Инна Беленькая: Происхождение мифо-религиозных представлений о камнях в контексте культурогенеза

Loading

Детское переживание «удивительного ощущения уверенности и спокойствия», приходящее вместе с камнем, по существу, моделирует акт партиципационного единства с миром, то психическое состояние «возвратного погружения в континуум природы», которое избавляет от эмоциональной фрустрации с ее тревогой, неясной угрозой и безотчетным страхом.

Происхождение мифо-религиозных представлений о камнях в контексте культурогенеза

Инна Беленькая

«Путь реконструкции исторического бытия лежит через реконструкцию ментальности»
А. Пелипенко
О геномах культурных систем в их исторической динамике

Люди издавна поклонялись камням. Почитание камней было распространено в широком ареале: от Азии, Африки, Индии до островов Океании и Америки.

К первобытным временам восходит представление, что боги пребывают в камнях. У многих примитивных племен камни называли именами богов и духов, и люди совершали им жертвоприношения.

Главное божество митраизма Митра, по древним верованиям, был рожден из камня в пещере.

О поклонении греков камням, воздвигнутым божеству, говорит столб, изображающий Афину Палладу, неотесанный камень в Гиетте, который изображал Геркулеса.

Как пример идолопоклонства, Э.Тайлор[1] приводит почитание Верховного небесного существа во многих африканских племенах, связанное с менгирами и другими священными камнями, которым приносятся жертвы. У племени бакадара и бетадара в Центральной Африке в каждом доме имеется камень, изображающий их бога Бута.

В Индии группы вертикально стоящих камней изображают или заключают в себе богов, по одному в каждом камне.

Ассамские хази в северо-восточной Индии верят, что Великая Мать клана представлена кромлехами, и что Великий Отец присутствует в менгирах. Под большим хлопковым деревом в каждом кондском селении стоит большой камень — вместилище деревенского божества Надзу — Пенну.

На островах Товарищества грубые камни или обломки базальтовых колонн, служат предметом поклонения и жертвоприношений, так как считаются всемогущими вследствие воплощения в них божества или атуа.

Священные камни или монолиты были издревле обыкновенной принадлежностью ханаанских и еврейских святилищ. Представление о камне как об обители бога или других высших сил было присуще и древнему Израилю.

В Библии[2] пророк произносит осуждающие слова: « В гладких камнях ручьев доля твоя, они, они жребий твой, им ты делаешь возлияние и приносишь жертвы» [Ис.57:6]. А в Книге Чисел Бог приказывает Моисею уничтожить камни, которым поклоняются и которые он найдет в Ханаане.

Все, что появлялось «сверху» несло магическую и священную силу. Именно небесное происхождение сообщало им сакральность. Известно несколько примеров поклонения камням, упавшим с неба: Кааба в Мекке, омфал (иначе пуп) — в Греции, который считался Центром Мира.

В славянской мифологии — это камень Алатырь (« всем камням отец», пуп земли), который ассоциируется с алтарем, расположенным в центре мира, посреди океана, на острове Буяне.

В иудаизме, согласно одному из мидрашей, весь мир возник из «камня, лежащего в основании», который находится в центре земли, т.е. в Иерусалиме, и является алтарем.

В Бытии говорится о том, как Иаков, выбрав камень в изголовье, заснул и увидел лестницу, верх которой касался неба. На ней стоял Яхве, обещавший ему эту землю. «Иаков пробудился от сна своего и сказал: истинно Господь присутствует на месте сем, а я и не знал! И убоялся, и сказал: как страшно сие место! Это не иное что, как дом Божий, это врата небесные. И встал Иаков рано утром, и взял камень, который он положил себе изголовьем, и поставил его памятником, и возлил елей на верх его. И нарек имя место тому Вефиль» [Быт. 28: 16 -19]. Возлияние масла на камень служило доказательством святости камня.

Камень, на котором Иаков спал, не только был «Домом Бога», но обозначал также место, где посредством ангельской лестницы происходило сообщение между Небом и Землей, и, таким образом, был Центром Мира.

С этими верованиями в камни связано и почитание камней как «живых свидетелей» проявления божества. Когда Иисус Навин заключил союз с народом и дал ему уставы и законы в Сихеме, то он записал все эти слова в книгу, и, взяв большой камень, поместил его в святилище Яхве под дубом, заявляя, что камень тот будет свидетелем заключенного союза.

Бог присутствовал также как «свидетель» в камнях, поставленных Лаваном, когда тот заключил дружественный союз с Иаковом.

Камни почитались еще и потому, что в мифологическом сознании жило представление, что человек произошел от гор и камней.

Греческий миф повествует о том, как с целью возродить род человеческий после потопа, Девкалион и Пирра, по указанию оракула, бросали через плечо камни. Камни, которые бросал Девкалион, превращались в мужчин, брошенные Пиррой — в женщин.

С этим связана и вера в оплодотворяющую силу камней. Согласно М. Элиаде [3], у разных народов практиковались соответствующие обряды («скольжение», « трение»), имеющие целью воспроизвести потомство. Считалось, что прикосновения к священной скале или камню достаточно, чтобы сделать бесплодную женщину плодовитой, т.к. камни обладают силой прямого «оплодотворения».

Бесплодные женщины Салема (в Южной Индии) верят, что предки, могущие сделать их плодовитыми, живут в кромлехах, и поэтому они трутся об эти камни, принося им предварительные дары. Племена Центральной Австралии имеют такие же понятия. Тот же обычай обнаружен на Мадагаскаре.

По свидетельству Юнга [4], камень играл аналогичную роль и в легендах североамериканских индейцев, а также в цикле легенд ацтеков. В мифах таос-пуэбло говорится, что дева забеременела посредством прекрасных камней и родила сына героя. А мать Кецалькоатля забеременела благодаря драгоценному нефриту.

По древним верованиям, как пишет Юнг, детские души живут в особом камне — «дитя-камень». Их можно заставить перемещаться в матку, потирая «дитя-камень» о чурингу.

На языке австралийских племен аранда чуринги — это запретное, священное. Они считаются табуированными предметами, хранятся в потайном месте или скрываются в расщелинах скал.

Чурингой могла быть галька или продолговатый разукрашенный камень овальной формы, на котором были выгравированы священные рисунки. Каждый мужчина и каждая женщина австралийского племени имели свою чурингу, что было олицетворением его души.

Особую значимость и сверхъестественную силу мифическое сознание придавало камням, которые имели необычную форму, камням с отверстиями внутри.

Из этого следовал обычай пропускать новорожденных младенцев через отверстие в камне, понимаемый как рождение из божественного чрева, которое символизирует камень.

