Фронтовые хроники Гило
Ефим Гаммер
Моим детям
Белле Гаммер и Рону Гаммеру
1
В близком эхо —
скоропись боя…
Росчерк пули —
от люстры к торшеру. И взрыв.
Со стены, под бордюром,
свисают обои.
Снова в дырках
узорный цветной наив.
Это кто так сегодня
воюет незряче?
Что за дело
лихому стрельцу до меня?
У меня тут ребенок —
без повода — плачет,
а теперь еще лампочку
снова меняй.
2
В супере судачат-пекутся
не о ценах на хлеб и масло.
О квартирах. Продавай их теперь,
после обстрелов, чуть ли не даром.
Исподволь выясняется:
в Гило жить евреям опасно.
А ведь здесь сам Давид
вифлиемские пас отары.
Изменилось Гило?
Изменилось с тех пор в панораме.
А трава — в первородстве.
И козы, и овцы. И люди — когда не мутанты.
Пастушком здесь Давид
разрывал льву рыгало руками —
так считал Микеланджело,
создавая по сказам библейским гиганта.
3
Танки едут в Гило
на бронеобразных машинах —
платформах,
с плацкартой ночной — комфортно.
Эти земные штуки
еврейского высшего сорта
принимает на взгорье
полковник Машиях.
Он размещает земные еврейские штуки
под вялую перебранку,
как на кухне шахматные фигуры,
за чашечкой кофе.
Один станет здесь,
справа от 307-го дома,
второй сдвинем влево…
А дальше? «Дальше» — кончились танки…
4
Это кто на ветру,
над разливом детских голов,
с ведром краски и кистью,
под солнышком зорным?
Нет, не ошиблись! Резницкий,
художник Андрей, сын Рублев,
окружает Гило
пасторалью — как бы сказать? — заборной…
И сторонятся танки
ландшафтов, Андрею открытых,
чтоб в порубежьи не застить
вид на хвойное беспризорье.
Блоки — стены…
Бетонная Атлантида
выплывает со дна
библейского моря.
5
Из самого — из раннего
дочь вспомнит дом израненный,
телеигру в солдатики
и тихий голос братика:
«А что такое мир?»
6
Небо звездную мечет икру.
Небыль гремит, словно жесть на ветру.
Утро приходит и ранит весть.
(Это, ребята, надо учесть).
Надо учесть… только ухнул затвор.
Надо учесть… только выстрел в упор.
Сушится порох, как в сердце месть.
(Это, ребята, надо учесть).
Сколько людей — ровно столько смертей —
от пули-ножа, от обманных идей.
«Есть добровольцы?» И эхом: «Есть!»
(Это, ребята, надо учесть).
7
I
— Что было, то сплыло.
— Не было! Не было!
— Земля ли остыла?
— Небо ли? Небо ли?
II
— Самое страшное — это…
— Обнародование имен.
Тронуться можно умом,
как накануне конца света.
— Самое страшное — это…
— Знать, что приятели вроде
свадьбу справляют в Лоде…
(либо в Афуле, Хедере, Кфар-Эдем).
— Самое страшное — это…
— Думать о детях вне дома —
(в «Боинге»… на пароме…
на премьере «Ковчега Завета»…)
— Самое страшное — это…
— Смотреть, как меняются лица,
когда наша кровь — водица,
а древний Израиль — гетто.
8
Нитяное дыханье свирели…
Царь Давид снова бродит в Гило.
Семицветною акварелью
небо в радугу затекло.
Пусть летят-пролетают века вне
замороченных ложью затей.
На израильском замковом камне
след Давидов, и мой, и детей.
