— Успокойтесь, господа, — махнул рукой господин Динлингер, постепенно успокаиваясь и сам. — Разумеется, я не имею в виду весь русский народ. Конечно же, большинство русских — нормальные люди, германские патриоты, законопослушные подданные кайзера. Однако, к сожалению, у вас в России ещё иногда попадаются отдельные отщепенцы, диссиденты, сепаратисты…

Спор в новогоднюю ночь

Миротвор Шварц

Когда тебе всего пятнадцать лет, вопрос «где встречать Новый Год?» обычно не стоит. Дома, с родителями — где же ещё?

Правда, на этот раз была и другая возможность — неделю назад меня пригласила на Новый Год к себе домой Даша Велимирович из 16-й гимназии. Однако из этой затеи, увы, ничего не вышло — через пару дней после этого Дашу отправили на каникулы в Сараево, к дедушке с бабушкой. Вот как оно бывает, когда живёшь в огромной империи, да ещё и многонациональной.

Ну да ладно, дома в последний день старого года тоже неплохо. Особенно утром, когда можно лежать в кровати и смотреть по телевизору хоккей — наша сборная против канадцев.

А тут как раз наша очередная атака увенчалась успехом. Войдя в зону соперников, Курри отдал шайбу Глинке. Тот увернулся от защитника, заехал за ворота и отдал замечательный пас Мальцеву. Разумеется, Саша не преминул бросить по воротам, и Драйден оказался бессилен — 3:2!

Да, выиграть у Канады было бы здорово. Это тебе не Европа, где равных нам просто нет, где сопротивляться нам могут разве что шведы. Ну и ещё, пожалуй, венгры — с тех пор, как у них появилось классное звено братьев Штястны…

Впрочем, от этих глубокомысленных рассуждений меня, как водится, отвлёк пронзительный голос мамы:

— Лёша! Боря! Немедленно сюда!

«Боря» — это я, Борис Радугин. Так что пришлось вылезать из тёплой постели, натягивать рубашку со штанами и идти «сюда» — то бишь в гостиную. Впрочем, второй период как раз закончился. Авось к третьему вернусь.

В гостиной, помимо мамы, я обнаружил младшую сестру Юлю и пришедшего в гости дедушку Володю, смотрящих по телевизору старый чёрно-белый фильм «Встреча на Луаре». А Юля к тому же занималась своим любимым делом — задавала вопросы:

— А ты, дедушка, тоже воевал?
— А как же, внученька? — усмехнулся дед. — Вестимо, воевал, как и все.
— Ух ты! А кем ты был, дедушка? Лётчиком? Танкистом? Или десантником?

— Да нет, милая, — немного смутился дедушка Володя, — я ж не Скорцени какой-нибудь, в Сицилии, чай, не высаживался. В артиллерии я служил, снаряды подносил…

— А-а-а… — разочарованно протянула Юля.

— Ну что ж «а-а-а», — пожал плечами дед, — подносить снаряды — оно ить тоже важно. Наш обер-лейтенант, он меня завсегда в пример другим ставил…

— Ну что, все в сборе?

Это вошёл в гостиную папа.

— Да вот Лёши нет, — недовольно покачала головой мама. — Лёша!

— Да тут я, тут, — вошёл, зевая на ходу, мой старший брат.

В отличие от меня, Лёшка учится в университете. На историческом. Помимо истории, любит философию, политологию, литературу и другие гуманитарные дисциплины. У меня же интересы другие — я люблю футбол, хоккей, кино и девушек. Но учусь тем не менее хорошо, чтобы после гимназии тоже поступить в универ. Нет, не для того, чтобы грызть гранит науки. А для того, чтобы не забрали в армию. Уж лучше провести пять лет в университете, чем два года в казарме. Да хорошо ещё, если просто в казарме — а вдруг придётся рисковать жизнью где-нибудь в Афганистане, Конго или Намибии?

— Значит, так, — обратился ко всей семье папа. — Сегодня вечером, как известно, мы будем встречать Новый Год…

— Новый Год, Новый Год! — захлопала в ладоши Юля.

