Метка: Самуил Ортенберг

…я вдруг отчётливо разглядел главное — нить, зародившуюся на тысячелетней глубине и прошедшую через родное еврейское местечко, погромы, революцию; нить, вплетённую в ткань моей жизни, в судьбы близких мне людей; нить, которая теперь уже протянулась вдаль…

Сидя у окна скорого поезда, следующего из Одессы в Винницу, я долго не мог прийти в себя, находясь под впечатлением от эмоционального расставания с благородным человеком и большим поэтом Морисом Винчевским.

Две короткие встречи с Соломоном Михайловичем Михоэлсом оказали заметное влияние на моё формирование. Это были встречи с благородным, добрым и обаятельным человеком, великим сыном еврейского народа.

Я познакомился с Давидом Гофштейном в далёкие двадцатые годы, много раз встречался и беседовал с ним… Его сердечность, чуткость и отзывчивость не имели границ, нежное отношение к людям вызывало удивление, и после каждой встречи с ним ты уходил просветленный высоким человеческим духом…

Я работал статистиком и составлял сводки о количестве погромов в местечках Подолья, собирал данные о погибших, об оставшихся в живых сиротах… По своей сути это был статистический материал о трагической судьбе еврейского народа.

Смутные предчувствия подсказывали мне, что сюда я, наверное, больше не вернусь. Я смотрел, как за далёким горизонтом исчезает местечко Погребище и тихая река Рось. И в душе я расставался с прошлым…

В период взросления у меня по-настоящему начали интересовать сложные социальные, гуманистические, этические проблемы. Я набрасывался на любую книгу, которая могла бы хоть в какой-то мере утолить мою неутолимую жажду к знаниям.

Осень 1914 года принесла нам начало первой мировой войны. Из окружных сёл начали прибывать группами мобилизованные крестьяне. На сборном пункте — плач и одновременно зажигательные танцы провожающих и отправляющихся на войну.

Праздник Пейсах отмечали по установленным правилам и обычаям. Под зорким взглядом матери строго соблюдалась чистота пасхальных блюд и посуды. Отец справлял вечернюю трапезу по традиции, а мне полагалось задать ему четыре вопроса…

От отца я унаследовал жажду знаний, способность к критическому анализу событий, скептический взгляд на мир, желание постичь тайну всех тайн, не дающую моему мозгу покоя и поныне. Может быть, от отца перешло ко мне присущее ему чувство гуманизма, сочувствия к страждущему и одинокому…

Всего же в местечке были четыре синагоги, два раввина — старый и молодой, несколько резников… Большая синагога предназначалась для избранных: знатоков Талмуда, хасидов и просто богатых евреев. Среди них встречались колоритные личности.