Проживаем в удивительной стране
Иосиф Рабинович
ПРОЖИВАЕМ В УДИВИТЕЛЬНОЙ СТРАНЕ
Проживаем в удивительной стране,
Где садистов кличут Грозными, Великими
И любого могут вздеть на пики,
Даже не подумав о вине…
Так чего же, право, удивляться,
Разводить руками с укоризной,
Что Москва признала самозванца:
Люб был людям хитрован с харизмой,
А на мудрого царя Бориса,
Скучно было москвичам смотреть,
И навесили, как говорится
Всех собак и Митенькину смерть.
Пушкин был доверчив, хоть и гений,
Восхищаться можно им и чтить,
Только по строкам его творений
Нам нельзя историю учить!
ПРОБЛЕМА
До чего живём мы странно
На Руси во все века.
У одних в роду охрана,
У других — зэка!
И вопрос буравит мОзги,
Не понять, хоть вешаться:
Или зад зудит от розги,
Или руки чешутся!
И на каждом будто знак,
А у меня — как мания:
Ни на вышку, ни в барак
Что-то нет желания.
Так валяю дурака
И таю надежду:
Как бы мне на шермака
Просочиться между!
СОЛДАТСКАЯ ПРАВДА
Профессору и солдату Николаю Никулину, автору солдатских мемуаров о войне
Вновь июнь. Недалёк тот заветный денёк,
Когда кончилось мирное лето, —
В наших тихих лесах пулемёт вместо птах,
Ну а в небе не звёзды — ракеты!
И обрушилось небо на мёртвый песок,
Жизнь упала в цене до предела,
Когда смерть постучалась осколком в висок
И земля под ногами горела…
И родная земля, никого не моля,
Заплатила безмерную цену —
За чужие грехи погибали полки,
Наступая в крови по колено!
Реки крови ушли, растворились в пыли,
А земля и рожать не желала,
Та земля, где лежат тыщи наших ребят
Вперемешку с горелым металлом…
Жертвы страшной беды — без фанерной звезды.
Бронза, мрамор — так это в столицах.
Тут болота и гниль, иль бурьян и ковыль,
Или пыль вдоль дороги клубится…
Кто припомнит о них, о живых, молодых,
Кто же первым строчит мемуары —
Не стоял под огнём, а кричал: «Разобьём
Малой кровью, могучим ударом!»
Ну а если солдат, что прошёл через ад,
Свою правду солдатскую скажет,
Враз поднимется вой, брызжа злобно слюной,
Станут грызть в истерическом раже…
А тому, кто лежит у берёз и ракит
И к победе путь выстлал телами,
Не салют батарей, а слеза матерей
Прорастает, как память цветами!
ДОРОГИЕ МОИ МОСКВИЧИ
Мы задыхаемся в этом городе,
Пробензиненном и прокуренном,
Мы уезжаем, отпустивши бороды,
Нам хочется воли, чтоб прыгать до дури,
Сливаться с природой, вбирать рассветы,
Закаты смотреть с любимой подругой,
Орать под гитару лихие куплеты
Про скалы и тундру, про пекло и вьюгу!
И нам невдомёк, что где-то в подкорке,
Забыты, пока не приспела пора,
Таятся до боли родные задворки
И липы того, из детства, двора…
И вот на рыбалке или охоте,
В момент, предсказать который нельзя,
Вливается в сердце этот наркотик,
И сразу романтика кончилась вся,
И ноги стремятся на поезд, в автобус,
На борт парохода, на самолёт,
И хочется пяткой подталкивать глобус,
И верить, что скоро минута придёт,
Когда средь соседей, так мирно сопящих,
Ты вдруг под крылом самолёта в ночи
Увидишь ту россыпь алмазов блестящих…
Вот так, дорогие мои москвичи!
Мы сходим по трапу, немного сутулясь,
Мы смотрим в глаза ей, как смотрят на мать,
И пыльный асфальт переулков и улиц,
Как женщину, хочется поцеловать…
А если ты скажешь, что вру я всё складно,
Такого не помнишь с собой ни черта,
Тогда извини, землячок ненаглядный,
Но ты не москвич, а, пардон, лимита!
КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС
«Вопрос квартирный» — телепередача.
