Александр Левинтов: Русский Север. Продолжение

Loading

Зековская телогрейка была номерной. А наши — без них. Темно-мышиного цвета, ватники сидели на всех одинаково элегантно. Ансамбль нередко дополнялся ватными штанами, особенно ладно сидевшими на дамах, ворочающих рельсы и шпалы ремонтных железнодорожных работ.

Русский Север

Заметки

Александр Левинтов

Продолжение. Начало здесь

Телогреечка

Телогрейка — универсальная одежда, создавшая новую историческую общность людей — советский народ. Телогрейку выдавали зеку и генсеку: одному в качестве униформы для работы и жизни, второму — для заповедной охоты. Первая была похудосочней и клочковатей, вторая — обшитая барской брезентухой дубленка на гагачьем пуху и с подогревом. Но и то и другое было телогрейкой и делало обоих перед лицом телогреечного бога равными.

Зековская телогрейка была номерной.

А наши — без них.

Темно-мышиного цвета, ватники сидели на всех одинаково элегантно. Ансамбль нередко дополнялся ватными штанами, особенно ладно сидевшими на дамах, ворочающих рельсы и шпалы ремонтных железнодорожных работ. Мой профессиональный телогреечный костюм-двойка назывался энцефалиткой и, в совокупности с накомарником, представлял собой почти бронированную защиту в тайге и тундре. Вот только одевать и носить это было чрезвычайно трудно. Не говоря уже — работать. Да кто ж в экспедициях работает?

Пока не появились разные куртки, ветровки и штормовки, все туристы ходили в телогрейках. Свою первую телогрейку я по неосторожности, пряча сигарету от начальства, спалил у костра после седьмого класса. Мокрая и тяжелая, пышущая паром, она горела долго и при этом удушливо воняла.

В первые годы посылов на картошку в окрестные совхозы и колхозы телогрейками горожан снабжали сами колхозы. Потом сообразили, что это не дело, что телогреек на городских не напасешься, и тогда заводы и институты стали посылать своих работников в телогрейках.

За грибами, на охоту, на рыбалку — только в телогрейке. По манере ношения телогреек легко отличали своих от иностранных шпионов и диверсантов. Вся строительная армия была вооружена телогрейками. Стройбат, штрафбат и желдорвойска ходили в телогрейках защитного цвета и с металлическими пуговицами. Вечерний телогрей одевался на загородные танцульки в сапогах и кедах. В телогрейках воевали, поднимали целину и единогласные руки на разных собраниях. В телогрейках осуждали Сахаровых и Солженицыных, а осуждаемые и осужденные протестовали — в этих же телогрейках. Единственное — в Космос не летали в телогрейках. Просто не догадались. А вот балет в телогрейках, кажется, все-таки был, не мог не быть: производственная тематика проникала повсюду, а что это за производство без телогрейки и что это за пролетарское искусство без телогрейки, и что это за соцреализм? Помню, был такой фильм «Свадьба с приданым». Там герои, сидя и лежа на мешках и обсуждая жгучую проблему «пахать иль не пахать?», так за полтора часа и не сняли ни разу своих телогреек. И любили друг друга, и вредительствовали, и очковтирательствовали, и партсобранничали в телогрейках.

Самая простая телогрейка — простой прошитый мешочной иглой по швам ватник. Это стоило восемь рублей. За одиннадцать можно было купить обшитый мышиной мешковиной ватник, за тринадцать — его же с капюшоном: это уже редкость и дефицит, аристократическая штучка. За пятьдесят четыре и выше из-под полы можно было не купить, но приобрести телогреечный полушубок пограничника, с применением элементов овчины и дубленой кожи. Цена росла по мере звания пограничника.

Будучи активным ветераном колхозной страды и лесной грибалки, я держал в своем гардеробе множество телогреек: на все случаи жизни и для любого количества друзей, приглашенных в поход либо за грибами.

В 1987 году участвуя в экспертизе программы Госплана в зоне БАМа, на заседания являлся в тоненькой и куцей телогреечке-безрукавке, купленной за четыре рубля в тындинском сельпо, в розовой итальянской сорочке и настоящей английской бабочке, на ногах — домашние шлепки. На левой груди — нашитый белыми неровными мужскими нитками номерок из прачечной. Очень это раздражало уважаемых коллег из Госплана и министерств. Меня даже, вместе с ведущим этих заседаний, хотели из партии исключить, но не удалось — мы оба оказались беспартийными.

Шили телогрейки, естественно, зэки и зэчки — отсюда и цена. Фасонов было немного: карманы вставные или накладные, прямые или косые, внутренний карман есть или нет, обшлага с хлястиком или нет — и другие, столь же мелкие детали и сюрпризы от лагерных кутюрье.