— И к нам придёт важный гость, — сказала мама.

— Дед-Мороз? — уточнила Юля.

— Не только, — улыбнулся папа.

— Снегурочка? — радостно спросила Юля.

— Нет, Юленька, — ответила мама, — Снегурочки не будет. Зато придёт один дядя с папиной работы.

— А кто именно? — спросил я. — Сергей Иванович?

— Нет, — покачал головой папа.

— Михаил Петрович? — попытался угадать Лёшка.

— Лев Самуилович? — сделал новую попытку я.

— Нет, нет, ребята, — снова покачал головой папа, — зря не гадайте. Вы его всё равно не знаете. Его зовут Андреас… э-э-э… отчество его, признаться, мне неизвестно… Андреас Динлингер.

— Его послали сюда в июне из Берлина, — добавила мама. — В долгосрочную командировку.

— В общем, — сказал папа, — он тут, в Питере, совсем один, и ему не с кем встречать Новый Год. Вот я…

— Вот папа его и пригласил, — подхватила мама. — Так что извольте вести себя хорошо.

Я лишь пожал плечами. Не то чтобы я собирался устроить пьяный дебош и станцевать на столе канкан. Лёшка, впрочем, немного нахмурился — или мне это только показалось?

— И, наконец, — добавил папа, — ещё один… деликатный момент. Поскольку господин Динлингер по-русски не говорит…

— За полгода мог бы и научиться, — пробормотал Лёшка.

—…нам всем придётся общаться за столом по-немецки, — закончила папину фразу мама.

С моей стороны возражений не последовало. В конце концов, никакого труда это не составит — даже для Юли. Лишь Лёшка проявил недовольство, на сей раз бормотанием не ограничившись:

— С какой это стати? Он же будет у нас дома, а не у себя в Пруссии.

— Вот именно, — кивнул папа. — Господин Динлингер будет у нас в гостях, а гостей на Руси, как известно, всегда встречали радушно.

— И, кроме того, — строго сказала мама, — папе совершенно не нужны неприятности на работе. Так что изволь не валять дурака и слушаться старших.

* * *

До Нового Года оставалось уже совсем немного. Уже посетил нас Дед-Мороз с подарками. Мне достался новый двухкассетник «Грюндиг», Лёшке — пятитомник Бердяева, а Юле — замечательное издание сказок Гауфа, да ещё и с иллюстрациями Гитлера.

Праздничный стол, как всегда, ломился от яств, среди которых особенно выделялись жареные куропатки, блины с икрой и фирменное мамино блюдо — галушки со сметаной (думаю, так вкусно их не готовит никто во всём городе). В качестве же новогоднего напитка использовалось баварское пиво, которое по случаю праздника налили всем, даже Юле (впрочем, её радость быстро сменилась разочарованием — «оно горькое!»).

Как и всегда в этот знаменательный день, мы не только ели, но и пили — причём пили не просто так, а за важные события, происшедшие в уходящем году. За поступление Лёшки в университет. За поступление Юли в гимназию. За мой переход в девятый класс. За избрание дедушки Володи председателем петербургской секции Общества Ветеранов. Выпили и за маму — «замечательную домохозяйку, жену и мать, на которую должны равняться все женщины!» (это не мои слова, а деда).

Одно плохо — за столом до сих пор не было папы. Он уже два раза звонил и объяснял, что они с господином Динлингером немного задерживаются на работе. Хотя сегодня и была суббота, да ещё и канун Нового Года — но им всё равно нужно было доделать какой-то дурацкий отчёт. Так что пришлось сесть за стол без них.

— Хоть бы они успели до новогодней речи императора, — озабоченно вздохнула мама.

— К нам придёт дядя император? — вытаращила глаза Юля.

— Да нет, внученька, — усмехнулся дедушка Володя. — По телевизору покажут.

— А когда? — заинтересовалась Юля. — Когда покажут дядю императора?

— Какого именно? — хмыкнул Лёшка.

— Ну, сначала царя, — ответил дед, — а потом уж и кайзера.

