И выходит, что именно история сейчас занимает место продажной девки. То место, на котором раньше находилась генетика, кстати, только в СССР. И ничего в этом хорошего нет. Вовсе не обязательно, чтобы какая-то наука непременно была девкой. 

С годами тянет учить

(Что ж это такое — история? Наука она, или нет?)

Меир-Яков Гуревич

Войти в историю и вляпаться в неё — совсем не одно и то же.
Кажется, комментатор ВВС
А. М. Гольдберг

Если это и враньё, то всё равно красивая историйка[i]
Еврейская поговорка

Мои, сейчас уже считанные по понятным причинам, приятели думают, что я всегда был брюзгой, норовил никого не слушать, лишь перебивая и исправляя других. И что меня хлебом не корми — дай всё время самому как-то высказаться по любому вопросу, преимущественно по такому, в котором не понимаю ровно ничего. А я им отвечаю — не завидуйте мне, мальчики, так сильно, хотя в ваших словах что-то есть, но я совсем не один такой. И не всегда было так. Как в одном стишке говорится: «И ты красотою давил нас, был ловок как лев и силён». Ну, всё как в «Песне про Прокла», одним словом.

Правда лишь то, что мне действительно многое хочется сказать, а время быстро уменьшается. Так что поневоле приходится писать кратко, но чтобы упомянуть и то, и другое, и третье. Ведь я хорошо учился в школе и институте. Думал двигаться по науке, и даже чуть-чуть начал. Но жизнь послала меня в другом направлении. Поэтому я ничего и не достиг, но многое продумал. А ещё говорят, что знание открывает двери. Нет, этого я на себе не почувствовал. Конечно, кашу маслом не испортишь, но надо при этом, чтоб каша была.

А она есть. Так что, казалось бы, чего грустить. Живёшь, кушаешь, что без тебя наделано, но всё время куда-то тянет. А вот тяга к воспоминаниям, а также желание думать глубоко и свободно остались, и, уверен, развились. Поэтому я сегодня постараюсь показать, на что способен, выбрав предметом своего внимания не что-нибудь, а историю.

Это очень важная наука, которая учит всех, как и куда идти дальше, а куда уже точно не надо. Именно здесь, однако, сразу возникает вопрос — наука она, или нет. Ведь не можем же мы идти без научного света. В средней школе всё было просто и ясно — наука история, и даже вполне точная. Там были Юлий Цезарь, Иван Грозный, Ромул и два раза Рем и многое другое. Фермопилы тоже. Почти всё с точными датами, которые я старательно учил, а училка проверяла, как помню. Однако на уроках я часто предавался фантазиям, например, что было бы, имей греки при Фермопилах пулемёты. Но эти вопросы я держал внутри себя. Теперь понимаю, что совсем зря становился на горло собственной песне. Не делай этого — сколько всеобще интересного мог бы накатать. И жил бы, пусть не как Абрамович, но и совсем не так, как сейчас.

Я точно знал, что в истории надо быть специалистом. Это при мне рассказывал дома не один раз очень хороший знакомый родителей. Он меня убедил, что очень важно и искать документы, и возиться с данными археологов, и даже религиозные книги тоже полезны. А свидетелям просто цены нет. Да, ещё, кстати. Историк наш всегда говорил, что если что-либо новое нашёл, надо сообщать об этом сначала в таком месте, где прочтут специалисты, и без их мнения — далее просто ни шагу. А потом всё уже можно рассказывать «популярно», как он выражался, имея, видно, в виду то, что он делал у нас за столом. «Настоящая работа специалиста обывателю не видна. Да он её и не поймёт. Ему можно представлять лишь тщательно проверенный результат», — говорил он, а я слушал.

Шло время, и я понял, сколь неправ был приятель моих родителей. Оказалось, что в истории для успеха можно и даже нужно действовать не так. Перво-наперво, нужна идея, которая кажется переворотной. Потом на её тему надо срочно писать книгу, а лучше — две или даже больше. Чем переворотнее эта идея, тем больше шансов, что найдётся-таки издатель (лучше далёкий от предмета), полный всестороннего энтузиазма. В книге важна форма, а не содержание. Имея книгу, надо идти не в народ (эта дорожка давно тупиковая), а к корреспондентам СМИ. Им-то трындеть обычно совсем нечего. Они просто оторвут с руками, если понятно и переворотно. А народ сам придёт, особенно если ходить ему больше некуда.

