Идем молча, любуемся зимним лесом — очень умиротворяют его картины. Все городские заботы: работа, семья, быт — все уходит на задний план, и хотя знаешь — стоит сесть на поезд в Москву, и все всплывет с новой силой…

Записки охотников

(похождения двух москвичей в костромской глубинке)

Иосиф Рабинович

Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас,
Когда он не вернулся из боя.
Владимир Высоцкий

ПУЩЕ НЕВОЛИ

Как-то в середине января, когда миновала череда околоновогодних пьянок, сидели мы с другом Ильей и чего-то писали, явно к наукам, которыми мы занимались в аспирантуре, отношения не имеющее. Писание научно-популярных статей и сценариев давало дополнительный приварок к семейным бюджетам — заниматься частными уроками. как многие наши приятели. казалось нам скучным.

В тот день мы просидели у Ильи безвылазно до самого вечера, но сделали всю работу, и он пошел проводить меня до автобуса. Погода была сказочная — легкий морозец и деревья в инее, голубоватый свет уличных фонарей создавал ощущение нереальности происходящего. А мы, двое молодых здоровых мужиков, проторчали весь день в душной комнате. Илья неожиданно сказал — у него вообще мыслительный аппарат вообще никогда не отключался:

— А что, старый, надо бы двинуть в лес куда-нибудь капитально!

— Да не туристы мы с тобой. Что мы в лесу капитально делать будем?

— Охотиться, например.

— А ты когда-нибудь охотился?

— Нет, но это должно быть интересно, и, кстати, под водой мы оба охотились…

— У тебя есть ружье, членский билет Союза охотников?

— Ни в коем разе, но надо что-нибудь придумать.

Эту фразу я от него слышал не раз по самым разным, серьезным и не очень, поводам. Идеи, внезапно возникавшие в его голове, иногда казались просто идиотскими. Но теперь, когда прошло столько лет и Ильи давно уже нет на свете, я с теплом и радостью вспоминаю своего необычного друга — сколько самого веселого и хорошего, что было в моей жизни, связано с ним, с его необычными идеями.

— Да, надо подумать, поищи каких-то полезных знакомых.

— Из охотников я знаю только Тургенева и своего тестя. Оба в нашем случае бесполезны.

Тут подошел автобус и увез меня к семье.

Я знал, что отвертеться не удастся, и Илья будет долбить меня, как капля — не силой, но частым падением. Впрочем, это и не понадобилось — вопрос решился кардинально и изящно. У жены нашего приятеля, узнавшей о нашем прожекте, оказался коллега по кафедре — заядлый охотник. Но этого мало — его породистая лайка зимовала в маленьком городишке на границе Кировской и Костромской области у местного браконьера. Зимовала не задарма — браконьер собирался получить от нее приплод (у него был породистый кобель), а хорошие лайки в этом городишке, где каждый второй — охотник, были в дефиците. Так вот, этот ассистент с кафедры хотел чего-то передать браконьеру, но самому выбраться было сложно — занятия.

— У Мишки-браконьера вам останавливаться не резон, но ружьишком он вас ссудит. Я бы вам дал свое, но в поезде могут придраться — документов=то у вас нет. А остановиться вам надо у егеря — Саши Толокнова, он живет на хуторе в самом лесу. И песик у него плохонький. Достанете ему тут, в Москве, породистого щенка лайки — считайте, двухнедельный пансион вам у Сашки обеспечен. И второе ружье он вам тоже даст, думаю.

Итак, предстояло достать щенка и экипироваться. С последним разобрались — две пары разнокалиберных унтов для пешего хождения мы раздобыли — одни дал тот же ассистент, вторые, шикарные, белой цигейкой внутрь, — отец нашего приятеля, он был военный летчик, а унты были трофейные, форменные авиадивизии СС «Герман Геринг». Взяли с собой лыжи пошире, на случай глубокого снега. Лыжи были с ботинками, и ассистент об этом знал, но он бывал в Мансурово только летом, а мы ехали в зиму.

С собакой было сложнее. Никаких интернетов и рекламных газет не было, надеяться на появление нужного объявления в окнах Мосгорсправки не приходилось. Но тут помог ассистент — узнал в клубе адрес и телефон. Щенки продавались в Бескудниково, и мы поехали туда. Нас предупредили, что хозяин хочет продать щенков только настоящим охотникам. Предстояло либо объяснить, что для подарка, либо прикинуться настоящими. Выбран был, естественно, второй вариант.

