Вскоре мне пришлось сменить место работы и пути наши с Лёней разошлись. Нет, мы не поссорились — просто у каждого была своя жизнь…
Из воспоминаний Игоря Южинского
Окончание. Читайте начало, продолжение
Иосиф Рабинович
7. ЖЕКА
На стрельбище рядовой Рабинович выбил 90 из 100, а остальные просто не выполнили норму.
Старшина: Видите, Рабинович тоже хреновый солдат, но он старается!
Анекдот
В подмосковный санаторий Кратово Игоря Борисовича подвёз сын. Он торопился и потому, подтащив чемодан к регистратуре, стал прощаться:
— Ну, бывай, кормилец, лечись и не кисни, половине твоих ровесников уже медицина без надобности, сам знаешь, а я загляну при случае и маман подвезу. И конечно звони, если что…
И, сочтя сыновний долг выполненным, двинулся к выходу.
В регистратуре крашеная блондинка второго среднего возраста, натянуто улыбаясь, пояснила:
— Извините Игорь Борисович, обещанного одноместного нет — но я селю вас с очень приличным человеком — полковник вашего возраста…
Вот дрянь, подумал Игорь, обязательно надо ей возраст подчеркнуть, и даже хотел съязвить по поводу самой блондинки, но смолчал, не по-мужски с дурой связываться, и вообще рвать горло для себя, не очень-то и привык он. Иное дело если бы по делу, но дело давно стало историей, в чужом веке живем, любил повторять Южинский.
Что ж полковник, так полковник, мало ли он перевидал их на своём веку. И военпреды в КБ, и всякая военная наука, и испытатели, и боевые летуны.
Дверь в номер 207 была притворена не полностью, но Игорь Борисович постучал. Из-за двери ответили: Входите!
Игорь Борисович вошёл. В кресле перед телевизором сидел невысокий плотный мужик с седым коротким ёжиком на голове. Белесые брови на красноватом с заметными морщинами лице почему-то подсказывали, что полковник не из Арбатского военного округа. Поздоровались.
— Шевардин Евгений Георгиевич, — представился полковник.
— Южинский Игорь Борисович, он заметил странную мину на лице полковника, как будто тот что-то мучительно вспоминал. Самому Игорю фамилия полковника тоже что-то напоминала, но…
— Располагайтесь Игорь Борисович, а то скоро на обед пора.
— А мне разве положено? Я ж только определился.
— Положено, положено, тут с этим порядок — война войной, а обед по расписанию…
Южинский быстро раскрыл чемодан, достал джинсы и свитерок. Переоделся…
В столовой действительно был порядок. Хорошенькая официантка улыбнулась Южинскому:
— Вы ничего не заказывали — принесу то же, что и соседу, пойдёт?
— Конечно, неси, солнышко, что есть.
Девчонка начала почему-то с булочек, они пахли ванилью и чем-то очень приятным. Игорь отломил маленький кусочек и положил в рот. И тут он заметил снова пристальный взгляд соседа. Не успел Игорь удивиться вниманию соседа, как тот спросил:
— Ну что, Южа? Получше тех бубликов будет, или нет?
— Простите…
— 114-я мужская, Советского района, первый «Г», так ведь, Южа?
— Простите, но ваша фамилия мне…
— Конечно, не знаешь, а Жеку Силова помнишь?
— Не может быть!
— Может, может, только мы с тобой не сцыкуны — первоклашки, а два старпёра…
— А что фамилию сменил? По жене что ли?
— Нет, совсем другое дело — отчима моего помнишь?
— Как не помнить…
— Так вот, нет, погоди… а ты коньяк пьёшь?
— Кто ж не пьёт, и с собой пузырёк прихватил…
— Вот и ладушки, кончай обедать пошли в номер, поболтаем, что с нами за полвека стало.
