Однажды я промчался по Куршской косе от Зеленоградска (Гренца) до Клайпеды (Мемеля), обомлел от этой красоты и влюбился в это место. И вот, мечта моя осуществилась…

Август 14-го

Заметки

Александр Левинтов

Юодкранте

этих сосен низкорослых
узловатость, кривоватость,
янтарем налиты ветви,
хвойный воздух опьяняет,
от седых туманов клочья,
силуэты прусских сказок,
мифов смыслы и загадки,
древних призраков признанья,
и посвистывают ветры,
шалые от канифоли,
и просторы, и просторы —
голова от них кружится,
волны тихо набегают
на песок седой и влажный,
мысли дремлют, мысли тают,
мыслям грустно от того, что
я родился не у моря,
мне во сне лишь сосны эти,
этот воздух, эти вздохи
мирополного прибоя

Пожелание себе

тихо, сон, дожди и сосны,
небо, как и море, серо,
жизнь течет легко и просто,
громы и тепло — всё в меру,
позабыты все суеты,
засыпаю беззаботно:
вот такой дождаться б смерти,
жизнь прожить, как безработный,
просыпаюсь, засыпаю —
мир в потоке сновидений,
мне и осень светит маем,
мне и день — отдохновенье
струи теплые стекают
рифмой, строчкой, междометьем:
я с судьбой своей играю
в небольшое долголетье…

В дюнах Куршской косы

ещё одна, последняя дорога –
и путешествие окончено моё,
смотрю закат — осталось так немного,
душа последним вылетом поёт

я был везде, где побывать хотелось,
я видел мир — в шелках и в наготе,
координатами истрёпанное тело
и впечатления (теперь уже не те)

прекрасен мир — ну, как такое бросить?
и океаны звёзд, и мириады лун,
но я уйду — меня никто не спросит,
под посвист ветра и движенья дюн

и мне не жаль — живите, оставайтесь,
любите и дышите налегке,
был в гуще дел — теперь я просто крайний,
как пена волн на сохнущем песке.

На Косе

Однажды я промчался по Куршской косе от Зеленоградска (Гренца) до Клайпеды (Мемеля), обомлел от этой красоты и влюбился в это место. И вот, мечта моя осуществилась: мы 12 дней провели в Юодкранте, одном из пяти-шести поселений на литовской части Косы.

Геологическое происхождение

Стокилометровая песчаная коса своими пляжами, по большей части пустынными, выходит к морю, а с востока омывается Куршским лиманом, созданным Неманом, да и вся коса намыта Неманом, точно также, как соседние Висленская и Хельская на Балтике, Днестровская, Куяльник и Майнаки — на Черном море, Арабатская стрелка — в Азовском море и многие другие. Геологический механизм формирования таких природных сооружений уже хорошо изучен, но всё равно нас поражают циклопические размеры и необычайная красота ландшафтов: дюны достигают почти 70 метров в высоту и часто настолько похожа на пустыню, что именно здесь снималось «Белое солнце пустыни».

Сочетание песка, моря, ветра, чаек и курчавых, с янтарными стволами и ветвями сосен очень поэтично: вместо привычного путевого дневника я вел каждый день поэтические записи.

Дюна вдоль моря длиной в 100 км — искусственного происхождения, она и посаженные немцами леса уже более века сдерживают наступление аккумулятивных песков.

Социальное происхождение

Восточную Пруссию советские войска заняли в 1945 году (фактически это была последняя военная операция советской армии против Германии: многие источники указывают, что Кенигсберг пал после Берлина), но немцев почти не выпускали в Германию, даже в советскую зону оккупации (будущую ГДР) до 1947 года, хотя заселяли Кенигсберг и немецкие земли Восточной Пруссии, преимущественно военными. В 1947 году более 120 тысяч немцев были изгнаны со своей земли, а сама Восточная Пруссия была поделена между РСФСР и Литвой по этническому принципу: литовцев вывозить было некуда (некоторые немцы «косили» под литовцев, но желающих остаться в СССР было очень немного). Так Куршская коса была поделена поровну — и слава Богу: в Литве сохранилась немецкая застройка, немецкий Ordnung, немецкое тщательное отношение к дюнам и природе вообще, немецкое умение отдыхать и развлекаться.

