Люди, влачащие жалкое существование среди руин. Потерявшие жилище при бомбежке въезжали вместе с многими другими, также оставшимися без крова, в один дом. Западная часть Бремена, считавшаяся когда-то жилым районом для избранных, была разбомблена. Полностью разрушена.

Репортер

Хельга Ребок
Перевод с немецкого Зары Арзуманян

Часть 1

Say me, what is that town? Is it a big town, a small town? What are the people there living in this town? They ‘re afraid? They ‘re laugh? Or cry? Are they rich? Or poor? I want to know, what is this town? Please give me an answer. — [1]

Просьба была обращена к Александру Бауману.Торговый атташе. Путешественник, писатель. В последние 25 лет он был постоянно в дороге по поручению зарубежных правительств. За это время имена королей и регентов сменились по крайней мере один раз. Охотнее всего он бывал в больших городах, где у путешественников был обширный выбор транспорта. Бауман с удовольствием ездил на пароходах или по железной дороге. Самолеты, напротив, он не любил. По его мнению, эти штуки задались целью убивать людей.

Впервые он побывал в Бремене перед началом первой мировой войны. В то время он принимал участие в заседаниях Бременского городского совета в качестве репортера, потому что хорошо знал немецкий. Он записывал мелочные разборки депутатов. Имена этих людей до сих пор звучали у него в ушах. Их звали Лаутс. И Кёттинг. И Хорман, Кульман и Вуппезаль. Они были за. Остальные были против. Этих господ звали Тебельман, Ахелис, Вальтемате, Фойгт, Ширенбек и Гарвес. И ван дер Энде. Но последний лишь отчасти принадлежал к их кругу. Он делал фотографии — это было что-то до сих пор неизвестное. Жители Бремена не любили новшеств. Поэтому фотограф мог прокормить себя с большим трудом.

Они были против.

Против чего?

Против перемещения пары балаганов.

И также некоторых развлечений.

Обсуждения сопровождались бурными сварами. Жители Бремена были помешаны на сварах. И на развлечениях. И кроме того — эти визгливые голоса!

„Если мы их не перенесем, богатые люди будут нас сторониться! Мы не можем себе это позволить. Нойштадт, Нойштадт[2]! Кто же ходит через Нойштадт? Бедняки.“ — Это говорил Кёттинг.

Тут встал Фойгт. „Бедняки всегда найдут выход из положения.“ — сказал он. — „Обеспечение становится лучше. У неимущих есть социальная помощь. Не то что во времена Хайни, упокой Господи его душу.“ Он перекрестился.

„Что вы хотите этим сказать?“ — выпуклые глаза Кёттинга внимательно смотрели на него.

„Что в Бремене гораздо больше предприимчивых людей, чем богатых.“

„Вы говорите это только потому, что у вашего отца было достаточно огрызков сигар для Хайни.“

„Отец всегда говорил о нем хорошо, это правда. И он также говорил, что рождаемся мы все одинаковыми.“

Бауман поднял руку.

„ Кто, черт побери, этот Хайни?!“

„Генрих Юрген Кеберле, бременский чудак. У него была совсем не легкая жизнь, но он прожил ее до конца. Он был беден. Но он был, кроме того, настолько строптивым, что не хотел в богадельню. В то время уже существовал Сант-Юрген Азюль[3], и его забрали туда. Он умер всего пару лет назад.“

Дальше рассказывать не стоило. Люди знали Хайни. Многие говорили „Хайни Хольтенбейн“, намекая на то, что одна его нога была негнущейся. „Хольтенбейн“ — на бременском диалекте означает „деревянная нога“. После несчастного случая бедный парень и вправду не мог пошевелить одной ногой.

„Означает ли это“, — медленно произнес Бауман, — „что жители Бремена имеют склонность приписывать людям то, чего на самом деле нет?“

„Нет“, — ответил Кёттинг без промедления.

„Не совсем так“, — сказал Войгт как будто через силу. Он не хотел ставить своего противника в дурацкое положение.

Сразу после окончания заседания Бауман увидел их на Марктплатц[4]. Двое спорящих мужчин, которые не могли выносить друг друга. Они желали один другому чуму и холеру в глотку.

„Две болезни, которых в Бремене давно не существует“, — подумал Бауман. Жители Бремена были и остались строптивыми.