Телогрейка — это символ строителя коммунизма, который власти не стеснялись выносить на плакаты, в СМИ и искусства. Телогрейка — это и символ ГУЛАГа, который был вовсе не архипелагом, а огромным континентом, занимавшим одну шестую суши.

Если кому-то эта заметка покажется ностальгическим очерком, то напрасно: гардероб скоро придется многим обновлять и к телогрейкам привыкать придется и поневоле и в неволе: еще пара-тройка съездов партии Единая Россия и наш генсек займется своей профессиональной работой в полный рост.

Пирожки с зеленью

Наш Север, от Поморья до Верхней Волги, и Крайний Север, и просто Север, и Крайний юг Крайнего Севера (Котлас, Петрозаводск, Вельск, Олонец, Кириллов, Тихвин, Великий Устюг — города и городки прелюбопытнейшие) — все эти места славятся своей выпечкой, какими только ватрушками и шанешками тут только не торгуют и не потчуют!

Но мне милей всех — пирожки с зеленью. Это раньше у нас было четыре сезона, а теперь осталось только три: депрессуха (с ноября по февраль), авитоминоз (с марта по июнь) и аллергия, она же сенная лихорадка (с июля по октябрь). И потому пирожки с зеленью — чуть не главное, чуть не ежедневное едово авитаминозного сезона.

Про тесто я говорить не буду — у каждой хозяйки свой особый и неповторимый замес и вкус печеного теста, свой секрет и теста и выпечки, важно лишь, чтоб пирожки были пухлыми, а не плоскими, как шутки нашего президента.

Самая простая начинка — зеленый лук с яйцом. Вроде бы и просто донельзя, а вкус всегда поражает и изумляет своей свежестью.

Хороши пирожки со свежей крапивой, с щавелем, со шпинатом (маленький секрет: если безвкусный шпинат спрыснуть лимонным соком, то практически получается щавель), с базиликом и прочими травами. Крутое измельченное яйцо в начинке — почти обязательный компонент, но попробуйте добавить туда же, в начинку тертый сулгуни или родственный ему сыр из легкоплавких — пальчики вместе с противнем оближете.

А еще можно делать букетные пирожки: мешать все эти травы между собой. Например, крапива очень хорошо сочетается с зеленым луком и щавелем.

Надо заметить, что пирожки с зеленью универсальны в употреблении: хороши они и с утренним чаем, и с кафе всех мастей и страстей, и с мясным, костным, рыбным, грибным или куриным бульоном, горяче-обжигающим, хорошо проперченным, и с молоком (холодненьким!), и со сметаною, и с киселем, и с морсом, и, разумеется (а как же иначе?), с водочкою.

Вот и нет ничего в таких пирожках, а — сытные. Много не надо: два-три пирожка на здорового мужика или стакан водки вполне достаточно.

В мире пирожков пирожки с зеленью — не самые популярные. Может, и не самые вкусные (я, например, тащусь и витаю от рыбных расстегаев и пирожков с летними яблоками, а равно от пирожков с картошкой и грибами, просто с грибами, с печенкой, с требухой, с грибами и гречневой кашей, с ягодами, с ягодами и творогом, просто с сыром, просто с картошкой — да мало ли от чего я еще балдею?!), но они — самые нам нужные и ценные.

И уж совсем не в строку, но умолчать не могу — пирожки с черемухой. В Сибири и Горном Алтае черемуха — не нашей чета: крупная, сладкая, обсыпная, обильная, аж ветки клонит и ломит. Это ничего, что внутри попадаются косточки (обычно-то, если не спешить и не набивать рот, то косточки успеваешь выплевывать в ладонь): говорят — они хорошо чистят стенки желудка и тем предотвращают нас от язв и прочих напастей, к тому же терпкая черемуховая ягода вообще крайне полезна для желудочно-кишечного тракта, но, уписывая пирожки с черемухой, об этом не думаешь — вкусно!

По Байкалу

Мы познакомились ранней весной 69-го.

Рафик остановился на взгорке среди пихтарника. Мы вылезли наружу. До точки перелома надо пройти некрутым подъемом всего около полусотни шагов. Ноги подгибаются от тишины и настоенности воздуха. Озоновое отравление. Но мы преодолеваем эти метры, и перед нами открывается Байкал. Седое небо, седая ледяная равнина, хребет Черского на другом берегу.

