Владимир Тартаковский: Среди звезд. Окончание

Loading

Она смотрела на звезды, вспоминала свои тридцать два года: маму, друзей, сыгранную музыку, случившиеся ситуации, книги, фильмы — было так много всего.

Среди звезд

Владимир Тартаковский

(Окончание. Начало здесь)

— Не волнуйтесь, я с ним только что говорила! — встретила их фрау Марта. — Он очень извинялся, говорил, что у него не было другого выхода. Умолял не сообщать в полицию. Сказал, что, если будет в состоянии, завтра утром вернет Еве ее машину, а если нет, то послезавтра. Он готов заплатить за причиненный … Боже мой, Ганс, ты весь в крови! Ты ранен?

— Все в порядке, Марта. Я только немного ударился плечом. Но мы с Евой по самые уши в крови, как в фильме ужасов. Когда наше такси подъехало к освещенному месту, турок, который нас вез, так испугался, что хотел отпустить нас бесплатно, только чтобы мы сразу вышли. Но эта кровь — не наша, а того наркомана, с которым ты говорила. Мы хотели его спасти, но чуть не убили. А знаешь, Ева, я думаю, мы его все же спасли — без нас он бы, наверное, задохнулся. Просто удивительно: из парня вытекло не меньше литра крови, а он бегал, как конь. Может, и нам попробовать хоть раз уколоться? А то жизнь пройдет, а настоящего Voluptatem так и не испытаем.

Ева не спеша смывала с себя чужую кровь. Она совсем не волновалась ни о машине, ни об оставшихся в ней вещах. Перед ее глазами был бьющий из напряженной шеи бардовый фонтанчик, и даже кутаясь в одеяло на своей кушетке под лестницей, она никак не могла избавиться от этой страшной картины.

Она ясно видела и бледное лицо наркомана, и спокойный, даже безразличный взгляд — как будто кровь текла не из него. Господи, а если бы он умер?

Назавтра в консерваторию пришлось идти с головной болью, в вечернем костюме, выстиранном и высушенном любезной фрау Мартой.

Толстенький американец-баритон не сводил взгляда с ее декольте, и взвинченная вчерашними приключениями Ева прервала арию Ксеркса и резко оттянула пальцем вниз шелковую материю.

— Вам это мешает?

Вернувшись вечером в Шварцбах, она обнаружила свой Судзуки перед домом. На переднем сидении лежала большая красная роза. И — все. Даже никакой записки.

Утром, осмотрев сидения, Ева нашла несколько кровавых пятен. Но стирать их не стала: на оранжево-фиолетовом фоне абстрактного рисунка обивки они вовсе не бросались в глаза.

Через неделю ее позвали к Клаузенцу.

— Он вчера мне звонил. — сообщил профессор.

— Кто звонил? — спросила Ева, как бы не понимая.

— Как — кто? Твоя жертва! Он хочет с нами встретиться, чтобы лично извиниться. В ресторане, или в любом другом месте, по нашему выбору. Мы поговорили пять минут, и у меня осталось о нем очень приятное впечатление.

— Приятней, чем от падения в снег?

— Перестань, Ева!

— А что с Вашим плечом? Вы были у врача?

— Нет, но мне кажется, это просто ушиб. Болит, конечно, но уже не так сильно. Хорошо, что я перешел из исполнителей в теоретики и не должен работать руками, как ты.

— У меня есть хорошая мазь от ушибов, я Вам завтра принесу.

— А кто будет мазать? — улыбнулся Клаузенц.

— Выберете себе студентку по вкусу.

— Я бы предпочел концертмейстера. — еще шире улыбнулся Клаузенц. — Ну, так что?

— Я только принесу мазь.

— Нет, что насчет Феликса?

— Феликса?

— Да. Мы же его спасли, почему бы не сходить в ресторан?

— А, этот, наркоманчик? Вы же знаете, профессор, я всегда рада составить Вам компанию. Только передайте Вашему …

— Феликсу.

— Да. Передайте ему, что мои ножницы всегда при мне.

— Хорошо, дорогая, я ему так и передам.

Все это было немного странно. Клаузенц, при всех своих регалиях, мог бы чуть ли не через день ужинать в ресторане — как член жюри конкурса, автор исследования, участник конференции или учитель лауреата. И вдруг так обрадовался приглашению наркомана. Зачем он ее туда тянет?

Ева заставила себя одеть свой старый, времен Юргена, брючный костюм и примерно такой же джемпер. Волосы стянула сзади обычным хвостом, но, глянув в зеркало, решила, что это будет перебор.

Но никаких каблуков и минимум косметики!

Почему она так? Хочет не понравиться. Нет, не так: боится понравиться. Почему боится и зачем тогда идет? Потому, что он не выходит у нее из головы. В конце концов, этот наркоманчик действительно причинил им массу неприятностей, не говоря уже о спасении его жизни (это, кстати, весьма сомнительно) — пусть хоть покормит в хорошем месте. Да и Клузи ее пригласил — не отказывать же ему. В конце концов, они будут втроем, и после ужина она обязательно проводит старикана домой. Может, и заночует на своей любимой кушетке под лестницей.