Градиенты

Мне приходилось встречать эти градиенты между занятыми Советским Союзом территориями и тем, что удалось уберечь от нашего вторжения:

— бывший Энсо, а ныне Светогорск утопает в грязи, пьянстве и безобразии, а расположенная всего в 4 км от него процветающая Иматра в Финляндии потрясает чистотой, комфортом и деловитостью: в этом маленьком городке есть целлюлозно-бумажный комбинат, металлургический завод, ГЭС, здесь зародилась Nokia;

— советская Килия на Дунае, запущенная и опущенная, а на другом берегу — Новая Килия в нищей Румынии: скромные, но чистенькие и благопристойные новые дома;

— тихий Благовещенск и на другом берегу Амура — огромный китайский Хэнхэ, совсем недавно бывший деревней.

(Справедливости ради: такие же градиенты я наблюдал между американским Сан-Диего и мексиканской Тихуаной.)

Так и на Косе:

До границы от Зеленогорска (а до него — разрушенный культурный ландшафт с искусственными болотами, ощутимая повсюду милитаризация территории) едешь по убогому и убитому шоссе с редкими самодельными грунтовыми парковками, три посёлка — один другого советее, незаконное, но интенсивное строительство, Коса — объект федерального значения, поэтому каждый кубометр асфальта надо выписывать в Москве.

Россия — узнаваема мгновенно: в Калифорнии запрещена нефтеразведка на шельфе, а тут, всего в 20 километрах от хрупкого заповедника, Лукойл вовсю добывает нефть. Берут гроши, но рисков — на миллионы, если не миллиарды.

Сразу от границы шоссе становится вполне проезжим, хотя и таким же узким. Нида — направо от шоссе, на берегу лимана. Бойкий курортный городок, с отелями, всей необходимой инфраструктурой (только в Booking зарегистрировано 48 отелей Ниды) и частными аппартментами вполне европейского (тирольского, например) уровня, всего по 23 евро с человека в сутки.

И все другие поселки — такие же ухоженные, хотя и с явно недоразвитой инфраструктурой. Много немцев, латышей, эстонцев и, конечно, «континентальных» литовцев, особенно в уикэнды (между Килем и Клайпедой ходит паром, говорят, недорогой). Здесь лучше говорить на английском и немецком, а русский, особенно молодые, не знают.

На полпути в Европу

И всё-таки литовская часть — всего лишь на полпути в Европу:

— в нашем поселке Юодкранте свободно живут гуси-лебеди, но всё ещё есть вороны;

— из инфраструктуры выжимают копейку, почти ничего не вкладывая в неё;

— евро и все другие деньги на ресепшн не принимают, а ближайший обменник — в 30 км;

— ресторанный сервис в отеле по-советски неуклюж и медлителен, но маленькие частные ресторанчики, на свежем воздухе и в саду, очень хороши и с весьма привлекательным обслуживанием;

— жив совковый дух обреченной убыточности;

— номера отеля — комнатки по стандартам советских домов отдыха, коечки по-вдовьи узенькие, телевизор — ламповый, вся мебель и сантехника — в расслабленном состоянии, лучше не пользоваться;

— двадцать номеров убирают три горничные — целый день, но дальше смены полотенец и расходных материалов дело не идет;

— грязь, пыль и пауки — в невероятном множестве;

— народ вежлив, но не предприимчив и неинициативен.

Да, тут еще шагать и шагать, но южнее, в России — никогда не настанет «и на Марсе будут яблони цвести», заповедный режим носит декоративный характер, процветают барственные охоты и рыбалки. И никто ничего вообще не хочет — даже хотеть не умеют.

Развлечения

Главное развлечение в моем возрасте — пиво, дивное литовское пиво, деревенское, благоуханное, плотное, с ярко выраженным хлебным букетом. К пиву — рыба: копченая, в ухе, жареная, отварная, гриль, в фольге, вяленая; камбала, палтус, корюшка, треска, судак, окунь, налим, северин и пр. и пр. — всё местная, свежайшая, утреннего, в крайнем случае, ночного улова. Любителям рыбы здесь откровенное раздолье.

Местный рыбацкий кооператив ориентирован прежде всего на местный же рынок — в Клайпеду продают редко и неохотно.

До морских пляжей пешком полтора километра лесом и вверх-вниз: мы зафрахтовали ночного сторожа нашего отеля «Ажолюнас» и за 5 евро он возил нас туда-сюда чуть не ежедневно. Все пляжи принципиально никак не оборудованы (но купаться можно и нагишом — тут очень рассеянная пляжная публика) и относятся к Blue Flag Beach, разряду чистых пляжей.

От Клайпеды до Ниды ежечасно ходит автобус. В Калининград ходит всего один автобус в день.

Прогулки по шикарной набережной — это тоже приятное и полезное удовольствие.

Развит прокат велосипедов, на которых можно гонять по велодорожкам вдоль и поперёк Косы.