Решается нелёгкая задача,
Как перестроить комнату детей,
Чтоб было им уютно и красиво.
Обилие дизайнерских затей.
И мягкий красный конь — такое диво,
И классная в два яруса кровать:
Низ как ладья, а верх — гамак в палатке,
Чтоб мягко было деткам почивать,
Чтобы им сон приснился сладкий-сладкий!
Короче, сказка, и когда малец,
От радости запрыгал, точно мячик,
Заулыбались мама и отец —
Здоров и счастлив, потому и скачет!
Сестрёнка старшая, девчуха-егоза,
На детскую глядит во все глаза,
Всё трогают без остановки руки.
Как хорошо, что так довольны внуки…
Но в умилившихся моих глазах
Стоит Ижевск, утопленный в снегах,
Глядит усатый дядька на портрете,
Разболтанные ходики стучат,
Настенный календарь на сорок третий,
И красной точкой город Сталинград,
И карта на облупленной стене,
И ящик из-под авиаприцелов,
Ну, правда, твёрдый, но большой и целый,
Я сплю на нём, и так удобно мне!
И лик моей бабули над столом.
Из розовой обёрточной бумаги
Она для ёлки вырезает флаги,
Как будто не за тыщу вёрст наш дом!
Порожние от спичек коробки
В той же бумаге, что и те флажки,
Нехитрые для ёлочки игрушки,
Но не простые — это погремушки:
В них в каждой было по два леденца,
Откуда взялись, Бог один лишь знает,
Но вкус их до сих пор на нёбе тает,
И тем воспоминаньям нет конца!
Гляжу на внуков в комнатке отдельной,
Где Эверест игрушек в уголке,
А сам сижу на ящике прицельном
Со сладкой погремушкою в руке!
ЛУННАЯ ТАЁЖНАЯ РАПСОДИЯ
Небо звёздами насквозь исколото,
Развиднелось, замолкла пурга,
Лунный блин над распадками тихими,
Всё вокруг пропитано холодом,
И щетинится в небо пихтами
Занесённая снегом тайга.
Нет ни белок с весёлыми играми,
Не метёт чернобурка хвостом,
Лишь следы одинокого тигра
Словно чаши, горят серебром.
Всё он бродит на мягких лапах,
Полосатый ужас тайги,
Ноздри трепетно ищут запах
Кабана или кабарги…
Всё как прежде — тысячелетия,
Как мгновенья, прошли они,
Но, вглядись, меж звёздами светят
И ползут по небу огни.
В дальних высях что они ищут,
Изумрудный и алый зрачки,
Кто же он, разноглазый хищник,
На кого навострил клыки?
Это я лечу в поднебесье,
Гладко выбрит, модно одет,
Комплимент отпустил стюардессе,
Под манжетой поправил брегет.
Предо мною на ноутбуке,
Свет сапфировый льёт экран,
Там таблицы, цифры и буквы,
Только мне и ведомый план.
Там есть всё — плотины и дамбы,
Акведук над рекою воздет,
Только для полосатого «амбы»,
Извините, но места нет!
Я вздохнул, потянулся сладко,
Завернувшись в пушистый плед,
Ну а «Боинг» пошёл на посадку,
Курс, как прежде, держа на рассвет…
А зубастый и полосатый,
Он не знает о том ни хрена —
В его мыслях олень рогатый,
Что куда вкусней кабана!
ОБРУБОК
В обмотках и ботиночках мальчишка,
До пяток третьесрочная шинель,
И в этакой обнове Чубик Гришка
Шёл грудью на немецкую шрапнель.
Да, слава богу, что в руках винтовка
И пять патронов дадено на бой,
И вот он вперевалочку, неловко
Бежит Россию заслонить собой…
А воевал он пять минут, не боле —
Огонь, удар, и вывели в распыл,
И хорошо, что не остался в поле,
Что сёстры оттащить успели в тыл.
Да, избежал и смерти он, и плена,
Но и цена безмерно велика:
В ногах пробитых началась гангрена,
И вот не стало ног у паренька…
И с пальцами руки пришлось расстаться,
На левой напрочь отняли ему,
Но он живой, а это значит братцы,
Потом уж разберется, что к чему!