Поджидая профессора в своей Судзуки, Ева всматривалась сквозь переднее стекло в темнеющее небо, надеясь разглядеть хоть одну звезду. Зачем?

Звезд не было. Были тяжелые облака, лившие бесконечный мелкий дождь.

Вопреки договоренности, профессор Клаузенц явился в сопровождении жены.

— Дорогая, я здесь тоже не случайно! — заявила фрау Марта, размещаясь на заднем сидении. — Я явилась очень важным передаточным звеном! Если бы не я, Ганс, конечно, позвонил бы в полицию, и тогда никто бы никого на ужин не пригласил.

Это оправдание она неоднократно высказывала и за ужином.

— Я бы в любом случае благодарил судьбу за такое знакомство. — улыбался Феликс.

Говорил он спокойно, держался уверенно, будто речь шла о знакомстве где-нибудь на лыжном курорте или в концертном зале. Так же, как забавную мелочь, показал крошечный, едва заметный шрам на своей шее.

— Вы потеряли много крови, значит, Вам нужно хорошо питаться. Это я говорю, как врач. — поучала фрау Марта. — Старайтесь есть побольше красного, особенно красное мясо и овощи. Лучше всего закажите себе говяжью печенку.

— А что говорит медицина насчет красного вина? — вопрошал жену профессор.

Феликс говорил немного, одинаково глядя и на Клаузенцов, и на Еву. Взгляд его был открытый, но совсем не наглый, понимающий, но не слащавый.

Вообще, в нем не было ничего особенного, самая обычная внешность, тихий, чуть хрипловатый голос, мягкие интонации. Он совсем не был похож на того наркомана, лежавшего посреди пустой комнаты недостроенного дома. Держался он просто, никакой позы или рисовки. Говорил в основном на общие темы, но вскользь упомянул о своей «психо-химической зависимости», с которой борется вот уже пять лет. Вообще же он занимается конструированием и сборкой часов, работая как фрилансер в нескольких небольших фирмах, куда его приглашают для выполнения специальных заказов.

Ева чувствовала, что с ней что-то происходит, что она не может оторвать от него глаз, что она теряет контроль. Почему?

Такого с ней не было давно.

Такого с ней не было никогда.

Она собиралась с самого начала взять отстраненно-вежливый тон, эдакий холодный соль-минор. Не вышло: на фоне общего адажио это прозвучало бы явным диссонансом остальным исполнителям, особенно сопрано фрау Марты.

После ужина оказалось, что Клаузенцам срочно необходима ее машина, они должны к кому-то там заехать, а Феликс, конечно, с удовольствием ее подвезет.

Дождь усилился, а повода для отказа не было.

Попрощавшись со стариками, Ева села в серый Шевроле.

По дороге она рассказывала о том, как ей не хотелось идти к приторно-сладким Гогенцоллернам, где было бы необходимо сыпать бесконечные комплименты Хильде, восторгаться новым жилищем обедневших аристократов и вежливо отбиваться от настойчивых ухаживаний младшего брата Хильды, Йохана.

Феликс говорил о своей любви к часам, и о ни с чем не сравнимой радости успеха, когда собранный узел начинает «дышать». Говорил, что, наверно, немного на Земле таких, как он, счастливчиков, получающих удовольствие от работы. Наверно, музыканты — тоже?

Еве нравилось, как он говорит, даже сам звук его голоса. Нравилась его сдержанная улыбка, нравилось, как он наклоняет голову, чтобы увидеть цвет светофора. Нравился его неровный нос, его морщины на лбу и чуть седеющие виски.

Она, конечно, даже намеком не пыталась узнать, свободен ли он для нее. Но почему-то была уверена, что — да, что именно ради нее он устроил этот вечер с Клаузенцами.

«Ну и что? — говорила она себе. — Видимо, пришло время развеяться, почему бы и нет?»

Но это, конечно, только в случае, если он проявит интерес. Если же нет, она мило улыбнется, поблагодарит за приятный вечер и пожелает … просто всего хорошего? успешной сборки часов? освобождения от психо-химической зависимости? Нет, не настолько они знакомы. Просто — удачи, и еще раз — спасибо. И потом открыть дверь и, не оборачиваясь, выйти.

Легко сказать.

Феликс остановил машину у ее дома. Дождь уже лил вовсю.

— Я вижу, Вы без зонтика.

— Ничего, тут недалеко. — сказала Ева.

Но Феликс уже выскочил из машины, открыл ее дверь, снял и распахнул над ней пиджак.

— Ну, скорей!

Накрываясь пиджаком, они добежали до подъезда. Ева не с первого раза набрала на мокрых кнопках правильный код, они заскочили вовнутрь и уже в следующую секунду обнимались, сливаясь губами, отрываясь и снова сливаясь. Все произошло так быстро и неожиданно, что позже ни он, ни она не могли вспомнить, кто был первым обнявшим другого.

