Сорокин един в своих экспериментах что с действиями, что с языком своих персонажей: он использует разные приемы, но говорят они, по большому счету, об одном — что крайности, даже такие необычайно удаленные друг от друга, как в его прозе, удивительным образом сходятся.
Социосистемика и третья культура: Sorokin-trip
Игорь Мандель
Продолжение. Начало здесь
3.3. Описание действий (литература как таковая)
Полное описание литературных приемов В. Сорокина фактически невозможно как из за их большого количества, так и из за большого объема литературы об этом. Я постарюсь очень кратко остановиться только на нескольких наиболее часто встречающихся атрибутах. Но прежде чем переходить к особенностям, остановлюсь на общем. В.С. “по умолчанию” прекрасно владеет “обычным литературным языком высокого качества” — таким, какой более чем достаточен для очень большого числа писателей чтобы иметь вполне приличную репутацию (именно в смысле стиля). Вот почти наугад взятый пример типичного интеллигентского диалога.
«Маша (восхищенно): Ну, Марк… теперь я понимаю…
Марк: Что ты понимаешь?
Маша: Почему тебя нигде не печатают.
Марк (смеется): Машенька, я этому не придаю значения. Писал я в стол в Москве, пишу в стол здесь. Какая разница? Жена зарабатывает, крыша над головой есть. Я об одном жалею.
Маша: О чем?
Марк: Что я не состоялся в Германии как психиатр. Маша, какой здесь материал! После русских шизоидов, которыми я объелся, которыми я сыт по горло, — немецкие невротики! Это… как устрицы после борща! Здесь все пропитано неврозом — политика, искусство, спорт. Это разлито в воздухе, на площадях, в университетах, в пивных… кстати о пивных. Вот тебе наглядный пример. Первый год эмиграции. Берлин, Кройцберг. В какую-то жуткую пивную потащил меня Мишка. Сидим, пьем пиво. Народ вокруг крутой, громкий. И один здоровый рыжий детина все время на меня посматривает. Пьет пиво и посматривает.
Маша: Голубой?
Марк: Я тоже сперва решил. Но потом присмотрелся — не похож. Да и какой из меня любовник! Нет, вижу — там что-то другое. Неуютно мне как-то стало, и пошел я пописать в сортир. Пописал, застегиваюсь, поворачиваюсь — а передо мной этот детина. И в сортире, как бывает в таких случаях, — ни души. Ну, думаю, пиздец тебе, Марк. А детина между тем меня спрашивает: «Вы еврей?» Собрал я свою маленькую волю и отвечаю: «Да, я еврей». А немец опускается передо мной на колени и говорит: «От имени немцев, которые принесли столько страданий вашему народу, я прошу у вас прощения».» (Hochzeitsreise)
В этом маленьком пассаже есть динамика, острота сюжета, юмор, меткая наблюдательность, точность выражений и прочие качества, на которых все и держится в прозе, скажем, С.Довлатова, М.Веллера и ряда других хороших писателей.
Вот другой пример, подчеркивающий некие яркие приметы его “обычного” стиля — кинематографичность (взгляд со стороны, отстраненность); высокую лаконичность в сочетании с вниманием к мелким деталям.
“23.42. Подмосковье. Мытищи. Силикатная ул., д. 4, стр. 2
Здание нового склада «Мособлтелефонтреста».
Темно-синий внедорожник «Линкольн-навигатор». Въехал внутрь здания. Остановился. Фары высветили: бетонный пол, кирпичные стены, ящики с трансформаторами, катушки с подземным кабелем, дизель-компрессор, мешки с цементом, бочку с битумом, сломанные носилки, три пакета из-под молока, лом, окурки, дохлую крысу, две кучи засохшего кала.
Горбовец налег на ворота. Потянул. Стальные створы сошлись. Лязгнули. Он запер их на задвижку. Сплюнул. Пошел к машине.
Уранов и Рутман вылезли из кабины. Открыли дверь багажника. На полу внедорожника лежали двое мужчин в наручниках. С залепленными ртами” (Лед)
Точность языка Сорокина поразительна. Вот еще совсем маленький пример. У женщины “после поцелуя серафима” вдруг появился фаллос, который стал расти до гигантских размеров. Она “поняла что делать”, пошла на площадь Маяковского и стала им, выросшим чуть не до небес, крушить памятник, подняв юбку. А потом открыла глаза.
“С недоумением она обнаружила себя стоящей на площади возле выхода из метро… Она стояла, подняв свою длинную юбку. …. Прямо напротив стояли двое парней — русский и таджик. Они держали в руках недоеденное мороженое.
Тамара Семеновна опустила глаза вниз, посмотрела на то, что было у нее под задранной юбкой … Там виднелся ее обычный женский пах, поросший негустыми волосами. Ниже паха шли ее обыкновенные ноги. Никакого фаллоса не было и в помине.