Много экскурсионных катеров и катерков, мотающихся по заливу за весьма умеренную плату.

Можно и порыбачить, оплатив скромную лицензию.

Есть поля мини-гольфа и детские электромобили.

В отеле есть небольшой бассейн и сауна.

Наконец, имеется несколько любопытных музейчиков.

При всей ленивой и сытой вальяжности этого места, тут есть, чем заняться, чтобы не скучать. Я же люблю поскучать, глядя на несущиеся в небе облака и слушая песни ветра в курчавых кронах сосен.

У моря

закат пожелтел, став лимонным и спелым,
и чайки кричат, будто приняли горе,
и в небе холодном как рифмы повисли,
и люди — напрасные тени у моря

мир, будто застывший густым янтарем,
и парус нелепый с безветрием спорит,
и ты навсегда с горизонтом вдвоем,
и люди — ненужные бредни у моря

в накале лишь сосны, кудрявые кроны,
уносятся силы и годы. И вскоре
останутся чаек пронзительных стоны
и люди — бессильные твари у моря

прощанья в песках затихают всё глубже,
оставь же надежды, мечтанья и споры,
мне чудится явно дыхание стужи
и люди — безумные вехи у моря

Встреча

родилась поэзия у моря,
от прибоя — рифмы и размеры,
ветер строкам с посвистами вторит,
буруны для строф находят меру

облака слагаются в поэмы,
в стансы, романцеро и хоралы,
только камни неприступно немы,
им беззвучны яростные шквалы

моя Балтика звучит как дальний Тихий,
те же чайки стонут и рыдают,
я у моря, я ему не лишний,
мне стихии стих свой излагают

Поэзия моря

одиночество моё —
песня бесконечная,
кто тебя во мне поёт
по дорогам Млечного?
морем солнце стих слагает
письменами древними,
и никто тот стих не знает
про печали встречные,
одиноких облаков
акварель прозрачная,
под прибой моих стихов
музыка печальная,
и когда пройдут года
стороной опальною,
я усну навек тогда
с песнею прощальною

Ночью на море

ночь — «луна, фонарь, аптека»?
за сто лет пора понять:
вся потребность человека —
по ночам, как тать, гулять

где-то песни, где-то звёзды,
где-то девушки гурьбой,
я ж люблю один и поздно
слушать вкрадчивый прибой

не болит душа под ветром,
всё забыто, прощено,
сквозь года и километры
льётся светлое вино

мысли плавные, играя,
в мир неведомый текут,
мне не надо сна и Рая,
здесь — отрада и приют

Кайф

холодное, пенное, светлое пиво,
копченая, раннего вылова рыба,
и серые пляжи, и сосны до неба,
и жизнь облаками стихает счастливо

незнойно в тени, чайки спят у прибоя,
им так неохота летать и бакланить
у пирса на яхте обвисшие ставят,
и мимо — ковчег, и, наверно, без Ноя

и это — не сон, не досужее слово,
объятый бездельем, жарою и тишью,
я сплю, отдыхаю, мечтаю и мыслю,
и жизнь беззаботно сплетается снова

Икра

Речь пойдет о двух совершенно разных вещах, одна из флоры, другая из фауны.

Растительная икра

Все знают, по крайней мере из фильма «Иван Васильевич меняет профессию», про заморскую баклажанную икру. Ее и кабачковой в магазинах было столько, что, если есть нечего или напряг с деньгами, то покупали это. Все полки в 60-е были уставлены стеклянными банками с баклажанной и кабачковой икрой, как в 50-е — железными банками с крабами, по 5 рублей (сталинскими) за банку, пирамидально.

Утром к чаю или кофейному напитку «Дружба» («Здоровье», «Колос» и т.п.) намажешь черняшку тоненьким слоем маргарина столового или сливочного (дураки, своего диетического счастья тогда не понимали!), а сверху, ложкой — толстым слоем её самую: вку-у-усно! Ну, те, кто постарше, обходились без маргарина (некогда) и пила совсем не чай и не кофейный напиток.

Королём растительной икры является имам баялды или имам баялдъ, что в моём вольном переводе с мусульманского значит «изумление имама».