Что же делал Бауман дальше? Он расспрашивал низкорослого мужчину на улице.

„Низкорослый мужчина“ оказался женщиной.

Она была уже далеко не юной. Помятое лицо, мозолистые руки, широкие бедра. Но в ее глазах было что-то, что притягивало Баумана.

„Что они говорят, дурачье! Все должно оставаться так, как есть. Здесь не должно быть балаганов, только не здесь! Хватит и этих электрических штук. Они занимают наше место. Покупателям здесь не пройти.“

Внезапно она сделалась дружелюбной.

„Добрый день, фрейлейн Амалия! Два кило камбалы, как всегда? Нет, креветки свежайшие. Они еще сегодня утром крутили хвостами. Я сама видела. Привет господину ректору. Но не слишком бурно, а то он еще что-нибудь вообразит себе. Ну отойдите же в сторонку, а то здесь никто не сможет пройти.“

Женщина имела привычку разговаривать с несколькими одновременно. Наконец она снова уделила немного внимания Бауману.

„Если вы и вправду хотите что-то узнать о бременцах, понаблюдайте их будни. Богачи хотят оставаться среди своих. Бедняки — тоже. Где они хотят устроить фраймаркт[5]? Здесь? Возле собора? Возле Унзер Либен Фрауен?[6] На Марктплатц? Знаете, что я тогда сделаю?“

„Пока нет.“

Женщина торжествующе посмотрела на него.

Затем она оставила свой лоток, четкими шагами подошла к рельсам и поставила ноги прямо на металл.

„Представьте себе — сейчас зима. Я упаду вниз, потому что металл скользкий. Вы будете собирать мои кости? Интересует вас, что моя жизнь теперь не стоит и ломаного гроша?“

Бауман заверил ее, что он ни о чем подобном не думал.

„Тогда и не делайте этого. Фраймаркт и в Нойштадте неплохо устроился. Очень уютно. И электричество там имеется. Здесь же вот-вот разразится массовая паника. Когда— нибудь наступит такой момент для бременцев — жизнь в городе остановится.“

„Но в город придут еще люди“, — возразил Бауман.

„Конечно. Вот то-то. Когда-нибудь на месте Шлахте[7] будет обрыв. Спуститесь-ка на 30 метров вниз по крутому откосу!“

Она рассмеялась, как будто сказала что-то ужасно остроумное.

Бауман с трудом подавил смех. Он встречал обрывы на своей родине в Британии. Во всем есть своя прелесть.

И чем больше у Баумана было дел в городе, тем яснее ему становилось, что здешние жители не хотят никаких перемен. — Мюнхенцы искали бы новые пути, а от жителей Бремена этого нельзя ожидать.

Бауман с удовольствием написал бы что-нибудь о Бремене, но так и не успел этого сделать. Началась первая мировая война, его призвали на военную службу, он был ранен и попал в лазарет. Он познакомился с очаровательной женщиной и женился на ней.

Она была не из Бремена.

Часть 2

Скажи мне, что в Бремене еще имеет цену? Что они сделали с тобой, прекрасный город? Потерпевший поражение в войне, пострадавший от бомбежек? Ты не мог повлиять на события в мире. Когда-то ты был крупным портом. К тебе даже подходила железная дорога. Но кто приехал, чтобы полюбоваться тобой? Посещали ли тебя короли и регенты? Ни один из них. Даже последний, которому было что сказать, заранее отменил свой давно объявленный визит.

Александр Бауман был уже стариком, когда он приехал в Бремен во второй раз. Между тем город пережил две войны. Но что значит „жить“? Люди, влачащие жалкое существование среди руин. Потерявшие жилище при бомбежке въезжали вместе с многими другими, также оставшимися без крова, в один дом. Западная часть Бремена, считавшаяся когда-то жилым районом для избранных, была разбомблена. Полностью разрушена.

Бауман шел вместе со своей женой и внучкой через Валле[8]. Малышка сидела на поврежденном трехколесном велосипеде, но это средство передвижения все же выглядело лучше, чем лошадь, тащившаяся им навстречу. Мужчина медленно ехал мимо них на своей Лизели.[9] Когда маленькая группа осталась позади, Бауман внезапно обернулся. Возможно, у этого человека есть время? — Время? Времени у него достаточно. Было бы гораздо лучше иметь работу.