— Да, именно так, — кивнул я. — Ведь разница во времени: Новый Год у нас — это ещё не Новый Год там.

И тут наконец зазвенел звонок.

— Ну, слава Богу, — поднялась с места мама. — Наверное, они.

И, действительно, это пришли папа с господином Динлингером.

Господин Динлингер оказался слегка полноватым блондином в очках. На вид ему можно было дать лет тридцать пять — сорок. Подарив маме небольшой букетик цветов, он вежливо поклонился деду, после чего едва заметно кивнул нам с Лёшкой, а на Юлю как-то и вовсе не обратил внимания.

— Так, уже пора, — сказала мама, усадив папу с важным гостем за стол. — Герр Динлингер, вы не будете возражать, если мы включим телевизор?

— А что будут показывать? — осведомился господин Динлингер.

— Понимаете ли, — пояснил папа, — сейчас покажут новогоднее обращение царя.

— В России тоже такая традиция, — добавил дедушка Володя.

— А, да-да, конечно, — закивал господин Динлингер.

Судя по всему, мама угадала точно. Не прошло и полминуты после включения телевизора, как на экране появился император Всероссийский.

Само обращение царя к народу, впрочем, было не больно-то интересным. Что и говорить, оратор из Михаила Третьего никакой, да и в политической жизни России он никакого участия не принимает, хотя при желании мог бы. И всё же традиция есть традиция — раз есть монарх, то должен хоть раз в год обратиться к подданным, а подданные обязаны его слушать.

Вот мы и слушали — хотя для господина Динлингера этот процесс был по понятным причинам несколько затруднительным.

— Почему же нет субтитров? — недовольно сказал он, обращаясь неизвестно к кому. — Это ведь просто невежливо…

— Обойдёшься, колбасник, — пробормотал по-русски Лёшка. — Давай учи русский.

Я осторожно бросил взгляд на маму. Нет, вроде не заметила.

Поговорив минут пять на какие-то отвлечённые темы, напомнив о наступающем в Новом Году очередном юбилее великих событий и зачем-то пару раз процитировав Библию, царь неожиданно заговорил о спорте, поздравив московских «Богатырей» с победой в чемпионате по хоккею, а ковенский «Жальгирис» — по баскетболу. Футболистов же российских, ясное дело, поздравлять было не с чем, так что этот вид спорта Михаил дипломатично проигнорировал. Потом он снова вспомнил о Боге, который, по мнению царя, должен был в Новом Году непременно благословить как Россию, так и всех её жителей.

Конец же монаршей речи был вполне предсказуем:

— С Новым Годом!

После чего невидимый оркестр торжественно заиграл гимн Российской Империи:

— Боже, Царя храни,
Сильный, державный,
Царствуй во славу,
Во славу нам!

И тут я с удивлением заметил, что Лёшка, до сих пор сидевший слева от меня, стоит во весь рост и громко подпевает. До сих пор ничего подобного я за своим братом как-то не замечал. Глядя на него, неуверенно поднялись со своих мест и папа с мамой, равно как и дед. Пришлось нехотя вставать и мне. Петь, правда, я не собирался — ограничился шевелением губ. Что же до господина Динлингера, то он пожал плечами и тоже стал медленно подниматься со стула. Губы его, впрочем, остались неподвижными.

— Царствуй в любви к друзьям,
Царь православный,
Боже, Царя,
Царя храни!

* * *

А после гимна пробили часы, и 1978 год наконец-то наступил.

Впрочем, господин Динлингер, пожелав всем счастливого Нового Года и чокнувшись шампанским, заметил, что в Пруссии 1977 год ещё не закончился. И попросил переключить телевизор на первую программу, что и было незамедлительно сделано.

Тем временем за нашим праздничным столом произошли некоторые изменения. Слушая речь «дяди императора», Юля всё больше погружалась в сон — а гимн «Боже, царя храни» и вовсе сыграл для неё роль колыбельной песни. Пришлось отнести Юлю в её комнату и бережно положить на кровать.

