Лев Харитон: Юморески

Loading

На заводе готовились к приему Брежнева. Готовились основательно. О визите знали еще за несколько месяцев до события. Драили все и всё. Особенно туалеты. Ведь именно по ним генсек мог судить о качестве работы заводского коллектива. А то и всей страны. 

Юморески

Лев Харитон

Дела давно минувших дней,
Преданья старины суровой…

Язык без табуирования

Почему люди ругаются? Ругаются последними словами. И когда надо. И когда не надо. В Англии по-английски, в Германии по-немецки. А по-русски-то вообще во всем мире. Вероятно, чтобы мир во всем мире креп, как мог! Я как-то слышал, как ругались два раввина. Говорили на идише, а ругались по-русски. Как-то это сотрясает веру — особенно хрупкую. Неустоявшуюся.

Интересная тема. И грустная. И веселая. И сразу даже не поймешь, чего в ней больше: грусти или веселья? Тут в Нью-Йорке, особливо на Брайтоне, слышишь такую речь все время. Замес идет с американскими ругательствами. Но русские матюгальники покрепче и поширше. Идут по набережной нарядные дамы и «жантельмены», и несется такой мат! От этого двадцатиэтажного дух захватывает. Я в потертых джинсах всегда поварачиваюсь и смотрю им вслед. Мастера! Бывают же люди!

Видно, и в России женщины давно перешли на «классику»…

Вспоминаю такой анекдот или быль — не знаю. Жила в Москве много лет назад одна женщина. Фамилия ей была Галкина-Федорук. Крупнейший теоретик русского языка. Моя мама знала ее по работе. Женщина была весьма пожилая, старушка, в общем. В институте, вспоминаю, я проходил курс теории русского языка по ее учебнику.

Так вот шла она как-то по какой-то московской улице. А там рабочие рыли какой-то котлован. Или что-то чинили. Неважно. И, естественно, выражались. И, естественно, были под градусом.

Галкина-Федорук остановилась около них, но они ее как-то не заметили. А то бы, скорее всего, прекратили ругаться. Помнится мне, если я еще все не забыл, что даже самые отпетые матерщинники в Москве при женщинах как-то стеснялись ругаться. И вот старушка, слегка лорнируя рабочих, обращается к ним : «Товарищи!..» Они вздрогнули от неожиданности — всегда удивляешься тому, что появляется неожиданно, вроде бы как из-под земли. «Вот вы, мои дорогие, не так все говорите и не так все произносите. Ведь глагол «е…ть» несовершенного вида. И, соответственно, все причастия да и все спряжения..» И закатила бабулька им небольшую лекцию, так сказать, краткий экскурс в русский мат с позиций структурной лингвистики и новейшей по тем временам теории профессора Ивана Александровича Бодуэна-де-Куртене. Понятно, она использовала все соответствующие базовые лексические единицы русского языка. Говорят, рабочие чуть не попадали в котлован…

Кажется, она прежде долго сидела.Там, в отсидке, полагаю, и освоила русский язык в совершенстве. Во всем его величии и могуществе. Так что мат рабочих у котлована был для Галкиной-Федорук подобен соловьиной трели. Милым чириканьем. А ошибки ей, истинному ученому, резали слух.

Русские Дали нужны были только при Пушкине…

Тут я вспомнил опять историю, которой я обязан моей маме. Она почти сорок лет редактировала словари разных народов. В основном, словари тюркской группы. И, главным образом, словари русско-киргизские и киргизко-русские. Материал присылал ей из Фрунзе академик Юдахин. Константин Кузьмич. Изумительный человек и ученый. Киргизский Даль. В годы, когда Сталин и его свора потрошили языкознание, профессор Юдахин был сначала арестован, а потом сослан (сжалились!) в Киргизию. Как киргизский националист. Абсолютно русский человек был назван киргизским националистом. Конечно, абсурд, но если вдуматься, то не было человека более влюбленного в киргизский язык, чем Константин Кузьмич. Не только в язык, но и во весь этнос. Он делал такой плов, какой не мог сделать ни один киргиз. Не было ни одной поговорки или пословицы в киргизском языке, которую он не знал.