„У меня есть фотоаппарат“, — сказал Бауман. — „Немецкая „Лейка“, очень дорогой. Если я приглашу вас пообедать, могли бы вы сделать мне одно одолжение?“

Пригласит пообедать? Этого давно уже никто не делал. Людей некуда было приглашать. Многих отелей и пансионов больше не существовало. Несмотря на это, мужчина готов был упасть перед ним на колени. Он обнял бы его за кусочек хлеба!

„Я недолго пробуду в Бремене,“ — сказал Бауман. — „Но я прошу вас сделать фотографии. Я хочу показать моим соотечественникам, что здесь сейчас творится .“ Он добавил тихо: „Иначе мне никто не поверит.“

Он пытался скрыть чувство стыда. Ведь среди его соотечественников были те, кто бомбил Бремен. Те, кто отнял у его жителей дома. Отнял здоровье. Отнял жизнь.

„Я“… — сказал мужчина. — „Для вас? Сделать фотографии?“ Его глаза почти вылезли из орбит.

„Я же вас знаю“, — сказал Бауман. — „Или это не вы? Вы были фотографом при Бременском городском совете?“

„Это был мой отец“, — просто ответил мужчина. — „Ван дер Энде был родом из Голландии. Все наши предки были оттуда родом. И когда пришло его время умирать, он вернулся туда. Он сказал, что не хочет умереть в Бремене.“

„А как вас зовут?“

„Меня зовут так же, как моего отца. Геральд ван дер Энде“. — Он с теплом протянул руку своему собеседнику. Его седая борода казалась еще светлее, чем была на самом деле.

„Меня интересует также это место народных гуляний, которое они тогда хотели перенести.“

„Вы имеете в виду фраймаркт? Но его уже давно перенесли.“

Бауман улыбнулся.

„Мы оба кажемся такими старыми. Но сердцем мы молоды. Ну, так что же, мой друг, будете вы со мной работать?“

„Сейчас существует фратернизирунгсфербот.[10] Но работа…“ — Лицо ван дер Энде просияло. — „Работа — это всегда хорошо.“

Часть 3

Геральд ван дер Энде сдержал слово.

Вначале ему было тяжело. В качестве вознаграждения он получал еду и питье, но лишь за сделанную работу. И работа давалась ему нелегко, например, фотографировать огромные торты в американских клубах. Когда наступило время фраймаркта, он пошел через Бюргервайде[11]. Перед началом войны место, принадлежащее вооруженным силам Германии, было забаррикадировано, поэтому фраймаркт снова переместился в Нойштадт. Но это был скорее военный фраймаркт. Играть на шарманке было запрещено. Развлечения были запрещены. И с наступлением темноты нельзя было абсолютно ничего делать. В последующие годы фраймаркт был отменен.

Но сейчас война уже закончилась. И жители Бремена, несмотря на свое бедственное положение, тосковали по развлечениям. Даже театр снова заработал. Уроженец Бремена Ганс Иоахим Куленкампф[12] стоял на сцене и мерз в своем тонком одеянии. Ван дер Энде фотографировал его.

Он фотографировал освобожденного военнопленного, который с трудом мог прокормиться с помощью своего старомодного фотоаппарата. „Пожалуйста, как можно более дружелюбно“, — говорил он, и это требовало терпения.

Он фотографировал и бабушку, которая сияла, потому что снова впервые за долгое время держала в руке мороженое. Мальчика в матроске, блаженно сосущего свою пустышку. Мужчину, откусившего кусок сардельки. Сардельки, которая была нафарширована рыбой!

Он фотографировал также Томми[13] , грабящих дома. Американских солдат за проволочным забором в Фарер Казерне[14]. Женщин, которые на детских колясках перевозили огромные консервные банки, наполненные водой, набранной из колодцев.

Он фотографировал небольшие садовые участки, так называемые Кайзенхойзер[15], в которых ютились люди. Мужчину, стоявшего перед автомобильным предприятием Боргварда и продававшего опилки, — 10 пфеннигов за мешок. И ворующих уголь на железнодорожных насыпях. Женщину, ехавшую на велосипеде вдоль земляного вала с двумя детьми, — один впереди, другой сзади, — и множеством кожаных сумок, набитых щепками. Поезда, переполненные людьми, которые не просто ездили туда-сюда, а закупали продукты впрок.

И что получал за это он, Геральд ван дер Энде?