Это вызвало у нее еще большее недоумение.Не опуская юбки, она перевела свой взгляд на людей. Люди смотрели на ее пах.
— Пыздец?— вопросительно произнес таджик и лизнул мороженое.
Тамара Семеновна опустила юбку и пошла в метро. (Тридцать первое)
Краткая реплика таджика отражает сразу несколько вещей. Он явно путает два однокоренных слова, и, скорее всего, имеет в виду первое, основное, обозначаюшее то что он видит в паху. Но не вполне в этом уверен — и придает восклицанию вопросительную форму. Героиня же явно слышит в произнесенном второе значение, неожиданный крах абсолютно реалистичной иллюзии, столь профанным образом обозначенный полуграмотным человеком.
Все-таки трудно вот так, одним словом да по трем целям…То есть даже если бы В.С. писал только обычно, но на таком уровне качества— я уверен, получил бы он достаточный объем лавров. Но он пишет далеко не только так. Вот некоторые особенности.
- Пародирование соцреалистической литературы (наблюдаемое в половине списка), было фирменным знаком Сорокина с самых первых его произведений. Оно осуществляется в двух формах: путем резкого контрастирования стилей (что можно назвать фазовым переходом или скачком) и путем перемешивания стилей (что можно назвать диффузией). В обоих случаях один из стилей — традиционный соцреализм, а другой варьирует: это может быть чистый абсурд; очень грубый обсценный язык; канцелярский язык; обсцессивное повторение; вставка стихов и др. Вот пример “фазового перехода”.
“— Правильно, Оксана Павловна, с такими, как Пискунов,надо бороться. Бороться решительно! Что с ними цацкаться?!
— Ему ведь наши нотации — как мертвому припарки.
— Ну а что мы можем, кроме снятия премий и прогрессивки?Выгнать-то нельзя…
— Тогда вообще зачем заседать?! Это ж издевательство надпрофсоюзом. — Форменное издевательство… — И пример дурнойподаем. Сегодня он пьет, а завтра, гляди, и вся бригада. — Ну,а действительно, что мы можем?! Милиционер вздохнул, встал иодернул китель: — Товарищи!
Все повернулись к нему. Он подождал мгновенье и заговорил: — Я, конечно, человек посторонний, так сказать. И к этому делу отношения никакого не имею. Но я как советский человек икак работник милиции хочу, так сказать, поделиться простым опытом…Вы же не о себе думать должны, правильно?
— Да, правильно, конечно,— отозвалась Симакова, — но факт остается фактом, у нас, товарищ милиционер, действительнонет полномочий…
— Товарищи! — милиционер шлепнул руками по коленям, —мне прямо горько слушать вас! Нет полномочий! Да кто же виноватв этом?! Вы сами и виноваты! …Милиционер засмеялся… и, посмеиваясь, пошел к выходу…
Уборшица вздохнула и, подняв ведро, двинулась за ним. Но не успела она коснуться притворившейся двери, как дверь распахнулась и милиционер ворвался в зал с диким, нечеловеческим ревом. Прижимая футляр к груди, он сбил уборшицус ног и на полусогнутых ногах побежал к сцене, откинув назадголову. Добежав до первого ряда кресел, он резко остановился,бросил футляр на пол и замер на месте, ревя и откидываясь назад. Рев его стал более хриплым, лицо побагровело, руки болтались вдоль выгибающегося тела.
— Про… про… прорубоно… прорубоно… — ревел он,тряся головой и широко открывая рот.
Звягинцева медленно поднялась со стула, руки ее затряслись, пальцы с ярко накрашенными ногтями согнулись. Она вцепилась себе ногтями в лицо и потянула руки вниз, разрывая лицо до крови.
— Прорубоно… прорубоно… — захрипела она низкимгрудным голосом.…
Урган покачал головой и забормотал быстро-быстро, едва успевая проговаривать слова:
— Ну, если говорить там о технологии прорубоно, о последовательности сборочных операций, о взаимозаменяемости деталей и почему же как прорубоно, так и брака межреспубликанских сразу больше и заметней так и прорубоно местного масштаба у нас не обеспечивается фондами …
Клоков дернулся, выпрыгнул из-за стола и повалился на сцену. Перевернувшись на живот, он заерзал, дополз до края сцены и свалился в партер зала. В партере он заворочался и запел что-то тихое. Хохлов громко заплакал. Симакова вывела его из-за стола. Хохлов наклонился, спрятав лицо в ладони. Симакова крепко обхватила его сзади за плечи. Ее вырвало на зытылок Хохлова.” (“Заседание завкома”)
Такого рода абсурдные действия с вставками абсурдного (по-настоящему, в классическом смысле) языка продолжаются еще на нескольких страницах. A вот пример “диффузии”:
“Кaбинет секретaря пaрткомa. Посередине — длинный стол с десятком стульев для зaседaний, упирaющийся в рaбочий стол Пaвленко. Нaд рaбочим столом — портрет Ленинa, в углу коричневый несгорaемый шкaф, в другом углу обычный шкaф для бумaг. В кaбинете — Пaвленко, Бобров и секретaршa Лидa.
