Розалия Степанова: Влюбившийся в иудаизм антисемит Розанов

Loading

Потеряв веру в прошлое России, не понимая России новой, Розанов полагался только на молитву. Но к кому он обращал её? Это так и осталось загадкой.

Влюбившийся в иудаизм антисемит Розанов

Розалия Степанова

Василий Васильевич Розанов

Некоторые видные деятели русской литературы заранее высказывали свою волю относительно рукотворного памятника, который возможно пожелают воздвигнуть им благодарные потомки. К примеру, Анна Ахматова сказала, что даёт своё согласие только в том случае, если он будет поставлен у ворот ленинградской тюрьмы, там, «где стояла я триста часов и где предо мной не открыли засов».

А вот неподражаемый Василий Розанов на провокационный вопрос о том, какой памятник хотел бы он иметь, ответил: «Только один: показывающий зрителю кукиш». Кто же такой этот Розанов, позволяющий себе высказываться в адрес читателя столь бесцеремонно? — Имя непримелькавшееся. Об этом «позаботились» цензоры Главлита. Насколько мне помнится, в советской печати о нём мы узнали от Анастасии Цветаевой, прочитав её опубликованные в хрущевские времена «Воспоминания». Но после столь длительного полного замалчивания читателю было не слишком ясно, за какие заслуги о встречах с этим человеком пишут мемуары. Тем же, кто сейчас впервые узнаёт о нём, да и то, лишь в связи с вышеприведённым вызывающим пожеланием, может показаться, что речь идёт об одном из развязных любителей эпатажа, которых за последнее время развелось немало. Взять хоть Лимонова.

Но ничего похожего! Василий Васильевич Розанов — уникальная фигура дореволюционной русской словесной культуры, оригинальный философ, смелый религиозный мыслитель, неуёмная еретическая личность. Просто, он любил ошарашивать людей, ставить их в тупик. Вот что пишет о нём его друг и автор одобренной им самим первой книги о себе, Голлербах: «Внешность у него была скромная, тусклая, он мог бы сойти за дьячка или пономаря. …Он имел привычку сразу, без предисловий залезть в душу нового знакомого “в пальто и в галошах”, не задумываясь ни о чём». Этим, а также малой осведомлённостью о том, что на дворе 1918 год и сторонника царского режима могут без лишних слов «шлёпнуть», можно объяснить то, что он явился в Московский Совет и с вызовом заявил: «Покажите мне главу большевиков — Ленина, Троцкого. Я очень интересуюсь. Я монархист Розанов».

Тогда это сошло ему с рук, но отлучение от источников существования было полным. Из преуспевающего писателя, кормильца многодетной семьи он превратился в погибающего от голода, холода и заброшенности нищего. Горький помогал ему, но этого было недостаточно. Доживая жизнь в подмосковном Сергиевом Посаде, где ему дал кров известный религиозный деятель, отец Павел Флоренский, Розанов с мукой переживал распад «былой Руси». Он вынужден был признать, что приукрашенные представления русской литературы о простом народе оказались мифом. «Русь слиняла в два дня. Самое большое — в три». Будущее не сулило ничего хорошего. Вот один из типичных розановских микрошедевров, написанный в том же, недоброй памяти, восемнадцатом году:

«С лязгом, скрипом и визгом опускается над Русской Историею железный занавес.

 — Представление кончилось.

Публика встала.

 — Пора одеть шубу и возвращаться домой.

Оглянулись.

Но ни шуб, ни домов не оказалось».

Так что, неправы те, кто считает, что термин «железный занавес» ввёл Черчилль. Его придумал Розанов.

В феврале «незабываемого тысяча девятьсот девятнадцатого» Розанов умер. Кончину его ускорила весть о гибели любимого сына, пытавшегося, путешествуя на крыше вагона, привезти родителям и сёстрам мешок не то муки, не то картошки — всё, что удалось выменять у крестьян. Подводя жизненные итоги, Василий Васильевич безуспешно пытался найти для своих близких место в обрушившемся здании российской империи. Однако даже воображение писателя оказалось бессильным представить себе глубину и болезненность предстоящих стране перемен. В присущей только ему неподражаемой манере, в которой интимность сочетается с лукавой парадоксальностью, Розанов изложил свою последнюю волю:

«Веря в торжество Израиля, радуясь ему, вот что я придумал. Пусть еврейская община в лице её Московской возьмёт половину прав на издание всех моих сочинений и в обмен обеспечит в вечное пользование моему роду-племени Розановых честною фермою в пять десятин земли, пять коров, десять кур, одного петуха, собаку, лошадь. И, чтоб я несчастный ел вечную сметану, яйца, творог, всяческие сладости и честную фаршированную рыбу. Верю в сияние возрождающегося Израиля, радуюсь ему…».