А по первой программе, как и обычно в новогоднюю ночь, показывали праздничный концерт во дворце «Берлинер Штадтшлосс». Сам по себе репертуар был не особенно интересен — Моцарт, Бах, Мусоргский, Дворжак… но главной достопримечательностью концерта была аудитория. Такого количества высокопоставленных особ в одном зале я не видел уже давно. Операторы то и дело показывали крупным планом то министра, то фельдмаршала, то депутата Рейхстага, то фрейлину. Также на концерте присутствовали многие вассалы германского кайзера — пышноусый король Баварии Альбрехт, интеллигентный император Австрии Отто, строгая королева Нидерландов Юлиана, элегантный король Чехии Вацлав… Не обошлось и без иностранных гостей — в центре третьего ряда сидели итальянский король Умберто и болгарский царь Симеон, а слева в пятом ряду — король Румынии Михай и президент Северной Франции Миттеран. Под конец показали даже «бензиновых монархов» — иранского шаха Пехлеви и османского султана Мехмеда Восьмого.

Пожалуй, наибольший интерес эта передача представляла для мамы, которая сразу же зачарованно уставилась на обстановку концертного зала и наряды высокопоставленных зрителей. Однако минут через двадцать она почувствовала, что даже такое интересное зрелище не сможет помочь ей преодолеть накопившуюся за день усталость. Извинившись перед господином Динлингером, мама ещё раз поздравила всех с Новым Годом и покинула гостиную.

Тем временем господин Динлингер и папа говорили о каких-то неинтересных рабочих делах, изредка бросая взгляды на телеэкран. А мы с дедом заговорили о футболе, увлечённо споря о том, кто же заменит в связке с Блохиным ушедшего на покой Мюллера — Румменигге или Кранкль. Лёшка же в нашем разговоре участия не принимал, предпочитая молча сидеть с хмурым лицом и ковырять вилкой в шоколадном торте со взбитыми сливками.

Между тем минутная стрелка часов постепенно приближалась к своей заветной цели, расположенной наверху циферблата. По телевизору прозвучал последний концертный номер — полонез Огинского — и музыканты сошли со сцены под гром аплодисментов. Которые вскоре перешли в овацию, ибо на опустевшую сцену поднялся сам государь император — король Пруссии и кайзер Германской Империи Луис Фердинанд Первый.

Прервав на полуслове очередную скучную фразу, господин Динлингер немедленно вскочил со стула и вытянулся по струнке, прямо-таки пожирая обожаемого монарха глазами, словно новобранец перед фельдфебелем. Казалось, ещё немного — и он падёт перед кайзером ниц. Или хотя бы отдаст ему честь.

Что же до остальных присутствующих, то мы вставать не стали — но тоже замолчали, повернулись к экрану и приготовились слушать.

Аплодисменты между тем утихли, и Луис Фердинанд начал свою новогоднюю речь:

— Приветствую вас, дамы и господа! — сказал он строгим, даже суровым голосом. — Вот и подошёл к концу ещё один славный год. Наша великая империя стала за это время ещё более сильной, могучей и процветающей. День ото дня повышается благосостояние германских народов, крепнет их нерушимая дружба, растёт любовь каждого германца к родному Отечеству!

— Так уж и каждого? — ехидным тоном прошептал по-русски Лёшка.

— Дорогой процветания и стабильности, — продолжил император, — идёт не только наша страна, но и её верные союзники. Не раз в этом столетии нам и нашим друзьям угрожали могущественные враги, развязавшие две мировые войны. Однако оба раза Германия и её союзники оказались сильнее! Вечная слава воинам-победителям!

Лицо дедушки Володи озарила скромная улыбка. В конце концов, кайзер только что похвалил и его тоже.

— В результате этих славных побед, — продолжил Луис Фердинанд, — нам удалось установить порядок, мир и спокойствие почти во всей Евразии. Однако, увы, — лицо монарха несколько помрачнело, — есть ещё на Земле люди, которым не по душе гегемония Кайзеррейха, которые хотели бы нарушить мирный покой европейцев и азиатов. Они пытаются противопоставить стабильности хаос, порядку — анархию, единству — рознь. Они не уважают вековые традиции, им чужд здоровый консерватизм, они даже осмеливаются поставить под сомнение священнейший институт монархии!

