Журнал-газета истории, традиции, культуры
Там, где скамейка дремлет у дороги, На небольшой лужайке под окном, Ветерок подслушал диалоги Постаревших листьев о былом. В этом тихом шелесте знакомом Услыхал он флейту соловья, Пенье птиц, прощанье с домом Улетавших в дальние края.
Брусчатка — мы ж Европа! — не асфальт, здесь каждый камень рабскими руками от диких снов освобожден. Базальт опять заснул под властными веками, тревожим траками и сапогами. Мозаика древней стеклянных смальт.
Пианистка, живущая в Куоккала, Поменяла специальность на пикколо, Чтоб рояль перестать На работу таскать: Флейта легче на грамм или окколо.
На дне небес кончается лето. Это навсегда. Встревоженный кем-то призрак мира, видение времени, и — молодость позади.
Чем быть больным, уж лучше быть богатым, И лучше правым быть, чем виноватым, Быть лучше нежным, чем изнеженным, Обрезанным, чем навсегда зарезанным…
По русской культуре Еврейский плач… — С Канатчиковых дач? — О волке в овечьей шкуре?.. Безутешно— безудержный доносится из зарубежья: о любимом супе с котом, о «нашем всём» вмеремешку и о Толстом…
Мы в майские ходили на маёвки – Идя с парада… и на целый день. На пляже, сбросив шмотки и кроссовки, Садились на песочек или в тень.
Всех построили в спешке. И пошёл новый кон: королевская пешка перешла Рубикон. Рвутся кони в атаку, настигают врага: «Удирает, собака! Рокируется, гад!»
Странно звучит это? Дети — войны! Будто, война здесь при чём-то… Ближе присмотришься… Это — они! Бывших героев потомки.
Сразу должен предупредить читателя, что с квантовой механикой я знаком очень поверхностно. Столь же слабо знаком с тайнами написания стихов. Таким образом, вполне естественно для меня было взяться за тему, обозначенную в заголовке этого исследования.
Мне кажется, что мы с тобою в банке Живем — шарообразной и стеклянной. А женщины вокруг бормочут: «Глянь-ка!»
Кто же чертить устал Необозримый круг, Чтобы, пропав, запал Вновь появился вдруг?
Я не поэт и не писатель, И не вращаюсь в этом круге… Я резчик слов, точней — ваятель Скульптур словесных на досуге…
И стала вспоминать Людмила: Что этой ночью с нею было? Сначала боль её пронзила, потом нахлынула, накрыла блаженства сладкая волна, одна, потом ещё одна. И понимает вдруг она, что там, на брачном поле боя, был не один, их было двое! И чья теперь она жена?
То-то гадай, откуда Вьётся седая нить, — А подоплёку чуда Некому объяснить.
Идёт в Одессе спор о дне рождения — От Катиного слова ей считать Иль от аула Кочубея нахождения, Когда о нём случилось где-то прочитать. Все Новый год мы празднуем два раза, И два рожденья города — не грех. Причина будет лишняя для сказа, Для клоунады, всяческих потех…
С Хароном я легко сойдусь в цене, Без шума лишнего отчалю И никого не опечалю, А век спустя семь городов заспорят обо мне…
В который раз, неведомо зачем, Ты душу исцеляешь мне, природа, Чтоб этот край на ломкой грани года Святая не тревожила свобода, — А дальше будет ведомое всем.
Ты думаешь, наверное, о том Единственном и всё же непростом, Что может приютиться, обогреться, Проникнуть в мысли, в речь твою войти, Впитаться в кровь, намеренно почти Довлеть — и никуда уже не деться.
Мне приснился лодочник Харон, Он махал приветливо веслом, А над ним кружились сто ворон, Предвещая, что пора на слом…
К югу и за холмы, За перепады кряжей. С умным лицом зимы, С тысячью персонажей, Стоптанных башмаков, Сорванных капюшонов, Сталкиваясь, толков, Ветер летит со склонов.