БОБРОВ (дружески кaсaясь плечa Пaвленко, покaзывaет нa рaбочий стол) Ну, Игорь Петрович, сaдись. Освaивaй новое рaбочее место!
ПАВЛЕНКО (улыбaясь, проходит зa стол, сaдится) Дa. Непривычно кaк-то. Делaли половину, делaли легко, a тут — ровное!
БОБРОВ (укaзывaя нa Лиду) Вот это Лидочкa. Былa у Трушилинa секретaрем. Когдa узнaвaли по чaстному, по серостям, Трушилин провел, тaк скaзaть, черту. А Лидочкa, по моему мнению, рaботaлa горaздо лучше своего нaчaльникa. И профессионaльней.
ЛИДА (смущaясь) Что вы, Виктор Вaлентинович, я же знaю в основном, кaк соглaсились. А рaботa… рaботa всегдa есть рaботa.
ПАВЛЕНКО (переклaдывaя бумaги) Дa… дел много.
БОБРОВ (снимaет очки, протирaет носовым плaтком) Еще бы! Если рaботaть по-трушилински — делa будут во всем рaсположении. Будут, кaк говорится, просто реветь и ползти. Ты новый секретaрь, тебе все нaследство трушилинское придется рaзгребaть.
ПАВЛЕНКО Что ж. Рaзгребaть чужие грехи — рaботa тоже почетнaя.
БОБРОВ Не только почетнaя! Онa еще чередует все нужное и зaвисит от нужного.
ПАВЛЕНКО (кивaет) Нуждa… что ж. Честность здесь видно что — имелaсь. И достaточно попрaвлялaсь.” (Доверие, мои подчеркивания — И.М.)
Сорокин издевается не только над самим текстом (то есть продуктом чьего-то творчества), но и над его восприятем, то есть над всей системой “соцреалистической коммуникации”. Чудные примеры такого рода предоставляет “Землянкa”.
«Пухов: Это точно. (Разглядывает газету.) Тут вот еще интересная заметочка. Называется «Пионеры Н-ской части следят за чистотой котлов армейской кухни». Они говорят, они говорят покажи котлы гад покажи котлы котлы покажи гад дядя. Покажи котлы гад дядя, покажи котлы. Покажите им котлы гад дядя. Они все адо. Они все адо гнидо. Они говорят покажи котлы гад дядя. И мне котлы покажи чтобы я пото делал. … Дядюшко, дядюшко. Дядюшко. Покажи адо. Покажи адо, дядя. Адо. Адо покажи, дядя. Котлы адо. Котлы адо. Дай дядя адо. Дай адо. Гад, дай адо. Гадо дай адо.
Соколов: Ну, я уж об этом слыхал. Еще под Подольском.» (Еще одна “диффузия”)
“Пухов (разворачивает газету): Тааак… сейчас почитаем… что здесь. Это уже читали. Вот. Статья, называется «На ленинградском рубеже» (Читает.) Гнойный буйволизм, товарищи, это ГБ. Гнойный путь, товарищи, это — ГП. Гнойный разум, товарищи, это — ГР. Гнойный отбой, товарищи, это — ГО. Гнойные дети, товарищи, это — ГД. Гнойная судьба, товарищи, это — ГС. … Гнойные буквицы, товарищи, это — ГБ. Гнойное отпадение, товарищи, это — ГО. Гнойная жаба, товарищи, это — ГЖ. Гнойные племянники, товарищи, это — ГП. Гнойная береза, товарищи, это — ГБ. .. Волобуев (кивает головой): Что ж… правильно. Прорыв нужен.” (Абсурд, обсцессия, патетическое морализаторство)
«17 декабря Луна пройдет в 5 южнее планеты Юпитер, за сисяры, товарищ, за сисяры! Да не так, товарищ, за сисяры! За сисяры, товарищ, за сисяры! Да не так, товарищ, за сисяры! За сисяры! За сисяры, блядь, за сисяры! Тяните за сисяры! Да не так, блядь, а за сисяры! За сисяры тяни, еб твою мать! За сисяры, товарищи! За сисяры тяните! За сисяры тяните, блядь! За сисяры, дураки, за сисяры! Тяните за сисяры! Товарищи, да что ж вы делаете! За сисяры, за сисяры! Тяните! Тяните! Помилуй нас, товарищ Сталин…”
Соколов (после недолгого молчания): Деловая заметка. Кто написал?