Но страшен, страшен счёт судьбы обидам —
Родных убили, дом сгорел дотла.
И вновь везенье — санитарка Лида
Домой калеку с выписки взяла.
Не всем дано понять поступок этот,
Тут жалость и природы круговерть:
Ну что с того, что инвалид, ног нету,
А все ж мужик, иль в девках век сидеть…
А что страна? Нет, Родина не Лида,
По-всякому — обуза ей такой,
И что-то там в артели инвалидов
Он колупал здоровою рукой.
Его возила Лидка на тележке,
А после на свою работу шла,
Потом домой назад тянула в спешке
И чёрт-те с кем мальчонку прижила.
Он водкой заливал свое бессилье:
Рычал и плакал — страшен этот звук…
Его носить бы на руках, Россия,
Но где ж на них на всех набраться рук!
Из коммуналки я уехал первым,
Галопом жизнь — учёба и дела,
Соседка рассказала: Лидка-стерва
Калеку-мужа в интернат сдала…
…Теперь, когда политики с экрана
О ветеранах сладко говорят;
То в памяти всплывают, как ни странно,
Не те, что отстояли Сталинград,
А Гришка Чубик, где-то давший дуба,
Спасибо не дождавшись от страны,
Нелепый и пропившийся обрубок
Великой и ужасной той войны!
ПАТЕФОН
Памяти Юры Спаржина
Вот какая занятная музыка,
Шёл домой я вчера с похорон,
Проходил мимо баков с мусором —
Кто-то выбросил патефон…
Он лежал, музыкальный ящик,
Одинокий, с пробитым дном,
Дерматин облупился блестящий,
И грустил он, как я, о былом.
И всплывали в мозгу картинки:
В глубине коммунальных квартир,
И не диски ещё, а пластинки
Оглушали джазами мир!
Ну и что, пусть джаз запретили нам,
Но звучал в патефонный век
Золотой тромбон Глена Миллера,
Джина Крупа неистовый брек…
Институтом пахнуло и школою
И другая припомнилась жизнь:
И друзья, и подружки весёлые
В узких юбках, таких, что держись.
Прижимали мы их за талии,
Тёплых, страстных, желанных таких,
А нам выговоры катали
За растление душ молодых.
Вот и тот, кого проводил я,
Тоже смолоду джаз обожал,
Ох, гнобили таких в «Крокодиле»
За крутой буржуазный оскал:
Бесполезные вы и беспутные,
Вы мешаете жить другим…
Но ведь кружатся, кружатся спутники,
В небо выпущенные им!
А пластинка устала кружиться,
Вот и ей пришёл угомон,
И лежит у помойки, пылится
Добрый, старый наш патефон.
ПЕСНЯ ЛЮСЬКИ
Из ненаписанного мюзикла «Москва, Бродвей, пятидесятые…»
Не спешите, погодите минутку,
Оскорблять меня нету причин:
Кто сказал, что я проститутка —
Просто очень люблю я мужчин!
А мой папа погиб под Москвою,
И совсем я не помню того,
Как осталася мама вдовою,
А мне было три года всего!
Я росла, как цветок на помойке,
Вся одетая просто в тряпьё,
И скрипела мамашина койка,
Как дружки навещали её.
А мне жизни хотелось прекрасной,
Чтоб как в сказке, чтоб всё как в кино,
Но все деньги у мамы несчастной,
Все как есть, уходили в вино…
Надоело мне быть оборванкой,
В москошвейном тряпье щеголять,
И, чтоб выглядеть, как парижанка,
С иностранцами стала гулять!
Ухажёр мой Билл Крофт из Канады,
Не поверишь, почти что за так
Привозил и духи, и помаду,
И чулочки — такой был чувак!
А меня вызывал участковый
И какой-то мужик с КГБ:
Позабудь о замашках хреновых,
Не то, Люська, устроим тебе!
Или вот что, гражданка Людмила,
Коль ты родине дочь, а не блядь,
Мы хотим, чтобы ты доносила,
Что твои ухажёры трындять!
А послужишь для пользы народа,
Своего не жалея… труда,
То в обмен получаешь свободу
И с кем хочешь шалайся тогда.
Делать нечего — всё подписала,
А чего же ещё я могла.