Явный отзвук этих представлений мы находим в Библии. Пророк Иеремия произносит осуждающие слова: «они говорят дереву: ты мой отец, а камню: ты родила меня» [Иер.2:27]. Камень эвэн אבן, по — еврейски, женского рода.

Отсюда и слово эвэним האבנים — родильный станок.

По древним поверьям, камни, «упавшие с неба», способствуют дождю, и во время засухи им приносят жертвы. Это, так называемые, «громовые» или «дождевые» камни. Связь камня со стихией воды — распространенный мотив в религиозно-мифологических представлениях. В Библии Господь говорит Моисею: «Вот, Я стану пред тобою там на скале в Хориве, и ты ударишь в скалу, и пойдет из нее вода, и будет пить народ» [Исх. 17: 6].

В обычаях древних было ставить камень у могилы — «погребальный» камень. Камни воздвигались с целью «закрепить» душу покойника и обеспечить ей временное жилище близ живых. В случаях насильственной смерти существовал обычай собирать груду камней на том самом месте, где случилась беда. Каждый прохожий добавлял камень к груде — за упокой души мертвеца.

Позже эти доисторические погребальные камни приобрели фаллический символизм — фаллос олицетворял существование, силу, продолжение. У дравидийских гондов освящение погребальных памятников сопровождалось эротическими обрядами.

Вообще отголоски темы фаллоса, превращающегося в камень или совокупляющегося с камнем, можно обнаружить во множестве исторических мифологий. Так хорошо известен цикл фригийских мифов о Кибеле — богине, происшедшей из камня и ставшей предметом вожделения самого Зевса. Распространенным является мотив превращения гиперсексуальных героев в каменные глыбы.

В шиваизме основным предметом поклонения является каменное изваяние, представляющее собой фаллос Шивы (линга), поднимающийся из йони — священных женских половых органов. Это каменное изваяние также умащивают маслом и украшают цветами.

Мотив трансформации в камень или окаменение обычен в перуанских и колумбийских легендах.

Особым почитанием в мифологическом сознании пользовались неотесанные камни. Так греки в историческом прошлом почитали не статуи, а необработанные камни — hermai(столб, посвящение).

От таких камней, в конечном счете, произошел алтарь. Не случайно у многих народов — греков, арабов, кельтов и др. распространено поклонение именно неотесанным камням. В Ветхом Завете прямо разъясняется, почему алтарь должен быть сложен из неотесанных камней: «Если же жертвенник из камней будешь делать Мне, то не сооружай его из тесаных. Ибо, как скоро наложишь на них тесло твое, то осквернишь их» [Исх.20:25].

Подобные примеры поклонения камню в древнем мире можно множить и множить. Но возникает вопрос, почему именно образ камня, скалы стал одной из наиболее существенных реалий в мифо-религиозных традициях? Казалось бы, что может быть более молчаливого и не облеченного дополнительным смыслом, чем камень? Чем вызвано это странное влечение к миру камней у древнего человека?

В многочисленных работах по этнографии и религиоведению объяснение этих представлений обычно сводится к особенностям мифического сознания, вере в сверхъестественное, существование духов, воплощенных в тех или иных предметах и действующих на человека через их посредство.

Как справедливо пишет А.Пелипенко, при обсуждении мифологических представлений авторы этих трудов «уходят от сакраментального вопроса об их онтологических основаниях»[5], т.е. не затрагивают тех глубинных условий, благодаря которым смогли возникнуть, развиться и проявиться эти представления.

Следствием этого является тенденция относить подобный класс явлений «к иррационализму вненаучных форм сознания, слепой вере, вымыслу и т. п., отдавая его на откуп мистике и паранауке», как он указывает.

В связи с этим невольно напрашивается каламбур, что это и есть тот «камень преткновения», который препятствует попыткам объяснить этот феномен древней культуры.

В данной статье речь пойдет о совершенно новом подходе к этим явлениям. Статья написана на материале книги А. Пелипенко «Постижение культуры», отдельные главы из которой, публиковались на сайте Е.Берковича «Заметки по еврейской истории» [6], а также тематически с ней связанной книге «Антропология мифа» А. Лобка [7]. Последнюю Пелипенко характеризует как «примечательное явление». Он часто на нее ссылается, призывая автора к себе « в союзники».

Эти исследования носят культурологический характер, в центре которых — проблема культурогенеза, вопросы самого зарождения культуры, ее истоков. И, как будет видно из дальнейшего изложения, именно камень оказывается тем предметом, который связан с ранней манифестацией культуры. По убеждению Пелипенко, камень не случайно оказался в руках древнего человека, т.е. природа «объекта» приложения его деятельных усилий является сама по себе уже значимой.

Авторы обращаются к временам, отстоящим от нас на два с половиной миллиона лет, а предметом их интереса являются самые древние каменные артефакты, которые получили название «галечных орудий».

Что представляют собой эти «галечные орудия»? По внешнему виду — это округлые каменные гальки различного размера и веса, у которых один край имеет несколько сколов, отчетливо видных на их гладкой поверхности, что рассматривается в качестве несомненных следов их искусственной обработки.

Создатель галечной индустрии получил у археологов и антропологов имя Homo habilis, а сама галечная индустрия была названа олдувайской по имени знаменитой стоянки в Северной Танзании. Хомо хабилис являлся промежуточным звеном между древнейшей формой гоминид — автралопитеками африканскими и хорошо известным науке питекантропом, чья принадлежность к роду Хомо не вызывает сомнений.

Спрашивается, в чем интерес этих галечных камней, обработанных предком человека, который еще даже не был Хомо сапиенсом?

Археологическая традиция бесспорно именует эти предметы элементарными орудиями, изготовлявшимися хабилисом в утилитарных целях, что согласуется с укоренившейся в научном сознании орудийно-трудовой теорией. Как из нее явствует, антропогенез явился следствием производства орудий труда, а человеком двигали чисто прагматические интересы.

Но авторы монографий стоят на иных позициях, считая, что галечное производство заключает в себе множество загадок, которые не позволяют однозначно судить о нем, как о производстве каменных орудий. Их концепция переворачивает всю систему представлений о природе и сущности орудийной деятельности в первобытном обществе.

«История культуры — это не история, в первую очередь, хозяйственно-экономической или производственно-технологической деятельности», пишет. Пелипенко.

«Уже в нижнем палеолите появляются, а к концу среднего становятся довольно многочисленными (иногда предположительные, а иногда несомненные) свидетельства того, что в жизни людей этих эпох, помимо чисто материальных интересов и забот, связанных с добыванием средств существования, было еще нечто возвышавшееся над повседневностью, или, во всяком случае, не сводимое напрямую к быту»[8].