Ева не чувствовала ни мокрой одежды, ни головной боли.

Она не помнит, как они добрались до ее студии.

Но помнит, как, продолжая целоваться и не включая свет, она нашла два халата, и они сушили друг друга феном. Потом она включила чайник, но, когда потянулась за чаем, Феликс накрыл ее руку своей.

Было двадцатое марта двенадцатого года.

С Феликсом все было иначе, совсем не так, как с Юргеном или Марком. Весь ее предыдущий опыт оказался непригодным. То есть просто ненужным.

Он не старался казаться звездой и не сетовал на жизнь, не предавался несбыточным мечтам и не продумывал полезность и оптимальность каждого шага. Он не впадал в депрессию и не приставал с дотошными вопросами, не мучил себя и Еву анализом совершенных промахов и не надувался индюком, мимоходом говоря о заработанных евро.

А зарабатывал Феликс неплохо. Вечер в ресторане или бутылка дорогого коньяка не вызывали в нем долгих раздумий.

Жил он в стильной квартире, в престижном районе. Квартира была оплачена до сентября. Они ночевали то здесь, то там.

Вскоре он подарил ей платиновое кольцо. Просто так, без лишних слов и особых церемоний. («Смотри, какая штучка. Нравится? Ну-ка, попробуй — играть не мешает?»)

Он не очень разбирался в музыке, но мог часами смотреть на ее игру — на готовые к звуку клавиши, на бег ее пальцев, движение рук, плеч и всего тела, на ее открытые музыке глаза, напряженный рот и дрожащую челку.

С самой первой ночи он безошибочно угадывал ее желания, слышал ее, чувствовал и любил. Любил такой, как есть. Не пытался ее переделать, исправить или научить. Ничего от нее не требовал и ничего не навязывал. Понимал ее, но не влезал глубоко в душу. Да он и так был в ней.

С ним не нужно было стараться показаться такой или другой, или играть в «верю — не верю», в «хочу — не хочу».

С ним было свободно и спокойно. Она могла оставаться сама собой, не страдать соответственно его настроению и не веселиться соответственно настроению его компании.

Издалека увидев его серый Шевроле или услышав его голос в телефоне, или даже просто написав на бумажке его имя, она чувствовала, как сжимается что-то внутри, как он дорог ей.

И безумно хотелось его сейчас, сию секунду.

Оказалось, что он младше ее на полгода, и она подолгу рассматривала свои, появившиеся у глаз и у рта, морщинки, пробовала разные кремы, ходила на массаж. Он не просил у нее ничего, а она хотела дать ему все — всю себя и весь мир.

Еве было почти тридцать. Позади остались двадцать девять лет и девять месяцев, прожитых без него, ушедших просто так.

Феликс шесть лет прожил с одной «дамой», как он ее назвал.

— Она вывела меня на плохую дорогу. — признался он Еве, и, улыбнувшись, добавил: — Катала по ней на Феррари.

Вдруг он перестал улыбаться и посмотрел ей в глаза.

— Потом она умерла. В ее Феррари не было тормозов, и она это знала. Я, вроде, успел соскочить. Надеюсь, что это осталось в прошлом. — он помолчал. — Очень надеюсь на тебя, Лягушонок.

Странно, но Клаузенц был просто счастлив.

«Я сразу понял, что этот фрукт — для тебя (Ева не стала уточнять, когда наступило это «сразу»). Заметь, дорогая, что я нашел тебе пару успешнее, чем все бюро знакомств, причем бесплатно. Как видишь, я чувствую не только музыку.»

Замечание фрау Марты оказалось существенней.

«Дорогая, ты его просто спасла. Переливание крови — самый действенный метод освобождения от наркозависимости. Правда, вы с Гансом ничего не влили ему взамен, пришлось бедняге справляться собственными силами. Но, так или иначе, кровь обновилась, и порочный круг прерван. Теперь ты должна стать его единственным наркотиком. Смотри, Ева, не сдавай позиций. А если что не так — сразу ко мне! Обещаешь?»

Страх, конечно, имел место. Но черное пятнышко на светлом рисунке счастья со временем становилось все меньше и как будто уже совсем потерялось, выцвело, стерлось.

Правда, иногда появлялись тени.

Несколько раз Феликс уезжал на день-другой «по делам». Однажды уехал почти на неделю. Правда, он предупредил заранее и вернулся вовремя, как и обещал.

— Лучше не спрашивай меня, Лягушонок. Я немножко обхожу налоги, это не совсем законно. Зато нам будет на что жить.

Но он был очень бледен, часто ходил в туалет, почти не ел, не прикасался к ней ночью и утром, пока он спал, Ева нашла что-то похожее на следы от иглы на его левой руке.

Или это только показалось?