Они взяли в буфете чипсы и апельсины, и пошли наверх…
Зима в 48-м выдалась холодная, занятия в школах несколько раз прерывались, когда термометр опускался ниже 25-ти. Вторые классы занимались во вторую смену, и домой шли по темноте. Игоря бабушка уже не встречала, что он маленький что ли, а Жеку — Женьку Силова отродясь никто не встречал, он чуть ни с первого дня ходил в школу один. Правда, ему не надо было переходить Садовую. Жека был двоечник и хулиган, рослый с желто-серыми глазами молодого волчонка, выросший во дворе, рано узнавший законы стаи, он не хотел учиться, не видел в этом смысла.
Отец Жеки погиб на фронте, как и где погиб об этом не говорили — таких военных сирот в классе было больше трети. Игорь, напротив, был отличник и первый ученик, благо бабушка ещё в войну в эвакуацию выучила его читать и считать. Так вот Игоря и приставили к Жеке заниматься и подтягивать в науках. Обычно они занимались утром до школы и занимались у Игоря — вместе делали домашние задания, а бабушка всегда кормила их перед тем как пойдут в школу. Но сегодня они шли к Жеке — бабушка Игоря болела гриппом, и шли вечером — утром Игорь был занят — художественная школа. У Жеки было плохое настроение.
— Опять отчим пристанет — в табеле пара за поведение. Лупить будет, сука…
Игорь понимал, что тут он не может помочь — учительница Нина Арсентьевна невзлюбила Женьку, правда тот частенько давал повод.
— Может мама заступится?
— Как же — она сама его боится, он и её лупил раз, а отца-то нет… — и он выругался совсем не по-детски.
Ответ Игоря в переводе на нормативную лексику звучал примерно так:
— Не бойся, может, пронесёт, придумаем что-нибудь.
Если бы бабушка слышала беседу этих девятилетних мальчишек, она пришла бы в ужас, что её Игорёчек, приученный говорить спасибо и пожалуйста, так быстро освоил диалект московских послевоенных дворов. Интересно что это настолько накрепко засело в мозгах, что даже сейчас через шестьдесят лет случалось: сталкиваясь с откровенным быдлом, Южинский крепким словцом нередко ставил того на место — несоответствие профессорского вида Игоря и того самого диалекта ставило хама в тупик.
Так они дошли до Жекиного дома и вошли в квартиру. Силовы втроём занимали две комнаты в коммуналке — по тем временам они жили шикарно — Игорь в таких же апартаментах жил с папой, мамой, бабушкой и малолетним братишкой.
Мама и отчим были понятно дома и Игорь сразу же сказал, что им надо много сегодня успеть и, они сели в уголке на обеденном столе и стали решать задачи по арифметике. Жека понимал плохо и Игорь объяснял и даже покрикивал на подопечного — он знал, что отчим одобряет такие методы. План Игоря был прост: затянуть занятия до тех пор, пока Жеке и соответственно ему придёт пора спать. Таким образом, он надеялся оттянуть возможные вопросы отчима хотя бы до завтра и спасти Жеку от порки. В то время, когда Игорь в очередной раз повысил голос на Жеку, как раз отчим заглянул и сказал:
— Так его балбеса и ремнём, чтоб не ленился, будет филонить, скажи — как сидорову козу выдеру.
И тут Игорёк, девятилетний пацан с наголо стриженой головой, поднял на отчима свои глаза и ответил:
— Битьём ничего не добиться, это не педагогично, убеждать и разъяснять надо!
Это были бабушкины слова, но Игорь произнёс их с такой страстью и убеждённостью, что красномордый жлоб отчим мог только пробормотать:
— Ну, убеждай и объясняй, лишь бы балбес учился, – и вышел в другую комнату.
Игорь не мог слышать, как там уже за закрытой дверью отчим сказал Жекиной маме:
— Вот ушлый жидёныш и дотошный, ети его…
Но, в общем, их план на сегодня удался, они досидели до времени, когда Жеке пора было стелиться, что он и сделал, а Игорь ушел, не попрощавшись с мамой и отчимом, благо они были у себя в комнате. Выйдя на улицу, он почувствовал, что надо зайти в уборную, но вернуться не решился и поспешил по морозу домой. Ох, какой долгой показалась ему улица Красина, а ведь впереди была и Малая Бронная. Живот как спазмом свело, а зайти было некуда и случилось то, чего он боялся… Нет никакое наказание ему не грозило, но было стыдно прийти домой в таком виде.