Приехали мы с опозданием — в наличии была пара щеночков, но один уже был оплачен, а вторая сучка тоже выбрана, и покупатель поехал за деньгами. Он уже должен был вернуться, и хозяин пообещал, что отдаст щенка нам, ежели того не будет в 17.00. А в нашем охотничьем опыте хозяин не усомнился — Илья, конечно же, прочел о лайках все, что можно, а я уверенно поддакивал. Деньги, сорок рублей, я предварительно выложил на стол рядом с родословной Белочки — так звали собачку. Ровно в пять вечера я сказал:

— Ну что, хозяин? Берем и идем?

— А, бери, нехрена опаздывать, и так я ему, по ходу, дал полчаса.

Илья немедленно подставил заготовленную сумку, я взял родословную, и мы выкатились на лестницу. Где-то ближе к выходу, а это была пятиэтажка без лифта, нам повстречался мужик, спешащий наверх, но через минуту мы уже были на автобусной остановке.

— Сделали конкурента, — улыбнулся Илья.

Впоследствии это подтвердилось.

В поезде собачка ехала зайцем, ничего мы не оформляли, но плитка «Золотого ярлыка», комплименты проводнице и наличие непромокаемой сумки сделали свое дело, а соседи, милые, простые пожилые люди, которым мы уступили нижнее место, не возражали.

В Мансурово прибыли в полдень. Привокзальный ресторан был открыт, и мы решили подкрепиться. Война — войной, а обед или завтрак — само собой. В этом городке охотников наша Белочка не удивила официанта. Более того, он согласился плеснуть молочной лапши в нашу миску, и псинка с удовольствием лопала под столом, пока мы делали то же самое с жареными грибами и котлетами под рюмочку перцовки,

ЧТО УВИДИШЬ, ТО И СТРЕЛИ!

Мишу-браконьера мы нашли легко. Встретил он нас приветливо — принял дары ассистента и нашу хорошую бутылочку. Но сразу огорошил нас:

— К Сашке вам нельзя — у него баба опосля операции, где тут с вами возиться? Но не горюйте, не пропадете, нынче у меня перекантуетесь, а завтра автобусом и пехом в Смородиново пойдете к одним старикам — они примут. Ружжо вам дам. Патроны то взяли? Ну и слава богу. А лыжи свои у меня оставьте — дам вам наши местные, в ваших провалитесь по самы уши.

За ужином разговор зашел про охоту. Мы поняли, что старики нам тут не подмога, и решили проконсультироваться у спеца, благо время было. Не могу вспомнить без улыбки, как Илья задал вопрос хозяину:

— Скажите, Михаил, а что сейчас можно стрелять в лесу?

И этот румяный блондин почти двухметрового роста удивленно посмотрел на интеллигента и изрек очевидную для себя истину:

— А что увидишь, то и стрели!

И со свойственным деревенским хитрованам жаром начал объяснять свою позицию:

— Вот все тут говорят — природа, природа, а тех же тетерей взять! Нам всем районом в жисть столько не настрелить, сколько их о позапрошлом годе от суфосфата сдохло. Тетеря-то глупая, гранулами зоб заместо камушков набьет, а химия проклятая, хоть и не враз, а изведет птицу. А ты говоришь — природа!

Переночевав у Мишки, утром поднялись рано. Мишке надо было на работу — служил он на пожарном катере и зимой ремонтировался, а нам надо было в Смородиново.

Ох уж эти мне провинциальные автобусы середины двадцатого века! Обшарпанные, все, что можно, сломано, сиденья порезаны и пикантные рисунки с комментариями, как в привокзальном туалете. Но зато можно ехать с неупакованным ружьем, одолженным Мишкой. Кстати, он дал еще три патрона с картечью, на всякий случай — это если «стрелить» в лося.

До Смородинова доехали быстро и легко нашли хату стариков. Мишка был прав — мы сослались на него и были поставлены на довольствие. Дом был просторный, из могучих бревен, полы и потолки набраны из широких досок, потемневших от времени — цвет был какой-то чайно-медовый, уютный, излучавший тепло. Огромная русская печь царила в избе, полы были покрыты чистыми половиками, чувствовалось, что хозяйка, несмотря на возраст, поддерживает дом в полном порядке — все блестело, а ведь гостей никто не ждал, это был порядок не по поводу, а по убеждению. Нас тут же, как распаковались, позвали к столу — обед был сытен и вкусен, хотя и прост. После обеда вышли на улицу покурить и обдумать наше положение.

— Ну что ж, — начал Илья, — хоть и не по плану, но вполне прилично, старики милы, хотя и не советчики по охотницким делам, да не в том же суть — мы ж не за добычей приехали. Походим по лесу, поснимаем и поснимаемся, пейзажики тут отменные, а если кого увидим, то и стрелить можно. Ты как считаешь?

— Вполне, прямо санаторий «Лесная сказка».