Эти слова написал тот самый Розанов, который в период судебного разбирательства пресловутого дела Бейлиса, еврея, обвинённого в убийстве малолетнего Андрея Ющинского, с пеной у рта отстаивал кровавый навет. Его статьи были откровенно погромными. Фактически, он вторил имевшему на него огромное влияние, Флоренскому. Мало кто знает, что в письме к своей сестре этот ревностный христианин и выдающийся учёный заявлял: «Если бы я был не православным священником, а был евреем, я бы сам поступил как Бейлис, пролил бы кровь Ющинского». В своих газетных репортажах с места событий Розанов убеждённо доказывал, что Мендель Бейлис действительно убил христианского мальчика и выкачал у него кровь, чтобы использовать её в ритуальных целях. Из-за этих статеек перед Розановым закрылись двери многих домов. Собратья-писатели исключили его из «Религиозно-философского общества», в котором он играл не последнюю роль.

Обычно людям, придерживающимся столь крайних взглядов, редко доводится менять их столь кардинально. Это от любви до ненависти только один шаг. Когда же речь идёт о религиозных убеждениях, такой кульбит большущая редкость. А, может быть, в действительности, эта неправдоподобная перемена была попыткой приспособиться к изменившимся обстоятельствам, замолить старые грехи? — Чтобы разобраться в этом непростом деле, начнём «от печки».

Василий Васильевич Розанов родился в 1856 году в богом забытой Ветлуге Костромской губернии, в бедной и угрюмой семье. «Во всём нашем доме я не помню никогда улыбки», — вспоминал он впоследствии. Ранняя смерть отца повергла семью в крайне стеснительное материальное положение. Благодаря поддержке старшего брата Розанов окончил гимназию, а в 1884 году — историко-филологический факультет Московского университета, после чего вынужден был без всякого призвания преподавать историю и географию в провинциальных гимназиях.

Ученики не любили его, прозвали «козлом». Он платил им той же монетой, был даже случай, когда он настоял на исключении одного из них из гимназии. Строптивым юношей оказался будущий певец русской природы Михаил Пришвин. Через много лет, войдя в столичные литературные круги, он познакомился с известным писателем Розановым, чьи необычные произведения привлекали всеобщий интерес. Каково же было удивление и смущение обоих, когда друг в друге они узнали ненавистного «козла» и пострадавшего от него ученика.

Однако опыт преподавания помог Розанову зорко разглядеть недостатки российской системы просвещения. В своих будоражащих статьях педагогического содержания, собранных в книге «Сумерки просвещения», он подверг критике действующую систему школьного образования и воспитания, привлёк к этому вопросу внимание общества, а в конечном итоге и государственных органов. В результате российская школьная система была реформирована.

В ранней молодости Розанов «переболел» такими типичными увлечениями его поколения, как нигилизм, социализм, атеизм. Он вспоминал, что в университете «уже с первого курса я перестал быть безбожником, Бог поселился во мне и занял всего меня без остатка, как-то оставив мысль свободной и энергичной». Это последнее и определило в дальнейшем его судьбу. Сами жизненные обстоятельства, в которых он оказался, подвели его к религиозному бунту.

В бытность свою студентом 24-летний Розанов имел несчастье жениться на 40-летней девице Аполлинарии Сусловой, отличавшейся свободными нравами и весьма необычным прошлым. Молодой нигилисткой лет 20 назад она затеяла любовную связь с любимым писателем Фёдором Достоевским. Несмотря, а возможно и по причине её вздорности, склонности к мучительству и «свободной любви», певец униженных и оскорблённых надолго привязался к ней. Она оставила глубокий след в его творчестве, послужив прототипом многих его изломанных и непредсказуемых героинь.