Но всё обошлось — бабушка поняла его с полуслова и, не задавая лишних вопросов, отвела в ванну, которая, слава богу, была свободна — жили-то в коммуналке. И, только приведя внука в порядок посмотрела на него вопросительно. Игорь изложил всё как было, не применяя понятно ненормативной лексики.
— Только скот может бить ребёнка, а ты молодец, что защитил товарища, папы же у него нет, а мама боится этого…
И она замолчала и повела Игоря ужинать и спать.
Днём, придя из художественной школы в обычную, он встретил Жеку.
— Ну, Южа, ты молоток, без тебя выдрал бы гад…
А днём Жека получил четвёрку по арифметике, сказались вчерашние занятия. Но Жека не был бы Жекой — он опять получил пару за поведение и понеслось. После летних каникул Силов не появился в классе, потом стало известно, что отдали его не то в ремесленное, не то в суворовское и Жека исчез из жизни Игоря. К нему прикрепляли ещё каких-то двоечников, но это были унылые лентяи, а не такая яркая личность, как Жека.
***
Они пришли, разлили Жекин коньяк, выпили по полстакана со свиданьицем и Жека сказал:
— Колись, Южа, ты ведь наверняка профессор?
— Ну, есть такой грех, — и он рассказал кратко о своём пути, а когда дошёл до КБ, заметил:
— Ты, господин полковник должен знать наши машины.
— Что значит знать, летал я на них, и любил их больше прочих. Теперь мне ясно — их друг мой Южа делал, а с твоей головой, ты, поди, лауреат всяческий?
— Нет, обошлись без меня, да ладно, давай за тебя выпьем летун, наш генеральный говорил, бывало, мы все восемь тысяч должны работать так, чтоб ему одному там было удобно и хорошо…
— Генеральный ваш, такая голова, я своим ребятам всегда говорил, что машины наши не балалайка для дурачка, а Страдивари для виртуоза. А о себе, что о себе? Тогда летом мы с большими пацанами взрыв устроили — порох семидыру со склада кто-то спёр, а мы в радиатор батареи отопления набили и рванули. Ну, всех в ментовку, нашёлся гад, что нас сдал поимённо. Старших в колонию, а меня на учёт в детскую комнату. Отчим, понятно, вздул так, что я сидеть неделю не мог. Уже потом сбагрил он меня в суворовское от греха подальше, как сына погибшего фронтовика. И там, в суворовском, в Калинине увидел я впервые реактивный самолёт, авиачасть недалеко располагалась, и я его в небе увидел и понял, что это моё, ведь и батя мой тоже лётчик был и погиб в сорок третьем под Курском, я давно уже батину фамилию взял…
Господи, подумал Игорь, конечно капитан Шевардин, он погиб на нашей машине в очень неравной ситуации, наш генеральный не раз поминал его, как пилота, умевшего максимально использовать возможности самолёта, вот только героя ему не дали почему-то.
— Бате героя не дали, как бы угадав мысли Игоря, продолжал Жека, за происхождение, дед мой был офицером до революции, и все дела понимаешь. Так вот, продолжил он, как этот МиГ увидел, сразу стал за ум браться и слова твои, что без учения ничего не бывает, вспомнил. Цель у меня появилась — в специальное авиационное подготовительное поступить — помнишь, были такие, спецами звали.
Поступил в эту спецуху, потом высшее лётное и пахал небо везде, куда партия посылала, он усмехнулся и спросил:
— Ты-то сам состоял?
— Нет, бог миловал, обошлось…
— Как же ты с пятым пунктом и беспартийный? Круто тебе пришлось, поди?