Из Фрунзе в Москву в редакцию, где мама работала, он присылал материал для словаря. Иногда он присылал вместе с материалом какие-то шутливые письма. Помню, однажды, вместе с очередной порцией работы он прислал такую телеграмму: «лягушка помочится — озеру прибавка». Оказывается в киргизском есть такая поговорка. Смысл ее вполне понятен. Но дамы в маминой редации были шокированы. Наверное, и работники телеграфа тоже. По мнению Юдахина, в языке не могло быть ничего запретного и все слова, даже самые, так сказать, непотребные являются богатством языка и должны быть представлены в словарях.

Когда профессора высылали из Ленинграда в Киргизию, то Ольга Трофимовна, его Оленька, спутница всей его долгой жизни, сказала ему: «Ничего, Костенька, в Ленинград мы всегда успеем вернуться, а вот в твою любимую Киргизию когда бы ты еще попал? Как Сталин все-таки подгадал? Как он знает, что делает!» Я с восторгом слушал все эти мамины рассказы.

В Ленинград пожилые супруги так никогда и не вернулись. Хоронили их друзья— киргизы…

Демократия все-таки была!..

Много лет назад один мой знакомый, работавший на ЗИЛе, рассказал мне такую историю.

На заводе готовились к приему Брежнева. Готовились основательно. О визите знали еще за несколько месяцев до события. Драили все и всё. Особенно туалеты. Ведь именно по ним генсек мог судить о качестве работы заводского коллектива. А то и всей страны.

Машина Брежнева медленно двигалась по территории завода. Иногда она останавливалась. И Брежнев в, так сказать, сопровождении заходил на минуту-другую в цеха завода. Одну-другую, не больше. Около каждого цеха и внутри всегда была организованная группа руководителей завода и передовых рабочих. Так и продолжалось, может быть, минут сорок или что-то вроде этого.

В какой-то момент Брежнев сказал одному из сопровождающих, что хочет срочно зайти в туалет. Явно не в целях ознакомления, а по нужде. Желание Ильича было тут же исполнено.

Беда, однако, заключалась в том, что машина с «бровеносцем» в этот момент остановилась у одного, наверное единственного неотдраенного, туалета. Но зайти ему надо было срочно. Велено — сделано. Брежнев так торопился, что даже сопровождающий непосредственно его человек не успел проскользнуть в дверь туалета. Генсек пропал минут на десять. За это время группа сопровождения превратилась в толпу. К «святому месту» стекались простые рабочие. Все, понятно, были взволнованы — кто приятно, а кто и неприятно. А вдруг что случилось? Ведь здоровье Брежнева было весьма шатким.

Момент был достаточно напряженный. Никто не знал, как поступить. Такое исчезновение лидера в туалете не было предусмотрено всем расписанным ритуалом. Полная импровизация. Не домашняя, как говорят, заготовка. Сопровождающие из особого отдела не решались войти в туалет и потревожить вождя. А таким «столпам», как Суслов и Гришин, это было им как-то не по чину, да и вообще было бы как-то странно. Все ждали…Минуты походили на вечность…

В конце концов, очередной любимец партии и народа вышел из уборной. Началась овация. Брежнев улыбался, одной рукой застегивая соответствующее место на брюках, а другой радостно помахивая в воздухе, приветствуя трудящихся. Дружное хлопанье в ладоши долго не прекращалось…

Рассказывая мне все это, мой знакомый не смеялся. Юмор у него явно не зашкаливал. «Представляешь, все-таки просмотрели один туалет. Наше головотяпство!..»

А может, люди на заводе просто радовались, что Леонид Ильич хорошо себя чувствует. И может, в этом-то и было истинное проявление демократии? Помните слова? — «Сегодня мы не на параде, мы к коммунизму держим путь». Всё было так — если я ничего не напутал, конечно.

***
А вот игровые автоматы sizzling hot тогда точно отсутствовали. Коммунизм строить — дело серьезное!

Это будет при коммунизме

Меняется ли что-нибудь в нашей жизни? И да, и нет. Чтобы понять это, надо жить долгую жизнь. Ведь изменения, если они и происходят, то не в один день. И не в один год. И даже не в один век. Некоторые вот даже считают, что и жить вообще не стоит. Потому как слишком долго ждать этих изменений. Да еще в длинной очереди. Да и будут ли они? Чего время зря терять?— думают они. Не правы они, конечно. А может, и правы. Кто знает?