Был и еще случай. Ожидая на перекрестке зеленый свет светофора, она увидела на обочине знакомый серый Шевроле. И тут же, за одним из столиков уличного кафе — Феликса. Он сидел спиной, и ей захотелось окликнуть его, она даже потянулась к ручке, чтобы опустить стекло, но в следующее мгновение увидела за его столиком еще двоих. Один из них был скрыт стоявшим на столе букетом, но другого, сидевшего ближе к ней, Ева видела хорошо. Он был явно восточного вида: смуглое лицо, черные усики. Она увидела, как он наклонился к Феликсу и стал что-то ему говорить. При этом его лицо исказилось и стало еще страшней.

Светофор сменился на зеленый, перестроиться она уже не успевала. Пришлось сделать большую петлю и подъехать к кафе с противоположной стороны.

Феликс сидел за столиком один, с сигаретой в руке, перед пустой чашкой кофе. Курил он мало, а сейчас пепельница перед ним была полна окурков. Его взгляд показался ей испуганным и подавленным. Он сказал, что остановился на пять минут для кофе с сигаретой. Ева не спросила ни о чем. Побоялась?

Однажды она получила сообщение: «Лягушонок, срочно вылетаю в Китай. Позвоню тебе оттуда. Твой Бур.» (Ева иногда звала его этим сокращением фамилии Нойбург).

Не было ни звонков, ни сообщений. Телефон не отвечал. С каждым днем, с каждым часом исчезнувшее было пятно разрасталось и, становясь все чернее, быстро закрыло собой весь мир.

На пятый день Ева решила поехать к маме.

Но поехала к Марте Клаузенц.

— Плачь, плачь, дорогая! — говорила Марта. — Плачь, моя девочка, не носи в себе. Но я знаю, он вернется.

Еще день, еще …

Пальцы бесконтрольно бегали по клавишам, а в голове было то пусто, то до боли тяжело.

На восьмой день она одела старый брючный костюм, в котором он обнял ее тогда, в подъезде, и поехала в его шикарную квартиру. В ней все было, как обычно — ни записки и никаких следов.

На девятый день Ева пошла в церковь. Села на скамейку, закрыла лицо руками. Хотела молиться. Безуспешно пыталась представить себе Бога, или ангела, или хотя бы усыпанное звездами небо.

— Извините, я не могу говорить. — сказала она подошедшему священнику и вышла.

Дома выпила полстакана коньяка. Больше не смогла.

Назавтра, вернувшись из консерватории, она, еще сидя в машине, увидела свет в окнах своей студии.

Почему-то она заставила себя не бежать по лестнице. Сердце стучало все громче, а она ставила ногу на следующую ступеньку, на следующую …

Феликс сидел на кухне — осунувшийся, мертвенно бледный, с тусклыми, почти пустыми глазами. Его куртка была в пятнах, руки дрожали.

Увидев Еву, он нетвердо поднялся, сделал два шага и упал перед ней на колени, обнял ее ноги.

Не веря вернувшемуся счастью, она гладила его голову. Оба долго молчали.

Ночью она проснулась.

Феликс ходил по комнате, с сигаретой в руке.

— Ты опять катался на Феррари? — спросила Ева.

Феликс затянулся, погасил сигарету и сел к ней на кровать.

— Да, я катался.

— Расскажи мне все. — сказала вдруг Ева.

— Тебе будет тяжело.

— Я хочу, чтобы нам было одинаково.

— Нет, Лягушонок, нам не должно быть одинаково. Мы разные — ты и я. Мы любим друг друга, но мы разные. Вообще, женщинам это … нельзя, они не для того.

Ева молчала. Феликс наклонился и положил на нее голову. Она чувствовала его колючую щетину, его дыхание и касание губ. Она понимала, что он не может вырваться, и хотела ему помочь. Боже, как она хотела ему помочь! Но как?

— Ты ведь не собираешь часы? — спросила она.

— Да, я тебе соврал. Но я собирал их когда-то. И я вернусь. Апоморфин помогает не всем, но мне — да. Знаешь что? Давай больше не будем об этом говорить. В словах всегда что-то не то. Я просто вернусь. К часам и к тебе. Хорошо, я скажу только самое главное. У меня осталось почти кило четыреста. Чуть меньше. Я должен их обернуть, тут деваться некуда. А потом — все.

— Хочешь, я поспрашиваю в консерватории?

Феликс поднял голову. Еве показалось, что он улыбнулся.

— Ты что, Лягушонок? Запомни: ты этого не касаешься и никогда не коснешься. Ты не представляешь себе, что это такое, и какие силы за этим стоят. Ты должна быть отдельно. Должна быть чиста, чтобы мне было, куда уйти, понимаешь?

— А сколько это стоит — то, что у тебя?  

— Очень много. Не хочу говорить. И, пожалуйста, больше ни о чем не спрашивай, ладно? Как только товар уйдет, я снова займусь часами.

— Тогда — спим. Все, ложись.

Через несколько дней Феликс позвонил ей в полдень и сказал, что они просто обязаны пойти в ресторан, причем в самый лучший.

— Я свободен! — прошептал он ей на ухо, танцуя, а, вернее, просто обнимая ее под звуки саксофона. — Полиция накрыла всю цепочку. Те, с кем я был связан, убиты. То есть двое убиты — это точно, а двое других, кажется, смылись, и еще долго не появятся в Европе. Я почему-то почувствовал, что нужно немного опоздать на встречу, и это меня спасло.