— Всяко бывало, но как видишь живой, только насос никуда, наставили казённых запчастей, клапана там разные…
А знаешь Южа, я ведь из-за тебя стал по-человечески к евреям относиться, отчим — то паскуда за глаза тебя жидёнком звал. Орал, почему жидёнок твой учится, а ты дурака валяешь? Ну, его к тебе неприязнь лучшей рекомендацией для меня была. Я и в училище, когда один патриот разоряться про евреев стал, мол, все беды от жидов, вмазал ему в торец как надо, а кулак у меня неслабый, ты ж помнишь я и пацаном никого не боялся. Да, и с отчимом разобрался со временем, я уже старлеем был, когда он вновь на мать руку поднял. Ну и разъяснил ему за всё хорошее… Хотел, чтоб развелись они с матерью, да бог сам его прибрал, рак его съел за полгода. Да и мама недолго его пережила, сердце у неё было слабенькое, да и натерпелась она в жизни. А меня списали сразу после Афгана. Героя не дали хоть и представляли, характер знаешь ли…А что твои старики? Тоже, наверное, уже нет их?
— Да мама не дожила немного до шестидесятилетия свадьбы, а папа пережил её чуть–чуть.
— А я бабушку твою помню: Евгений, Игорёк, мойте руки и садитесь обедать, мальчики, ведь ты мне рассказывал после, что именно её словами урезонивал отчима, когда тянул время, чтоб меня он не выпорол?
Игорь Борисович помолчал, допил очередную порцию коньяку, они перешли уже к его бутылке, и с усмешкой добавил:
— Не всё я тебе сказал, Жека.
— А что утаил? Выкладывай!
— А то я не сказал тебе Жека, что только вышел от вас как живот прихватило, вернутся постеснялся, поспешил домой, но так прихватило, что не донёс…
— Ты, что? Правда?
— Чистая правда.
— Южа, друг ты мой дорогой, это ж надо, за друга в штаны наложить, только не обижайся, понимаю, как тебе стыдно было домой прийти.
— Об этом только бабушка знала, да теперь ты, бабушки, нет давно…
— Ну, я могила. А знаешь, что давай по последней, нет по крайней, выпьем за дружбу, за дружбу способную на любые жертвы, я не шучу, Южа, я ж люблю тебя чёрта лысого! Давай за нас, за наше детство военное, за дружбу мужицкую, на которой всё держится! За тех, кто прикрывает нам спину в бою! А все, кто не понимает этого или против, пусть идут на…
Выпили, обнялись и расцеловались.
— А здорово, что я поехал в этот санаторий, подумал Игорь Борисович, и тут же ему позвонила по мобильнику жена.
— Игорь, сказала она, выслушав его сбивчивый доклад, о том, как он устроился, — по-моему, ты успел с кем-то выпить? Тебе же нельзя ни капли с твоим сердцем.
— Малышка, понимаешь не в этом дело, важно чтоб тебе прикрывали спину в бою.
— Не говори глупостей, какая спина там у тебя, вот я приеду и наведу у вас порядок!
— А вот этого то и не надо, то-есть приезжай, рад буду, а порядок у нас полный, целую тебя!
И он выключил мобильник.
— Благоверная? — спросил Жека
— Да, ответил Игорь, вообще-то она у меня добрая…
— Да все они вообще добрые, а вот любим их, несмотря на пиление, ну давай спать Южа, утро вечера, как говориться…
Вот спят они, два пожилых человека, два послевоенных пацана, такие разные по темпераменту, профессиям, привычкам.
Общими были только понятия о дружбе, которую они пронесли через всю жизнь и чести, которую не уронили, хотя родина этого как бы и не заметила.
8. ПОД КОМПОТ
Было это на последнем курсе, мы уже диплом писали. И тут профком решил нас наградить, наградить тех, кто на студенческом фестивале юмора занял первое место в Москве. Решено было премировать нас путёвками в дом отдыха на зимние каникулы, хотя для нас дипломников понятие каникулы было чисто формальным. Так вот с этими путёвками случилось такое, что нынешним студентам, пожалуй, и не понять. Просто так выдать путёвки бесплатно профком не имел права, но председательша, солидная дама со смешной фамилией Малова нашла выход — все мы шесть человек написали заявления на материальную помощь с просьбой выдать по 10 рублей и на полученные деньги приобрели уже на законных основаниях путёвки по 7 руб. 20 коп. В итоге у нас осталось ещё по 2.80, что вызвало бурю смеха, можно добавить 7 копеек и купить по бутылке водки на брата.