— Осталась только проблема собаки — старикам щенок не нужен.

— А давай завтра сбегаем к Сашке, это же не так далеко, и предложим ему щенка, а не захочет купить, так подарим, деньги-то со стариками расплатиться есть, а трат тут никаких не предвидится — курева у меня полный запас.

Разговаривая, мы шли вдоль деревни, утопавшей в снегу. Год выдался снежный, об этом и Мишка говорил. Шапки снега везде — на крышах изб и сараев, на стогах сена за деревней, на лапах елей подступившего вплотную к деревне леса.

— Красотища-то какая, — умилился я, — вот-вот Дед Мороз из леса появится, хотя Новый год давно уж миновал.

— Насчет деда не знаю, а вот Снегурка уже идет, — Илья показал на девицу в белом полушубке и цветастом платке, вышедшую нам навстречу из ворот одной из изб и направлявшуюся к шоссе, к автобусу, наверное.

Она поравнялась с нами. Помидорный румянец во всю щеку, курносый нос и серые глаза, как пуговицы, — все это было настолько естественно, и натурально, и непривычно городскому глазу. И тут она по деревенскому обычаю поздоровалась с незнакомцами.

— Здравствуй, красавица, куда путь держишь? — не удержался я.

— В город, в клуб, — она немножко смутилась, не ожидала, видать, вопроса.

— На танцы, поди. Возьми нас с собой, или давай тут танцы устроим!

Девчонка смутилась, хихикнула и побежала на остановку.

— Однако в щеках она плечиста, — отметил Илья.

— И в корме тоже, сиденье-то развито.

— Старый развратник, и это тут, в сосредоточении естественности и чистоты!

— Ну, про щечки не я начал, несравненный ты мой ревнитель нравственности и целомудрия. А что тут вечером делать будем? Никаких культурных развлечений, придется «Спидолу» слушать — новости от Би-Би-Си.

А с Би-Би-Си все оказалось чудесно — глушилки здесь почти не доставали, и «вражьи голоса» работали на всю катушку. Вот интересная штука — хотели горожане уехать в глубинку в первозданность, а ведь как за соломинку пытаются ухватиться за возможность поддержать связь с городской жизнью. И это почти середина двадцатого века, не то что мобильников, а просто электричества нет в Смородинове. Дефицит и шик совковых времен — транзистор «Спидола» работает от батареек, два десятка захватили.

Удивительное это дело — в лесной деревушке сидеть вечером за самоваром, старики поставили и спать ушли, и слушать радио из Мюнхена или Вашингтона. А за окошком завывает ветер, к вечеру запуржило. Все замечательно, кроме одного, — друг мой за день наглотался морозного воздуха и затемпературил. Отсюда и чай с малиновым вареньем, выставленным сердобольной бабой Клавой.

— Значит, так, — говорю я, — сейчас принимаешь антибиотик и завтра тоже — к Сашке я пойду один, дело нехитрое. А ты лечись.

— Да брось, ты к утру все пройдет, да и на этого Сашку и дом его в самой гуще леса взглянуть хочется.

— Перехочется, да и потом можно заглянуть, коли там интересное что-то обнаружу.

— Ладно, уступаю твоей грубой силе, — грустно усмехается Илья.

Ох, Илюха, Илюха… Так и стоят передо мной твои грустные глаза за очками. В свитере, с горлом, укутанным шарфом, посреди большой горницы. Даже фото твое с того вечера у меня есть — висит над письменным столом. Но мне не нужно смотреть на фото — образ грустного друга, умницы и ерника, навсегда в моей памяти. Да, мы были почти антиподами и постоянно спорили и даже ругались, но никто не мог меня понять так, как он. Мне кажется, и я его понимал очень хорошо, да не спросишь уже — за спиной коротенькие двадцать лет дружбы и уже больше тридцати без него. За эти тридцать столько раз нужен был его умный совет, мысленно я всегда обращался к нему, и, как ни странно, это помогало.

Встали мы рано, но баба Клава уже колдовала у печи. Пойду я на лыжах, а контейнер для Белочки еще вчера предложил дед Сергей. Это пестерь — прелестная конструкция, нечто вроде ранца из бересты с лыковыми лямками. Я примерил — удобно и легко. Пакует нашу собаченцию Илья, к такой сложной работе он меня никогда не допускал. Внизу был подложен полиэтилен и газеты, а сама животина упакована в теплое тряпье, данное бабой Клавой. Мне даются последние инструкции, как следить за ношей:

— Каждый раз, как сядешь покурить, а это часто будет, знаю я тебя, проверяй Белку. И ты не забыл? Не купит — дари!