Мы в Листвянке, в Лимнологическом институте. Проходим меж бирюзовых торосов к исследовательским прорубям. Вглубь, метров на пять уходит бирюзовая толща льда. Такой цвет льда я увидел еще только раз в жизни — у ледников Аляски. Бирюза, фирюза — цвет победы и счастья, цвет куполов у мечетей и монист у юных и прекрасных Гюльчатай. Отчего же мертвый лед того же цвета? Или он немертвый?

Я много раз потом бывал на Байкале — и, как и в первый раз: вопросы и вопросы, на которые ответа нет либо ответ надо искать всю жизнь.

Лимнологический институт — сугубо научное учреждение, но именно потому его печальный, трагический опыт так важен и поучителен. Наука не должна служить никакой практике, никакому обществу, никакому государству. Она должна существовать сама по себе, как самоценность, как любое другое искусство, как поэзия, как Бог, которого нельзя приторачивать к нашим бедам и нуждам.

Когда затевали Иркутскую ГЭС, к ученым Лимнологического института обратились за экспертным мнением: неопасно ли изменение уровня Байкала на полметра? Ученые ответили, что в гидрологическом режиме озера зарегистрированы, а, следовательно, возможны перепады до трех метров.

Лишь потом выяснилось, что эти трехметровые колебания имеют многолетний характер, а снижение уровня Байкала из-за Иркутской ГЭС — сезонный, весной, когда на тоненьком как жердочка шельфе голомянка мечет икру. Понижение уровня означает для голомянки катастрофический перегрев икры. Голомянка — основная пища байкальского омуля. Массовая гибель голомянки — массовая гибель омуля. Омулем питаются нерпа и медведь. Их популяции также оказались на грани вымирания…

«Иркутская история» — это не только пьеса на производственно-сексуальную тему. В те лихие поры бешеного волюнтаризма чуть не взорвали Чертов Камень, огромную скалу в горле истока Ангары: киловаттов бы выработали тогда на Иркутской ГЭС — хоть в засол, но каковы бы были экологические последствия этого взрыва для Байкала даже в воображении не хочется рисовать.

Второй раз Лимнологическому институту вывернули руки при строительстве Байкальского целлюлозно-бумажного комбината. Ученых заставили подписать положительную экспертизу проекта, хотя всем, даже не очень ученым, было ясно, что свершается экологическое преступление.

Кабы комбинат принадлежал министерству целлюлозно-бумажной промышленности, ученые бы выдержали натиск проектировщиков. Увы, БЦБК — предприятие могущественного авиапрома. Здесь делают супер-супер корд для самолетных шасси. А для этого корда нужна сверхчистая вода. Впрочем, американцы пошли по другому пути: они выращивают супермонотонную древесину.

Байкал и его младший монгольский брат Хубсугул, как уверяют нас геологи, — будущий океан. Природа, в отличие от нас, прекрасный проектировщик и, опять же, в отличие от нас, хорошо знает, что делает: в Байкале уже все заложено для его существования как океана, пусть пока в миниатюре: и прибрежный шельф есть, и квазиморская фауна, например, нерпа, и морские ландшафты имеются, и тектоника не дремлет.

Знаменитая глубина озера — представьте себе Гранд Каньон, доверху, до краев заполненный водой. Или Ай-Петри, вершиной уходящая вниз.

Байкальская тайга — как аптека: сильнейшие эфирные ароматы, запахи трав и целебностей. Каждое растение узнается именно по своим аптечным свойствам. Тут тебе и багульник, и черемша, и камнеломка «заячья капустка», и жимолость, и смородина, и черемуха, корешки всякие, ягоды, а уж грибов — в экологическом лагере у Слюдянских озер я собирал маслят и моховиков по стольку, что солил их в огромном сорокалитровом алюминиевом баке и каждый день добавлял по два-три ведра новых грибов, уже отваренных. Но: юные экологи — народ прожорливый, к концу лагеря бак все равно был опустошен дотла.

Сами Слюдянские озера кишат рыбой. Вечерами мы сидели у костра, я травил свои бесконечные байки, чудесные тем, что не имели никакого отношения к экологии, над горами висела непомерная, явно больше Земли, Луна, над нами стояли огнями большого города звезды, каждая с голову молодого пионера, ангелы и Сам бросали свою благодеятельность и отдыхали, удобно расположившись над нами, аккурат между Орионом и Кассиопеей. От костра вкусно пахло щукой, распластанной на рожнах, ее мясо, дебелое, как у Солохи, обжигало рот и кто-то из взрослых, незаметно и невзначай, плескал в кружку немного портвейна и передавал рассказчику, на случай, если вдруг тема иссякнет или пересохнет горло. А самый маленький и шустрый эколожонок время от времени удалялся от костра, спускался к озеру, вылавливал там заслушавшегося звезд пескарика, окунька или плотвичку, засыпал свою добычу в горячую золу и через несколько минут молча, по-звериному, съедал свой никчемный улов, чтобы через несколько минут вновь отправиться на добычу. Рассказы об ессеях, инках и тольтеках благотворно влияли на аппетит молодого и ненасытного проглота.