Делается баялда так: в большую (семь и более литров) обливную кастрюлю наливается постное масло, когда оно разогреется на малом огне — резаный репчатый лук, примерно в палец толщиной, потом, примерно через пять минут (и все последующие вложения через этот промежуток времени) — морковка тонкими кругляшами (полпальца), чеснок цельными зубчиками (две головки), помидоры (на два пальца), сладкий перец (на палец, кольцами, семенную гроздь туда же), кабачки или цукини — на палец, баклажаны резаные — на три пальца. Соль, лаврушку и перец — сколько совести хватит, сверху еще грамм двести постного масла. Получилось 8½ пальцев, как у Феллини. Понятно, какой высоты должна быть кастрюля? Конечно, баялда немного уварится и ужарится, но не катастрофично. Надо только помешивать деревянной ложкой с длинной ручкой, следить, чтобы не подгорало и время от времени подливать масло. Через 3-4 часа баялда готова. Её надо есть горячей и со сметаной, но сначала разложить по банкам 0.8 литра и/или 1 л, залить постным маслом, укупорить и заложить в закрома родины до зимы и на зиму.

Вещь очень вкусная, сытная, но, странно, съесть можно много.

Отдельная песня, даже оперная ария — грибная икра: мелко порезанные шляпки отварных молоденьких губчатых грибов (ножки можно пустить в суп или на жарёху) смешать с порезанным на такие же мелкие фракции репчатым луком, присолить, приперчить, заправить постным маслом и лимонным соком, притомить пару часов в холодильнике — и всё! Можно разливать по стаканам и намазывать икру беспощадным слоем на черняшечку.

И, наконец, итальянская икра — сплетенные в косу головки чеснока: лучший способ хранения его, а также украшение кухни, а также средство по борьбе с мухами и прочими дрозофилами.

Рыбная икра

Тут надо разделять:

— чёрная икра осетровых,
— чёрная икра палтуса,
— красная икра лососёвых,
— розовая икра сиговых,
— от белой до красной икра крупного частика,
— селёдочная,
— икра Несмеянова, она же крашеная лягушачья.

Долгое время монополистами по чёрной икре были мы и иранцы, теперь выращивают осетровую икру в Европе, но делать этого они не умеют. Американцы отказались от чёрной икры по экологическим соображениям (рыбку жалко). Я больше люблю не зернистую, а паюсную, которую научились делать на реке Урал аж 200 лет тому назад.

Несколько слов о чёрной икре, которую теперь никто не знает:

Троишная (вернее — троичная) икра и раньше приготавливалась редко, на специальный заказ, для особых любителей, в основном в Москву. Для ее получения свежую икру, вынув из рыбы, тут же протирали на грохотке, как и зернистую, но затем не подсаливали, а резко обливали в корыте теплым крепким рассолом, и, осторожно помешав в нем икру, откидывали ее на решето, дав полностью стечь рассолу самотеком, сколько бы это времени ни заняло. Лишь после полного обезвоживания икры ее тщательно, герметично упаковывали в бочонки (по пуду) и тотчас же, на почтовых тройках (самолёты тогда или ещё не существовали, или уже вечно опаздывали по разным техническим и погодным поводам) отправляли в Москву. Отсюда и произошло ее название — троишная. В советское время она готовилась только по особо редким кремлёвским случаям. Сейчас о ней все забыли, а 99% населения страны и не знали о её существовании. Врать не буду — в глаза троичную икру не видал.

Красную икру, кроме нас, уважают японцы (а куда они без лососей денутся?). А вот американцы…

— Ты красную икру любишь?

— Это рыбные яйца, что ли? Это есть нельзя, этим даже собаки травятся.

У нас в Монтерее, в Калифорнии, на Рыбацкой верфи №2 можно было купить ведро свежей красной икры за доллар. Не понимают они ни шута в нашей жизни и экономике, а потому и сделать с нами ничего не могут, да и не надо — у нас для этого есть президент, правительство и парламент.

Сиговая икра (омуль, сиг, ряпушка — семейство огромно и почтенно) не столь деликатесна.

Пролетарский частик имеет свою линейку:

— сазанью икру хорошо жарить, при жарке она обесцвечивается и выглядит аппетитно;

— щучья икра — наиболее традиционна в нашей кухне, внешне она похожа на икру минтая, но гораздо вкуснее, особенно, если заправить мелко нарезанным лучком да под водовку;

— икра вяленых воблы, тарани, леща, красноперки, чехони, чебака, синца, сорожки, рыбца, ельца и им подобных — это к пиву, туда же и икру минтая, и мойвы, но, конечно, самая классная из них — чехонь;

— икра тысячеголова (килька, тюлька, хамса и т.п.) совсем уж беспородна, но вполне, вполне.

Селёдочной икрой обладают не только сельди, но и все сельдевые, прежде всего, салака. У селедки с икрой глаза желтые, а у той, что с молокой — красные.

Если у вас проблемы со здоровьем или возрастом (а у кого нет этих проблем?), надо постепенно переходит от икры, насыщенной женскими гормонами, к молокам с мужскими гормонами. Да оно и дешевле.