Авторы приводят убедительные аргументы против утилитарного назначения галечных псевдоорудий, каковыми они их считают.

Основной из них следующий. Если называть эти каменные артефакты «орудиями», тогда получается, что сам создатель самых ранних, самых примитивных орудий уже обладал человеческим сознанием и высоко развитой моторикой руки. Но объем мозга у хомо хабилиса составлял половину объема мозга современного человека. Поэтому хомо хабилис, не обладавший соответствующими интеллектуальными возможностями, не мог создавать именно орудия труда, поскольку любое целевое утилитарное использование природного каменного обломка — это сложнейший в культурном отношении акт.

Тем более, что за полтора миллиона существования хабилиса должна была произойти хотя бы самая элементарная эволюция галечных форм, и гальки, обработанные миллион лет назад, должны были бы отличаться от галек, обработанных два миллиона лет назад, большей утилитарностью, функциональностью. Однако никакой утилитарной эволюции галечных псевдоорудий не происходит.

Постулаты «трудовиков», как называет Пелипенко сторонников орудийно-трудовой теории, вызывают у него иронию: «выходит, что в течение первых сотен тысяч (!), а то и полутора миллиона лет раннего культурогенеза гоминиды занимались исключительно орудийно-технологическими проблемами, в поте лица борясь за повышение производительности труда»[9].

По его мнению, иначе, как «желудочными», эти псевдоаргументы нельзя назвать. Человеческий интерес к миру не был детерминирован «стремлением бесконечно улучшать материальные условия существования».

Что же было его движущей силой? Какую концепцию противопоставляют авторы орудийно-трудовой теории?

Остановимся на гипотезе Лобка, поскольку Пелипенко полностью с ним солидаризируется, считая его «одним из немногих авторов, осмелившихся бросить вызов трудовой теории и выдвинуть в противовес ей свою собственную концепцию».

По мнению Лобка, на заре антропогенеза не могло возникнуть орудийного производства. Галечные псевдоорудия — это вовсе не орудия, а меточные камни, т.е. камни, несущие в себе некую значимую информацию. Это сравнимо с зарубками, сделанными на дереве охотником. Но меточные камни оказываются нагруженными тем, что можно было бы назвать элементарной мифосемантикой. И не случайно использовались гладкие камни из кварцита желтого цвета. Эта та комбинация, которая давала исключительно зримый эффект: каждая галька обретала как бы индивидуальный рисунок в виде рельефных сколов, резко выделяющихся по отношению к гладкой и блестящей галечной поверхности.

По утверждению автора, все, что ни изготавливал первобытный человек, являлось на первых порах в своем исходном бытии совокупностью предметов культа, но просто некоторые из этих предметов находили утилитарное применение в качестве орудий труда.

Отсюда следует его парадоксальный вывод, что «утилитарность — это такое качество искусственных предметов, которое не может ПРЕДШЕСТВОВАТЬ их созданию, а может возникать лишь ВСЛЕД тому, что они созданы. Утилитарное принципиально не лежит в основании культурного, но зато культурное является абсолютной предпосылкой возникновения феномена утилитарного» [10].

В какой момент случайно расколотый и утилитарно бесполезный камень может оказаться значимым для расколовшего его существа? В том случае, говорит Лобок, когда на оселке каменного обломка «зацепилось» некое эмоционально переживание. Каменный раскол становится с этого момента своего рода пусковым механизмом, запускающим элементарную ассоциативную цепь, ведущую к воспроизведению этого эмоционально окрашенного воспоминания в памяти этого существа.

Первоначальное значение деятельности по раскалыванию камней заключается в том, что она сублимирует свободную сексуальную энергию.

Как полагает автор, из этой связи между сублимированной сексуальной энергией и самим феноменом каменной культуры, создаваемой первобытным человеком, вытекает идея фаллоса, преврашающегося в камень.

Источник этих представлений Лобок видит в «специфике человеческой сексуальности, которая все менее и менее оказывается связана с инстинктом продолжения рода, а приобретает самозначимый, чувственно— гедонический характер»[11].

И этому он посвящает в своей книге отдельную главу с красноречивым названием «Фаллология мифа».

Именно фаллос оказывается, в конце концов, предметом религиозного обожествления, предметом экстатически-оргиастического поклонения во всех без исключения древних религиях

Можно заподозрить Лобка в пансексуализме, фрейдизме и пр., но справедливости ради надо сказать, что сексуально-фаллические мотивы весьма объемно представлены в исторической мифологии. Такая сексуальная нагруженность мифа проявляется во множестве семантических связок, увязывающих субстанцию камня с этими специфического круга мотивами, как видно из изложенного выше.

Пелипенко не принимает эту интерпретацию культурогенеза, называя ее «мифоцентристской с привкусом фаллоцентризма». О его теории культурогенеза речь пойдет ниже.

Здесь мы хотим отметить только очевидное совпадение взглядов Пелипенко с взглядами Лобка на феномен человеческой сексуальности. Человек — единственное существо, у которого режимы сексуальной стимуляции и оргазма имеют выраженную межполовую асимметрию, пишет он.

Первобытная гиперсексуальность «не только придала особый оттенок всему культурогенезу, выведя сексуальный аспект (уже вне прямой связи с программой продолжения рода) на передний край мотивационных устремлений, но и дала толчок к развитию собственно сексуальной культуры… Феномен гиперсекуальности с хрестоматийной ясностью демонстрирует механизм трансформации природных программ в культурные» [12].

И далее Пелипенко говорит о сформировавшейся на протяжении всего палеолита и позднее обширном круге соответствующих мифологем. Это оплодотворение камнем (зачатие от совокупления с камнем), рождение ребенка из расколотого камня (поздний коррелят этого мотива — рождение в пещере), обращение в камень, подмена человека (ребенка) камнем, рождения человека камнем или из камня и некоторые другие.

В плане этих высказываний утверждения Лобка о первичной сублимации сексуальной энергии, связанной с камнем, выглядит вполне достоверной.

Манипуляции гоминид с камнем не было однообразным. Пелипенко усматривает в них факт разделения камней на два типа: первый тип — это подлежащие рукотворному «исправлению», т. е. извлечению из них путем магико-технологического акта некоей заключенной внутри них «вещи», и второй — не подлежащий обработке «в виду особой связанности его с паутиной когерентных зависимостей в запредельном мире». От таких камней и происходит в конечном счете алтарь. Как уже было сказано выше, у многих народов (греков, арабов, кельтов и др.) распространено поклонение именно неотесанным камням. И об этом прямо говорится в Торе.