Озера, расположенные километрах в двадцати к югу от Северобайкальска, называются Слюдянскими потому, что здесь разбросаны старые, оставленные ГУЛАГом небольшие шахты с мусковитом, слюдой, столь необходимой в полупроводниках отечественной радиопромышленности. Меж шахт — конные тропы. В самих шахтах поблескивают под лучом фонарика дискотечные блики слюды. Думаю, Гейгер тут маленько зашкаливает: в этих пещерах и шахтах глубоко и аскетично медитируется. Ночь, проведенная в абсолютной темени шахты, освобождает и очищает сознание как полновесная клизма. Будь у меня хотя бы месяц на пребывание в слюдяной шахте, и я бы написал «Байкальскую книгу мертвых».

По обеим берегам Байкала живут буряты. Они, как и многие другие южно-сибирские народы, являются тимуридами. Часть бурят ушла на север, по Лене, — и стали якутами. Буряты — народ суровый и, в тайном озлоблении на советскую власть, угрюмый. Они прекрасные охотники и рыболовы, но к хозяйству и производству относятся с некоторым пренебрежением. Буряты представлены тремя конфессиями: язычники, православные (в том числе староверы-чалдоны) и буддисты. Самые развитые в культурном отношении, естественно, буддисты, живущие в основном, на восточном берегу, по Селенге и Баргузину. В конце 19 века православные и буддисткие миссионеры объединились в противостоянии язычникам. Знаменитый Бадмаев обосновался в столице и добился того, что буддизм был, наряду с православием, признан второй государственной религией Российской империи.

Надо сказать, буддизм в православии всегда был в чести, хотя и малозаметной. В Москве, например, на Измайловском Острове, у Царева Двора стояла белокаменная церковь Иоасафа Царевича Индийского (так русская православная церковь назвала Будду, причислив его к лику святых), построенная еще при Алексее Михайловиче — в детстве я еще помню груду битого белого камня — это и все, что осталось от храма.

Мы все, если нас хорошенько пропарить, — язычники. Это особенно заметно на природе. Нам мало того, что мы начинаем одухотворять и обожествлять камни, деревья, небеса над собой и ландшафт в целом, населяя его гением места, нимфами, кикиморами и духами. Мы начинаем обозначать свое присутствие в обожествленном нами месте: фотографируемся, пишем на камнях «Здесь были Ося и Киса», вырезаем на деревьях «ДМБ-2005». Буряты вывешивают на самых заметных и красивых местах, называемых «бурхан» «брызги»: пестрые ленточки и тряпочки, мешочки, веревочки как маленькую, символическую жертву оставляемой на этом месте своей души.

В относительной близости от южной оконечности Байкала есть целебный бурятский курорт Аршан. Ключи бьют прямо из речки, чуть выше по течению — небольшая Ниагара, также целебно-чудодейственная. Здесь лечат любые раны и ревматизмы, глаза и кожу. Священное место, бурхан, увешан брызгами — от ленточек до брошенных исцелившимися костылей. Жаль, что был я тут зимой и оттого не решился встать под ледяные струи водопада, но глаза протер — и до сих, представьте, еще вижу, а ведь мог бы и ослепнуть либо оглохнуть, либо сломать ногу… впрочем, ногу я после этого, кажется, ломал, и не одну, а все.

Сейчас в Бурятии довольно много буддистких монастырей, но раньше был только один — в окрестностях Гусиноозерска. При Хрущеве, накануне своего визита в СССР, Джавахарнал Неру запросил по дипломатическим каналам, есть ли в СССР хоть один буддисткий храм, чтобы он смог, при случае, свершить в нем молитву. Так как тогда было «руси хинди бхай бхай» («русские и индийцы — братья»), то ради уважаемого гостя был открыт гусиноозерский дацан, хотя по воинственности своего атеизма Хрущев был гораздо чудовищней Сталина.

В кельях бурятских буддистких монахов — несусветная грязь и явное равнодушие к гигиене, уюту и комфорту. Служба службой, а молитву каждый вершит сам по себе. Буддисты — глубочайшие интроверты. Их Бог, если они вообще считают, что Он есть, не вездесущ: он укрывается в каждом человеке и вера есть открытие Будды в себе. Дао буддиста — путь вглубь себя. Пустота, царящая в душе верующего буддиста — вместилище Будды, нирвана, к которой надо пройти и прорваться сквозь себя и свои телеса, занятия, суеты и страсти. Я думаю, что Байкал, конечно же, буддист.