Выслушав навигационные советы деда Сергея, я двинулся в путь. Снегу намело порядочно, но ночная пурга утихла, и стоял прекрасный морозный день, заканчивался февраль. Лыжник из меня никакой, но для этих широких, подбитым камусом досок сойдет. Мишка на них по лесу бегает! Но это для нас с Ильей — из области фантастики. Постепенно приноравливаюсь, нет, не бегу, конечно, но перемещаюсь сносно. Мишка был прав — на наших городских проваливался бы глубоко, дорогу, как и предупреждал дед, замело, и никаких санных следов не видно. Сколько прошел — не чувствую, не понимаю — новый для меня способ передвижения. А вот и развилка, о которой дед говорил, беру правей, в малую просеку. Сел покурить, в очередной раз проверил Белку — спит, сытая — пузико как барабан, да и укачивает ее по дороге, как всех малышей. Всякие мысли полезли в голову, — сидя вот так посреди лесов, трудно представить, что где-то есть метро, телевизоры, ванна с горячей водой, газовые плиты. Нынче суббота, половина моя уже встала, покормила сынулю, привела себя в порядок, наверное, мои сейчас в парк на прогулку соберутся — перед отъездом я санки новые достал, какие-то чешские, модные…

А лес все тянулся и тянулся, снег был девственно чист, и когда я неожиданно увидел свежие следы, то пожалел, что не взял с собой ружья. О, как я был наивен! Хорошо, что пресек в корне желание тут же отправиться по следу, представил себе, что сказал бы Илья сейчас.

Пейзаж понемногу сменился — елки стали выше и пышнее, и тут показалась прогалина, лес как-то сразу расступился, слева в низинке была видна замерзшая речка, по бережку ее жались пара сарайчиков, а правее и выше три домика — дым из двух подымался столбом и долго не таял в сверкающей синеве неба. По описаниям деда, да и Мишка говорил, это и есть хутор Красный. Мне приглянулся крайний, самый большой дом, и я поспешил к нему. За изгородью затявкал пес, я постучал какой-то деревяшкой по воротам — никакого ответа. Неужто дома никого? Суббота вроде, да и печь топится. Снова стукнулся и закричал:

— Дома есть кто?

Тут на крыльцо вышел мужик в овчинной жилетке и валенках:

— Что стучишь, что случилось?

— Да ничего, собственно, вы Саша Толокнов?

— Ну, я…

— А я к вам от Юры Семкина из Москвы.

— Ну, заходи, что стоишь?

И вот я в избе, разделся, разулся до носков, хозяин приглашает присесть. Оглядываюсь — изба побольше смородиновской, а на кухне краем глаза вижу хлопочущую русоволосую хозяйку, шустрая такая, на больную непохожа.

Так оно и оказалось. Сашка сказал:

— Мишка пустобрех, наговорил с три короба. Да, оперировали Вальку, но когда то было, до Нового года. Живите, все путем. А щенок-то где?

И тут я, как фокусник, достал из пестеря Белочку. Сашка сразу заулыбался, взял ее на руки, потрепал и даже довольно хмыкнул, когда она его за палец тяпнула.

— Бойкая, молодчинка! Ну что? На лося пойдем? — и крикнул в кухню:

— Валя, глянь что гость, Юркин друг, привез! Собери-ка на стол!

Я стал отказываться, воротиться надо сегодня же, но Сашка сказал, что голодного не отпустит меня, а могу и завтра отправиться за другом, чтоб вещи перенести. Пришлось садиться за стол. Вышла Валя, маленькая коренастая женщина с красивыми серыми глазами, и подала на стол всякую лесную всячину. Сашка разлил самогонку из красивой коньячной бутылки, видать, от гостей осталось, и, чокнувшись со мной, опрокинул добрые полстакана в рот. Повторили, закусили и принялись за вкуснющий суп с птицей. Под суп добавили, и я начал побаиваться за обратную дорогу. Поэтому, отодвинув тарелку, а хозяева-то патриархально ели из одной миски, я поблагодарил и стал собираться.

— Завтра ждем, — с крыльца добавил проводивший меня Сашка.

Обратный путь мне показался короче, — может, самогон тому виной, впрочем, на морозце он скоро выветрился. В пестере вместо Белочки болтался сверток с рыбой — Сашка дал подарить старикам, чтоб не обижались на нас за переезд. В Смородиново я пришел, когда темнеть стало. Илюшка обрадовался несказанно моему приходу — он целый день промаялся в ожидании и скрашивал свой досуг решением одной математической задачи — он заканчивал кандидатскую. Ему уже было получше — правильно я его дома оставил. Я рассказал Илюшке о результатах, чем обрадовал. Теперь предстояло поговорить со стариками. По установившейся традиции, такими делами приходилось заниматься мне. Я передал посылку от Сашки, расплатился не жалея денег — договаривались на три недели, прожили три дня, а отдал я половину обещанной за весь срок суммы.