Как следует из концепции Лобка, созданный хабилисом феномен элементарной культуры сам оказался мощным эволюционным фактором, и уже под воздействием этого фактора произошла мощная антропогенетическая революция, приведшая к появлению совершенно новых биологических видов: Homo erectus, Homo neandertalisis и Homo sapiens.

На этом фоне высказывание Пелипенко о том, что homo habilis, оказался в самом критическом эволюционном положении, что он был обречен совершить прорыв к совершенно новым поведенческим актам, вносит определенную интригу в это построение Лобока. В чем она заключается?

В концепции Пелипенко процесс антропогенеза и культурогенеза предстает в свете глобальных эволюционных процессов природы и человека.

Со времен Э.Геккеля, создавшего общий биогенетический закон, ученых не оставлял вопрос, в чем загадка эволюции психики от животного до человека и от примитивного человека до представителя культурного народа. Геккель считал, что все в мире развивается на основе одинаковых законов и представляет длинную лестницу развития. Однако видение эволюции как линейно-поступательного движения, при котором фигуранты эволюции «выстраиваются друг другу в затылок», уже в те времена подвергалось критике. Пелипенко также называет такой подход ошибочным и методологически ущербным.

Хотя он и оговаривается, что не собирается строить свою теорию эволюции, но на самом деле его подход к рассматриваемой проблеме совершенно иной. Он ставит вопросы совсем в другой плоскости, а именно: каковы внутренние движущие силы эволюции, в чём причина эволюционного усложнения? зачем оно нужно?

Работа Пелипенко — объемное мультидисциплинарное исследование. Помимо гуманитарных наук — это экскурсы в квантовую физику, биологию, нейрофизиологию и др. области естественного знания, которые делаются с целью проследить корни культуры и построения теории смыслогенеза.

Этому соответствует и сложность его понятийно-категориального аппарата. Особо следует отметить обширность исследуемого им материала и приводимой информации, а также плотность идей и насыщенность их на словесную единицу. В формате статьи невозможно даже в малой мере охватить поистине космогонический масштаб его труда — « от гигантских облаков космической пыли, через образование галактик, планетарных систем и далее: к геофизическим и геохимическим процессам на отдельной планете, а затем к биосистеме и антропосистеме», если воспользоваться его характеристикой глобальной эволюции.

Мы остановимся здесь на теории Пелипенко, раскрывающей те глубинные онтологические основания, которые лежат в основе психического взаимодействия человека с камнем.

Взяв за основу тезис современной науки о двунаправленности эволюции, он останавливается на анализе ее двух векторах: горизонтальном и вертикальном.

Горизонтальный вектор связан с теми изменениями, которые направлены на адаптацию к среде и специализацию структур в ответ на вызовы среды.

Вертикальная же линия эволюции никоим образом не является линейным продолжением горизонтальной, а представляет собой качественный скачок. В чем заключается этот скачок?

По утверждению Пелипенко, всякий вертикальный эволюционный прорыв начинается с частичной эрозии структур материнской системы, выпадением из космо — и биорегуляций, являющихся «незримой основой стабильного существования всех форм, структур и процессов в системе». И находящемуся в этом эволюционном состоянии существу, которое уже не животное, но ещё не человек приходится испытывать на себе все многочисленные аритмические осложнения, вызванные режимом межсистемного перехода[13].

Эти изменения, связанные с вертикальным эволюционированием, особенно на начальных этапах прорыва, он рассматривает как тяжёлую патологию, аномалию или «эволюционную болезнь». Разрушения, которые принесла с собой «эволюционная болезнь», не мог бы перенести ни один биологический вид, т.к. старые чисто природные ритмы, связанные с животной психикой, частично рухнули, а новые, культурные ещё не сформировались.

Иными словами, самое начало антропогенетической революции и культурогенеза было связано с ограничением животной инстинктивности. В этом находит свое подтверждение известное высказывание Ницше, что «человек — это животное с испорченными инстинктами».

Характерно, что для эволюционного прорыва вертикальные силы отыскивают в системе наименее специализированное звено и «выталкивают» его на следующий эволюционный уровень. Аналогию этому Пелипенко видит в эволюции социокультурных систем, когда резкие изменения ритмических оснований жизненно важных процессов неизменно приводят к психологической фрустрации и вызывают социальную напряжённость. «Давно замечено, что носителями новых культурных парадигм и лежащих в их основе ментальных конфигураций всегда выступают «маргиналы», «отщепенцы», минимально адаптированные к среде, но внутренне нацеленные на создание своей собственной системной среды более сложного порядка. Поэтому превращение слабого звена эволюции в её авангард в межсистемном переходе — не парадокс и не частный случай, а скорее, общая закономерность»[14].
А далее Пелипенко подходит к главному вопросу: причине психического взаимодействия человека с камнем. Каким образом происходит замещение «испорченных инстинктов» культурными программами? Что является побудительной силой в этой «трансформации животного психизма в прото-культурное сознание, а затем, по мере его дальнейших трансформаций — в сферу зрелой человеческой ментальности?»

По его мнению, поражённая эволюционной болезнью психика гоминид с ее разбалансировкой природных психо-поведенческих автоматизмов при отсутствии программ культурных находит спасение в лоне незатронутых эрозией секторов животной инстинктивности и воспроизводству той целостности, от которой они отпали. В этом видится спонтанное стремление преодолеть психические дисфункции, вызванные эволюционной болезнью[15].

И, как полагает Пелипенко, именно стихия камня создавала наиболее органичную атмосферу для «возвратного» погружения в психический континуум природы.

Психика гоминид нижнего палеолита, которая еще не есть в полном смысле психика человека, вступает в режим партиципационного природнения к камню. Любого рода манипуляции с изготовляемым артефактом — это прежде всего спонтанное стремление вернуться в состояние максимальной психической слитности с ним, пережить глубокое чувство сопричастности, партиципационного единства с миром и своего в нем присутствия.

Здесь Пелипенко использует введенное Л.Леви-Брюлем понятие мистической партиципации или сопричастия, лежащее в основе менталитета первобытного человека.

В его заслугу надо поставить то, что он восстанавливает и поднимает научный престиж Леви-Брюля, который в свое время подвергся жестокой критике за свои взгляды, что явилось даже причиной его нервного срыва.

Более того, Пелипенко рассматривает понятие мистической партиципации не только применительно к архаическим обществам. Он дает этому понятию расширительное толкование, видя в партиципации универсальное свойство психики, органически присущее человеку.

Он считает, что именно партиципация является источником сформировавшегося на протяжении миллионов лет антропогенеза мощнейшей устремлённости к трансцендированию. «Мир, куда сознание устремляется в поисках абсолютной партиципации, — это мир трансцендентный» [16].