Я понял это в Больших Котах, небольшой бухте, куда можно попасть из Листвянки на небольшом катере или моторке.

Я долго брел по тайге, пересекая малюсенькие ручейки, сбегающие с детским лепетом в Байкал. Опьяненный весенними запахами, я присел на поваленный ствол — процессы гниения в байкальской тайге протекают крайне медленно, поваленные деревья десятилетиями лежат на земле, все еще крепкие. Тишина. Меж веток виден медитативный блеск озера. Я вслушался в тишину. Она оказалась живой. В изнеможении я сполз со ствола и распластался на земле в позе раненного белогвардейского офицера, благо мое семисезонное долгополое очень напоминало фронтовую шинель.

Вот хрустнула где-то далеко-далеко ветка, вот ворохнулся какой-то зверек, вот вспорхнула птаха. Тишина стала усугубляться — и я услышал шелест распускающихся листьев, а вслед за тем — торопливый топоток. Я вгляделся — это мимо меня пробежал муравей.

И я потерял себя, время и остальной мир.

На Байкале это случалось со мной везде: в пещерах Слюдянских озер, на Кругло-Байкальской дороге, в бухте Ая, на Ольхоне… Байкал, несомненно, буддист.

От Листвянки, что расположена в нескольких километрах от истока Ангары, раньше ходила «Комета» в Северобайкальск и Нижнеангарск. 500 километров путешествия вдоль западного берега — восточный заселен совсем слабо, там в основном — Баргузинский заповедник, места малодоступные.

Баргузин — это особый мир. Баргузинский соболь и баргузинский осетр, баргузинский ветер, что пошевеливает вал бродяцкой лодки, хрустальные воды Баргузина. Здесь поется широко и распевно, поется, как плачется и ликуется одновременно. Баргузин — место, где жизнь ощущается во всей своей полноте и радости. К сожалению, в Баргузинском заповеднике часто пошаливают приезжие начальники, сопровождаемые и опекаемые егерями, экологами и прочим подневольным людом.

На пол-дороге от Листвянки до Нижнеангарска находится Малое море, отделенное от озера островом Ольхон.

Ольхон — самое мистическое и загадочное место на Земле, как мне кажется. Остров, несмотря на посещения туристов и прочих исследователей, умудряется сохранять свои языческие тайны. Тут много странного, непонятного и необъяснимого, тут языческая духовная сила окутывает самые сокровенные места от нашего непросвещенного и потому непосвященного, все оскверняющего взгляда. Начинается (заканчивается) остров Шаманской скалой. Весь лысый пейзаж Ольхона заставляет нас вести себя тише и незаметней, никуда не совать свой любопытный и не обращать внимания на творящиеся тихие чудеса.

Напротив острова — поселок Ольхон, типичное для Байкала рыбацкое поселение.

Однажды меня угораздило здесь быть в течение недели или более того «экспертом по жизни». Уж как надо мной изгалялись местные мужики, чуть не на смех воспринимая каждое мое выступление. А молчать я не мог — эксперт должен не молчать. Жизнь на Ольхоне, да и вообще на Байкале, к концу советской власти сложилась нелепая. Днем — плановая экономика, рыбколхоз, сельсовет, рыбнадзор, сберкасса и ДОСААФ, а ночью — малозаметный рыбак становится ключевой фигурой, деньги исчезают, замещаемые натуральным обменом, столовская спинка минтая заменяется запрещенным к лову омулем, восстанавливаются родовые связи и власти, умирает радио и звучат голоса ночи.

Однажды, уже ближе к финалу экспертизы, я сказал:

— А знаете, мужики, чего вы хотите больше всего?

— Ну?

— Чтобы от вас, наконец, все отстали, все.

В зале раздался глубокий вздох — я угадал самое заветное. После этого меня зауважали и даже перед отъездом одарили малосольным омулем.

Кстати, об омуле. Эта небольшая сиговая рыба, размером и видом с обыкновенную селедку, подлинное серебро Байкала. В старые добрые времена его торговали в Иркутске с возов. И по сю пору в любой уважающей себя иркутской семье хранится и таится в недрах дома трехлитровая банка с малосольным омулем, как правило, и не одна. Самый знаменитый малосольный омуль — по-медвежьи. Медведь, наловив омуля, никогда не жрет его сразу, а сваливает в яму и заваливает валежником, чтоб рыба дала тонкий и деликатесный душок. Омуль с душком, омуль по-медвежьи — это омуль, а без душка — чистая селедка.