Возможно, правы те, кто ворчат. Или прекрасно пишут, как наш дорогой Семен. Его последние рассказы, в которых он дает зарисовки уже современной жизни,наводят на размышления о российской жизни. И скажу честно, вообще не только российской. И вообще жизни в целом. Что меняется? Что? Поэтому-то интересно знать мнение современных пикейных жилетов, или нынешних Иван Иванычей с Иван Никифорычами.

Мне вспомнился старый анекдот. К Брежневу в Кремль приходит группа ходоков. Как когда-то к Ленину. Один из них со своей котомкой за плечами допускается в брежневский кабинет. Спрашивает у него, как спрашивали ходоки про землю у Ленина, когда будет коммунизм. Брежнев задумывается, ходит мерно по кабинету, как Сталин, курит свою сигаретку. Потом подводит посетителя к окну. «Слушай, старче, вон видишь твои товарищи стоят с котомками во дворе. Так вот когда я увижу, что между ними с их котомками стоит Косыгин со своей котомкой,то тогда и будет коммунизм».

Хочется верить, но кому, где и когда?.. В какое тысячелетие? И на каком дворе?

Совет — бесплатный и дорогой

Один шахматный тренер когда-то сказал мне. «Ты знаешь, я сейчас ужасно мучаюсь.То ли жениться, то ли стать мастером». Играл в шахматы он,надо сказать, неважно. Совсем неважно. Думаю, что он даже звание кандидата в мастера себе устроил. Но тренировал он неплохо, был отличный организатор. Внешностью он тоже не блистал. И деньжат больших у него никогда водилось. Не такой был уж он подарок как жених. Было это лет 35 назад. Я задумался. Как человек он мне импонировал, и он, несомненно, надеялся, что я найду для него приличный ответ. Я не хотел обижать его как шахматиста — ведь он говорил о звании мастера, о выполнении нормы как о сравнительно легком для него деле. А в те годы стать мастером было невероятно трудно. Мой приятель понимал,что, если я скажу «становись мастером», а он, конечно же, осознавал, что, по моим понятиям, он никогда не сможет стать мастером — то я дам в таком случае ему почувствовать, что я догадываюсь, что это будет для него достижением с черного хода.

Ситуация была достаточно деликатная. И все же я сказал: «Знаешь, женись. Все эти звания приходят и уходят. А крепкая, хорошая семья это основа. И это на всю жизнь».

Надо же: в тот момент я был мудрее Соломона.

И он послушал меня. И женился.

Женился на шахматистке.

На шахматном мастере.

И она от него никуда не ушла. А он ушел. Но не от нее. А от шахмат. В бизнес. В годы перестройки.

А говорят: хороший совет дорогого стоит. Нет, моему приятелю он обошелся бесплатно.

Кто-то, воможно, назовет эту историю «Утраченные иллюзии».

Не знаю. Как посмотреть.

Учиться, учиться и учиться!

Наверное, каждый может рассказать что-то смешное из своего школьного детства.

В школе, в которой учился я, работала супружеская пара. Муж был преподавателем физкультуры. Звали мы его все «кофейник». Вообще же, он откликался на обращение Константин Федорович. Отсюда «кофейник» — первые две буквы имени и отчества превратились в слово «кофе» — потому и «кофейник». Жена «кофейника» преподавала биологию — начиная с ботаники и до законов дарвинизма. Звали ее Ефросиния Ивановна. Люди эти были ничем не примечательны, очень тусклы и от них веяло такой тоской, что хотелось от них просто куда-то убежать, что почти все ученики делали довольно часто.

И уж никак они не были сексуальной парой. В школе они работали еще с довоенных времен, были немолоды, отдавали работе все время, и детей у них своих не было.