Надо сказать, что понятия трансцендентного и трансценденции играют в исследовании Пелипенко чрезвычайно важную роль. Но мы еще к этому вернемся.

Исходя из этих рассуждений, он делает вывод, что камень уподобляется некоему магическому пульту, посредством которого испорченная отчуждением от природы психика гоминид временно возвращалась в свое естественное лоно.

Это находится в согласии и со словами Лобка о том, что «камень становится исторически первым культурным (= культовым) артефактом… Культ — это ведь странная потребность человека в каком-то надбиологическом содержании. Культ — это потребность, которая возникает за пределами каких бы то ни было естественных, биологических потребностей.

А культура — это и есть мир, построенный на потребностях, которые не являются биологическими»[17].

В унисон с этим звучит и высказывание Н.Бердяева: «Культура связана с культом, она из религиозного культа развивается, она есть результат дифференциации культа, разворачивания его содержания в разные стороны…Она полна священной символики, в ней даны знаки и подобия иной, духовной действительности. Всякая Культура (даже материальная Культура) есть Культура духа, всякая Культура имеет духовную основу — она есть продукт творческой работы духа над природными стихиями»[18].

Действительно, в подтверждение этого говорит и само происхождение слов «культ» и «культура», которое указывает на их семантическое тождество: «культ» (лат. cultus, от colo — возделываю, почитаю). «Культура» (лат. cultura) — от глагола colo, colere — возделывание, позднее воспитание, образование, развитие, почитание.

Но главный тезис Бердяева в том, что духовная культура не является вторичной по отношению к материальной. Для Пелипенко также не существует деления культуры на материальную и духовную, «при котором явно или полуосознанно выстраивается субординация: материальная сначала, духовная потом. В целостном жизненном мире человека не существует никаких «сначала» и «потом». Его удивляет, что «для «трудовиков» как будто не существует такого общеизвестного понятия как первобытный синкретизм; они продолжают анахронично делить культуру на материальную и духовную, утилитарную и неутилитарную». Отрицание такой дихотомии проходит сквозной идеей в его построении культурогенеза.

И далее Пелипенко подходит к проблеме культурно-антропологических различий между представителями разных обществ и типам их ментальности, которые исторически детерминированы.

В противоположность официальной науке и утверждению, что люди во все времена мыслят примерно одинаково, он считает большой ошибкой приписывать хабилису, эректусу и неандертальцу когнитивные свойства современного человека.

По его мнению, «во всех без исключения культурных традициях существует огромный смысловой комплекс, связанный с проблемой промежуточного звена между миром эмпирическим и тем, который обычно называют иным, потусторонним, сверхъестественным, трансцендентным, т. е. миром, недоступным обычному восприятию».

Не учитывая переживание так называемой «параллельной реальности», прямое воздействие энергий разных физических субстанций на психику гоминид и т. д., в принципе невозможно понять и адекватно объяснить феномены ранних этапов культуры. «Речь идет о том, что генезис первосмыслов протекал в совершенно ином, почти несопоставимом с современным режиме восприятия и переживания реальности» [19].

Нельзя не сказать, что предтечей этих идей был Леви-Брюль, который писал, что механизмы мышления у примитивного и современного человека не совпадают, что умственная деятельность дикарей отличается качественно, а не количественно от мышления современного человека. «Если охарактеризовать одним словом мыслительную деятельность низших обществ, то эта психическая деятельность является мистической … по своей природе первобытные люди — метафизики»[20]. Поэтому человек современной среды наталкивается на непреодолимую трудность при попытке усвоить образ мышления первобытного человека.

Этим, видимо, объясняется тот особый пристальный интерес Пелипенко к тем формам экстрасенсорного внерационального восприятия, которые недоступны каналам обычного чувственного знания.

К ним он относит следующие формы: психокинез (телекинез, психоэнергетика), телепатию (считывание мыслей), эйдетизм (способность к воспроизведению в плане представлений предметов со всеми их деталями). Это также ясновидение, прекогниция (предсказание) и ретрокогниция (перцепция событий прошлого).

Не боясь обвинений в иррационализме, шаманизме, приверженности к оккультизму, он берет на себя смелость утверждать, что «отвергаемые академической наукой области околонаучного по своим методам знания, которые накопили колоссальный материал, игнорировать на сегодняшний день НЕДОПУСТИМО» [21]

По его словам, это требует пусть гипотетической, но ясно сформулированной теоретической позиции, а главное необходимо «перестать переносить свои собственные психологические автоматизмы и установки на человека прошлых эпох».

Это созвучно идеям Леви-Брюля, который писал о недопустимости интерпретировать представления первобытного человека в терминах собственной психологии. Поскольку тем самым первобытные понятия искажаются и подменяются понятиями и логическими конструкциями самих исследователей.

Причину «нежелания и неумения исследователей углубляться в этот аспект» Пелипенко отчасти связывает с тем фактом, что затрагивается такая неприятная для традиционного научного сознания тема, как наличие у древнего человека не только несравнимо более сильной, чем у современного человека, суггестивной потенции, но и сильнейших телепатических способностей. «Можно сколько угодно кривиться и пренебрежительно называть все это паранаукой, но рано или поздно со всем этим придется считаться всерьез»[22].

Что можно сказать по этому поводу? В рамках статьи говорить мимоходом о том, что составляет основополагающую идею этих взглядов, было бы непростительным. Поэтому желательно отнести читателя к тем страницам книги Пелипенко, которые он посвящает теории о холономности строения Вселенной. Если совсем коротко, то в основе ее лежит понятие о когерентности, или универсальной связи. Эта та всеобъемлющая связь во Вселенной, которая (в противоположность механистической парадигме классического рационализма) соединяет внешне разрозненные элементы сущего далеко не формальной механической связью. Напротив, они «находятся между собой в отношениях эмпатии — взаимного воздействия на разных онтологических уровнях» (Пелипенко).

Следствием этого является мощнейшая устремленность к трансцендированию, которая сформировалась на протяжении миллионов лет антропогенеза, как память о ненарушенной эволюционной болезнью погружённости в когерентность.

В этом Пелипенко не отступает от тех доктрин о Мировой Гармонии, взаимодействии Макрокосма и Микрокосма (человека), их идентичности, которые провозглашались еще древними мыслителями, не противопоставлявшими мир материальных вещей бытию человеческого духа. С этой точки зрения, размежевание современной науки с религией и мифом, научная рациональность, по мнению многих исследователей, отнюдь не способствуют пониманию истоков развития культуры и общества.