Недалеко от Ольхона есть небольшая бухта Ая, до которой посуху можно добраться сложной горной полудорогой — колею угадывает только водитель.

Если вы еще ни разу не были ни в мезозое, ни в докембрийской дали, то рекомендую. Чистый силур, а, может, девон, и уж никак карбон с его папоротниками и динозаврами. Тишина, не прерываемая никакими трилобитами, застывший навсегда, на ближайшие несколько сот миллионов лет, горизонт, а вкрадчивый и мелкий прибой отсчитывает вечность. Время не заполнено никакими событиями. Начало несостоявшейся истории. Здесь даже микробы — венец эволюции, а потому дышать и выдыхать их кажется кощунственным вторжением в стоячее время.

…Рваные тучи несутся над седым и неспокойным озером. Их рванина и лохмотья — от распарывающего контакта с Покойницким мысом. Согласно легенде, Байкал не приемлет мертвые тела и выбрасывает их на Покойницком мысу. Это унылое место однажды пережило страшную трагедию.

В начале войны по окрестным зонам, островкам ГУЛАГа проехали эмиссары КГБ, агитируя зэков на фронт: «кровью искупите свою вину и получите свободу» (хрена! Сотни тысяч несчастных искупили, но не кровью, а жизнью, на свободу прорвались единицы, буквально единицы). Набрали две тысячи человек, которых надо было этапировать в Иркутск. Но, видимо, что-то разладилось в процедуре рекрутирования, то ли размещать зэков было негде, то ли одевать не во что, то ли кормить нечем, то ли просто передумали органы и испугались давать зэкам оружие. На двух баржах добровольцев вывезли на середину Байкала и потопили, вместе с конвоем. Все трупы Байкал выбросил на Покойницкий мыс.

По северному окоему Байкала прошел БАМ. Северобайкальск строили ленинградцы (Тынду — москвичи, Ургал — украинцы, Дюртюли — тамбовский комсомол, такая манера строительства в зоне БАМ была основной, если не читать того, что строили беспородные желдорвойска и еще более беспородные зэки). Северобайкальск был самым большим городом зоны БАМ — 90 тысяч несчастных жителей. Не помню, как назывался местный Невский проспект, кажется, так и назывался — Ленинградская улица (а в Тынде был свой Арбат — укоризна московскому). Жалкое, облупленное зрелище — и без всяких надежд на любое, пусть даже не очень светлое будущее. Город оказался построенным в запредельной по своей сейсмичности зоне. БАМ с его безобразными бетонными (не чета Круго-Байкалке!) галереями потихоньку сползает в озеро в результате непрерывных микроземлетрясений. Решение нашли как всегда самое худшее — людей стали переселять в Таксимо, станцию, расположенную в сотне-другой к востоку от Байкала, с теми же необозримыми далями ненаступающего будущего.

Так ведь и не хочет никто из руководства страны признать проект БАМ бесполезным, ненужным и вредным, ошибкой плановой экономики. А это непризнание ошибки и вины удерживает на этом пустом месте людей, вселяет в них надежды, смутные и зряшные.

Если брать шире, то никто не взял на себя ответственность и за советскую власть, коммунистический режим и ГУЛАГ, а потому и возможны в стране путины, жириновские и беспредельная власть КГБ. И, пока не было покаяния, суда или признания своей вины, в нашей стране возможно все, включая то, что заведомо невозможно.

Недалеко от Северобайкальска находится старинный Нижнеангарск, город устойчивый, обжитой, зажиточный, живущий рыбой и лесом, живущий, а не ожидающий сигнала из Центра: «Живите и поживей!»

На противоположной, южной оконечности Байкала — Круго-Байкальская железная дорога, бриллиантовое ожерелье.

Великий князь, возглавлявший строительство Транссиба в конце 19-го — начале 20-го веков, задался целью построить у Байкала самую красивую железную дорогу в мире. На стройку приехали инженеры и специалисты со всего света — из Италии, Швейцарии, США, даже Южной Америки. Иркутск тогда стал продолжением Клондайка. За железнодорожниками потянулись актеры, музыканты, повара, проститутки. Иркутск стал родиной отечественного кинематографа: здесь был открыт первый в России кинотеатр Дон Ателло, итальянского фанатика синематографа. Русско-Американская золотопромышленная компания стала одним из главных действующих лиц знаменитой стройки. Энтузиазм иркутян — купечества и простых горожан — был беспредельным. Дорогу построили в кратчайшие сроки. На неполной сотне километров — около сотни технических сооружений: галерей, мостов, виадуков, туннелей.