Но если Ефросиния Ивановна была человеком без слабостей, то ее супруг явно был неравнодушен у женскому полу. Это проявлялось в полной мере на уроках физкультуры. Надо отдать ему должное: у него была традиционная ориентация. Мы, мальчишки, его не интересовали совершенно. Бегали по залу, играя в баскетбол. «Кофейник» же все 45 минут урока полностью посвящал девочкам. Всех нас он знал с первых классов — преподавал он всем возрастам. Мы выросли у него на глазах. И выросшие и оформившиеся девочки его, несомненно, волновали. Он стоял около брусьев и, очевидно, для страховки поддерживал девочек под их округлости. «Танечка, не так, немножко прогнись перед тем, как делать соскок». Руки «кофейника» не покидали прекрасного тела девушки. «А теперь к брусьям пойдет Катенька. Не бойся, Катенька, это не такое трудное упражнение». И руки опытного учителя протягивались к Катеньке.

А следующий урок был по анатомии у Ефросинии Ивановны.»Вася, пойди, пожалуйста, к доске и изобрази цикл функционирования яйцеклетки…» В глазах учительницы было совершенно пустое выражение. Все это она объясняла в тысячный раз. Вася же волновался. Такую тему он изучал в первый раз и не был готов к хорошему ответу. А Светка, отличница с первой парты, тянула руку, просясь к доске. Она, как всегда, хорошо подготовилась к уроку. Да и тема эта волновала ее больше, чем бедного троечника Васю.

Школа давалась нам непросто…

Летом 64-го

Сегодня мы говорим о ксероксе, как о мыле. Некоторые вспоминают, как труднодоступен был он еще не так давно на «одной-шестой»…

Мне же приходит на память мой «палеозой».1964 год, жутко жаркое лето в Москве. Я закончил 2-й курс ин’яза. Хрущев еще у власти, и его «идеи» сближения образования c жизнью (подразумевается,трудовой) еще в ходу. Меня хотят отправить на целину на три месяца. Мама в ужасе. Что я там буду делать? Конечно же,пропаду. Хожу весь июнь во двор института на Метростроевской, там что-то строят (забыл что, кажется, столовую) и мешаю цемент. Потом почему-то оказываюсь на стройке гостиницы «России», кто-то из ребят заманил — сказал, что в час будут платить 50 копеек. Представляете, как давно это было?

А потом мама слышит по радио,что в Политехническом музее будет английская выставка «Ксерокс» и там нужен переводчик.Что такое ксерокс? Лезу в словарь,но такое слово не нахожу! Звучит достаточно неприлично. Даже мама, которая знает много языков, не знает это слово. Начинается с английской буквы «Х» и наводит на русские ассоциации — особенно с двумя последующими буквами. Рассказываю друзьям. Все начинают смеяться и обыгрывать это слово с разных сторон.

А я бегу в Политехнический, и меня берут на работу.

Тысячи людей приходят в те июльские дни на выставку. Все поражены. Никто никогда не видел таких машин. Я хожу и перевожу посетителям. Хотя сам мало чего понимаю. Да и словам таким техническим нас в институте не обучали. Читали в ту пору адаптированного Диккенса и изучали, что такое фонема. Но я потихоньку самообразовывался.

Помню,что в ксероксные машины изумленные посетители засовывали что угодно:носовые платки, часы, гребешки. Один дядька умудрился даже положить свой ботинок! Все восхищались, и никто не смеялся.

Может, подумаете «пропало лето». Я так не считаю. Ведь вспоминаю и сегодня…

* * *

Нет, нет, в Москве, конечно же, лучше,чем на целине. Влюбленный в одну сокурсницу, Гелю из Одессы, похожую на Клаудио Кардинале, приглашаю ее иногда в то лето в кино. Когда она не занята с другими поклонниками. Идем на «Парижские тайны» в «Колизее». Перед сеансом сидим на бульваре (Чистые пруды!) и кушаем мороженое. Эскимо на палочке. Чувствую, как мне все прохожие мужчины завидуют. Не из-за мороженого, конечно. Верх блаженства! Как мало надо для счастья!

Много лет спустя в Париже на Фобур-Сент-Оноре захожу в банк, и передо мной в небольшой очереди стоит какая-то немолодая, прекрасно выглядящая женщина.

Смотрю на нее. Неужели Геля? Ошибся. Клаудио Кардинале! Красота не исчезает!

А счастье?

Разве забудешь все это? Нет, не пропало лето!..