В доказательство своих положений и Пелипенко и Лобок обращаются к психологии раннего детского развития. Ребенок в сокращенном виде повторяет все главнейшие этапы, которые пережило человечество с момента своего возникновения и до настоящего времени. Точно так же, как первобытный человек, ребенок попадает в мир, в котором все загадочно. Он вынужден каким-то образом научиться взаимодействовать с этим сверхсложным миром, суметь как-то сориентироваться в нем.

И ребенок каждой вещи объективного мира придает свое субъективное значение посредством вовлечения ее в ту или иную игру — независимо от того, какое значение зафиксировано за этой вещью во взрослом обиходе. При этом вещи и игрушки у ребенка одушевлены. Это та же условная система координат, которая похожа на «сетку культурных шифров, которую первобытный человек набрасывает на всю окружающую его природу» (Лобок).

Недаром ранний этап психического развития получил у старых авторов название «детского мифологизма». О сходстве детского мышления с примитивным писали Ж.Пиаже,Л.С. Выготский, А.Р. Лурия и др.

Характерной чертой детского восприятия является синкретизм, который выражается в чрезвычайной легкости, с которой ребенок сближает самые разные, не имеющие внутренней связи предметы, приводя их в нерасчлененный слитный образ. Дети априорно видят мир в координатах когерентных связей. В этом смысле «детская фраза о том, что «ветер дует, потому, что деревья качаются» — это не просто наивное переворачивание причинно-следственной связи. Кажущаяся на первый взгляд искаженной и лишенной логики эта фраза на самом деле есть « воспоминание о когерентном характере связи явлений» (Пелипенко).

Вернемся к «каменной» теме. Когда гоминид манипулировал с камнем, он «переносил на камень часть самого себя, или фокусировал в камне «распыленную» вовне часть своей сущности» (Пелипенко). Это сопоставимо с тем, как ребенок отождествляет себя с любимыми игрушками. По своей сути, это тот же акт партиципации или сопричастия, характеризующийся «смещением между я и не-я», говорит Пелипенко, ссылаясь на Ж.Пиаже.

В заключение нам хочется привести отрывок из воспоминаний Юнга о своем детстве. Его описание детского мироощущения и мировосприятия как нельзя лучше может служить иллюстрацией к этим положениям. Юнгу была свойственна архаическая природа, связанная, по его словам, « с даром — видеть людей и предметы такими, каковы они есть… эта способность к интуитивному пониманию основывается на инстинкте или participation mystique — словно в акте внеличностного видения глубинным взором».

Ему принадлежит понятие об архетипах — врожденных психических структурах, составляющих стержневой каркас бессознательной психики. Этому напрямую созвучны идеи Пелипенко. Для него архетипы — это «взаимосвязанный набор программ, мифем, психологических установок, прорастающих через многочисленные последующие исторические напластования и подспудно воздействующих на сознание вплоть до настоящего времени».

И воспоминания Юнга — наглядное тому подтверждение.

Итак, он писал:

«Перед стеной был небольшой склон, из которого торчал камень — мой камень.

Оставаясь один, я часто садился на этот камень, и начиналась мысленная игра, протекавшая таким образом: « Я сижу на этом камне. Я наверху, а он — внизу». Но и камень, в свой черед, мог сказать о себе «я» и подумать: « Я лежу на этом склоне, а он сидит на мне». Возникал вопрос: « кто я — тот, кто сидит на камне, или камень, на котором сидит он». Этот вопрос всегда смущал меня, и, вставая с камня, я каждый раз размышлял о том, кто кем был на этот раз …. Между этим камнем и мной, несомненно, существовала какая-то тайная связь. Я мог просиживать на нем часами, дивясь загадке, которую он ставил передо мной.

Природа казалась мне полной чудес, и я хотел погрузиться в них с головой. Любой камень, любое растение, любая мелочь казались живыми и неописуемо чудесными. Я целиком окунулся в природу, я, так сказать, заполз в ее самую глубинную сущность

… …Особенно удивительное ощущение уверенности и спокойствия приходило ко мне, когда я садился на свой камень. Это каким — то образом избавляло меня от всех сомнений. Стоило мне подумать, что я — камень, как конфликт прекращался …..Я смутно ощущал наличие связи между «камнем — душой» и камнем, бывшим в то время мною самим.

Спустя тридцать лет я снова сидел на этом склоне. … И вот я вдруг снова превратился в ребенка, который возжигает полный тайного смысла огонь и сидит на камне, не зная, то ли он — это я, то ли я — это он. … Притяжение этого мира (детства) было настолько сильно, что я вынужден был сломя голову бежать оттуда, чтобы не потерять власть над собственным будущим».

Впоследствии, анализируя свои чувства в тот период, он вспоминал:

«внутренний разлад и неуверенность в окружающем мире заставили меня совершить нечто, в то время совершенно непостижимое для меня самого. У меня был желтый лакированный пенал с линейкой. На кончике этой линейки я вырезал человечка примерно в пять сантиметров, вырезал его и положил в пенал. В пенал я поместил также гладкий продолговатый темный голыш с берега Рейна, который раскрасил предварительно акварельными красками так, чтобы он казался поделенным на две части, верхнюю и нижнюю… Все это было моей великой тайной. Я почувствовал себя в безопасности, и мучительное чувство разлада с самим собой исчезло…

В период работы над книгой « Метаморфозы и символы либидо» я прочел о тайном захоронении «камней душ» близ Арлесхайма и об австралийских чурингах. Я вдруг обнаружил, что мой образ камня был совершенно таким же, хотя мне никогда не доводилось видеть соответствующие изображения. Мой камень был продолговатым, темным и выкрашенным так, что его верхняя часть отличалась от нижней… В детстве я выполнял обряд, как увиденные мною годы спустя африканские туземцы»[23].

Нужны ли здесь комментарии? Детское переживание «удивительного ощущения уверенности и спокойствия», приходящее вместе с камнем, по существу, моделирует акт партиципационного единства с миром, то психическое состояние «возвратного погружения в континуум природы», которое избавляет от эмоциональной фрустрации с ее тревогой, неясной угрозой и безотчетным страхом.

Как видно из изложенного, взаимодействие ребенка с камнем заложено предшествующим развитием и по своему внутреннему механизму сравнимо с магическими манипуляциями. В своей аффективной основе манипуляции ребенка несут в себе отпечаток той психической составляющей, бывшей у гоминида, которая обусловила когда-то « это странное для живого существа влечение к миру камней» (Лобок).