Я ж не знала, не знала, не знала,
Сколько в людях паскудства и зла!
Они стали давать мне заданья,
И такие, ну просто молчу,
И пришлось мне ходить на свиданья
С кем прикажут — не с кем захочу…
И пропала несчастная Милка,
Так пропала, считай, не за грош,
Из чувихи я стала подстилкой,
А с подстилки — чего уж возьмёшь!
Не спешите, погодите минутку,
Оскорблять меня нету причин:
Кто сказал, что я проститутка, —
Просто очень любила мужчин!
РЕФОРМА И ВЕТРЯНКА
(реальный случай)
Да, в армии нашей сегодня реформа,
Юдашкин сварганит нам новую форму,
А там БМП подключат к интернету
И с лодки с трудом, но запустят ракету,
Премьер полетает на Су-27,
Тогда и реформа удастся совсем!
Но вот под Москвою безделица вышла,
Ну, это же надо, такая подлянка,
У трёх новобранцев, а в рот бы им дышло,
Ребячья хвороба случилась — ветрянка.
Бывает, конечно, болеет солдат.
И тройку заразных кладут в медсанбат.
А всё приключилось-то под Рождество,
Кода у начальства забот полон рот,
За ними порой не заметишь того,
Что в глаз не бросается и не орёт.
И вот документ о солдатских харчах
В санбат не послали, и с хавкою швах.
И дело бы кончилось худо, увы,
Когда б не подкинули хлопцам жратвы,
И коль не жила бы в столице родня,
Могла приключиться такая фигня!
Конечно, солдаты остались бы жить,
Но как на голодный желудок лечить?
А где были вы, господа полканы,
Что печься о каждом солдате должны?
Вот Скобелев, русский герой-генерал,
С папаши родимого денег содрал
Затем, чтоб солдатам тулупы купить
И после под Плевной врага победить!
Вы, видно, забыли — понятие есть,
И имя ему — офицерская честь!
РОССИЯ ВО МГЛЕ
Глумится над нами стихия,
От дыма гудит голова,
Россия во мгле, ну, пускай не Россия,
Во мгле потонула Москва!
Правительство в шоке:
Разносы публичны,
Мол, мать вашу так-распротак,
Как в центре страны, в регионе столичном,
Такой допустили бардак?!
Отстроим коттеджи, вещает начальник,
Покуда зима не пришла.
Ему монитор, вишь, поставили в спальне
Следить за движеньем бабла!
Министры, эксперты, сенаторы, мэры
Твердят: аномальна жара,
А там где горит — там ни мэра, ни хера,
Там торф полыхает с утра!
Там парни в брезенте своими стволами
Выходят навстречу огню,
Чтоб злобное, грозное, дымное пламя
Успеть задушить на корню!
Но сами судите, подумал хоть кто-то
До этой злосчастной беды,
Что в целой России лишь пять самолётов,
Что могут работать с воды?
Что мы, осушив торфяные болота,
Чтоб лишний добыть киловатт,
Того не осмыслили, как идиоты,
Что было лет сорок назад,
Когда тот же дым над Москвою кружился
И смрадом давил небосвод,
Когда в полыхающий ад провалился,
Несчастных солдатиков взвод!*
Да, годы ушли, без креста, без могилы
Сгорели дотла пацаны,
Друзья и подружки давно их забыли,
Но мы забывать не должны!
Неужто мы все столь душевно тупые,
Судьбы недостойны иной,
И мгла распростёрлась над всею Россией,
Хоть дым и стоит над Москвой!
*) В 1972 году, когда в Москве стояла похожая на нынешнюю жара, при тушении торфяного пожара группа солдат погибла, провалившись сквозь тонкую «корку» в горящий торф.
СЕРЕБРЯНАЯ КАЛОША
Святейший катит в «Мерседесе»
На презентацию мощей,
А паства грязь ногами месит —
Порядок уж таков вещей.
В шикарных, драгоценных ризах —
Поди, мильён на нём надет,
И под манжетою сюрпризом
Сверкает золотом брегет!
Иных властителей не плоше,
Свершил чудес немало он:
И спирт «Рояль», и сигареты,
Но вышел сух из вод при этом.
И принародно награждён
За то серебряной калошей!