Голова в винегрете

Я помню хорошо то время. Утро 12-го апреля 1961 года. Кто-то прибежал в класс — я учился в 9-м — и заорал: «Майор Гагарин в космосе!!» Никто ничего не понял: кто такой Гагарин, что за майор, и почему этот майор в космосе? Но все сорвались с урока и побежали с улицы Воровского на Красную площадь. Там уже была толпа. Ощущение праздника было непередаваемым!Казалось, что это твоя личная победа, твой праздник. Это чувствовалось везде, и каждый чувствовал это.. Больше никогда такого ощущения, этой приобщенности ко всем, кажется, никогда не было! А поколение до нас испытывало то же самое, наверное и безусловно, — 9 мая 45-го. Старший брат рассказыал то же самое о возвращении из перелета в Америку Чкалова.

Вскоре по ТВ был «огонек». И там оказались певцы — Козловский и Михайлов. Оба, как говорится, пьяные вдребадан. Причем, как рассказывали, Козловский никогда не пил. Насчет Михайлова Максима Дормидонтовича, был ли он алкашом, не знаю. Это был «бас профундис» в Большом. Он был сыном дьяка, и в театре его так и звали «дьяк». Видно, интеллекта он был небольшого. Был только потрясающий бас.А что еще нужно?

И вот Козловский вдруг говорит: «Полет в космос — огромное событие. Спасибо Циолковскому. Скажем Константину..как это его..спасибо, Дормидонт?» »

«Скажем», — отвечает бас. Голова его царит над едой на столе.»Но без Циолковского не было бы Гагарина. Что ты думаешь об этом Дормидонт?» И откидывается на спинку стула бывший Юродивый и Ленский.

«Угу» — басит дьяк. И голова его почти опускается в тарелку с винегретом.

«Послушай, Дормидонтыч, а как бы Прокофьев написал «Войну и мир», ежели бы Толстой ее, «Войну и мир», раньше не написал? Как бы мы с тобой без Толстого и Прокофьева там пели? Какие мысли, Дормидонтыч?»

Чувствуется, что Иван Семенович будет сейчас петь «Я встретил вас». Но он ждет,
однако, ответа Михайлова. И камера показывает дьяка с головой, лежащей на винегрете.

А к Козловскому подвозят рояль. Будет в тысячный раз петь о том, кого он встретил один раз. Петь будет, сидя на стуле, понятно. Но без фонограммы.

Это был прямой эфир.

И кто-то говорит, что демократии в СССР не было? Была, да еще какая! Угу-гу! По Дормидонтычу.

Не умрут шахматы

Ах, уж это зачем! Зачем деньги!

Третьего дня чуть распогодилось в Нью-Йорке, и я отправился в чудесный парк в Бруклине, прямо у самого океана, где уже почти полностью собралась компания блицеров, из года в год приходящих поиграть блиц, посплетничать, просто пообщаться. В основном, это пожилые люди, старички вроде меня, а кто и постарше.

Среди всех этих людей, к которым я уже привык, я разглядел Бориса, немолодого человека, который уже более 30 лет живет в Нью-Йорке. Отчаянно любит шахматы, может бесконечно играть, и очень, как и многие, расстраивается, когда проигрывает. Живет один; уже много лет, как не стало его жены, давно он не работает, поскольку получил травму на производстве, и эта игра в парке скрашивает ему неизбывное одиночество.

Сели за шахматный столик и стали играть. Я попытался шутить: «Борис, ты играешь сегодня, как компьютер»

«Компьютер? — переспросил он. А потом говорит: «А у меня нет компьютера»

Я стал его убеждать: «Как же так? Купи его»

«Да нет у меня на него денег, Лев. А ты, наверное, все время играешь на
своем компьютере в шахматы?» — спросил он.

«Что ты, Борис, я не люблю играть в шахматы на компьютере»

И тут он меня поразил: «Так зачем же он нужен, если не для шахмат?

Скажи мне, для чего, если не для шахмат?»

Я сначала был ошарашен такими словами. А потом обрадовался и подумал: не умрут шахматы. Пока есть такие , как Борис. Или другие старички в этом парке. И не страшны шахматам ни фрицы с шредерами, ни карлсены с карякинами.