— А до тебя они не доберутся?

— Не должны.

— А ты сам … это … продавал?

— Нет, я только организовывал и иногда провозил. Продавали те, кто подо мной. Они на свободе, но они не знают остальных, и они сами разбежались по норам. Мне теперь надо только продержаться самому.

— Не сесть в Феррари?

— Точно.

— А, может, нам уехать?

— Я думал об этом раньше. Но у тебя здесь консерватория. А теперь вообще нет смысла бежать. То, что было — прошло. Я уже звонил в три часовые фирмы, они обещали ответить.

В конце августа он переехал в ее студию.

Вещей у него было совсем немного: одежда, компьютер, несколько бутылок любимого коньяка, коробка с книгами, три коробки с часами и инструментами, две картины, еще какие-то мелочи.

И — китайская ваза.

— Я купил ее для дамы, но полюбил, и оставил себе. В ней отражается весь мир. Видишь, внизу цветы, это, как бы, земля. Потом — ветки, то есть деревья. Дальше — драконы. А вверху –небо. Видишь, с одной стороны — солнце, облака и птицы, а с другой — луна и звезды. Она ровно метр высотой, а — посмотри, какой тонкий фарфор — он просвечивается! Посмотри на свет!

Действительно, водя пальцем чуть ниже края, Ева видела сквозь тонкую стенку его тень среди звезд.

Черное пятно снова начало уменьшаться.

Феликс, и правда, стал собирать часы. Рестораны и коньяки сократились, зато он курить стал больше.

Однажды ночью Ева рассказала ему про свои детские полеты среди звезд.

— Я тоже попробую. Не обнимай меня. — сказал Феликс и отвернулся.

Скоро он повернулся обратно.

— Ничего не выходит, не могу представить космос. Но я подумал, что ты сейчас живешь среди звезд.

— Точнее, я живу рядом со звездой? — догадалась Ева, целуя небритую щеку.

— Нет, рядом со звездами. Эти цветы внизу, на клумбе — астры, то есть звезды. Давай ты ляжешь среди них, а я тебя сфотографирую.

— Конечно, без одежды?

— Ну что ты!? Ты будешь в своем костюме — в костюме Евы. Сейчас три ночи, все спят. Раз — и готово.

— Может быть, в другой раз. Я должна настроиться.

А в День рождения ее ждал сюрприз. Феликс долго не пускал ее в спальню, а когда пустил, там было темно.

Ева включила свет, и комната наполнилась звездами. Они были везде: на стенах, на кровати, на потолке. Звезды чуть дрожали, двигаясь то вправо, то влево.

— Теперь ты сможешь летать, как в детстве.

— Мы будем летать вместе. — решила она.

Утром Ева увидела одетый на лампочку черный шар с крохотными прорезями. Оказалось, что любить — это так просто.

Осенью они съездили в Люксембург, к его родителям, а на Новый год она повезла его к маме.

Та была счастлива до Небес.

— Немедленно забеременей! — шептала она Еве. — Парень, что надо, не то, что тот унылый зануда. Тебе уже тридцать, ждать нечего. Ребенок привязывает мужчину сильней всего.

— Жаль, что я не привязала отца. — не выдержала Ева.

Мать на секунду замкнулась.

— Это было другое … А ты, доченька, обязана родить.

— Но я еще не знаю, что с нами будет дальше.

— Будет хорошо. Ты с ним уже почти год, а он смотрит на тебя, как после первой ночи — я же вижу!

— Нет, мам, я так не могу, мы должны решить это вместе.

— А ты откажи ему раз-другой, чтобы соскучился, а потом выбери подходящий денек, и подразни, чтобы он сам на тебя напал. И — привет, дело сделано и никто не виноват!

— У твоей мамы неприятности? — спросил Феликс на обратном пути.

— Нет. А почему ты спрашиваешь?

— Ты какая-то не такая. Грустная.

— Мама считает, что мне нужно срочно родить.

— Она права. А ты готова родить от бывшего наркомана?

Ева съехала на обочину и остановила машину.

— Я готова. — сказала она, стараясь не зареветь.

Феликс взял ее руку.

— Только, если ты не против, давай обойдемся без попов.

— Я не против. — сразу согласилась Ева. — А когда?

— Знаешь … я немного боюсь … Боюсь за тебя, Лягушонок … Мне все еще кажется, что за мной тянется хвост.

— Ты боишься, что опять поедешь на Феррари?

— Да, и это тоже. Но еще больше я боюсь моих бывших друзей. Ты понимаешь?

— Понимаю. И сколько ты их будешь бояться — всю жизнь?

Феликс долго молчал.

— Нельзя бояться всю жизнь, ты права. Давай мы перестанем предохраняться и, когда ты забеременеешь, посчитаем это сигналом с Небес и пойдем регистрироваться. О’кей?

— Сигналом с Небес? Ты же против попов.