ЛИТЕРАТУРА

1. Тайлор Э.Б. Первобытная культура. Москва, Политиздат, 1980
2. Библия. Книги Священного писания Ветхого и Нового Завета канонические. В русском (синодальном) переводе с параллельными местами и приложениями. — М.: Рос. Библ.Общ-во, 1994
3. Элиаде М. Очерки сравнительного религиоведения. Научно-издательский центр «Ладомир» Москва, 1999
4. Юнг К.Г. О природе психе. Изд.Рефл-бук, Ваклер, 2002
5. Пелипенко А. Между природой и культурой. Главы из новой книги. «Семь искусств» №1(14), янв.2011
6. Сетевой журнал «Заметки по еврейской истории» (ред. Е. Беркович)
7. Лобок А. Антропология мифа. Екатеринбург, Банк культурной информации, 1997.
8. Пелипенко А. Постижение культуры. Культура и смысл. «Семь искусств» №3(28) март 2012
9. там же
10. Лобок А. Антропология мифа. Екатеринбург, 1997, с.326
11 там же с. 221
12. Пелипенко А. Между природой и культурой. «Семь искусств» № 9(10), сент. 2010
13. Пелипенко А. Культура в контексте глобальной эволюции. «Семь искусств» № 8(9) авг. 2010
14. там же
15. Пелипенко А. Между природой и культурой «Семь искусств» 1(14) янв. 2011
16. Пелипенко А. Между природой и культурой. «Семь искусств» № 4(17) апр. 2011
17. Лобок А. Антропология мифа. Екатеринбург, 1997, с.406
18. Бердяев Н. Смысл истории. Изд. «Мысль» Москва, 1990, с.166
19. Пелипенко А. О геномах культурных систем в их исторической динамике. «Семь искусств» №3, 2012
20. Леви-Брюль. Сверхъестественное в первобытном мышлении. Москва. Изд. «Педагогика— Пресс», 1994, с.29.
21. Пелипенко А. О геномах культурных систем в их исторической динамике. «Семь искусств» № 7(8), июль 2010
22. Пелипенко А. Между природой и культурой. Главы из новой книги. «Семь искусств» №1(14), янв. 2011
23. Юнг К.Г. Дух и Жизнь. Москва.: Практика, 1996, с. 27-30

Print Friendly, PDF & Email

8 комментариев для “Инна Беленькая: Происхождение мифо-религиозных представлений о камнях в контексте культурогенеза

  1. Дорогая Инна, я не слежу за философской литературой, т.к. с моей точки зрения она давно утратила свою над-дисциплинарную роль и превратилась с одной стороны в обслуживающую дисциплины надстройку, с другой – в подразделение развивающее логику.
    ______________________________________________________________
    Дорогой Григорий! И как это Вы не побоялись….Дынина, делая такое заявление. Опять приходиться признаться в невежестве, я даже не слышала про Альберта Вейника и Николая Левашова. Но Пелипенко доставил большое удовольствие. Про его мужество — речь отдельная. Многие еще не отрешились от (ставшей уже генетической) привычки писать с оглядкой. Как сейчас помню, когда мне рецензент исчиркала мою диссертацию, я по наивности спросила, как же быть с научными фактами, что есть научная истина в таком случае. Она посмотрела на меня и сказала: у тебя семья, дети… Такое было время, однако. Пелипенко повезло после родиться. Мне по душе его взгляды и то, что он берет в разработку идеи Леви-Брюля, Юнга. А то, что стихия камня в его постулатах совпала с описанием детских переживаний Юнга, вообще мистика.
    А как Вам нравится вот эти его слова: «Давно замечено, что носителями новых культурных парадигм и лежащих в их основе ментальных конфигураций всегда выступают «маргиналы», «отщепенцы», минимально адаптированные к среде, но внутренне нацеленные на создание своей собственной системной среды более сложного порядка». По-моему, звучит очень актуально, с учетом сегодняшних реалий.

    1. ****************
      Пелипенко повезло после родиться. Мне по душе его взгляды и то, что он берет в разработку идеи Леви-Брюля, Юнга. А то, что стихия камня в его постулатах совпала с описанием детских переживаний Юнга, вообще мистика.
      А как Вам нравится вот эти его слова: «Давно замечено, что носителями новых культурных парадигм и лежащих в их основе ментальных конфигураций всегда выступают «маргиналы», «отщепенцы», минимально адаптированные к среде, но внутренне нацеленные на создание своей собственной системной среды более сложного порядка». По-моему, звучит очень актуально, с учетом сегодняшних реалий.

      ===================
      Дорогая Инна, признаюсь, что проблемы современной психологии от меня весьма далеки, Юнга я читал четверть века назад, недавно случайно открыл, но после Авессалома Подводного, его читать просто не мог. Все-таки я физик, а не лирик.

      Насчет новых культурных парадигм и их носителей. Глядя на историю — несомненно, ведь слава Б-гу меня там не было, тяжелее согласиться с современностью, с тем, что рушится стержень, на котором держалась наша цивилизация, но то, что своих гробовщиков она выпестовала, и отпустила в маргиналы и отщепенцы — несомненно, хотя внутри все и вопиет. Вот только нам-то от этого не легче. Мы — носители лучшего, что она создала, и вот — оказывается, что эти ценности за время ношения протухли, и никому не нужны. Т.е. кажется, а не оказывается, потому, что жизнь будет столь стремительно деградировать, что и те, кого трясет от вожделения перемен и наркотиков, и те, кто мирно жует свою жвачку в стойле, послужат в равной степени удобрением для чего-то нового и весьма мало-симпатичного (Вы ведь помните последнюю главу «Культуры как системы»). Удобрением, потому что выжить в таких условиях можно будет только полностью потеряв себя. Я так это все вижу. А кто придет на смену и нам, и маргиналам — нам знать не дано, как не дано было знать лихим буденовцам и бородатым крестьянам, что на смену свергнутым губернаторам и городовым придут очкарики в толстовках с пОртфелями, и юные пионеры с комсомольцами. Культура РАППовцев после акмеистов.

  2. Уважаемый Выпускающий редактор! Опять какие -то «фокусы» происходят. Нажимаю»отправить», появляется » ошибка сайта». И так несколько раз. А потом вдруг обнаруживаю, что мой текст уже есть и при этом в двойном количестве. Уберите, пожалуйста, лишний.

  3. Уважаемый Григорий! Признаюсь, совсем не рассчитывала, что Вы откликнитесь, учитывая вашу «занятость» текущими проблемами. Тут уж не до «горних высей», — на одни ники сколько сил тратится. Хотя они тоже необходимы, какая без них жизнь! Но я Вас недооценила (при всем моем интересе к тому, что Вы пишете), в чем глубоко раскаиваюсь. Конечно, моя статья – это всего лишь попытка проникнуть в мир Пелипенко. Всего не охватить. Но самым интересным мне показалось вот что. Как мог Пелипенко написать то же самое о камнях, что и Юнг, не сговариваясь с ним при этом? Тут уж в правомерности выводов Пелипенко я перестала сомневаться.
    Спасибо Вам за отзыв, он воодушевляет, и с чувством, которое при этом испытываешь, все знакомы, я не одна такая.