И правда: зачем деньги? и зачем компьютеры?

Долго будет Болгария снится…

В период с 14 по 28 июля 1969 года я проводил свой учительский отпуск в Болгарии. Это была моя первая и последняя поездка в другую страну за все годы моего бытия в СССР.

В тот памятный день 21-го июля группа наша находилась в Варне. На каких-то стенах были развешаны объявления о том, что американцы покорили Луну. Оказалось, что наши учителя могли читать по-болгарски. Большое, надо сказать, достижение. Почти как высадка на Луне.

У многих были подавленные лица. Пожалуй, не хмурился только один человек — Владимир Владимирович Виноградов. Известный московский хирург. Сын знаменитого врача В.В.Виноградова, лечившего в свое время Сталина и арестованного по «делу врачей». Вообще-то, хирург был очень хмурым человеком и немножко расслаблялся, когда принимал коньячку. У меня была даже догадка. Что для этого он, собственно, и отправился в Болгарию со всеми этими училками. Женский пол явственно преобладал в нашей группе. «Дамочки, не волнуйтесь, где наша не пропадала, обгоним мы наших друзей-соперников. Сотрем их в порошок. И на Марсе посадим яблони» — успокаивал странствующих и расстроенных классных дам импозантный врач.

Марья Ивановна, руководитель группы, видно, уже готова была открыть особое досье на Вл.Вл. и произнесла: «Ну как Вам не стыдно, товарищ Виноградов! Вы же у нас самый опытный в группе. Должны показывать пример другим. А вы шутите. При том неостроумно и совсем не к месту. «Да», — согласился Виноградов. — Тяжелый день для нашей космической науки».

Видимо, чтобы как-то выйти из этой странной ситуации Марья Ивановна сказала: «Товарищи, попрошу Вас по возможности никуда сегодня не ходить, на пляжи, например. И не хвалите ничего, как вы это обычно делаете, — ни памятников,ни зданий, ни фонтанов».

“Да до фонтанов ли нам, Марья Ивановна?» — решил поставить точку Владимир Владимирович.

Помню, в той поездке я заболел тяжелейшей ангиной, когда мы отдыхали несколько дней в горах. С высочайшей температурой. Находился в бреду. В какой-то момент ко мне в номер зашел Виноградов. Наверное, всегда помнил клятву Гиппократа. Я не видел, как он вошел. Очнулся, когда услышал к комнате страшный мат. «Трах-перетарарах!» — рокотал член-корреспондент. Дрожали стены только что построенногоо сырого отеля, в котором я схватил простуду. Виноградов, когда увидел, что я чуть продрал глаза, начал спрашивать меня, продолжая нещадно материться, что я чувствую. Кончилось все тем, что он достал откуда-то какую-то флягу с водкой. Понятно, что закуски не было. Не помню, сколько я выпил.

Наверное, много. Потому что Виноградов почувствовал во мне родственную душу и полностью разоткровенничался. «Знаешь, почему я здесь со всей этой учительской шушерой? — он, кажется, забыл, что и я был из этой шушеры. — Жена дома совершенно заела. Не дает совершенно пить, стерва. Никогда не женись, Лев. Замучаешься с этими бабами».

На следующий день, когда мы должны были спуститься с гор к морю, я был почти в полном порядке. Врач-сын меня спас. Врач-отец Сталина не спас. Наверное, потому, что я, в отличие от Сталина, своего врача не арестовывал.

Невинные мистификации

Отпадная острячка Фаина Раневская в свое время на вопрос о том, что такое талант, ответила так: «Что-то вроде прыщика. Выскочит — не отвяжешься».

Полагаю, что с такой фамилией, как Дзержинский, композитор, так сказать a priori, обречен не стать Моцартом. Не виноват он ни в чем. Фамилия просто такая, — неудачная. Ну хоть убей, не написать ему 21-й концерт с гениальным анданте. Думаю, однако, что и Моцарт, живи он в наше время, ничего бы из себя не выдавил, имея либретто по Кочетову. Попросился бы опять — в лучшем случае — обратно в свое время, когда еще не надо было темперировать, как клавиры, автоматические линии.