Вся наша дружная полудюжина хором заявилась в эту «Красную Пахру», и тут возникла проблема — в одноэтажном деревянном корпусе все комнаты были четырёхместные, но нам не хотелось расставаться. Однако мы с Данькой Левиным пошли к сестре-хозяйке и всё уладили — в середине корпуса был выступ в виде эркера, и там была комната с шестью койками, где мы с успехом и расположились. У окна устроились мы с Ильёй посерёдке Данька с Федей, а братья Беловы Витя и Володя, по прозвищу Голенастенький (был он худющий и длинноногий) расположились ближе к выходу. Когда всех позвали на обед, выяснилась приятная подробность — в столовой все столы были на восьмиместные, и на каждый сажали по две комнаты. Нам же, как нестандартным, достался целый стол на шестерых. Нет, порций нам давали, конечно, шесть, но мы расположились посвободней. И начался наш культурный отдых. Утром раньше всех вставали наши соседи — сборная института по лыжам. Их поднимал наставник и тренер со странным именем Радий Иванович и выводил на зарядку. На второй день мне в голову пришла интересная мысль — выбежал к ним на улицу в трусах и майке, а они все были одеты в тренировочные костюмы, на улице был январь и — 12С. Видимо Радию это показалось вызовом, и он мне сказал в обед: Южинский не выёживайся!
Потом пошли какие-то вечера и нас как «артистов» попросили выступить. Мы с Данькой вели концерт и откровенно валяли дурака, но аудитория была студенческая и принимала наши выходки добродушно, а домотдыховский культурник был просто в восторге. Ещё бы — мы ведь выполняли его работу.
В общем, веселились, как могли. На третий день возник у нас спор. Дело в том, что в доме отдыха была баня с парилкой. В те далёкие времена нынешней повальной моды на бани и сауны ещё не было — и в ней было относительно свободно, тем более что в корпусах исправно работали душевые. И вот в обед за столом возник разговор, что такое настоящая русская баня. Я честно признался, что в баню ходил в эвакуацию с бабушкой да в экспедиции, но ни там ни там не посещал парную и уж конечно не прыгал из парной в прорубь или в снег. Вот тут ко мне и пристал Голенастенький Вовка:
— Спорим, ты не выдержишь настоящей русской бани, веничком отхлестать тебя и потом в снегу поваляться.
— Подумаешь, испугал ежа голым задом, идёт. На бутылку коньяка, что стоит в магазинчике за воротами.
Про снег, так я, конечно, не боялся, недаром дразнил лыжников, а парная? Со свойственным молодости пофигизмом решил, что сдюжу и пар.
Остальной квартет друзей стали арбитрами нашего пари, они-то точно были в выигрыше — бутылку предстояло раздавить всей компанией, кроме Ильи, не пившего крепких напитков. Баня в этот день работала, поэтому решили пари не откладывать. Вовка авторитетно сказал, что на сытый желудок негоже, надо отдохнуть, и мы вернулись в нашу комнату, кто вздремнуть, а кто почитать. Час через полтора Данька прокричал подъём, он справедливо полагал, что коньяк надо пить за ужином и надо всё успеть. Всей гурьбой пошли в баню. Там мылось только трое ребят с нашего же института. Им пояснили, в чём дело и они не стали мешать. Вовка с профессорской серьёзностью разгрёб угли в печке каменке и подкинул дровишек. Это теперь я понимаю, что в банных вопросах был он полный профан, ибо начал с того что разложил меня на лавке и начал фуговать мочалкой ещё до парной, кто же так делает. Но тогда я не знал этого и стоически переносил пытку. Вовка тёр меня остервенело, будто кожу хотел содрать. Затем он, слегка притомившись, заявил, что пора париться. Он по-барски расположился на верхней полке и приказал: Плесни на каменку! Плескать, так плескать — на лавке стоял окоренок с водой, веником и пустая кружка. Недолго думая, я взял окоренок и плеснул доброй половиной на раскалённые камни. Мне как-то сразу показалось, что пару выделилось слишком много, и