-кибуцницы? У них вообще на подсознательном уровне: нет лекции, значит, наступил час сексуальной свободы.