— Попы и Небеса — не одно и то же.

Но беременность не наступала. Летом Ева пошла к врачу. Оказалось, что патологии нет, и нужно просто подождать, хотя бы еще полгода. Если к тому времени ничего не изменится, можно будет начать процесс стимулирования.

А потом прозвенел звонок.

Тринадцатое ноября тринадцатого года. Странно, что месяц был не тринадцатый. Может, и правда несчастливое число?

Это была среда. Холодным утром она одела синие вельветовые джинсы и красный джемпер. Днем потеплело, и ей стало жарко. Она только что отбарабанила дуэт Ромео и Джульетты и подошла к холодильнику взять чего-нибудь холодненького. И тут телефон залился соловьем: Феликс!

— Прощай, Лягушонок, за мной гонятся и, наверно, догонят. Я люблю тебя, но ты меня не жди. Забудь меня. Подожди! Слушай! Дверь никому не открывай! Только тем, кого давно знаешь. Подожди! Нет, я не ранен. Я по дороге в аэропорт. Неважно. Постараюсь улететь и, если удастся, дам тебе знать. Если месяц будет тихо, значит, меня нет. Барахло отправь моим, в Люкс. Слушай! Постарайся на месяц уехать. Но лучше не к маме, а куда-нибудь заграницу. Подожди! Теперь самое главное. Нет, это не полиция, это Аббас. Это люди без сантиментов, совсем. Постарайся на пару месяцев исчезнуть. Слушай, самое главное. Подожди, Лягушонок! Я тебя тоже люблю! Нет, ты должна жить без меня. Нет, мне от этого только тяжелее. Пообещай, что будешь жить! Скорее! Теперь слушай, это очень важно. Подожди, Лягушонок! Помнишь, я говорил, что у меня осталось кило четыреста? Так вот, они … Я перезвоню!

Это были его последние слова. Ева снова осталась одна.

Нет, она никуда не уехала — ни на месяц, ни на один день. Не то чтобы она не боялась. Просто ей стало все равно.

Сначала были таблетки, много таблеток.

Потом приехала мама, и таблеток стало меньше.

Они подолгу сидели, обнявшись. Мама рассказала об отце.

Прошел месяц. Мама уехала.

Вещи Феликса Ева отправила его родителям в Люкс.

Клаузенцы очень старались ее отвлечь. Находили разные предлоги, чтобы вытащить из дома, подсылали к ней близких и неблизких подруг.

Все это время она как робот ездила в консерваторию и аккомпанировала, аккомпанировала … Может, это и помогло.

Пришла весна, потом лето. Стало еще полегче.

Клаузенцы пытались ее познакомить — и сами, и через подруг. Ева просто не обращала внимания.

Она вроде бы успокоилась, совсем перестала плакать.

Она обещала Феликсу жить — и вот, она живет.

Все происходит нормально, почти без проблем.

Вот и сейчас ей нормально.

Она снова укуталась в одеяло и закрыла глаза. «Мне не плохо. — думала она. — Не хорошо и не плохо. Так, нормально.»

Она уже засыпала — одна и без звезд.

3.

Уже почти провалившись в туман сна, Ева услышала звонок. «Ля — ми — ре!»

Она не заметила, как вскочила с постели.

Феликс!!

Боже, ну кто еще мог звонить в такое время!

В этот момент, в этот крохотный сгусток бесконечности, она вдруг поняла, что все последние два года только и делала, что ждала. Остальное было чепухой, шелухой, ничего не значащей оберткой.

Она побежала к двери, включила свет и, даже не спросив, хотела отпереть. Но все же глянула в глазок.

У двери стоял Марк.

Марк!?

Ева открыла дверь.

— Здравствуй, Ева. Извини, что разбудил. Я на минуту. Можно зайти?

Марк очень постарел. Просто сдал. Потучнел, мешки под глазами, двойной подбородок.

— Садись, Марк. Как дела?

— Я ровно на минуту, меня ждут.

— Кто ждет?

— Послушай, Ева! Я все знаю. В смысле, про Феликса.

Ева пожала плечами.

— А как твоя семья? Ты счастлив?

— Семьи нет, но дело не в этом. Понимаешь, я в страшных долгах.

— Понимаю.

— Нет! Ничего ты не понимаешь! Но это неважно. Мне нужен порошок.

— Что?

— Порошок. И ты все прекрасно понимаешь. Прости, но у меня не было другого выхода.

— Какого выхода?

— Я задолжал им огромные деньги. Если я не принесу порошок, они меня убьют. Сразу.

— Но я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Все ты понимаешь. У твоего Феликса остался порошок, кило четыреста. Скорее, Ева!

— Марк, у меня нет никакого порошка.

— Он у тебя есть. — сказал Марк, направляя на Еву пистолет.

— Марк, ты в своем уме?

— Увы. Или ты даешь мне порошок, или мне придется стрелять. Таковы условия.

— Просто из интереса: сколько ты получишь за то, что убьешь меня? Сколько долгов тебе простят?