Вместе с кайзером помрачнел и господин Динлингер — впрочем, глаза его были по-прежнему устремлены на экран. И дед тоже недовольно покачал головой.

— И тем не менее, — гордо поднял голову император, — у них никогда не хватит смелости развязать новую войну. Ибо они прекрасно знают, что в открытом военном столкновении победить им не удастся.

— А кому удастся? — шепнул Лёша чуть громче, чем в прошлый раз. — В ядерной-то войне…

— Им не удастся победить, — уточнил Луис Фердинанд, — потому что нет на свете силы, которая победила бы германскую силу. Нет ничего в мире сильнее германского меча, германской мощи, германского духа. Так пусть же и дальше Германия остаётся великой и могучей! Пусть крепнет нерушимое единство германских народов! С нами Бог! С Новым Годом, дамы и господа!

Да, таких аплодисментов не удостоился бы ни один музыкант — даже сам Бах или Моцарт. И всё же в итоге кайзер сцену покинул, снова уступив её музыкантам. Которые заиграли гимн Германской Империи.

Поскольку господин Динлингер и так уже стоял по струнке, вставать на сей раз ему не пришлось. Мы же с дедом и папой поднялись со своих мест — и дружно запели вместе с нашим гостем:

— Deutschland, Deutschland über alles,
Über alles in der Welt,
wenn es stets zu Schutz und Trutze
brüderlich zusammenhält.
von der Maas bis an die Bering,
von die Korfu bis an den Belt,
Deutschland, Deutschland über alles,
 Über alles in der Welt!

* * *

Допев гимн до конца, я вдруг заметил, что господин Динлингер, оторвавший наконец свой взор от телеэкрана, чем-то недоволен. Даже возмущён. Взгляд его был устремлён куда-то налево от меня. Туда же с некоторым удивлением смотрел папа.

Повернув голову налево, я увидел Лёшу, преспокойно сидящего за столом и грызущего яблоко с безразличным и вместе с тем насмешливым выражением лица.

— Вы… что же, молодой человек? — нахмурился господин Динлингер. — Так и просидели за столом весь гимн?

Откусив от яблока очередной кусок, Лёшка молча кивнул.

— И во время речи кайзера, — добавил господин Динлингер, — вы тоже что-то там шептали. Я ведь слышал.

— Я очень рад, — вежливо поклонился Лёшка, — что у вас такой замечательный слух.

— Лёша! — укоризненно воскликнул папа.

— Следует ли так понимать, — холодно осведомился господин Динлингер, — что вас чем-то не устраивает наш гимн — или же наш император?

— Ваш гимн, герр Динлингер, — уточнил Лёшка. — И ваш император. Не мой.

— Алексей, перестань! — сказал папа обеспокоенным тоном. — Извините его, пожалуйста, герр Динлингер…

— Да нет, герр Радугин, — с интересом возразил господин Динлингер, — зачем же? У нас тут, конечно, не Запад, но свободу слова в Германской Империи пока ещё никто не отменял. Так пусть он скажет, что хочет. И что же вы, молодой человек, — снова обратился он к Лёшке, — понимаете под словами «не мой император»? Надеюсь, вы не республиканец?

— Отнюдь, — покачал головой мой брат. — Всего час назад, если помните, я совершенно искренне пел российский гимн. Который называется — ах да, вы же не понимаете по-русски — короче, название гимна содержит в себе просьбу к Богу сохранить от напастей нашего царя. Так что к российскому-то императору я всегда относился с должным почтением. А вот ваш император меня как-то мало интересует, равно как и ваш гимн.

Услышав эти слова, папа покраснел, после чего побледнел. Дедушка Володя укоризненно покачал головой, но в разговор вступать не спешил. Впрочем, господин Динлингер явно в помощниках не нуждался.

— Ах, вот оно что… — протянул он. — Так вы, стало быть, из этих… Которые очень любят слово ”nesawissimosst”.