Мы поужинали и завалились спать — меня сморило в минуту.

МАЛЬЧИКИ И ВОЛКИ

Мы вышли сильно после полудня — я проспал, а Илье только позволь, он и сутки проспит. Солнце уже клонилось к закату. В санки, данные стариками, впрягся я, Илья шел следом и все время порывался взять их. Не впервые был я в зимнем лесу, но сегодняшняя картина поражала нетронутостью, первозданностью какой-то. Сперва мы шли бойко, лыжи скользили исправно, я уже начал привыкать к этим снегоходам, Илюха тоже потихоньку приспосабливался. Поначалу шли сосняком, розовые в лучах низкого солнца сосны колоннами уходили в синее небо, снег поскрипывал под лыжами, неприлично нарушая благоговейную тишину. Против обыкновения, шли мы молча, и лес открывался нам. Далекие тихие звуки показывали: лес жил. Среди стройных сосен и приземистых елок с мохнатыми лапами на полянах, залитых абрикосовым соком заходящего солнца, что-то таинственно потрескивало, постукивало, поскрипывало. Наверное, Михаилу эти голоса леса о многом бы сказали, мы же слушали эту тихую зимнюю оперу как горожане, наслаждаясь морозным воздухом и сказочными декорациями. Поэтому диссонансом прозвучало хлопанье крыльев и снежок, брызнувший с сосны надо мной. Я поднял голову — высоко на одной из нижних веток у самого ствола усаживалась птичка средних размеров, явно не ворона.

— Стреляй, дичь, — как-то сдавленно прохрипел Илья сзади…

Удивительное дело человеческая психика и установки! Илья — человек в высшей степени интеллигентный, книжный и добрейший — мухи не обидит. Но сейчас он вышел на охоту и жаждет гибели этой птахи. А ведь он не голоден, поели перед отходом плотно, да и с собой бабка дала четыре здоровенных пирожка с черникой. И дети, вернее, его единственный Олежка, есть у него сейчас не просит. Но человек вышел на охоту — срабатывает инстинкт мужчины, добытчика, почти на уровне «что увидишь, то и стрели», а все университеты, ученые степени, воспитание остаются где-то позади.

Вот и я — поднял ружье, выцелил птицу, и…

Эхо покатилось по заснеженным полянам и перелескам, и бедный рябчик, а это был именно он, рухнул, как неодушевленный предмет. Я не стал выпутываться из саней, и стрелял-то в сбруе, так как Илья с криком индейца бросился за добычей.

— Рябчик, рябчик! — запрыгал он, как безумный. — С почином вас Игорь Борисыч, вы у нас прямо Зверобой какой-то, вернее Птицебой! А белочку в глаз? — заерничал Илья.

Все эти подначки не мешали ему, однако, оставаться педантом — птичка была аккуратно завернута в припасенную газетку и положена в клапан рюкзака.

И мы двинулись дальше. Смеркалось. Абрикосовые сугробы приобретали какой-то сиреневый оттенок, потом стали цвета сливы, и над костромской тайгой взошел мандарин луны. Фонарик у нас был один, но пока в нем нужды не было — луна хорошо освещала притихшие леса и полянки. И все же зимовье, на которое мы наткнулись неожиданно, возникло, как из-под земли. Мне стало не по себе — первый раз я шел к Сашке и возвращался назад при свете и ну никак не мог не заметить эту домушку.

— Старик, этой избенки не было вчера, — упавшим голосом бросил я, — вроде плутанули мы…

— Ну, мы — это излишнее обобщение, ехидно заметил Илья и предложил обследовать помещение.

Внутри было довольно мрачно: темные, прокопченные стены, но единственное малюсенькое окошко было с двойной рамой, и дверь из толстых досок, обитая остатками шинели, плотно закрывалась. Снега внутри не было.

Почти посередке, близко к дощатому топчану, громоздилась внушительная железная печка-буржуйка. Илья осмотрел все при свете фонарика и начал:

— Ну что, гражданин Сусанин, какие будут предложения? Собственно говоря, мне видится два варианта: первый — растопить печку, сожрать пироги и подождать до света, второй — то же самое, только не ждать, а идти, благо луна светит вовсю, и санная колея есть — она, конечно, ведет к людям.

— К людям-то да, но к каким? Нам же Сашка нужен.

— В самом худшем случае люди объяснят, как его найти, егерь — фигура известная.

Печку мы растопили быстро — она была полна дров и березовой коры для разжижки. Скоро запылали дрова, зимовье наполнилось теплом, и на печке разогрелись пироги с черникой, запивали их мы водой из растопленного в местной кружке снега.