— Ровно ноль. Но они меня не убьют, и дадут еще один шанс.

— Убить еще кого-то?

— Ева, неси порошок!

— А как ты меня нашел?

— Через Клаузенца.

— Сказал ему, что не можешь без меня жить?

— Да.

— Дешевка.

— Ева, скорей!

— Последний вопрос: что с Феликсом?

— Я не знаю. И я считаю до трех. Один.

— Какой же ты сопляк!

— Два.

— Об одном жалею — что была под тобой.

— Ева, давай порошок. Зачем он тебе? Я сейчас выстрелю, и это — все.

— Так стреляй, ничтожество! Чего же ты ждешь?

— Ева, я не хотел говорить, но … Феликс убит.

— Врешь!

— У меня есть доказательства.

— Засунь их себе в зад! Что же ты не стреляешь, дешевый ублюдок?

Ева схватила со стола большую стеклянную пепельницу и замахнулась.

В этот момент прозвучал выстрел.

Ей даже показалось, что она почувствовала ветерок от пули, пролетевшей совсем рядом.

Послышался звон стекла, и в комнату ворвался холодный ночной ветер.

Оглянувшись, Ева увидела, что стекло вылетело полностью. Она подскочила к окну, но тут же поняла, что кричать бесполезно. Нет, она не дастся ему, этому уроду! Он не сможет ее убить!

Обернувшись, она увидела, что Марк все еще стоит с пистолетом в руке. Но вид у него жалкий и беспомощный. Он судорожно жал на курок, еще и еще, но непослушный пистолет молчал.

— Несчастье! — засмеялась Ева. — Долбанный неудачник. Даже выстрелить не можешь.

— Вот он! На, смотри! — закричал Марк. Он протянул Еве несколько фотографий.

И Ева узнала его, ее Феликса. И поверила, вернее, поняла, что это — не монтаж, что они убили его, что…

В этот момент она почувствовала толчок и, не успев поднять руки, еще державшие страшные фотографии, полетела из окна вниз.

Возможно, последнее, что она успела увидеть, были звезды.

4.

Майору Герхарду Бакендорфу

Докладная записка.

Настоящим довожу до Вашего сведения подробности заключительного этапа операции «Чистый ручей», участником которой я являлся.

09.11.2015 в 21.20 я был вызван к ресторану «Каре» капитаном Арентом. На месте капитан указал мне четырех членов так называемой Бушерской группировки, в том числе двух главарей, ранее опознанных лейтенантом Манном.

С капитаном находились также старший сержант Циммерман и сержант Маттеус.

В 21.50, учитывая благоприятную ситуацию (нахождение четырех преступников в одной доступной точке), мы приняли решение произвести задержание. В последний момент лейтенант Манн был опознан преступниками. В завязавшейся перестрелке один из преступников был ранен. Лейтенант Манн также был ранен и не смог более участвовать в операции.

Трем преступникам удалось сесть в поджидавший их джип марки Ауди, за рулем которого находился их соучастник. Во время погони джип въехал на тротуар, где продолжил движение на высокой скорости, нанеся травмы различной степени тяжести девяти пешеходам и, таким образом, оторвавшись от нашего преследования.

(Рапорт дорожной полиции прилагается).

В 03.05 капитан Арент получил оперативную информацию от психолога лейтенанта Коля, проводившего допрос раненого преступника. В 03.27 наш отряд прибыл по указанному им адресу (Шварцбах, Цюрихштрассе, 14).

При входе в дом капитан Арент, сержант Маттеус и я были обстреляны находившимися в подъезде преступниками. Сержант Маттеус был убит на месте, капитан Арент уничтожил одного из преступников, но сам был смертельно ранен в шею. Я находился чуть сзади, был ранен в плечо и успел уничтожить второго из преступников и тяжело ранить третьего. Вернувшись, чтобы помочь капитану Аренту, я увидел на клумбе рядом с ним женщину. Капитан истекал кровью и, насколько я понял, последними его словами были: «Ева среди звезд». Капитан Юрген Арент скончался у меня на руках в 03.35. Женщина, лежавшая рядом с ним на клумбе, была Евой Витте, проживавшей по указанному капитаном Колем адресу. Она разбилась вследствие падения из окна, за несколько минут до нашего прибытия.

(Заключения медицинской экспертизы прилагаются).

В квартире погибшей Евы Витте мною и старшим сержантом Циммерманом был обнаружен последний из преступников, Марк Вестфаллер. Его труп лежал на полу, придавленный, очевидно, обрушившимся зеркалом в массивной чугунной оправе. Личности остальных членов преступной группы окончательно еще не определены, так как они не имели при себе никаких документов.

В упомянутой квартире при обыске найдено 1392 грамма наркотического вещества (сухой порошок) в двойном дне китайской фарфоровой вазы.

(Заключения экспертизы прилагаются).

В результате проводившейся в течении трех с половиной лет операции «Чистый ручей» полностью ликвидирована афгано-пакистанская группировка, именовавшаяся «Бушер». Девять преступников уничтожены и трое арестованы. Еще один член банды — Феликс Нойбург — два года назад был убит своими подельниками.