Дорога вьется вдоль Байкала, на каждом повороте открывая захватывающие виды. На станции Слюдянка можно было заказать стакан или графин байкальской воды, омуля по-медвежьи, уху из нельмы, пельмени и шанешки.

Дальше, за Байкалом, Улан-Удэ и Читой, Транссиб уходил от Наушек в Монголию, Китай и Манчжурию, чтоб остановиться во Владивостоке. Только позже дорога ушла на север, к Хабаровску, а затем на запад — к Чите. Так Транссиб потерял свое первоначальное значение международной трассы и стал просто внутренней железной дорогой.

Когда построили Иркутскую ГЭС, Круго-Байкалка оказалась отрезанной, превратилась в аппендикс, упирающийся в порт Байкал в истоке Ангары. Новую трассу Транссиба построили выше — нонешние составы грохочут над тихой, но не умирающей Круго-Байкалкой.

Между Слюдянкой и портом Байкал ходит небольшой поезд Мотаня: три-четыре вагона: один общий, один плацкартный, один — для перевозки лошадей. Сядешь у раскрытых дверей скотовагона, свесив ноги, примешь позу рядового красноармейца — травы чуть не бьют по обуткам, на той стороне маячит огромный хребет, прямо перед тобой мерцает марево озера, а в голове — как сладостно и нелихо.

Это была наша первая поездка сюда.

Мы сошли где-то на полпути. Взобрались по отвесной стенке на крышу галереи. Натаскали туда дров и воды, развели костерок, сварили супчик рататуй, куда полетели все наши немудрящие заготовки: гречка, полувареная краковская, кильки в томате, картошки, плавленый сырок. Котелок оказался вместительным. Опростав его, мы впали в оцепенение и забытье — на Байкале это нормальное состояние.

…На Круго-Байкалке я бывал несколько раз. Станции и поселочки при них стоят аккуратные, гостеприимные, приветливые, как детская сказка. Я даже купался там в Байкале в конце марта, когда еще весь снег не сошел. МПС хотел открыть здесь музей железнодорожного транспорта под открытым небом, я — университет, чтоб на каждой станции был свой факультет или кафедра: экологии, транспорта. Сибири, этнографии. У нас, конкурентов, не хватило денег. Но дорога жива и не умрет никогда, потому что добрая красота — это, кажется, единственное, что умереть не может никогда.

Про Иркута
(семейская сказка)

— Деда, а почему одни люди всему вокруг себя поклоняются, а другие — только Богу в себе?

— Оттого, что каждый сам для себя судит, во что верить.

— А я — кто?

— Дурачок пока, ангел Божий. Вырастишь — тогда сам и будешь для себя решать.

— Как, деда?

— Как все. Вот, послушай, сказку об этом, неугомон.

Это было давным-давно, но уже и тогда Байкал был стар и сед, и, как и все старики, упрям, властен и своенравен.

У Байкала было 330 сыновей и две дочери: старшая — кривая и хромоногая Селенга и младшая — красавица Ангара.

Буйный западный ветер Сарма принес Байкалу весть о могучем красавце Енисее, мол, просит богатырь отдать ему в жены Ангару.

А завистливая Селенга нашептывает старику: «Уведет у тебя Енисей вместе с Ангарой все твои воды и богатства».

Рассвирепел старый Байкал:

— Не бывать тому, что младшая дочь раньше старшей замуж выходила!

Надменно велел он шальному ветру Баргузину дать ответ Енисею: «С нищими не роднимся!», нахлобучил на себя облачную шапку, потемнел, посуровел, насупился в стариковской гордыне, зашелся тяжелыми холодными волнами.

Удалой Енисей — не мытьем, так катаньем. Улучил он темное время, встретился, будто ненароком, с Ангарой. Полюбилась ему красавица, однако и Ангара вмиг влюбилась в белокурого молодца. Долги ли коротки были их свидания, порешили они, однако, бежать и тайно обвенчаться против воли Байкала: любящие сговорчивы.

Бежала Ангара со своим возлюбленным поздней ночью, а наутро старик Байкал хватился пропажи, вскипел, забурлил пенистыми бурунами, пошел раскачивать тугие волны на скалы, круша камни в крошево.

В гневе призвал он своего старшего сына, богатыря Иркута, повелел ему нагнать и вернуть в дом беглянку.

Задумался Иркут, запечалился. Не смел он ослушаться своего отца, но и сестру свою любил крепко, не желал ей зла.