Пухов: Написал… Б. Иванов. Вот кто написал. Волобуев: А фотографии нет?» (Абсурд, обсцессия)
Убийственная пародия здесь, конечно, не только в “утвержденных к прочтению” (да еще на фронте) текстах текстах (которые ну очень хороши сами по себе), но в серьезной рассудительной реакции на них благодарных слушателей. Ведь землянка — реальная, на передовом крае; слушатели — офицеры (а не просто солдаты). И вот эта встроенность полного абсурда текста и столь же полного его одобрения в общий контекст жизни, реакция, столь же абсурдная как сам текст (типа “Прорыв нужен” в ответ на “Гнойная береза, товарищи, это — ГБ”) дают ясный ключ к пониманию вообще всех абсурдных элементов в творчесте В.Сорокина. Их главная, и скорее всего, единственная цель — показать, что реальной границы между разными (особенно “нормальным и экстремальным”) дискурсами нет. Абсурдность жизни (действий) превращается в абсурдность слова, которая, в свою очередь, воспринимается как норма жизни. Круг замыкается. Катарсиса нет, если не считать таковым взрыв снаряда, после которого на месте одобряющих героев и газеты с вещими словами не остается ровным счетом ничего.
Если классики жанра занимались абсурдом как таковым, то Сорокин сделал шаг вперед — вплел этот язык в другой, обыденный, чем совершенно изменил саму эстетичскю нагрузку абсурдистской речи, вывел ее из поля словесных упражнений в поле сoциального конфликта. Это, безусловно, осмысленная новизна, а не чисто формальный прием.
2. Буквализация метафор, достаточно редкий в литературе прием, доведен Сорокиным до виртуозного уровня. Исследователи отмечали это как вообще инновацию. Они варьируют от совершенно брутальных (в “Насте” просьба о “руке вашей дочери” удовлетворяется буквально; в “Сердцах четырех” известное выражение “е.ать мозги” материализуется самым натуралистическим образом) до издевательских более-менее безобидных шаржей. Вот несколько примеров, где буквализация связана с использованием популярных стихов (обычно советских), что делает ее особенно выразительной. Из таковых микро-новелл состоит почти вся 7-я часть “Нормы”.
“— Золотые руки у парнишки, что живёт и квартире номер пять, товарищ полковник, — докладывал, листая дело N 2541/128, загорелый лейтенант, — к мастеру приходят понаслышке сделать ключ, кофейник запаять.
— Золотые руки все в мозолях? — спросил полковник, закуривая.
— Так точно. В ссадинах и пятнах от чернил. Глобус он вчера подклеил в школе, радио соседке починил…
— Ходики собрать и смазать маслом маленького мастера зовут. Если, товарищ полковник, электричество погасло, золотые руки тут как тут. Пробку сменит он и загорится в комнатах живой весёлый свет. Мать руками этими гордится, товарищ полковник, хоть всего парнишке десять лет…
Полковник усмехнулся:
— Как же ей, гниде бухаринской не гордиться. Такого последыша себе выкормила…
Через четыре дня переплавленные руки парнишки из квартиры N 5 пошли на покупку поворотного устройства, изготовленного на филиале фордовского завода в Голландии и предназначенного для регулировки часовых положений ленинской головы у восьмидесятиметровой скульптуры Дворца Советов.”(“Самородок”)
“Либерзон разрезал яйцо вдоль, положил половинку перед Груздевым:
— Здесь прошла дорога наступленья. И пусть, Виктор Лукич, нам было очень тяжело. Счастлив я, что наше поколенье вовремя, как надо, подросло.
— Конечно, Михаил Абрамыч, конечно. Я, понимаете, объездил, кажется, полсвета. Бомбами изрытый шар земной. Но как будто новая планета Родина сегодня предо мной.
Либерзон сунул свою половинку в рот:
— Вот… ммм… Россия в серебре туманов, вопреки всем недругам жива.
— Домны, словно сестры великанов.
— Эстакад стальные кружева…
— Смотрите… вновь стога. И сёла за стогами. И в снегу мохнатом провода.
— Тихо спят, спелёнуты снегами, новорожденные города…
В ночь, когда появился на свет Комсомольск-на-Амуре роды принимала Двадцать Шестая Краснознамённая мотострелковая дивизия Забайкальского военного округа.
Ролы были сложными. Комсомольск-на-Амуре шёл ногами вперёд, пришлось при помощи полевой артиллерии сделать кесарево сечение. Пупок обмотался было вокруг шеи новорожденного, но саперный батальон вовремя ликвидировал это отклонение. Младенца обмыли из 416 брандспойтов и умело спеленали снегами. Отслоившуюся плаценту сохранить не удалось, — ввиду своей питательности она была растащена жителями местного района. “(“В дороге”)
“— … а кто это… дежурный офицер? …это говорит с вами библиотекарь деревни Малая Костынь Николай Иваныч Кондаков. Да Вы извините меня, пожалста, но дело очень, прямо сказать, очень важное и такое, я бы сказал — непонятное. — Он согнулся, быстро зашептал в трубку: — Товарищ дежурный офицер, дело в том, что у нас в данный момент снова замерло всё до рассвета — дверь не скрипнет, понимаете, не вспыхнет огонь. Да. Погасили. Только слышно на улице где-то одинокая бродит гармонь. Нет. Я не видел, но слышу хорошо. Да. Так вот, она то пойдёт на поля за ворота, то обратно вернётся опять, словно ищет в потёмках кого-то, понимаете?! И не может никак отыскать. Да в том-то и дело, что не знаю и не видел, но слышу… Во! Во! и сейчас где-то пиликает! Я? Из библиотеки Не за что! Ага! Вам спасибо! Ага! До свидания. Ага…
Через час по ночной деревенской улице медленной цепью шли семеро в штатском….