В глазах молодого провинциала Розанова, мечтающего пробиться в большую литературу, она была музой великого писателя. Он слишком поздно понял, что обвенчавшись с ней, «женился на чужих грехах». Помимо своих прежних «достоинств» она оказалась сварливой и тяжёлой на руку. О её мстительности говорит такой случай. По её доносу о неблагонадёжности был арестован студент Гольдовский, виновный в том, что не пожелал ответить ей взаимностью. Запоздалое замужество не остепенило Аполлинарию. Следуя своему вздорному характеру, она через три года внезапно бросила Розанова. Но в отличие от её «приходов и уходов», которыми пестрит история с Достоевским, к мужу она уже не вернулась. При этом в течение долгих 35 лет она не давала ему развода, лишив беднягу возможности иметь нормальную семью и законных детей.

Мечту Розанова о тёплом семейном очаге и потомстве осуществила его вторая жена, скромная вдова Варвара Бутягина. Он боготворил её, считал «нравственным гением». Не видя иной возможности соединиться с любимой, он вынужден был тайно обвенчаться с ней, за что его, как двоежёнца, могли отправить в Сибирь. С тех пор его не покидал страх разоблачения. Обожаемую жену он вынужден был называть «другом», их дети были незаконнорожденными, в глазах церкви он «жил в блуде». Так, сама жизнь «ознакомила» Розанова с тем, как такие ситуации решаются в православии, и натолкнула на главную тему его творчества — вопросы семьи и пола.

Чем больше он углублялся в эти проблемы, тем к более болезненным выводам вынужден был прийти. О них предельно ясно сказано в отзыве государственного цензора на книгу Розанова «Русская церковь»: «Рассмотрев вопрос о влиянии церкви на жизнь русского народа, автор категорически утверждает, что влияние это, в общем, было весьма вредное. Особенно вредным оно оказалось в отношении к семейной жизни русского народа». Для православного монархиста, которым был Розанов, отзыв убийственный. Острый конфликт с православием был неизбежен.

Безуспешные попытки Василия Васильевича получить развод оказались тщетными. Роковая женщина Достоевского вымещала на бедном брошенном муже все свои обиды. Однако труды его, собранные в двухтомник «Семейный вопрос в России», в значительной мере способствовали изменению российского законодательства о незаконнорожденных детях. Наконец-то ему разрешено было усыновить своих долгожданных деток. Но с точки зрения церкви его семейное счастье с бесхитростной Варварой Дмитриевной по-прежнему считалось пребыванием «в блуде».

Теперь Розанов уже почти не отклонялся от основной темы своего творчества, лишь расширив её охват. Его интересовали Бог и пол. От решения проблем пола и семьи в православии он перешёл к рассмотрению этих вопросов в христианстве с момента его возникновения. Ход его рассуждений был приблизительно таков. Как и всё сотворённое, пол создан Богом и является его проекцией, следовательно, «без Бога нет пола». Но как согласовать это с выводом о том, что: «Христос и мир — несовместимые дети одного Бога»?

К Христу он относился страстно. Для него он был свой, любимый, но ужасно и несправедливо обидевший людей тем, что отнял у них весь мир с его светом и теплом. Розанов постоянно нёс в душе упрёк ему и страх перед собственной дерзостью. Ведь он осмелился сказать, что главным его обидчиком был Иисус, проповедовавший: «Будь совершенен, иди и не оглядывайся. Отрекись от отца, матери, жены, детей». Что уж говорить о призыве к безбрачию и даже оскоплению? Кстати, один из столпов христианства, Ориген осуществил и то, и другое буквально. Умерщвления плоти Василий Васильевич не терпел, не уставал бранить монахов и монашество за отказ от сексуальной жизни.

В одной из своих самых нашумевших книг, которую, имея в виду Христа, он назвал «Тёмный лик», Розанов писал, что материальный мир, в котором мы обитаем, несомненно, не Христов, поскольку, если бы изначально это было не так, Христу незачем было бы в него приходить. Свой вывод он выразил как всегда афористично. «Христова — келья, а мир — не Христов». В подтверждение он привёл слова Иисуса: — «Мужайтесь, ныне я победил мир».