Конфисковано наркотиков на сумму 3.2 миллиона евро и различная валюта наличными, эквивалентная 1 миллиону евро.

(Протоколы комиссий прилагаются).

Операция «Чистый ручей», от начала и до конца, была разработана и проведена под руководством капитана Юргена Арента, геройски погибшего в ее заключительной стадии.

Также считаю необходимым сообщить следующее.

1. Погибшая Ева Витте 12-15 лет назад училась вместе с моей сестрой Хильдой Гогенцоллерн. Я также был с ней знаком. Наши отношения носили чисто дружеский характер.

2. Ранее убитый член банды Феликс Нойбург проживал с погибшей Евой Витте с марта двенадцатого по ноябрь тринадцатого года.

3. Насколько мне известно, капитан Юрген Арент ранее (10-12 лет назад) также проживал с погибшей Евой Витте. Возможно, он узнал ее перед смертью.

4. Следует особо подчеркнуть важность использования защитных пуленепробиваемых жилетов. По окончании операции я обнаружил в моем жилете две пули, застрявшие на уровне груди.

(Фото прилагаются).

С уважением,
Йохан Гогенцоллерн,
старший лейтенант.
Цюрих,
12.11. 2015

5.

Ева летела среди звезд.

Она была невесома, совсем не чувствовала своего тела.

Неподвижные, яркие звезды были так хороши на абсолютно черном фоне. Ева летела со скоростью света, но звезды казались неподвижными — так они были далеко.

Все же, она замечала, что звездная картина постепенно меняется — звезды тоже летят.

Ева смотрела на них бесконечно, и это совсем не надоедало.

Иногда, нарушая целостность и гармонию, проносился метеор. Но Ева на него не сердилась.

Она смотрела на звезды, вспоминала свои тридцать два года: маму, друзей, сыгранную музыку, случившиеся ситуации, книги, фильмы — было так много всего.

Даже перекошенное лицо Марка и свое падение из окна Ева вспоминала спокойно, не тоскуя и не сожалея ни о чем.

Она помнила все, но ничто ее не тревожило.

Она вспоминала Феликса, каждую прожитую с ним минуту, его фигуру, лицо, и как он наклонял голову, чтобы увидеть цвет светофора.

Почти слыша его голос, она как будто улыбалась.

Ей было хорошо.

Она только немного скучала по маме.

И она знала, что где-то, очень далеко, так же летит ее Феликс.

И так же смотрит на звезды.

И так же думает о ней.

Print Friendly, PDF & Email

7 комментариев для “Владимир Тартаковский: Среди звезд. Окончание

  1. Прочитал на одном дыхании. Автор — мастер сюжета,психолог,прекрасно разбирается в человеческих типажах, великолепный стилист слова. Получил удовольствие уже от третьего произведения В. Тартаковского.

  2. И еще….мне кажется тема Ромы не очень раскрыта. Ведь это после него все пошло не так. Наверное, с ним Ева заболела той самой «любовью», которую ВОЗ еще в 2012 году включила в список заболеваний наряду с наркоманией и алкоголизмом. Когда безответно любишь никчемного человека, преступника, наркомана, алкоголик, который тебя избивает…..Это не любовь, это такая же зависимость….

    Пожилая пара, толкающая Еву к знакомству с наркоманом? Возможно это месть фрау Марты Еве за старческие ухаживания ее супруга? Очень жаль погибших. Особенно Юргета, он мне очень понравился.

  3. Великолепный рассказ. Очень современный. Увы, таковы современные реалии. Самая благополучная, успешная и независимая женщина может оказаться в этой паутине. А там и до звезд близко. Мужские персонажи очень достоверные, а вопрос почему можно любить наркомана? Говорят, что алкаголики и наркоманы по натуре экстраверты. Влезают в душу, избавиться от этой зависимости очень трудно.

  4. Трудно судить, не будучи женщиной, о знании автором женской психологии, тем не менее, воспоминания Евы читаются с интересом. Вторая часть рассказа довольно спорна. Стремление Евы к близкому знакомству с наркоманом выглядит безрассудным, а дружное пособничество ей в этом со стороны профессора и его супруги, мягко говоря, безответственным, что собственно и привело к трагедии. Финальная часть рассказа с ее остросюжетной криминальной разборкой, на мой взгляд, кажется несколько надуманной.
    А в целом неплохо. Желаю автору творческих успехов.

  5. Захватываюший рассказик, повествование ведтся от девушки с глубоким ощущением что данное написано также женщиной…
    Глубоко, но в то же время понятно прочувствованна женская психология, комплимент для пистателя который смог так чутко почувствовать прекрасную половину…

  6. удивительно, как в драматическом конце оказываются переплетенными судьбы всех персонажей, таких разных и ничем не связанных друг с другом. как случайно брошенные слова («Ева среди звезд») трагически воплощаются. Так происходит и в жизни, но автор показывает нам эти явления в концентрированном, сгущенном виде

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.