Казалось бы, ничего смешного в русском слове «независимость» нет, но господин Динлингер произнёс его с такой глуповатой ухмылкой, как будто бы оно было очень забавным. Вроде как «кукарача» или «фигли-мигли».

— Я, признаться, не вижу, — спокойно заметил Лёшка, — что вы находите в этом слове смешного. Вы же не будете смеяться над английским словом ”independence”, да и над немецким “Unabhängigkeit” тоже.

— Это потому, мой юный друг, — снисходительно улыбнулся господин Динлингер, — что независимость Америки или Германии — вполне естественное состояние этих стран. Тогда как сама идея независимости России может вызвать у любого нормального германца в лучшем случае улыбку.

— Вот как? — уже менее спокойным тоном ответил Лёшка. — А не изволите ли объяснить, почему?

— Лёша… Герр Динлингер… — беспомощно произнёс папа.

— Нет-нет, позвольте, — отмахнулся господин Динлингер. — Насколько я знаю, молодой человек, вы изучаете в университете историю. Но ведь не только студенту, но и любому гимназисту ясно, что управлять собой русские попросту не способны.

— Ну, почему же? — не согласился Лёшка. — Не так давно у нас это прекрасно получалось.

— В самом деле? — фыркнул господин Динлингер. — Хорошо, давайте вспомним, с чего начиналась русская история. Не будем даже касаться Рюрика и других германцев, заложивших основы русской государственности. Вспомним о том, что в XIII веке Россия представляла собой десятки мелких княжеств, постоянно враждующих между собой. Разумеется, противостоять монгольской угрозе русские, в отличие от европейцев, не смогли — и оказались в двухсотлетнем азиатском рабстве. В наследство от которого и получили воистину азиатскую деспотию. После чего Россия погрязла в отсталости, невежестве, жестокости и смутах.

— Вы так говорите, — возразил Лёшка, — как будто в Европе в то же время дела обстояли намного лучше.

— В том-то и дело, молодой человек, что европейские страны постоянно развивались и совершенствовались, в то время как Россия стояла на месте! Хотя, впрочем, были иногда и в России достойные цари. Например, великий царь Пётр, построивший этот город. Но он потому-то и был великим, что понимал — сам себе русский народ помочь не сможет, ему нужна помощь извне. Для этого он и пригласил в Россию столько германцев.

— В основном голландцев, — заметил Лёшка, — если уж на то пошло.

— Это не имеет значения, — махнул рукой господин Динлингер. — Голландцы теперь тоже германцы, между прочим. Но смысл именно в том, что уже Пётр понимал, что к чему. К сожалению, после его смерти ситуация в России опять изменилась к худшему.

— Ну, в России были и другие хорошие монархи, — не согласился Лёшка. — Например, Екате…

Тут Лёшка понял свою ошибку и замолчал. Но уже было поздно.

— Вот-вот, отличный пример, благодарю вас! — радостно воскликнул господин Динлингер. — Екатерина Великая, она же принцесса Анхальт-Цербстская! Самая успешная из русских монархов была уроженкой Германии! И вы ещё будете отрицать очевидное?

— Да не важно, — раздражённо ответил Лёшка, — откуда она была родом. Её потомки были уже вполне русскими людьми. Не по происхождению, так по рождению и воспитанию.

— Были, были, — закивал головой господин Динлингер. — И к чему же, позвольте узнать, это в конце концов привело? К смуте 1917 года, когда русский народ решил, что можно обойтись и без царя. И что же сделал со своей страной русский народ, столь замечательно способный к самоуправлению? Две революции одна за другой — и это в разгар мировой войны!

— Войны с вами, между прочим, — уже с неприкрытой ненавистью заметил Лёшка.

— Это уже отдельный вопрос, — пожал плечами господин Динлингер. — Речь идёт о том, как повели себя эти господа, которые совершили вторую революцию — «большевики». Вспомним, в каком состоянии находилась Россия шестьдесят лет назад, в начале 1918 года. Разруха, анархия, голод. От России стремятся отделиться Украина, Дон, Кавказ. Генерал Корнилов начинает борьбу с большевиками на юге. Как в таких условиях можно продолжать войну с внешним врагом?