Сейчас только человек совсем без фантазии не вспоминает мысль Дидро о том, что можно быть хорошим шахматистом и при этом, скажем помягче, недалеким человеком. Тому шахматная братия знает немало примеров. Я вспоминаю безвременно ушедшего Валю Арбакова, прекрасного шахматиста, искреннего, простого человека. Знал его с давних времен по Москве. Да и в Париже встречались, когда он там играл в рапид-турнире шахматных грандов. Вспоминаю, как долго я объяснял Вале, зайдя с ним в банк, чтобы помочь обменять ему валюту, разницу между долларом и франком.

Он, вообще, по-моему, не мог понять что в разных странах существует разная валюта. И это шахматист, с мгновенной скоростью рассчитывавший варианты за шахматной доской!

Музыканты же вообще недалеко ушли от шахматистов. Для этого можно вспомнить немало историй, анекдотов. Можно почитать и всякие интервью, послушать их выступления по телевидению, если есть, конечно, настрой. Вот недавно я видел большой фильм о композиторе Владимире Шаинском, живущем ныне в США. Талантливейший композитор, пишущий великолепную музыку для детей, но какой… Не хочу продолжать.

В Москве, уже во времена оны, жил один известный пианист, который любил разыгрывать знаменитых музыкантов по телефону. Меняя свой голос, он звонил им домой со всякими привлекательными предложениями. Знал их глупое тщеславие. Часто знаменитости попадались в его соблазнительные сети. Пару примеров недурно вспомнить.

Однажды он позвонил Эмилю Гилельсу и сказал, что представляет тружеников какой-то верфи (почти по Журбиным!). И вот, мол, они такого-то числа спускают сработанное ими на верфи судно на воду. Спуск состоится такого-то числа в такое-то время, и замечательный музыкант со всей своей замечательной семьей приглашается на торжественную церемонию спуска на воду. Самое же главное, продолжал мистификатор, работники верфи на большом собрании решили дать имя Гилельса новому гиганту судостроения. Единственное, что их мучило, как бы поточнее назвать это судно — «Пианист Гилельс» или «Эмиль Гилельс»? И тут Эмиль Григорьевич должен был дать ответ сам. «Я думаю, — сказал он, — «Пианист Гилельс» будет лучше. — «Поточнее»,— в обозначенный день на верфь прибыл виртуоз фортепьяно со всей своей семьей. Не нужно говорить, что туда же приехал автор розыгрыша, чтобы наблюдать всю сцену, спрятавшись вдали.

Не хуже, думаю, этот мистификатор разыграл — тоже по телефону — и композитора Хачатуряна. Ему он представился как сотрудник Института Мозга. «Арам Ильич, — обратился он к автору потрясающих музыкальных творений, отличавшемуся безмерным, гигантским тщеславием, — на нашем собрании в Институте Мозга мы решили просить Вас, гениального композитора наших дней, чтобы Вы после кончины предоставили Ваш мозг в распоряжение нашего института, для нашей ценнейшей коллекции. Хотим только попросить Вас приехать в наш институт, чтобы Вы подписали соответствующую бумагу, Ваше согласие». Композитор, на задумываясь, ответил: «Согласен. По какому адресу я должен приехать?»

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Лев Харитон: Юморески

  1. Очень понравилось! Спасибо, Лев!

  2. Спасибо, прекрасные зарисовки, великолепный язык и вкусные перчинки юмора. Не женись, бабы пить не дают, и эффективность лечения в зависимости от ареста — эт-то хорошо!

  3. Симпатично рассказано — славно и безыскусственно. Искренне признателен автору

  4. А где юмор? Я везде смотрел, и в начале, и в конце. Нигде нету. Видно автор решил таким образом пошутить над читателем.

  5. В коне 1960х Майя Константиновна Юдахина из Минводхоза СССР учила меня, экономиста, как правильно читать и понимать паспорта гидротехнических сооружений из папок созданного к тому времени Мелиоративного кадастра СССР. Она была из Киргизии, где проводились широкие эксперименты с оплатой поливной воды, и сочувственно относилась к моим изысканиям в этой области.
    Где вы, Майя Константиновна ?

Обсуждение закрыто.