Слева в темноте тоскливо перекликнулись две тягучие ноты, задребезжали басы и из-за корявой ракиты выплыла одинокая гармонь…
Гармонь доплыла до середины улицы, колыхнулась и, блеснув перламутровыми кнопками, растянулась многообещающим аккордом. В поднятых руках полыхнули быстрые огни, эхо запрыгало по спящим избам.Гармонь рванулась вверх — к чёрному небу с толстым месяцем, но снова грохнули выстрелы, — она жалобно всхлипнула и, кувыркаясь, полетела вниз, повисла на косом заборе.”(Одинокая гармонь)
В этих и подобных зарисовках В.С. показывает тончайщее понимание природы языка и его неразрывной связи с властью того, кто его интерпретирует; это далеко не только “буквализация метафор” как таковая. Когда полковник усмехнулся, он уже прокрутил в голове всю историю и потенциальную выгоду от “переплавки”, сделал переход к способу воплощения в жизнь задуманного (проще всего — политическое обвинение матери, “бухаринской гниды”) — и вот уже толковый пацан становится зловещим “последышем”. То есть тут не только выворачивание наизнанку содержания типичного советского слащавого стиха З.Вознесенской (такого рода игры — дело наиболее простое), но и демонстрация колоссальной важности интерпретации — настолько большой, что она (интерпретация) может полностью перевернуть исходное содержание. Тем самым любой текст, в соответствующих руках, может стать абсолютной игрушкой, а раз так — то в самом тексте нет никакого смысла, кроме того, который и вкладывается Интерпретатором. Eсли он облачен властью — последствия наиболее разрушительные, что, собственно, всегда в истории и происходит. Ничем иным (на вербальном уровне), как интерпретацией сакральных текстов диктаторы любых времен не занимались. А если властью не обличен, но опредленным образом настроен — то тоже не слабо может показаться; “словно ищет в потёмках кого-то, понимаете?!” — взволнованный радетель за страну справедливо углядывает в странном намеке песни нечто ужасное (заговор!)и дает органам знать со всем пафосом возбужденного идиота.
Но удивительное дело! Среди 31 случая буквализации, насчитанных мной, 24 (77% !) непосредственно связаны либо с каким-то насилием (как в приведеннех примерах), либо с “властью”, понимаемой как принадлежность героев игры (и розыгрыша) к ней (в первую очередь к государству, его лозунгам и требованиям). Можно согласиться с И. Калининым, что буквализация у Сорокина “…уже не столько «фольклорная устойчивость», о которой говорит П. Вайль, сколько обнаружение в языке его архаического начала, состоящего в магическом совпадении означаемого и означающего, знака и вещи, слова и действия” [6], но, кроме того, это и мощный способ установления глубинной связи между уже не просто словами, а игрой слов (каковой она является) и лежащим в первооснове насилии, которое столь интересным образом и вскрывается — уже, действительно, на “архаическом уровне”. Тут есть нечто от пресловутого деконструктивизма, но с животворной добавкой сарказма, сатиры и издевательства. Сорокин не просто “взрывает” тексты, о чем неоднократно писалось, но делает это высоко эстетично, поднимая “планку дискурса” очень высоко и запутывая концы и начала в неразматываемый клубок — точно как в жизни и бывает. Буквализация — один из самых сильных способ добиться этого системного эффекта.
- Пародирование реалистической литературы и интеллектуального дискурса. Хотя такие вещи случаются примерно в два раза реже чем пародирование собственно соцреализма (если, однако, мерять по общему обьему в страницах, то это не так, ибо критике реализма посвящены целые романы), это не делает их менее яркими. Наиболее известные примеры — прямые пародии, созданные клонами знаменитых русских писателей в “Голубом сале”, которые неоднократно обсуждались. Более чем скептическое отношение автора к чудотворному воздействию классической русской литeратуры на публику достигает абусрдного заострения в “Юбилее”, где на заводе изготавливают “чеховых” путем забоя и обработки живых людей; в “Дисморфомании”, где перемешиваются настоящие сумасшедшие с героями Шекспира; в “Романе”, концовка которого обычно интерпретируется (справедливо) как убийство не только Романа-героя, но и романа — романа; в задушевных беседах героев “Сердец четырех” (см. примеры в 3.2); в кошмарной “Насте”, где поедание зажаренной дочери целиком происходит в псевдо-чеховской атмосфере; в “Соловьиной роще”, где сама ткань классического языка мелкими сдвигами превращается в бесмысслицу; в Conkretnye и Dostoevsky-trip, где литерaтурные герои становятся воистину “больше чем жизнь” и либо поедаются “читателями”, либо убивают их и др. И даже “Метель”, наиболее “сбалансированное”, может быть, создание писателя, несет на себе явную тень полной разочарованности в терапевтических принципах литературы.