— Так они ведь предлагали закончить войну, — неуверенно ответил Лёшка. — Их самым первым декретом был «Декрет о мире».

— Декрет декретом, — махнул рукой господин Динлингер, — но что именно заявил их лидер Троцкий на переговорах в Брест-Литовске?

— «Ни мира, ни войны,» — со вздохом сказал Лёшка.

— Вот-вот, — усмехнулся господин Динлингер. — «Воевать не будем, но и мира заключать не станем.» Стоит ли удивляться, что кайзеровские войска перешли в наступление, и организованного сопротивления уже не встретили?

— Вам просто повезло, — снова вздохнул Лёшка, — что большевики так и не решились заключать позорный мир.

— А по-моему, — заметил господин Динлингер, — повезло и вам тоже. К моменту прихода наших войск русские обыватели уже настолько устали от всех этих ужасов, что встретили германцев как освободителей, принесших на своих доблестных штыках законность и порядок. Тем более, что мы восстановили на троне царя Михаила, в пользу котором годом ранее отрёкся Николай.

— Восстановить-то восстановили, — грустно ответил Лёшка, — но на каких условиях?

— На очень даже взаимовыгодных, смею вас заверить. Мы признали Российскую Империю единой и неделимой в довоенных границах — а сама Российская Империя стала частью Германской. По-моему, получилось очень даже неплохо.

— По-вашему, может быть, — пожал плечами Лёшка. — А вот по-моему, получилось просто… отвратительно.

— Вы действительно полагаете, — раздражённо ответил господин Динлингер, — что Германии следовало не протянуть России руку помощи, а оставить её в покое? А вам не кажется, что без нас вашу и без того измученную Родину ждали гражданская война, отделение окраин, иностранная интервенция, наконец? Ведь англичане уже высадились на севере, а японцы с американцами облизывались на Дальний Восток…

— Я не собираюсь гадать на кофейной гуще, — твёрдо ответил Лёшка. — Да, у нас в России хватало тогда серьёзных проблем. Но это были наши, русские, проблемы. И мы решили бы их сами. Без вашей непрошеной помощи.

Ответ господина Динлингера был неожиданным. И эта неожиданность не была приятной.

— Himmelherrgott! — заорал он, и его лицо покрылось красными пятнами. — Donnerwetter!! Неблагодарные свиньи!!!

— Ну, знаете, герр Динлингер, — не выдержал папа, — это уже слишком. Я попросил бы…

— Нехорошо так говорить, молодой человек, — вздохнул дедушка Володя. — Ох, нехорошо.

— Успокойтесь, господа, — махнул рукой господин Динлингер, постепенно успокаиваясь и сам. — Разумеется, я не имею в виду весь русский народ. Конечно же, большинство русских — нормальные люди, германские патриоты, законопослушные подданные кайзера. Однако, к сожалению, у вас в России ещё иногда попадаются отдельные отщепенцы, диссиденты, сепаратисты — которые почему-то полагают, что Германия русский народ не облагодетельствовала, а как бы обидела.

— И как же именно, простите, — ехидным голосом спросил Лёшка, — вы нас… облагодетельствовали?

— И вы ещё смеете спрашивать? — поразился господин Динлингер. — Кто вытащил вас за уши из азиатской дикости и сделал европейцами? Кто превратил Россию из отсталой и аграрной в передовую и индустриальную? Кто покончил с беззаконием и анархией? Кто ликвидировал в России безграмотность и нищету? Кто, наконец, вернул вам после второй мировой южный Сахалин и Порт-Артур?

— Всё это верно, — признал Лёшка. — Но вы забываете о том, чего мы лишились, когда царь Михаил подписал с вами тот роковой договор.

— Простите, не понял, — пожал плечами господин Динлингер. — Чего же именно вы якобы… лишились, став германскими подданными?

— Мы перестали быть русскими, — грустно ответил Лёшка.

Окончание здесь