Морепродуктная икра

Вполне съедобна, но не ошарашивающе вкусна икра раков, креветок и прочих членистоногих. Говорят, что икра морских ежей — радикальное средство от мужской импотенции и для омоложения огранизма. Ел. Не в восторге, но рекомендую.

Кухни народов мира

Нет, здесь речь не пойдет о национальных кухнях, представляемых общепитом — давайте поговорим о кухне народов, а не шеф-поваров.

Вот, например, в чем антагонистическая разница между американской и чешской кухней?

Американка гордится, что умеет мастерски размораживать купленную в супермаркете еду и виртуозно разогревать ее в микроволновке — чешка тратит восемь часов (по традиции ночных) на приготовление праздничного печенья, которое почти ничем не хуже магазинного.

Американец рассказывает детям и внукам, что однажды во время трансляции супербола на двоих с приятелем выпил целый ящик будвайзера (шесть бутылочек по 0.33 л в каждой) — чех, во-первых, такое количество не считает выпивкой, а во-вторых, не считает американский будвайзер пивом.

Мы привыкли сочетать пиво с воблой и раками, но весь остальной мир так и не может к этому привыкнуть до сих пор.

Однажды я был зван в гости в Гаване. Два блюда мне особенно запомнились:

— белый рис с черной фасолью под названием «мавры и христиане», как ни странно, это было очень вкусно и сытно;

— зеленые помидоры, тонко нарезанные кругляшами и заправленные солью, черным молотым перцем и лимонным соком; это было очень пикантно, но я всё-таки спросил хозяев: «а почему зеленые?» — «но ведь красные ядовиты!»; родина помидоров — Америка, поэтому кубинцам виднее и спорить с ними не надо.

Меня искренне поражает, что мы едим, кажется, меньше всех: порции, принятые в Европе, в Персии, Америке и даже Японии превосходят возможности наших желудков.

Итальянский стейк «фиорентина» на Т-образной кости мы съедали вчетвером, чешское верпшово колено трудно съесть даже вчетвером. Иранский плов (пилаф) и шашлык (кебаб) съесть просто невозможно, любым составом. Шницель в Австрии и Баварии подается на огромной тарелке свешивающимся с обеих сторон и толщиной, сильно превосходящей наши представления о шницелях. В Америке при заказе томатного супа с морепродуктами (этот суп надо хлебать половинкой раковины мидии) непременно предупреждают, что это порция «пожалуй, на-двоих» -— мы преодолевали её вшестером.

Зато в Беларуси (и так было и в советской и в постсоветской Беларуси) порции настолько субтильны, что приходится заказывать всё в двойном размере, а если дело происходит в домашней обстановке, то просить добавки сразу же.

У нас глазуньей называют любую яичницу, если желток не растёкся. Американцы яичную из одного яйца называют sunrise (рассвет) из двух — eggs (собственно, глазунья), из трёх — тоже ведь как-то называется, забыл только, как, а из четырёх просто в природе не бывает и не встречается. Нашу триаду «всмятку — в мешочек — вкрутую» европейцы бездуховно называют «две минуты — три минуты — больше трех минут кипения».

Если бы китайцы увидели, как мы дома завариваем чай, они бы все полтора миллиарда удавились с тоски. Если бы арабы или латиноамериканцы узнали, чтó мы называем кофе, они бы опередили китайцев.

Гостеприимный узбек будет из своих рук кормить гостей пловом, по кругу, американцы едят шампиньоны, брокколи и цветную капусту сырыми, но в ужасе шарахаются от диких грибов и ягод, считая их ядовитыми.

Довелось мне есть чесночное мороженое, чесночное варенье, мороженое из зеленого чая.

В Италии меня однажды угостили чечевичной кашей с рубленым рубцом. Это было очень вкусно, но я никак не мог понять, откуда у них такие слова и продукты.

Итальянцы пьют капучино только утром, для dolce vita, пить в иное время — всё равно, как в Англии пить чай с молоком (сильнейшее мочегонное) не в файф-о-клок, как пить теплую водку на десерт с мороженым (так поступают кубинцы), как пить пиво в Чехии и Баварии перед работой, а не после нее, как в России — сначала закусывать, а потом выпивать.

Американцы держат вилку в правой руке, а нож — в левой, сначала мелко нарезают мясо или что-либо другое, а потом тыкают в него вилкой, держа левую руку под столом, свободной для поводий или кольта.