Опровергает Розанов и высказанное другим столпом христианства, Тертуллианом убеждение, будто по природе своей душа человеческая христианка. Напротив, считает он: «Душа человеческая есть по природе своей язычница, которая воспитывается к христианству». Язычество, в особенности древнеегипетское, с его божествами Изидой и Озирисом, особенно привлекало Розанова. В нём он ценил уважительное отношение к запросам плоти, воспевание фаллоса и совокупления. Нечего говорить, что всё это в корне противоречило убеждениям, вошедшим в плоть и кровь христианства.

Всё, что писал Розанов, было зоной высокого провокационного напряжения. Например, приукрашенному представлению о привлекательности добра, истины и красоты он противопоставлял своё понимание реальности: «Порок живописен, а добродетель тускла».

Антихристианские мотивы Розанова были настолько дерзки и неожиданны, что тираж «Тёмного лика», как и некоторых других его книг, был конфискован, а самого его церковники называли Антихристом. А вот Максим Горький считал, что Розанов — «один из крупнейших мыслителей русских, человек крайне оригинальных взглядов, особенно в области сексуальной», при этом «удивительно талантлив, смел, прекрасно мыслит», но «фигура изломанная, жалкая, а в конце концов — самый интересный человек».

Розанов любил огорошивать, выманивать из привычной «скорлупы». Отмечая эту его привычку, Голлербах рассказывает: «Естественно, что это не всегда было приятно. В остальном он был восхитителен: фейерверк выбрасываемых им слов, из которых каждое имело свой запах, вкус, цвет и вес — нечто незабываемое. Слушать его было наслаждением».

Он создал новый литературный жанр — «короба мыслей» — неочевидно связанные, разноплановые, почти дневниковые записи, находившиеся как бы за гранью литературы, но обладающие поразительной литературной цельностью и композиционным единством. Это был лукавый полемист, глубокий мыслитель, осмелившийся провести переоценку социальных ценностей и общепринятых стереотипов.

Однако одна сторона этой противоречивой личности, характеризует его наиболее выразительно. Как ни парадоксально это звучит, но, открытая опасливая неприязнь к евреям, наглядно проявившаяся во времена дела Бейлиса, противоречиво сочеталась у Василия Василевича со страстным интересом к иудаизму. Чем детальнее он его изучал, тем более поражался его мудростью, в особенности в мучительных для него вопросах. Так что, его не зря называли жидовствующим. Против обрушиваемых на его голову обвинений в ереси он пламенно защищался Ветхим Заветом, на сторону которого всегда становился, как бы религиозно сливаясь с ним. Здравое отношение иудаизма к семье и проблемам пола его восхищало и умиляло. «В каждом еврее, — утверждал он, — Бог насквозь».

Зинаида Гиппиус рассказывала, что с одним известным поэтом, не христианином, а евреем он чуть не подрался, когда тот доказывал, что в Торе якобы нет личности, нет духа поэзии, пришедших только с христианством. «Надо было видеть Розанова, защищающего “Песнь песней” и любовь и огонь еврейства», — свидетельствует она. И продолжает: «Розанов принялся упрекать поэта в измене еврейству, на что тот ответил, ему: — “Вы больше еврей, чем я сам”. Розанов внезапно замолчал, видимо поразившись правотой сказанного. Этим спор и кончился».

Восхищаясь иудаизмом и отрекаясь от него, он путался, сердился. Со временем в нём то прорывалась любовь, то вспыхивало озлобление. Тогда он становился резок, почти груб. Потом вспышки ненависти к евреям гасли, любовь возвращалась и опять забывалась. Замечателен своей меткостью его афоризм: «Русский — это пьяный задушевный человек, а еврей — трезвый задушевный человек».

В метаниях, снова отбрасывающих Розанова к ненависти, немалую роль сыграло влияние Флоренского. Скорее всего, под его воздействием он начинал бояться евреев. И тогда из-под его пера выходили такие перлы: «Услуги еврейские, как гвозди в руки мои, ласковость еврейская, как пламя обжигает меня, ибо пользуясь этими услугами, погибнет народ мой, ибо объятый этой ласковостью задохнётся и сгинет народ мой». Находясь на смертном одре в Сергиевом Посаде, где его приютил Флоренский, Розанов «выдал» другой афоризм: «Христианство сгноило грудь человеческую».