В раздумьях и нерешительности тек Иркут по своей Тункинской долине, а в последний момент все-таки решился, резко ушел от Байкала, свернул на север, догнал Ангару и отдал ей свои воды и силы, помог ей бежать к любимому.

Долго и счастлив брак Енисея с Ангарой. Первенца своего они назвали Ангаракан и подарили внука Байкалу. Крепыш так понравился старику, что простил он свою дочь и помирился с зятем.

А над Иркутом был суд.

Собрались силы небесные, земные и подземные, долго обсуждали случившееся и решили: виновен Иркут ибо воля отца выше братских чувств. И навечно отлучили Иркута от Байкала.

Собрался и людской суд.

У людей своя мудрость, своя правда: любовь выше гнева, выше родителевой воли и всех других устоев.

Навек связали они брата с сестрою, а на месте их слияния издревле поселились люди. И поныне это место Иркутском зовется.

С того случая разделились мнения и законы — людские и стихийные. Люди сами себе правила устанавливать стали, по-своему жить.

Буйствуют и неиствуют стихии, небесные, земные и подземные, шлют людям испытания и бедствия, не хотят, чтобы человек по-своему жил, гнут его и его гордость, а люди… Люди — они ведь разные. Кто смиряется и покоряется, тому слышны и внятны голоса неба, земли и недр, того стихии и силы щадят, тому и помогают. Кто жить хочет по-человечески, тот свой голос и разум имеет, в себя вслушивается. Каждый сам за себя решает.

И ты сам за себя реши: кто ты и кем быть хочешь. А сейчас — спать! Утро вечера мудренее.

Продолжение здесь

Print Friendly, PDF & Email

7 комментариев для “Александр Левинтов: Русский Север. Продолжение

  1. Хорошей погоды Вам, Александр, в Альпах, и чтоб Ваше желание писать не иссякало.

  2. всем спасибо за теплые слова.
    В Москве +10, достала эта жара, и я улетаю в Италию, в Альпы, где много снега и всегда холодное пиво.
    До встречи. И всем — приятных путешествий и приключений.

  3. Очередная прекрасная работа автора — географа-этнолога-социолога и прочая.
    C удивлением и любопытством узнал о бурятах-якутах.
    С хвалёными русскими пирожками у меня был очень неприятный опыт: в начале 70-х когда проходил курс в Институте усовершествования врачей в Москве. На одной из станций метро меня увлёк пахучий запах пирожков, которые на жутком морозе продавала баба в телогрейке и в грязно-белом халате поверх неё. Я съел один такой пирожок и ночью чуть не отправился на тот свет с тяжелейшей желудочно-кишечной интоксикацией. Москвичи рассказали мне потом, что они никогда не покупают эти явства, т. к. туда подмешивают мясо кошек, бродячих собак и чёрт знает ещё чего. Пролежал в общаге где-то неделю пока оклемался и с тех пор был очень осторожен с русскими явствами.

  4. скажу «Браво! » и даже больше ; и написано прекрасно , и фотографии замечательные , и комментарии интересные. И даже интересна (по своему) реплика на ком-ий Соплеменника в Гостиной , — из-за неё-то решил почитать и посмотреть внимательно , что этто там , в Мастерской делается. И не зря. Спасибо всем , а — особенно Александру Левинтову .

  5. Хорошо! Мои поздравления.

    Маленькое, слегка растянутое, замечание:
    Помню, был такой фильм «Свадьба с приданым». Там герои, сидя и лежа на мешках и обсуждая жгучую проблему «пахать иль не пахать?», так за полтора часа и не сняли ни разу своих телогреек.
    Не в интересах истины, а в интересах правды:
    На мешках и в телогроейках были только второстепенные подружка героини.
    Вера Васильева аж в кожаном пинжачке.
    Остальные — кто в чём.
    Главный герой, Максим, носил метко именуемый в народе «полуперденчик».
    https://www.youtube.com/watch?v=RTj46gTQZlk
    И уж заодно. В конце фильма, на свадьбе(!), деды принимают соцобязательство — собрать по 125 пудов зерна с гектара,
    т.е. всего по 20-22 центнера. А на самом деле собирали вполовину меньше.
    http://ru-history.livejournal.com/3883192.html

    1. в СССР обычной была урожайность 10-12 ц/га (в Европе — около 100). В те же 50-е годы на целине собирали 5.1-5.2 ц/га. При норме высева 2.7ц/га это означало, что собирали меньше посеянного (сеяли отборное, а собирали сырое и с половой).
      Спасибо за оценку.

Добавить комментарий для Александр Левинтов Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.