Преображение

ах, Преображение —
солнце припекает,
на Фаворе пение
душу разливает

Малхиседек старенький
радуется новому
яблочку, всё в крапинку,
предзакату сонному

в кущах тихо, радостно,
смерти нет и тления,
озими по пахоте —
вот, Преображение

Деревенская

дурочка-дурнушка
из деревни нищей,
кто твои подружки?
кто тебя тут ищет?
две косы белёсых,
вся в веснушках рыжих,
взгляд чего-то просит
кротко и бесстыже,
ничего не видя,
ничего не зная,
никогда не выйдет
дальше копн и края,
васильком, рябиною
горизонты полнятся,
лишь с тебя, родимая,
ничего не спросится,
ласково на ушко
шалый ветер свищет
дурочке-дурнушке
из деревни нищей

Сойма

одиноко, глядя в бесконечность,
и в себя, бездонный океан,
Ильмень плещется, спокойно и беспечно,
воздух ясен, сам собою пьян

и тебя на берег в полдень жаркий:
«отдыхай, не думай ни о чём»,
на песок седой, как после драки,
сволокли и заперли ключом

мы стоим, две старых развалюхи,
нам уже не плавать по морям,
мы свободны — от работ и слухов,
ты упрям — я более упрям

мы вздыхаем — вёсел нам не надо:
мы и так — свободны и тихи,
наша старость — вот наша награда
за пробоины, несчастья и стихи

Современная школьная сказка

Робкий и очень тихий стук в дверь. Стучат, наверно, уже давно, просто, я не обращал внимания и не вслушивался. Громко:

— Войдите!

Никто не входит, но через некоторое время стук повторился. Я встал из-за стола и открыл дверь.

За дверью — худенький мальчик лет семи-восьми.

— Заходи!

— Я стесняюсь.

— Заходи, заходи — кусаться не буду.

Мы сели по разные стороны стола.

— Чем могу быть полезен?

— Мы с ребятами… у нас сегодня экзамен… мы долго спорили и решили пригласить Вас.

— А когда экзамен?

— В два часа дня.

— Мне очень жаль, но я решительно не могу: у меня в 2 часа консультация для студентов в Университете.

— Ну, нам очень нужно, ну, пожалуйста, мы Вас долго не задержим.

— Нет, а как же студенты?

— Ну, позвоните, скажите, что немного опоздаете, на час. Нам очень нужна Ваша помощь!

— Вот незадача! Что же делать?

— Позвоните. А я даже попрошу ребят прийти на экзамен пораньше, хотя бы на полчаса.

— Ну, хорошо. А хоть какой экзамен?

— Анатомия человека.

— О, нет, нет, я в этом вопросе совершенно ничего не знаю и не разбираюсь!

— Да это неважно. Там будет другой преподаватель.

— А я вам как кто нужен на экзамене?

— Я же сказал: мы сдаём анатомию человека. Нам нужен труп.

Горесть

гонят предзакатные лучи
к берегу упругий свежий бриз,
утихает чаек крик в ночи,
вон уж месяц тоненький завис

вереница пышных облаков,
далеко от бед и от забот,
мир, по счастью, уникально нов,
если не считать родной народ

всё извечно под луною нашей:
то же рабство, добровольное и злое,
мы опять — не сеем и не пашем,
в том же горестном и мерзостном запое

Мерцательная аритмия

всё хорошо и даже хлеще,
и жизнь прекрасна вновь и вновь,
но сердце грешное трепещет
и не толкает дальше кровь

в реанимации обвешен,
прикован, вколот и распят,
раскинув по кровати клешни,
ругая тех, что здесь храпят

и умирать мне неохота,
и на врачей слегка плевать,
пуста обвисшая аорта,
и гробом мне моя кровать

а завтра, может, в холодильник
на стеллажи для мертвецов,
раздет неброско и нестильно,
ну, что ж, пожил я и — готов

Одиннадцать шагов жизни

Младенчество

Обычно оно занимает 35-40 месяцев. По крайней мере, об этом свидетельствует Бхагавад-Гита. В Апокалипсисе указывается этот же возраст: «И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя ее к Богу и престолу Его. А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для неё место от Бога, чтобы питали ее там 1260 дней» (Ап. 12.5-6), то есть 35 лунных месяцев.

По истечении примерно этого периода человек разотождествляет себя с миром и говорит себе: это всё не я и это не моё.

Я помню себя умирающим на узенькой кровати: в окне за белой кисейной занавеской, колышимой сквозняком, видно голубое небо и бегущие по нему легкие белые облака, и слышен стук друг об друга голых еще ветвей. И мысль, ясная и отчетливая: вот, я лежу неподвижно, а они куда-то несутся, и колышется занавеска, и стучат ветки, но я умру, а все они будут продолжать проноситься, колыхаться, стучать. А ведь я — самый маленький из них и в нашей семье. Это был апрель 1947 года, за месяц до рождения моего младшего брата, а мне, стало быть, было два с половиной года.