Антисемитом себя он не признавал, своей второй духовной родиной считал Иудею. Испытывая детский интерес к таинственным древним, нередко жестоким культам, он верил, будто у евреев была тайная секта с ритуальными убийствами. В этом он не усматривал ничего отрицательного для истории евреев. Хорошо знавший его Голлербах отмечал в нём:

«…очень любопытное совмещение психологического юдофильства с политическим антисемитизмом. Он питал органическое пристрастие к евреям, однако призывал в своё время к еврейским погромам за “младенца, замученного Бейлисом”. Одновременно хвалил и проклинал евреев. Незадолго до смерти почувствовал раскаяние, просил сжечь свои книги, содержащие нападки на евреев, и писал покаянные письма к еврейскому народу. Впрочем, письма эти загадочны: в них и угрызения совести, и нежность, и насмешка».

Перед смертью обычно не лгут. Подводя итоги жизни в своём «Апокалипсисе нашего времени», Розанов писал:

«Евреи — самый утончённый народ в Европе… Всё европейское как-то необыкновенно грубо и жестоко сравнивается с еврейским… И везде они несут благородную святую идею “греха” (я плачу), без которой нет религии. Они, они, они! Они утёрли сопли пресловутому человечеству и всунули ему в руку молитвенник: “На, болван, помолись”. Дали псалмы. И чудная Дева из евреек. Что бы мы были, какая дичь в Европе, если бы не евреи».

У кого повернётся язык сказать, что неискренни такие его слова:

«И вот я думаю — евреи во всём правы. Они правы против Европы, цивилизации и цивилизаций. … Живите, евреи. Я благословляю вас во всём, как было во время отступничества (пора Бейлиса несчастная), когда проклинал во всём. На самом деле, в вас, конечно “цимес” всемирной истории: то есть, такое “зёрнышко” мира, которое — “Мы сохранили одни”. Им живите. И я верю, “о них благословятся все народы”. Я нисколько не верю во вражду евреев ко всем народам. В темноте ночи, не знаем, я часто наблюдал удивительную, рачительную любовь евреев к русскому человеку и к русской земле. Да будет благословен еврей. Да будет благословен русский».

Потеряв веру в прошлое России, не понимая России новой, Розанов полагался только на молитву. Но к кому он обращал её? Это так и осталось загадкой. В публикуемых теперь многочисленных статьях о Розанове рассказывают, что в последние часы жизни он примирился с христианством, приняв соборование. Однако по свидетельству дочери, когда ему поднесли икону с изображением Иисуса, умирающий отвёл её и прошептал: «Не он, а Озирис, Озирис!». Если это так, то даже холодеющими устами Розанов произнёс нечто, всех поразившее и приведшее в состояние шока.

Такой уж он был человек…

Библиография

Гиппиус З. Живые лица. Воспоминания. — «Мерани” Тбилиси, 1991

Голлербах Э. В. В. Розанов. Жизнь и творчество. — «Квазар», М., 1991.

Гулыга А. Как мучительно трудно быть русским/ О жизни и творчестве Василия Розанова// Лп №5 — «Современник», 1992.

Ерофеев Виктор. Разноцветная мозаика розановской мысли// Розанов В.В. Несовместимые контрасты бытия. — «Искусство» М., 1990.

Лутохин Д. Воспоминания о Розанове//

Розанов В.В. Собр. соч. — «Республика» М., 2003.

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Розалия Степанова: Влюбившийся в иудаизм антисемит Розанов

  1. один из оттенков интеллигентского антисемитизма — отделение современных евреев от библейских: (абрамовичи — не «бней Авраам»). Изощрённая форма этого явления — «хазарский синдром», ладно бы Сталина, но и проф. Гумилёв. На всякий случай «разъевреиваются» и некоторые «АБРАМОВИЧИ» — см. разговоры об народе «идн», племени «ашкеназ», etc. Розанов, выдающейся образованности человек, не мог не чтить коренной идеи иудаизма — но, русский человек сиоего круга, искренне брезговал персонажами еврейских анекдотов.

Обсуждение закрыто.