А Чаплин, идеолог главный,
Затем по ящику вещал
Про осквернение начал
И поношенье православных —
Не мог он избежать искуса
С попом попутать Иисуса,
Того, кто, помню, гнал взашей
Из храма всяких торгашей.
Ох, Чаплин, лет почти за двести,
Ты был бы оченно на месте,
И Пушкину за его сказки
Охотно бы загнул салазки,
Чтоб этакий наглец Балда
Вам не наделал бы вреда!
ДОМОДЕДОВО
Снова гром — креститься и бояться,
Лидеры себя по бюстам бьют,
Снова кровь и трупы, как уж тут
Рассуждать про прелесть инноваций,
Когда факты просто в морду прут!
А быть может, вспомнить, как когда-то
Под Москвою и в местах иных
Просвещали мы в делах взрывных
Гвардию подонка Арафата
И неплохо обучили их!
Да, десятилетья этой дури,
Видно, для истории не срок,
И сегодня пожинаем бурю,
Зря тогда посеяв ветерок!
Мы в ответе за деянья дедовы,
Но ведь и сегодня мы молчим.
Так подумалось о Домодедове,
Когда малость разошёлся дым…
НАЙТИ ВРАГА
(басня)
Старая лайба у пирса стояла,
Видела в жизни лихого немало,
Ход еле-еле, двигун-то не новый,
Да и механик попался хреновый,
И потихоньку ржавели борта,
Знать, не следили за ней ни черта!
Грубо зачоплены* чурками течи,
А про покрасить-то нету и речи,
Всё поднимается в трюмах вода,
Миг, и случится большая беда…
Ну а команда со шкипером Васей
Пропила даже спасательный круг,
И ремонтировать им недосуг,
Ибо с утра и до вечера квасят!
Так что дивится портовый народ,
Как ещё эта посуда плывёт?
В общем, в порту начались разговоры:
Видимо, лайба развалится скоро.
Кто же в ответе за этот развал?
Вася икнул, а механик сказал:
«Тут понимаете дело такое,
Очень команду оно беспокоит:
Есть у нас, граждане, аквалангист,
Шастает около, авантюрист.
Всем говорит, что подводный охотник,
Но вмазать в борт норовит, греховодник.
Вот вам и дело народной дружине,
Чтоб окорот дать такому вражине!
Коли избавят от этакой стервы,
Мы уж конечно изыщем резервы,
Модернизируем всё, что могём,
И, словно лайнер, вперёд поплывём,
И совершенству не будет предела…»
Люди ж решили: чтоб лайбу спасать
Надо команду на берег списать,
Чтобы зазря ерунду не трындела…
Как всё же часто бывает порой,
Что проваливший работу «герой»,
Вместо того, чтоб не пить и трудиться,
Ищет врагов и возможность отмыться!
*) Чоп, чопик — деревянная чурочка, которой затыкают небольшие течи в подводной части борта судна
ТРАМВАЙНОЕ
Собираются снести трамвайное депо им. Апакова, памятник архитектуры, построенный больше века назад гениальным русским инженером Шуховым (автором знаменитой телебашни, кстати, она рядом с депо). В этом здании впервые в мире применены сетчатые металлостеклянные перекрытия, на что Шуховым был получен патент, и оно стоит век, и все конструкции в прекрасном состоянии. Каждый год его посещают архитекторы со всего мира, чтоб посмотреть на предка многих мировых архитектурно-инженерных шедевров. После сноса на освобождённой «золотой» земле построят элитный жилой комплекс.
Сносят депо Апакова, сносят к ядрёной фене,
Всё проще пареной репы — элитное строят жильё,
Сносят нашу историю, которую выстроил гений,
И щёлкает алчно клювами глумливое вороньё!
А я ещё помню «Аннушку», звенящую по бульварам,
И пацанву московскую, висящую «на колбасе»,
Но зданию больше века, глядится нестильным и старым,
Не то, что дома элитные в своей валютной красе!
Я знаю, вы всё порушите, для этого хватит духу вам,
Ведь вы ничего не любите, наверное, не дано,
Лиха беда для начала лишь, валите и башню Шухова,
Она ж почти за забором там, валите уж заодно!