Детство

Детство в узком смысле этого слова — самый короткий жизненный шаг, всего 2-4 года (в широком смысле детство занимает первые 15 лет жизни).

Необыкновенная жалость и грусть при виде себя в младенчестве, беспомощного, бессильного, неумелого, не говорящего или говорящего примитивно, глупенького, неспособного к самостоятельным решениям, послушного. Здесь нас охватывает спазм неутешного рыдания.

Мы помним детство как начало своей жизни — и в щадящей нас памяти остаются по преимуществу светлые блики этого периода: вот, почему детство считается золотым и золотой порой.

В точным соответствии с библейским мифом мы в детстве осваиваем и стыд (срам) и совесть. Это может показаться странным, но ощущение своей сексуальной принадлежности по крайней мере по времени совпадает с ощущением своей одушевленности.

Я был уверен, что, в отличие от остальных людей, я бессмертен. И когда однажды совершил нечто, противное своей совести, с горечью признался себе: «всё, теперь и я когда-нибудь умру, как все остальные — с неизбежностью совершенного греха». Мне было где-то между 4 и 5 годами. Я опять лежал в больнице, почему-то совсем голый. Я встал в темноте зачем-то и пошел к ночным нянечкам. От холода, страха и наготы у меня появилась эрекция. «Вот нахал!» — засмеялись между собой нянечки, и этот смех вызвал тяжеленную волну срама.

Ребячество

Слово «ребёнок» произошло от «робя» — «работник»: в этом возрасте мы начинаем что-то делать по дому и хозяйству, заботиться о младших (пестуны). Но главное в интимной жизни ребёнка — переход от жалости к себе младенцу к жалости по поводу уходящего детства с его беззаботностью, любовью и восхищением окружающими. Мы начинаем идеализировать своё прошлое — и потом делаем это всю жизнь.

Ребячество заканчивается обычно школой.

С пяти лет точно я уже ходил в магазин, в наш гарнизонный военторг, и покупал там что-нибудь простое: хлеб, сахар, соль, крупы. А для этого надо разбираться в деньгах и знать счёт.

… в первом классе (семь лет) на уроке физкультуры надо было забраться по канату до потолка. При спуске меня неожиданно охватил оргазм, и я был не в силах пошевелиться. Урок уже кончился, и все ушли в раздевалку, а я продолжал висеть, охваченный блаженством и недоумением. Долгое время я считал это своей личной тайной и особенностью от других.

… Я провожаю в первый раз в первый класс свою дочку. «Юля, кем ты хочешь стать, когда кончишь школу?» — «пенсионеркой» — и это честный ответ ребенка, в расцвете ребяческого возраста.

Отрочество

Мне не нравится слово «тинейджер» — в нашем отрочестве такого слова не было. Отрочество (примерно с 10 до 15 лет) — период становления личности, и плохого и хорошего в нас: первая влюбленность, первые размышления, первый серьёзный и долгий разговор с самим собой, сумасбродства, импульсивность и спонтанность своего становления, ощущение своей уникальности и неповторимости, и одновременно — период подражательства и кумиростроительства. Это — один из тяжелейших шагов жизни. В отрочестве много печали и обиды за себя нынешнего.

В пятом классе нас объединили с девочками, и мы, пацаны, все влюбились в одну девочку, Галю Рыбкину (а она — только в одного из нас, Толика Базунова). Мы также влюблялись в училок, что помоложе, и почти во всех новеньких. Конечно, это было бурно, но это оказалось лишь прелюдией перед шестым классом: я запоем читал Гейне, Гете, «Как закалялась сталь», «Молодой гвардии», Дюма, Фенимора Купера и Майн Рида. Именно в шестом классе, после прочтения «Бесов», я понял, где я живу, и что со всей этой бесовщиной надо бороться. И одновременно с этим я полюбил театр, живопись, походы и путешествия, и начал писать стихи и прозу.

В эти первые четыре периода мы получаем знаний, информации и открытий себя и мира несравненно больше, чем во всю последующую долгую жизнь.

Юность

Юность открывается первым сексуальным или квазисексуальным опытом — мы становимся половозрелыми. В юности мы омнипотентны (способны на всё) и щедро разбрасываемся своим здоровьем. В юности намешано многое: бунтарство, романтика, безрассудность, неуправляемость, непредсказуемость. И вместе с тем, коренным образом, юность — это пора социальной адаптации: вот так странно и бурно мы приспосабливаемся к жизни. Условно можно считать, что юность — вторая половина тинейджерства.