Приведу лишь один пример, где Сорокин демонстрирует фатальную перепутанность разных, совершенно разных дискурсов в одной голове. Голова эта — прокурорская, что, опять навевает на мысль о неразрывной связи абсурдного дискурса, власти и насилия.
“… он был включён в научный совет ИСС и оставался его полноправным членом вплоть до первого ареста. Это произошло в июне 1949 года. … Утро 16 июня было ясным и солнечным. Позавтракав, как обычно, в восемь пятнадцать, подсудимый снял с себя махровый халат и …принялся одеваться перед большим старинным зеркалом,… В дверь постучали. Подсудимый быстрым движением затянул узел тёмно-синего галстука и пошел открывать. Ну и взяли молодца. … И попотрошили за милую душу, так, что пух из подушек пропоротых летел в распахнутые окна … А подсудимый сидел на стуле и торчал, как хуй. … Выйдя из лагеря в 1984 году, эта сволочь опять засела за книги. Он читал новое, перечитывал старое, смотрел слайды, репродукции, прослушивал пластинки и кассеты. Перечитав Томаса Манна, Пруста, Джойса, Достоевского, …, Орвелла, Гессе, Во, Хемингуэя, он перешёл к изобразительным искусствам. … он сутками разглядывал, перелистывая пожелтевшие страницы, купил, падла, проектор, обзавёлся слайдами, проецировал их на простыню послевоенного пошива. Подтаяло, отнялось сердце, когда поползли по ней автоматические рисунки Арпа, Пикабии, Миро, когда сверкнула, перемежаясь, живопись Шагала, Кирико, Пикассо, …, Мондриана … свернулась кровь в венах у подсудимого, когда попёр поп-арт, этот витамизированный внучок дады, когда засияли томатные супы Энди Уорхола, засмеялись комиксовые бэби Лихтенштайна,..Это было ново и не ново и он потел, блядский потрох, дешёвка недоёбаная, крутил ручки, менял слайды, … Концептуализм ошарашил его простотой своей идеи, после концептуализма он вспомнил про музыку, про поэзию, и вот уже драл горло шёнберговский Лунный Пьеро и тёк по нервам огненный коктейль Мандельштама. … задумался над полётом голубя Леонардо, настроил скрипку Скарлатти и дальше, дальше, бля, через Баха-Генделя, Моцарта-Бетховена, Монтеня-Шеллинга к новым временам, в его (подсудимого) любимый двадцатый век. Растянувшись на диване, внешне он ничем не отличался от себя самого, — лежит себе плюгавый старичок с пепельным лицом и коричневыми губами и, закрыв глаза, теребит загрубевшими пальцами край одеяла. Но внутренне, внутренне, граждане судьи, он напоминал не больше не меньше … — воронку. Все культурные, с позволения сказать, испражнения всех времён перемешивались, уплотнялись, ползли к горлышку воронки, стягивались, стягивались, и … воронка прорвалась его божеством по имени Марсель Дюшан. Да, граждане судьи и вы, плоскомордые разъебаи, чинно сидящие в зале. Именно Марсель Дюшан являлся для подсудимого высшим феноменом человеческой культуры всех эпох. Почему? Не могу ответить вразумительно. Ведь были же и другие имена и не хуже: Шекспир, к примеру, … Или Платон. Тоже ведь не хуй собачий. Но для подсудимого — Дюшан и хоть ты заебись берёзовой палкой! Вот какая сука своевольная.” (“Норма”. Выделенный текст — бюрократизмы; выделенный курсив — ругань, мат. И.М.)
В этом блистательном (несмотря на многие мои купюры) отрывке закручена масса смыслов: реальная образованность обвинителя, его литературный дар — и его же глубокая нетерпимость к другому мнению, полное отсутствие сочуствия к человеку, отсидевшему 35 (!) лет, что рекордно даже для СССР. Несчастный несгибающийся интеллектуал, “сука своевольная”, дорвавшийся до “испражнений культуры” — и начитанный представитель системы, втайне завидующий обвиняемому — оба яркие продукты эпохи, и не только сталинской. Преемственность всех “новых и не новых” жанров — и дикий, непонятный для прокурора выбор (а ведь написано это за много лет до того, как “Фонтан” Дюшана на самом деле был в 2004 году назван 500-ми критиками наиболее важным произведением искусства двадцатого века http //news.bbc.co.uk/2/hi/entertainment/4059997.stm).