Сносите, сносите памятник, сносите к чёртовой бабушке,
Я понял, что всё — экономика, и вы не исчадие зла,
Но хочется мне порою, чтобы другая Аннушка
Сегодняшним Берлиозам маслица подлила!
ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ ИСТОРИЯ С ГЕОГРАФИЕЙ
Как сказано не нами, ещё во время оно,
О том, что география — наука почтальонов,
Но вот гудит, как улей, наш университет,
Собралися географы на свой большой совет.
Но в чём причина экстренных, неординарных мер?
Ура! Почтить географов намерен сам премьер!
В волненье академики, профессора в тоске:
А вдруг кого-то вызовут давать ответ к доске?
Но гость высокий высказал науке комплимент,
Важна, мол, география на нынешний момент,
И даже выдать денежек маленько посулил,
Министра чрезвычайного в начальство предложил,
И там, где Пржевальский, бывало, заседал,
Устроился с улыбкою пожарный генерал!
А сам премьер на радостях, иного дела нет,
Возглавил попечительский, теперь премьер-совет!
И люди, нафуршетившись, пустились бодро в пляс…
Такая чрезвычайная история у нас!
ЗАМЕТОЧКИ
Я впадаю в прострацию,
Не хожу на балкон.
Вдруг сочтут демонстрацией —
Где мне взять миллион?
***
Всё правильно, а как же с нами справиться?
Согласно заявляет парвеню:
Холуйская тоска холопской задницы
По хлёсткому хозяйскому ремню.
РАЗМЫШЛЕНИЯ В СОЧЕЛЬНИК
Звонит приятель — разговляться собрался.
— А ты постился?
— Да ты что, ни боже мой!
И тут в мозгах возник вопрос такой:
Неужто наших бед причина вся
В том, что одни говеют, не постившись,
Другие век постятся, хоть ты плачь.
Вот в этом и весь корень неудач,
Подумал я, изрядно подкрепившись!
МЕТРОПОЛИТЕНОВСКОЕ
(после терактов в метро)
Я сегодня не попал к докторам,
Не поехал совершенно случайно.
А не то сейчас моя бы мадам
Заливалась бы слезами отчаянья.
И лились бы слёзы будто вода:
Ох, зачем пустила я его, дурра?
Ведь же знала — в это время всегда
Проезжает мимо «Парка культуры»
Ну а я бы успокоил с небес:
Ну не плачь, ну не рыдай, дорогая, —
Не поможет нам с тобой МЧС,
И ни скорая подмога другая,
Просто выросли мы в нашей стране,
Много разного за жизнь повидали.
Наши жизни, так уж кажется мне,
Не дороже олимпийских медалей.
Кормим кучу дармоедов-спецов,
Только толку от того, видно, нету.
Ну не ездить же, в конце-то концов,
Нам в метро, в трамвае в бронежилетах?
Потому, родная, слёзы утри.
Поживи одна покамест на свете
И получше за детями смотри.
Это всё же не премьерские дети!
Пусть хотя бы наши внуки растут,
Чтоб расчёт не на одну божью милость,
Пусть они хотя б как люди живут,
Коли мне, как видишь ты, не случилось!
ПАСХАЛЬНОЕ
Чтоб множилась по миру благодать
И образ Божий над планетой реял,
Пришлось к бревну гвоздями прибивать,
Простого назаретского еврея!
Я не пойму, хоть лоб изморщил весь,
Простую суть нелепейшей интриги:
Как по миру пошла благая весть
От горстки нищих, не видавших книги?
Апостолы прапращурной поры
Едва ль могли представить: через годы
Зажгутся инквизиции костры
И кровь прольют крестовые походы!
А Иисус неужто думать мог,
Иль Бог-отец ему не подал знака,
Что нелюди, чей лозунг «С нами Бог!»,
Сожгут в печах потомков Исаака!
Что супротив его же естества
Послужат неприятнейшим сюрпризом
Роскошность храмов, нищая паства
И золотые патриаршьи ризы!
Что вопреки утопии, мечте
Не по карману нищим божья милость,
И всё, за что он умер на кресте,
За что страдал, увы, но не случилось!
Сейчас в России трудностей не счесть —
Рецепт простой, ну догадайтесь сами:
В достатке лес, евреи ещё есть,
Осталось дело только за гвоздями!