В юности я очень много читал: перечитал всю доступную тогда классику, «Капитал» Маркса, Советскую Энциклопедию, это были поиски себя, своего жизненного пути, своего характера, своего стиля.

Молодость

Молодость — период принятия самостоятельных принципиальных решений долговременного характера: образование, профессия, брак, семья, своё жильё. Именно в молодости планов гораздо больше, чем действий. Процесс становления — процесс на всю жизнь, но в молодости только становление и происходит.

С молодости начинается расплата за издержки предыдущей жизни, но мы этого ещё не понимаем. Мы платим по долгам, думая, что делаем взносы.

Молодость — это банкротство наших детских и юношеских иллюзий, судорожное прощание с романтикой.

Очень условно молодость тянется до тридцати (возраст крещения Христа).

Свою молодость я рассматриваю как трусливое предательство самого себя: я не пошел в литературу или философию, а малодушно попал на Географический, беспечно прошел мимо любивших меня женщин, много пил и мало делал. Смерть мамы и отца, когда мне было почти тридцать, практически одновременная, прекратила мою молодость и я на целое десятилетие впал в спячку непрерывного пьянства.

Зрелость

Зрелость — не спелость. Мы выходим из зрелости весьма неспелыми. Это — самый длинный период жизни, занимающий 25-30 лет. Как ни странно, но это — весьма бурный период ломки, переустройства себя, декомпозиций и дефрагментаций.

Зрелость — это не только построение карьеры, это ещё и гряда важнейших событий и решительных действий.

В 39 лет я столкнулся с методологией, и это настолько преобразило мою жизнь, что тогдашняя жена сказала: «Лучше б ты продолжал пить».

В 45 лет я принял крещение в липованской церкви староверов.

В 50 лет издал первую свою книгу, и потом они посыпались — редким, но горохом.

В 51 год я уехал в Америку, как мне казалось, навсегда, но на исходе зрелости, в 60 лет, будучи уже в третьем браке, вернулся в Россию.

Ранняя старость

Примерно с 60 до 70 лет мы не ощущаем старости, продолжаем работать, может быть, даже гораздо плодотворней и успешней, нежели в зрелости. Но именно в этот период формируется шлейф неизлечимых болезней, которые в конце концов и вгонят нас в гроб. В ранней старости мы по сути перестаем бояться смерти, но нас угнетает мысль о немощи и беспомощности в ветхой старости, нам невыносимо быть обузой окружающим, терпеливо ждущим, «когда же чёрт возьмёт тебя».

Накануне своего шестидесятилетия я столкнулся практически одномоментно с подагрой, сахарным диабетом и гипертонией, вскоре к ним прибавилось ещё с полдюжины неизлечимых и хронических напастей, от которых надо обороняться и переходить на таблеточное питание.

Зрелая старость

Ориентировочно от 70 лет. По ночам нам снимся мы, молодые, если спим, а не ворочаемся в бесконечной и утомительной бессоннице. Мы начинаем терять работоспособность, теряем интерес к остротам и приправам жизни. Вся трагедия этого периода в том, что нам кажется, мы еще в ранней старости, а она уже ветхая.

Сейчас я нахожусь здесь. Провожу исследования, одно из которых — «Серебряный университет», об образовании для стариков. Выпускаю ПСС (пополняемое собрание сочинений) и прочий legacy, преподаю, где приглашают, теряю мобильность и подвижность, много сплю, когда не надо, и почти не сплю, когда надо.

Ветхая старость

Возможно, я уже в ней.

В старости мы перестаем получать новую информацию и знания — мы пресыщены этим. Но мы, по утихающей, порождаем смыслы, прежде всего, смыслы жизни. И это — последний акт нашего становления.

Смерть

Мы навсегда покидаем страну Нерожденных, где были малоприметным изъяном, по случайному дефекту зачатия и рождения, уходим в царство Теней, оставляя за собой открытой дверь.

Воспоминание о пионерском лете 50-х

поотрядно, в автобусы, под барабан,
чем торжественность эту измерить?
но на то и кураж мне с рождения дан:
как же, буду я вам пионерить!

тюбетейку на палку, соседу: «молчи!»,
чемодан с барахлом враз похерить,
потекла кавалькада слюней и мочи,
как же, буду я вам пионерить!

в узелке три рубля, если грянут поборы,
а пока — разгуляй до домашней вечерни,
«культпривет, пацаны и заборы!» —
как же, буду я вам пионерить!