Но главное — тот же эффект, что я подчеркивал раньше при рассмотрении абсурда, насилия, секса и др.: при всей несовместимости стилей и идей — глубокая органичность того что происходит; картина, в которой вместо смертельного антагонизма — неразличимость сторон. Язык прокурора, как и возможный (не описанный) язык обвиняемого, содержит всю возможную гамму, от романтизма до мата, от ссылок на Бетховена до ссылок нa Уорхола; воронка, действительно, втягивает в себя все что есть вокруг. Сорокин един в своих экспериментах что с действиями, что с языком своих персонажей: он использует разные приемы, но говорят они, по большому счету, об одном — что крайности, даже такие необычайно удаленные друг от друга, как в его прозе, удивительным образом сходятся. Это возможно только в нелинейном пространстве — типа тора. Тупик не есть забор в конце дороги, но бесконечное вращение по кольцу.
3.4. Взаимосвязи между отличительными свойствами
Я уже не раз говорил о том, что разные свойства прозы В. Сорокина именно в сочетании дают наиболее сильный эффект и приводил соответствующие примеры (секс — насилие; критика соцреализма — буквализация метафор; власть — речевой абсурд и др.). На самом деле число такого рода комбинаций 23 различных свойств из Таб. 1 очень велико — 253. Рассматривать их все и нет смысла, и невозможно физически в пределах данной статьи. Однако на некоторых, наиболее характерных, имеет смысл остановиться, поскольку они как-то проясняют внутреннюю логику автора. Писатель, естественно, не думает о том, какие свойства сочетать в тех или иных пропорциях. Но даже простой статистический анализ, типа приведенного ниже, позволяет найти какие-то закономерности в “самосочетаемости”, говорящие о важности данных комбинаций для автора, осознает он их ясно или нет.
Я рассчитал “коэффициенты пересекаемости” различных свойств в произведениях следующим образом. Допустим, требуется понять, как связаны два свойства: Насилие и Власть. По исходной таблице данных первое встречалoсь в 57 произведениях, второе — в 32, а совместно — в 22. Коэффициент равен 22/(минимальное значение из 57 и 32) = 22/32 = 69%. Конечно, я мог бы делить и на максимальное значение (57), и на сумму двух значений (57+32) и т.д., и каждый раз интерпретация коэффициентa была бы иной. Но в принятом варианте, мне кажется, она достаточно ясная: в 69% случаев рассказов о Власти также говорится о Насилии, то есть Власть тесно связана с насилием (но это не значет, что Насилие так же тесно связано с Властью, ибо 22/57 = 39%, что значительно меньше 69%).
Значения некоторых коэффициентов приведены в Таб. 2. В ней выделены значения, превышающие 50%, то есть говорящие о сильной связи. Сюда попали только некоторые характеристики “действия” (из первой части Таб. 1) и Времени; языковые проблемы я убрал из соображений экономии. Также я исключил некоторые вещи, уже рассмотренные в деталях (например, Секс), но добавил некоторые важные свойства, такие как “Груз прошлого”, “Россия”, “Утопическое будущее”, “Необычность”, которые затрагивались очень мало или вообще никак.
Таблица 2. Взаимосвязи некоторых свойств прозы В. Сорокина
| Необычность | Насилие | Власть | Россия | Абсурдность действий | Утопическое будущее | ||
| Частота | 63 | 57 | 32 | 20 | 18 | 10 | |
| Необычность | 63 | 100% | |||||
| Насилие | 57 | 56% | 100% | ||||
| Власть | 32 | 69% | 59% | 100% | |||
| Россия | 20 | 70% | 65% | 60% | 100% | ||
| Абсурдность действий | 18 | 78% | 61% | 28% | 33% | 100% | |
| Утопическое будущее | 10 | 40% | 80% | 60% | 60% | 20% | 100% |
| Груз прошлого | 7 | 43% | 71% | 57% | 71% | 14% | 71% |
Свойства расположены в порядке убывания частот, то есть любое число в таблице показывает долю количества совпадений свойств по строке и по столбцу к общему количеству свойств по строке: например, 65% российской тематики связано с Насилием (Россия стоит по строке); 60% “Груза прошлого” сопряжено с Властью (“Груз” по строке) и т.д. Рассмотрим некоторые наиболее интереcные связи в таблице более подробно.
1. Необычность ситуации — Насилие (56%). Примеры уже приводились (один из наиболее ярких — “Падеж”, другие — с перeплавленными золотыми руками (“Самородок”), с “е.анием мозгов” (“Сердца четырех”). Вот еще, наиболее, пожалуй, развернутый: вся Ледяная трилогия одновременно фантастична и полна насилия, причем своеобразного: для поиска “братьев” необходимо произвести очень сильный удар по груди, в результате которог многое просто умирают. Если таковой “проверенный” оказался “пустым” — никто даже не пытается его спасти. Другой большой пример — “Голубое сало”, в котором, скажем, “землеeбы” олицетворяют не просто наиболее первобытный патриотизм, но и направляют насилие на неясное им супер-современное мероприятие (проект по выращиванию этого самого сала). То же в “Отпуске в Дахау”. Особо изысканные (хоть и наименее, пожалуй, брутальные) формы насилия в фееричной Теллурии. В одной из новелл молодая Татьяна (чуть ли не принцесса), переодевшись, ходит по улицам Москвы и провоцирует ситуацию своего собственного изнасилования. Ее ближайшая подруга выговаривает ей за то что она подвергает себя неоправданному риску, и шутя, просит Татьяну взять ее с собой:
“— Возьму вдругорядь, непременно! — произнесла Татьяна, нахохотавшись.