После еды идти не хотелось, но тут я настоял, а Илья не отказался. Хотя поспать любил всегда и помногу. Отдохнувшие, мы пошли довольно бойко, но погода стала меняться, тучки заволокли луну, и пришлось подсвечивать фонариком, чтоб не потерять санную колею. А потом и фонарик сдал — эх, позабыли мы, что батарейки быстро садятся на холоде. Шли наощупь, но лес кругом стоял стеной, и вроде колее некуда деться было. Так и топали мы среди черных стен елок. Тишина стояла полная, только снег слегка поскрипывал под лыжами, такой мертвой тишины в городе не бывает никогда. И вдруг слева и впереди нас разнеслось по лесу низкое, жуткое «ууууууууу!». Смолкло и тут же повторилось.

— Ну вот, только этого нам и не хватало, — сказал Илья.

Некоторое время мы шли молча, и тут вой раздался уже сзади.

— Обкладывают, — прокомментировал мой друг.

— Заткнись, — и я прибавил парочку непарламентских выражений.

— Надо как-то вооружиться. Где у тебя патроны с картечью, что Мишка дал для лосей?

— Тут, вроде в кармане были.

Мы остановились, отвязали ружье, привязанное к санкам, и я зарядил его. В первый раз я пожалел, что это одностволка. А Илья, как всегда ,изложил план: я не помню случая, когда бы у моего друга не было плана.

— Так, ты видишь лучше и стреляешь лучше — как-никак разряд у тебя был. Чтобы развязать тебе руки, сани потащу я. А на предмет защиты возьму финку, вдруг поможет. Я пойду впереди, а ты смотри внимательно. Если волк на меня бросится, стреляй аккуратно не попади в меня, уж постарайся. А санки я дотащу, хрен с ней, с моей простудой, сейчас важнее иная угроза для организмов.

Только мы двинулись, как вой повторился, но уже слева.

— Следят, гады, — не удержался Илюха от комментариев, и мы пошли в темноту. Так в молчании прошло, наверное, больше получаса. Двое среди ночи в лесу — один запряженный в санки, другой с ружьем наизготовку. Вслушивались в темноту: где завоют в очередной раз? И тут мне послышался отдаленный собачий лай, а может, почудилось от напряжения.

— Илюха, ты слышишь лай? Вроде впереди?

— Нет, ни лая, ни воя, — это звуковой мираж.

— Давай привстанем на минутку — охота курнуть.

— Кури уж, наркоман хренов.

Остановились, присели на рюкзаки, притороченные к саням. Я затянулся крепким дымом, курил тогда кубинский «горлодер». Я опять, теперь уже совершенно явственно, услышал собачий лай. Илья снова не поверил, и мы двинулись. Не знаю, сколько прошло времени. Мы уже притомились и шли медленней. Но, как и до того сегодня, лес расступился неожиданно, и мы увидели три домика. Из трубы одного струился дымок, а в другом даже мерцал огонек в окошке. И тут же забрехала собака. Я забрал санки у Ильи, порекомендовав ему в Москве показаться ларингологу, разрядил ружье, и мы поспешили к домам. Ворота Сашкиного дома были заперты, но мы зашли в калитку и постучались на крыльце. А уже через десять минут пили самогон (я и Сашка) и закусывали лосиным студнем и грибами. Спать нам в первый день предложили на печи, и заснули мы как убитые. Да, забыл сказать: когда мы поделились с хозяином своими волчьими приключениями, егерь расхохотался:

— Ребята, какие волки, их тут и не осталось, совсем. Это филин ухал, как я понимаю, а вы уж и в штаны наложили!

Но мы на него не обиделись, ведь он правду сказал, что было, то было, струсили маленько городские.

В ЛЕС ЗА ДОБЫЧЕЙ

День начался с завтрака, правда, предварительно вышел я на улицу и обтерся снегом. Илья эту процедуру пропустил по причине недавней простуды. Завтрак поразил обилием — нет, это не было реверансом перед гостями, но первое, второе и третье присутствовали. Хозяева ели из одной миски, а нам как гостям выдали отдельную посудину на двоих, что мы приняли с пониманием. После завтрака Сашка собирался в лес на подсчет каких-то следов, но сначала провел инструктаж:

— С собой не беру, мне спешить надо, побегу быстро, а вы в ближний ельник идите вверх по речке, гляньте, может, что и увидите. Второе ружье возьмите, вот эту двустволку, а бушлаты ваши никуда не годятся — упреете вы в них.

Бушлатами он назвал городские драповые полупальто с меховым воротником.