В чём сила книги? В том, что после её выхода специалисту — критику ничего не остаётся делать. Он может, конечно, куда-нибудь написать рецензию, которую, однако, никто не найдёт, да и искать не будет. Может и свою контр — книгу накатать. Так вторую книгу на одну тему уж точно никто читать не станет, т.е. не купит. А потому её никто и не издаст. Ведь антипереворот всё вернёт к исходному, что совсем никому не интересно. Вот и получается — кто первым осмелел, тот и съел.

Да, так о чём это я? А. вспомнил — об истории с географией или без неё, и о своих способностях.

Так вот, все те даты, которые я старательно учил, один математик, звали или зовут его Фоменко, академик, взял, и сдвинул на несколько столетий, а то и на полтора тысячелетия вперёд. И прахом пошла вся моя учёба. Теперь что ни передача по древней и средневековой истории — на тебе ссылка на одну из книг этого математического историка или исторического математика. И оказалось для очень многих, что те, кто старые учебники писали — просто мракобесы.

Или вот историк Костырченко. Он не математик и не академик. Все, кого я знаю, говорят: в 1953 г., проживи Сталин ещё эдак с полгода — быть евреям высланным в места весьма отдалённые без сохранения имущества и прописки, а «убийцам в белых халатах» — быть повешенными, по требованию народа и суровым обычаям того времени, на Лобном месте в столице СССР. А вот Костырченко, роясь в архивах, приказа про это не нашёл. А раз нет приказа — то и высылки быть не могло. И уже голос Костырченко звучит ото всюду, почти что из утюга, и современники — свидетели начинают себя ощупывать — а были ли они сами в то время и в том месте, или им пригрезилось. Словом, себя и грядущее тогда событие они вообразили, как положено в идеализме. А на самом деле ничего и не было. Вообще-то, меня ещё в ВУЗе выучили, что нельзя делать твёрдый вывод, что явления нет, если ты его не нашёл и не пощупал. А пренебрегать свидетельствами — это всё равно, что говорить «Луны нет», только потому, что стоишь, например, к ней спиной, а голову повернуть не догадался. Вращать голову — это значит слушать таких, как я, которые сами совсем немало видели и помнили. Но кто ж их будет слушать?

Недавно отмечали семидесятилетие снятия блокады Ленинграда. Чего только сейчас одни не пишут об этом, а другие это друг другу старательно пересылают. Оказывается, и блокады не было, и немцы брать Ленинград не собирались, а просто мечтали помёрзнуть в землянках несколько месяцев, а потом постепенно сдаться в плен, чтобы отстроить здания, которые за два с половиной года стоянки просто рухнули сами, даром что каменные. Да и голод возник только из-за желания властей город недокормить и самим всё сожрать. Вон Жданов какую ряху отъел, помните? От того и некоторые умерли. Большинство пишущих авторов имеют такое же отношение к блокаде, как я к параллелепипеду. Написал, и вдруг понял, что забыл, что же такое параллелепипед. Пришлось проверять по Википедии. Оказалось, всё-таки, что помню.

Читая анти-блокадные заметки, сразу понимаешь, что у писателей их появились вопросы. Как некто говорил в древности, один дурак может задать столько вопросов за день, что тысяча мудрецов не ответит за жизнь. Казалось бы, ищи ответы, ройся дальше. А тут видно кто-то часок, не более, подумал, как их погодки говорят, почесал репу, и тут же послал в сеть свои вопросы, которые по пути стали и ответами. Главное, прямые участники либо перемёрли, либо выжили из ума, а что они писали — так ведь делали это, не зная вопросов сегодняшних, а потому без толку с сегодняшней точки зрения.

Мне тут вспомнилась историйка с Иваном Грозным. Я имею в виду не его переход из царя-изверга во времена до 1917 г, в собирателя всея Руси, кем он стал по указанию лучшего друга советских физкультурников после 1943 г. «Физкультурник», думаю, не видел противоречия в этих версиях, полагая, на основе собственного опыта, что не поубивав, не соберёшь. Миллионом больше или меньше отправил на тот свет — эка важность. Лишь бы дело шло. К тому же, не поубиваешь — все равно перемрут, а тут ещё пользу из них с помощью подручных выбить можно.