Он немного стыдился, но дела его шли хорошо. Александр Бауман заботился о нем. Как он это делал — ван дер Энде так никогда и не узнал. Но ему не нужно было больше голодать. Каждый день он мог приходить в трактир, который прежде назывался „Дойчес Хауз“[16], на углу Контрескарпе[17], чтобы поесть. Неважно, что каждый день были кукуруза и гороховое пюре, сладкий картофель и кусок консервированной солонины. Он мог приносить своей семье настоящий белый хлеб, у них было достаточно маргарина. Когда он приходил домой, там было тепло. Его дочка получила место служащей в прокате ручных тележек.

Почему все жители Бремена не могли быть так же хорошо устроены, как он?

„Мой друг“, — сказал он. — „Я не могу этим заниматься вечно. У меня снова появился смысл жизни. А у других его нет. И меня мучает совесть. Я не могу ее успокоить.“

„Тогда идите с этими фотографиями к бургомистру и спросите, когда они наконец начнут что-то делать“, — ответил Бауман. — „Они уже давно сидят на своих задницах, поднимают бокалы за самих себя и не задаются вопросом, как их сограждане переживут наступающую зиму. Это ваша работа. Я вам за нее плачу. И буду платить столько времени, сколько потребуется.“

О снимках, которые он якобы хотел показать своим соотечественникам, больше не было речи. Геральд ван дер Энде продолжал работать.

Он умер через много лет после Александра Баумана, в доме на одной из известных улиц Бремена, и был похоронен на известном кладбище.

И на могильной плите вполне могло быть написано:

„Все проходит мимо,
Все пройдет в конце концов.
На декабрьскую карточку
Ты получишь одно яйцо.“[18]

___

[1] Скажите мне, что это за город? Он большой или маленький? Что за люди в нем живут? Живут ли они в страхе? Много ли они смеются? Или у них есть причины, чтобы плакать? Они богаты? Или бедны? Я хочу знать, что это за город. Пожалуйста, дайте мне ответ. (англ.)

[2] Нойштадт (нем. Neustadt) — один из старых районов Бремена.

[3] Сант-Юрген Азюль (нем. St. Jürgen-Asyl) — старое название одной из бременских больниц. Сегодня она называется „KlinikumBremen-Ost“.

[4] Марктплатц (нем. Marktplatz) — Рыночная площадь в историческом центре Бремена.

[5] Фраймаркт (нем. BremerFreimarkt) — самый старый народный праздник в Германии, который ежегодно проводится в Бремене, начиная с 1035 года. Второй по популярности после Октоберфеста.

[6] Церковь Унзер Либен Фрауен (нем. Die Kirche Unser Lieben Frauen) — ЦерковьБогородицы. Старейшая церковь Бремена, построена в 11 веке.

[7] Шлахте (нем. Schlachte) — набережная реки Везер. В средние века в этом месте находился главный бременский порт. После того как много позже был построен порт Бремерхафен, набережная оказалась заброшенной и стала разрушаться.

[8] Валле (нем.Walle) — один из районов Бремена.

[9] Кличка лошади.

[10] Fraternisierungsverbot — запрет совместной деятельности с представителями стран-оккупантов.

[11] Бюргервайде (нем. Bürgerweide) — широко известное место в Бремене, где издавна проводятся развлекательные мероприятия, в том числе фраймаркт.

[12] Ганс Иоахим Куленкампф (1921-1998) — известный немецкий актер и телеведущий. Играл также в театрах Австрии и Швейцарии.

[13] Томми — так в просторечии называли английских солдат.

[14] Фарер Казерне (нем. VahrerKaserne) — казарма в одном из районов Бремена, Фаре.

[15] Кайзенхойзер (нем. „Kaisenhäuser“) — сразу после войны тогдашний бургомистр Бремена Вильгельм Кайзен разрешал людям, чьи дома были разбомблены, селиться на небольших садовых участках.

[16] „DasDeutscheHaus“ — кафе в историческом центре Бремена. После войны там было что-то вроде столовой для работающих людей, чтобы они могли придти туда и поесть за небольшие деньги.

[17] Контрескарпе (нем. Contrescarpe) — название улицы в центре Бремена.

[18] Это строчки из народной песни послевоенного времени. После войны в Германии продукты выдавались по карточкам. Например, в сентябре можно было получить на одну карточку масло, в декабре — яйца и т.д.