— Возьмите себе вот эту пару фуфаек (телогреек) — в самый раз для ваших скоростей будет.

Чувствительный Илюха после примерки высказал предположение, что на них спали кошка и собака, и, так как мне, по его мнению, досталась собачья, он просит, если я не возражаю, поменяться — аромат кошки нравился ему значительно меньше собачьего. В общем, выглядели мы, встав на тропу зверобоев, очень экзотично, особенно Илья в эсэсовских начищенных унтах и фуфайке из-под собаки. Ходить на лыжах по лесу по целине оказалось куда сложнее, чем по заснеженным дорогам, даже в наших «дровах» мы проваливались по колено. Прав был Сашка, мы упрели довольно быстро, я уселся на поваленную елку покурить, а Илья стал щелкать своим «Зенитом» — фотосъемкой в нашей паре заведовал он.

Двинулись дальше, упорно разгребая снег — два городских придурка с ружьями наперевес. Пару раз нам встречались следы зверушек — Илья сказал, что это лиса, а мне показалось, что наследил Сашкин пес, Дружок, который частенько бегал по лесу. Естественно, мы поспорили, — как всегда, каждый остался при своем.

Небольшая поляна среди густого ельника ничем не выделялась среди остальных, и вдруг сбоку, с дерева, метнулась что-то темное и быстрое. Не успел я подумать, как Илья вскинул ружье, и грянул выстрел, до неприличия громкий в этой морозной тиши. Птица, а это была именно птица, камнем рухнула в снег, и друг мой с криком бросился за добычей. Надо было видеть его лицо, когда он поднял убитую птичку — нет, мы с ним оба, конечно, не орнитологи, но большого черного дятла желну узнали сразу, они и в Москве в парках встречаются. Я не стал подшучивать над другом — понимал, как не дает ему покоя мой вчерашний рябчик. А то, что это рябчик, подтвердил нам Сашка и даже посоветовал, как сберечь его до Москвы.

Дятла оставили лежать в снегу.

— Хоть лисичку подкормим, — резюмировал Илья.

Пошли дальше — тишина и покой, лес как вымер, даже следы перестали попадаться. Прошли осинник, в нем было светло и солнечно — хорошо бы летом сюда, подосиновиков, наверное, хоть косой коси.

— Ты знаешь, старый, а ведь мы все время болтаем, а зверье — оно слышит, и птица тоже.

— А дятел?

— Ну, он же знал, что несъедобен, и не знал, что мы такие идиоты.

— Мы? Не обобщай!

— Ладно тебе — идем молча.

Идем молча, любуемся зимним лесом — очень умиротворяют его картины. Все городские заботы: работа, семья, быт — все уходит на задний план, и хотя знаешь — стоит сесть на поезд в Москву, и все всплывет с новой силой, но все равно какое счастье быть отделенным от всей этой суеты сотнями или даже тысячами километров засыпанной снегом родины! Состояние сродни сомнамбулическому — вроде вслушиваешься и всматриваешься, а сам где-то в облаках.

По пути ельник сменяется березняком, потом осинником, и снова суровые елки, сгибая ветки, нагруженные охапками снега, обступают нас.

Первым прервал молчание Илья. Что-то привлекло его внимание на снегу и он, отойдя чуть в сторону, рассматривал это нечто. Убедившись, что ничего интересного нет, он неожиданно, как всегда, глубокомысленно изрек:

— А знаешь Игорь, я думаю, что при такой рыхлости снега уже неважно, какие лыжи, и вообще неважно, на лыжах или просто пешком, — сказал он, сошел с лыж и… провалился по грудь. Я поспешил на помощь, не преминув заметить, что в виде бюста он смотрится прекрасно, но Илюха остановил мой порыв:

— Не надо, не надо — я попробую выбраться сам, вдруг придется кому-то из нас в одиночку попасть в такую ситуацию.

Предположение было более чем фантастическое, но я не стал ему мешать и, закурив, спокойно наблюдал, как Илюха прокапывал трехметровую канаву в снегу к ближайшему дереву, не забывая при этом подтаскивать лыжи за собой. Эксперимент завершился успехом — с помощью дерева и лыж Илья выбрался и, отряхнувшись уже стоя на лыжах, изрек:

— Думаю, что тут аномально мягкий и глубокий снег.

Не оправдывать своего просчета он просто не умел, а умная его башка всегда находила правдоподобные аргументы.

— Кто знает, — не стал спорить я. — А тебе не кажется, что мы уже достаточно наохотились сегодня? Скоро пять часов как мы в лесу.

— С пустыми руками?

— Да. Думаю, это у нас частенько будет, ведь не за мясом приехали.

— И то правда, организм уже пищи требует.