Но наступили времена смягчения нравов, и «и и» приходилось менять на «или или». И вот, когда партия велела, один комсомолец-переросток, по фамилии Скрынников, ответил «есть». Мне об этой истории рассказал знакомый, который всё всегда знал, пусть и не так, как я, но всё-таки достаточно надёжно. Этот Скрынников прознал о том, что Грозный чуть ли не каждый день молился за упокой душ, собою убитых, поминая их имена по отдельности. Так это было или нет — никто точно не разберёт. Но зная время молитвы, и прикинув время произнесения слов «раба Божия такого-то», Скрынников пришёл к выводу, что Грозный мог ухайдакать не больше двух-трёх тысяч людей, по абсолютному максимуму. Ясно, что для «царя — убийцы» этого явно мало, а, следовательно, извергом Грозный не был, поскольку просто очень многих не добил. Так Скрынников стал переворотчиком. Ему люди сразу указали на дыры в подходе, например на то, что убийство одного боярина вполне могло сопровождаться убийством сотни его холопов, о которых царь уж точно не молился. Но как горох об стенку. «Переворотчик» продолжил своё дело и пришёл к славе.

С детства я увлекался войной и воображал себя большим начальником, но почему-то не самым большим. Видно уже тогда не хотел брать на себя ответственность. В школьных играх я всегда был маршалом, но почему-то Толбухиным, а не главным по настоящему, вроде Жукова. И ничего, получалось. Но уже молодому человеку воображать и грезить так стало стыдно. А сейчас это обычное занятие вовсе не одного взрослого. И позволяет так жить, что я жалею о промашке, совершённой, когда ушёл от детских увлечений. От этих взрослых-мечтателях я узнаю, что Сталин был, хоть и злодей, окружённый военными неучами, но организовал такую промышленность, которая делала всё оружие лучше и больше, чем в Германии. А Гитлер, начиная оборонительную войну, ни о чём не мечтал так сильно, как покончить жизнь самоубийством через четыре года после начала обороны. Очень всё это захватывает душу.

Мне приятель-историк, уже покойный, рассказывал, что знаменитый изобретатель «пассионарности» Гумилёв в истории по сути разбирался не очень, а «пассионарность» стала, несмотря на это, почти так же знаменита, как «калашников». Именно от Гумилёва я узнал, что татаро-монгольского ига не было, а Европа России всегда гадила. Гумилёву даже памятник поставили в Казани за спасение татарского народа от многовековой клеветы.

Было бы несправедливо, находясь в Израиле, забыть «историка еврейства» по фамилии Занд. Этот «матёрый человечище» разобрался-таки последовательно с народом Израиля, с землёй Израиля, а совсем недавно и с собой, как с евреем. Этому даже книжку «Как и почему я перестал быть евреем» недавно посвятил. Напрасно пишут и историки, и генетики, что книжки Занда — просто чушь, что мыслей, идей и доказательств у него нет, а словесный доходный понос — есть. Кто ж их слышит и читает, с тиражами в 200 экземпляров и с какими-то сложностями и крючочками? Почти никто. Иное дело Занд, который всюду валяется и даёт интервью.

И вот когда я говорю, что еврейский народ существует тысячелетия, что я и есть один из него и вот, существую, мне знакомый отвечает так спокойненько: «Никакой ты не еврей, а хазар, и прочитал я это в авторитетнейшем источнике — у историка-профессора из самого Тель-Авива, в его замечательнейшей книжке «Кто и зачем изобрёл еврейский народ»»[ii].

И мой лепет про то, что никакой я не хазер, ни в далёком прошлом, ни, тем более — в данный исторический момент, т.е. сегодня, до моего знакомого не доходит, как и разговор о том, что Занд если что-то знает, так только про старофранцузское кино. Но про это, что он мне, лично смотревшему «Фанфана-тюльпана», «Скандал в Клошмерле», да и много чего ещё, может рассказать, а? А вот его, тем не менее, издают массово и читают, тогда как меня, как и специалистов-историков — нет. Такова жизнь, которую я люблю, и надеюсь, что это взаимно.

И выходит, что именно история сейчас занимает место продажной девки. То место, на котором раньше находилась генетика, кстати, только в СССР. И ничего в этом хорошего нет. Вовсе не обязательно, чтобы какая-то наука непременно была девкой. Это говорю вам я, Меир-Яков Гуревич, который никогда, нигде и ни в чём не ошибался и не ошибается.