    1. Беленькая Инна

      14 Апрель 2014 at 7:39 | Permalink

      Уважаемый Григорий! Признаюсь, совсем не рассчитывала, что Вы откликнитесь, учитывая вашу «занятость» текущими проблемами. Тут уж не до «горних высей», – на одни ники сколько сил тратится. Хотя они тоже необходимы, какая без них жизнь! Но я Вас недооценила (при всем моем интересе к тому, что Вы пишете), в чем глубоко раскаиваюсь. Конечно, моя статья – это всего лишь попытка проникнуть в мир Пелипенко. Всего не охватить. Но самым интересным мне показалось вот что. Как мог Пелипенко написать то же самое о камнях, что и Юнг, не сговариваясь с ним при этом? Тут уж в правомерности выводов Пелипенко я перестала сомневаться.
      Спасибо Вам за отзыв, он воодушевляет, и с чувством, которое при этом испытываешь, все знакомы, я не одна такая.

      ======================

      Дорогая Инна, я не слежу за философской литературой, т.к. с моей точки зрения она давно утратила свою над-дисциплинарную роль и превратилась с одной стороны в обслуживающую дисциплины надстройку, с другой — в подразделение развивающее логику.

      Пелипенко — прекрасное исключение, развивающий с чисто философских позиций идеи Альберта Вейника и Николая Левашова, о которых он не знает, потому что там совершенно другой категориальный аппарат. Но главное — это мужество, с которым он признает позорное моральное состояние науки, как таковой, отмахивающейся от бьющих в глаза несообразностей с реальностью, и прячущейся в «белые халаты» исследователей. А его гениальные обобщающие идеи — образец работы мыслителя. К стати — вторая монография значительно улучшила язык, он стал более читабелен, хотя до идеала по-прежнему далековато.

      Что же касаемо борьбы с никами, то это, как и многое другое в поведении каких-то завсегдатаев Гостевой, — по Вашей части, а я — лишь в той степени, в какой мне свойственен юмор, смиренно констатирую фактографию.

  4. Беленькая Инна
    10 Апрель 2014 at 11:52 | Permalink
    Уважаемый Борис! Спасибо за комментарий. Он единственный, – видно, не пришло еще время «собирать камни». Не подумайте, что я о себе, я – о теории Пелипенко и Лобока, которые идут вразрез науке.
    ============================
    Дорогая Инна, пришло время «собирать камни», пришло. Вы за занятостью могли упустить, но еще год назад в моей первой на этом сайте статье я впрямую использую идеи А.Пелипенко, и отдаю должное и его мужеству, и его гениальности. «Постижение культуры» — это еще одно явление мирового класса. Я пока прочел только первую главу, поэтому не стану говорить о целостном впечатлении. Пока – Б-жественно. Спасибо Вам за Вашу работу.

  5. Уважаемый Борис! Спасибо за комментарий. Он единственный, — видно, не пришло еще время «собирать камни». Не подумайте, что я о себе, я — о теории Пелипенко и Лобока, которые идут вразрез науке.
    Мне понравилось ваше определение камня как «медиума». Это как раз по теме статьи. А вот все остальное – многотонные мегалиты, все эти «стоунхенджи», « баальбекские террасы» — это уже по другой теме. Еще неизвестно, кто их возводил.
    Речь шла только о самых древних каменных артефактах, которые получили название галечных орудий, обработанных еще даже не Хомо сапиенсом. В этом, так сказать, гвоздь программы. На этом построена гипотеза Лобка и Пелипенко, которая, в сущности, отрицает орудийно-трудовую теорию. Как вам, вообще, показались их взгляды на это? И еще, как вам, — интерес Пелипенко к паранормальным явлениям? Такое не часто услышишь из уст ученого. Ведь он дает этому научное обоснование, приводит эксперименты с поведением квантов, влиянием психоэнергетики на ДНК и пр. Мне, лично, это нравится. Не знаю, как вам. Нравится еще потому, что в своих посылках Пелипенко не игнорирует старых авторов, которые еще раньше писали о мистической сопричастности, сверхъестественном, характеризуя первобытный менталитет. Пожалуй, на этом остановлюсь. О Пелипенко говорить — никакого времени не хватит. Да, я и так «истощилась», пока писала, продираясь сквозь его необъемный материал.

  6. К сожалению, в статье скупо сказано о культуре мегалитов, что, однако, непосредственно связано с темой. Большие церемониальные сооружения IX тысячелетия до н. э. были обнаружены ещё в Малой Азии. Они относятся к эпохе зарождения земледелия и скотоводства в обществе на высокогорье Анатолии, под влиянием которого или непосредственно от него произошел впоследствии ближневосточный и европейский неолит. Сооружения представляют собой большие округлые в плане структуры сооружения, опирающиеся на мегалитические колонны (от 3 м и более) из монолитного тесанного камня. Самыми древними из ныне известных являются храмы Гёбекли-Тепе и Невалы-Чори в Турции.
    Камни были древнейшими партнёрами человека в процессе культурогенеза и дискуссии с окружающей средой. Не удивительно поэтому, что они, камни, являются и древнейшим медиумом „одушевления“ культуры. Уже петрографии позволяли передавать какую то информацию, а появление шрифтов — вначале иероглифов — ознаменовало рождение современной цивилизации.
    Все мегалиты можно разделить на две категории. В первую входят древнейшие архитектурные сооружения доисторических (дописьменных) обществ (храмы острова Мальта, менгиры, кромлехи, дольмены). Для них использовались или совсем не обработанные, или с минимально обработанные камни. Культуры, оставившие эти памятники, так и называют — мегалитические. Часто к мегалитам относят и сооружения из довольно мелких камней (лабиринты), и отдельные камни с петроглифами (следовики). Вторую категорию представляют собой сооружения более развитой архитектуры, в значительной степени состоящие из очень крупных камней, которым, обычно, придана геометрически правильная форма. Они характерны для ранних государств, но сооружались и в более поздние времена. В Средиземноморье, например, ими были пирамиды Египта, сооружения микенской культуры, Храмовая гора в Иерусалиме. По-видимому, и курганы в русских или украинских степях и на Алтае можно отнести к поздним мегалитам.
    Мегалиты — общинные сооружения, их функция — социализирующая. Возведение мегалитов представляло для первобытной техники сложнейшую задачу и требовало объединения больших масс людей.

Добавить комментарий для Беленькая Инна Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.