Свернув вправо, мы хотели пройти к дороге, по которой Сашка ездил в город, но по ходу наткнулись на свежий лыжный след, идущий по полю. Не надо быть следопытом, чтобы понять, что это не наш след: видно было, что человек именно бежал, а не тащился, как мы, в сторону хутора. И мы поспешили по этому следу. Срезав порядочный угол, мы вышли на дорогу и вскоре уже околачивали веником унты.

Сашка уже, конечно, был дома и успокоил нас — снега нынче так много, зверье забилось в глушь и бедствует, даже ему трудно ходить, даже лоси стоят в глубине леса. Про дятла мы ему, естественно, не сказали.

Сели обедать. Обед был великолепен и отличался от завтрака только наличием дополнительного блюда — молочной пшенной каши, томленной в горшке в русской печи. С Ильей чуть приступ не случился — каша привела его в восторг. Валя налила нам в миску борща и спросила:

— Вам как городским, наверное, майонезом сдобрить, а не сметаной?

— Нет, зачем майонез тратить, лучше кусочек сметанки, — попросил Илья.

Про кусочек он не оговорился — сметана была настолько густой, что спокойно резалась ножом. Но окончательно сразила Валя моего друга, когда поставила в конце трапезы на стол миску моченой брусники, спрашивая, будем ли мы есть эту ягоду. На этот вопрос Илюха ответить не смог — он уже успел набить рот лесным лакомством.

После обеда Сашка, который был свободен, показал нам свое хозяйство.

Соседний дом тоже принадлежал нашим хозяевам — в нем не жили, но использовали как коровник — две буренки мирно жевали сено. Вторую половину занимал Мальчик — казенный жеребец, положенный Сашке по службе. Это был мирный и очень мудрый конек. Сашка ездил на нем в город на санях, и, когда там напивался, а это случалось, ему достаточно было рухнуть в сани и сказать: «Мальчик, домой!». Лошадка прекрасно знала дорогу и через некоторое время стучала копытом в ворота. Валя выходила, вынимала супруга из саней и волокла в дом.

Кроме этого скотного дома, где в подполе хранилась картошка и прочие овощи, в основной избе в подполе стояли бочки с лосиным студнем, бочка с соленой рыбой и всякая там квашеная капуста, соленые огурцы и грибы. А на чердаке хранились добытые Сашкой глухари и тетерева, потрошенные и набитые можжевеловой ягодой для консервации. Все это натуральное хозяйство поразило — выходило, что Сашка оберегает лесную фауну за свой счет — зарплаты егеря едва хватало на одежду Вале и детям, которые из-за учебы в школе жили в Мансурово на квартире. За постой родители расплачивались продуктами, никаких школьных автобусов в глухом лесном краю и в помине не было.

Перед ужином вышли мы с Ильей подышать свежим воздухом, хотя в избе и не было душно, несмотря на то, что все окна зимой были наглухо закрыты, и дверь полагалось закрывать за собой быстро, чтоб тепло не уходило. Нет, дров-то у Сашки с Валей хватало, но зачем лишний раз занимать себя топкой, когда и других дел хватает и с лихвой?

— Знаешь, старый, — начал Илья, — мне как-то неловко глядеть на этих трудяг, чувствуешь себя просто паразитом рядом с ними.

— Точно, и у меня те же ощущения. А может, это старое российское интеллигентское чувство вины перед простым народом?

— Может быть, но мы как-то весело работаем и даже кайф от работы ловим, хотя вроде и мы полезное дело делаем — дело, которое все Сашки за нас не сделают. Зря, что ли, мы с тобой десять лет науки грызли?

— Видишь ли, это с какой стороны посмотреть…

Я знал, что за этой фразой последует долгий спор, а спорить не хотелось, поэтому я предложил пойти поужинать, чтоб нас не ждали трудящиеся люди.

Поужинав, мы забрались на печь и стали слушать «Спидолу». У Сашки был приемник — он питался от хитроумной полупроводниковой баранки, надетой на керосиновую лампу, штучку эту изобрели ленинградские физики — ученики академика Иоффе. Я обратил внимания Ильи на хитрый прибор, мол, и наши коллеги нужны, иначе Сашка остался бы без приемника в своем лесу. Но Илья был настроен сегодня мирно, видно, дятла не мог забыть, поэтому мы стали слушать джаз по «Голосу Америки». Передавали запись концерта Дюка Эллингтона. Фортепьянная композиция в исполнении автора прекрасно звучала на русской печи в избе посреди Костромских лесов. Наконец, увидев, что хозяева собираются спать, мы выключили музыку и вырубились мгновенно — здорово набегались днем неприспособленные москвичи.

Окончание здесь