— Только без гвоздей, подруга. Чтобы парни не оцарапались.
— D’accord!…— смахнула слезы смеха Апраксина.
Татьяна снова откинулась на подголовник, вздохнула:
— Ох, Глашенька, как это все же важно — давать народу своему. Как же это все-таки важно…
— Чтобы не изменил? — с похотливой усмешкой спросила Апраксина.
Глядя в расписной потолок, Татьяна подумала и ответила серьезно:— Чтобы любил.”
В этом чудном эпизоде неожиданным образом обыгрывается смысл слова “давать” — оно предполагает, что добровольное действие с ее стороны должно обязательно сопровождаться насилием со стороны принимающей! Велик, воистину, и могуч…
То, что насилие у Сорокина в большей мере “изощренное”, связанное с необычностью поведения героев или необычными обстоятельствами, дополнительно подтверждается высоким коэффициентом связи насилия с Абсурдностью действий — 61%.
Литература
- Толстовский ежегодник, 1912, стр. 66 (цит по.: М.Алданов. Портреты, Том 2, М., Захаров, 2007, стр.408)
- Александров Н. Осень постмодернизма. The New Times № 33 (301), 14 октября 2013
- М. Гершензон. Избранное, Москва-Иерусалим, Университетская книга, Gesharim, 2000, т.4, с. 34
- D. Kahneman. Thinking fast and slow (2011) Farrar, Straus and Giroux
- М. Липовецкий. Сорокин-троп: карнализация. Новое литературное обозрение, 2013, №120
- И. Калинин. Владимир Сорокин: ритуал уничтожения истории. Новое литературное обозрение, 2013, №120
- Екатерина Деготь о Cорокине. Рецепт деконструкции. 1995
- М. Марусенков Абсурдопедия русской жизни Владимира Сорокина: заумь, гротеск и абсурд. СПб.: Алетейя, 2012
- I. Mandel Sociosystemics, statistics, decisions. Model Assisted Statistics and Applications 6 (2011) 163–217
- И. Мандель Незабываемое как статистическая проблема. Анализ процессов забывания прочитанного на примере отдельной личности, 2014
- И. Мандель “Измеряй меня…” Осип Мандельштам: попытка измерения, 2013
- Mandel I., Fusion and causal analysis in big marketing data sets. Proceedings of JSM 2013, ASA, 2013, 1624-1637
- S. Lipovetsky and I Mandel Modeling Probability of Causal and Random Impacts. Accepted in TheJournal of Modern Applied Statistical Methods, 2014
- Slavoj Zižek. «Language, Violence and non-violence.» in: International Journal of Zizek Studies. Vol. 2, No. 3, 2008
- Берг М. Литературократия. Проблема присвоения и перераспределения власти в литературе. М.: Новое литературное обозрение, 2000.
- On Aesthetics in Science. J. Wechsler (Ed). The MIT Press, 1981, p. 76 and on.
- C. Snow (2001) [1959]. The Two Cultures. London: Cambridge University Press.
- В. Паперный Культура два. Новое Литературное обозрение. М, 1996
- С.Чесноков Два языка, две культуры: Проблема и ее составляющие. 1995
- I. Mandel and D. V. Kuznetsov Statistical and physical paradigms in the social sciences. Model Assisted Statistics and Applications 4 (2009) 39–62 39
- J. Brockman, The Third Culture: Beyond the Scientific Revolution. Simon & Schuster: 1995
- «Я ношу в себе ужас бытия» Интервью с Л. Аннинским, 2007.
- D. Ariely The (honest) truth about dishonesty. Harper Collinse Publishers, 2012
- См. здесь
- О.Кулик, В. Сорокин В глубь России. Институт современного искусства, М., 1994
- J. Lehrer. Proust Was a Neuroscientist. Mariner Book, 2008
- E. Kandel The Age of Insight: The Quest to Understand the Unconscious in Art, Mind, and Brain, from Vienna 1900 to the Present.Random House, 2012
- А. И. Уемов Aналогия в практике научного исследования. М., Наука, 1970
- G. Lakoff The Contemporary Theory of Metaphor. In: Metaphor and Thought, Cambridge University Press, 1993, 202-252.
- В. Комар и А. Меламид: K Multi-conceptual art. Трактат с иллюстрациями, 2010