я, инстинктивно пнув дверь задом, выскочил из парной. Вовка же с криком «Охренел, что ль совсем?», гремя всеми своими костями, в клубах пара скатился сверху, видать ошпарил я его прилично. Я с невинным видом, ведь говорил же что не в курсе банной процедуры, объяснил, что не знал, что плескать надо кружкой и помаленьку. Потоп парную привели в порядок и Вовка сказал: Ложись! Он взял в руки веник и начал хлестать меня неистово, я лежал на полке в парной. И опять он делал всё не верно — не подгонял веником пар ко мне, а просто лупил, что есть мочи. Он уже понимал, что моральный перевес на моей стороне, и вымещал на моих спине и заде свой неуспех. Наконец дело дошло до снега, но это уже явно была моя дисциплина в банном многоборье — там, где толстый прохладится, тощий замёрзнет. Валялись мы с ним в сугробах, и я даже немного попридержал его, не давая вернуться в тепло. Наконец мы снова в бане и Вовка снова положил меня на лавку и снова взялся фуговать мочалкой, но арбитры сказали брек, и предложили Голенастенькому побыстрей одеваться, чтоб доставить вожделенный напиток к ужину. ОН справился с этой задачей достойно, и мы выпили по полстаканчика за успех. А в чём успех, мы и не думали — хотелось успеха во всём.
Не надо думать, что мы там пили напропалую, но с выпивкой связано ещё одно замечательное событие нашего премиального отдыха. Уже ближе к концу к нам за завтраком подошла сестра-хозяйка и сказала, что хочет подсадить к нам уже к обеду пару девушек, которые приехали не как-нибудь, а в гости к директору — мол, у нас как раз два места пустуют. Возражать мы не могли, но новость эта нас не сильно обрадовала –
Мы вели за столом весьма вольные беседы, не избегая порой ненормативной лексики. Естественно возникла идея выжить как-то девчонок, но чем? Не непечатным словом естественно. И тут Данька предложил идею совершенно фантастическую, но очень насмешившую нас.
Впрочем, всё по порядку. На обед мы пришли пораньше, и Данька поставил графин с водой, стоявший обычно на столе под стол. Появились наши соседки — две самых обычных девчонки. Познакомились, они были сёстрами и обе учились в МГУ, старшая заканчивала мехмат, а младшая на втором курсе исторического.
Потом слово взял Данька, он был как всегда обаятелен и убедителен:
— Девушки, хочу вас предупредить. Видите ли, мы выпиваем за обедом. Нет, мы вам не предлагаем, не волнуйтесь, просто просим вас не делать больших глаз и не привлекать этим внимания к нашему столу, чтобы у нас не было неприятностей.
Девчонки немного смутились, видно было, что они удивлены. Затем старшая ответила:
— Да что вы, пейте, мы ни в коем случае не хотим вас выдавать.
— Ну, вот и хорошо, — подвёл итог Данька и одарил сестёр широкой улыбкой. А Витя налил под столом по полстакана воды каждому и, заметив: «Ну, под винегрет!» выпил свою порцию. И обед пошёл своим чередом. Девушки даже поддерживали наши беседы, естественно мы следили за выражениями. Под борщ мы повторили, под минтай с картофельным пюре тоже. Затем Голенастенький едва не испортил дело.
Чуть не давясь от смеха, он спросил:
— Под компот будем?
— А как же, — ответил Федя, и мы выпили под компот.
Выражение лиц наших дам постепенно становилось удивлённым, мы, понятно, были ни в одном глазу и нормально беседовали, даже Илюха, который такую «водку» пил наравне с нами. А Данька разливался перед дамами соловьём:
— Конечно, закуска здесь так себе, но за неимением гербовой приходится на простой. Заворожённые девчонки восхищённо слушали его.
За ужином и за завтраком следующего дня мы «не пили», А в обед наших соседок не было. Мы немного поликовали — выжили девиц, а с другой стороны уже привыкли к ним как-то. Они появились только к завтраку на третий день, оказывается, ездили домой по делам. Каково же было наше удивление, когда старшая с улыбкой сказала:
— Мальчики, а мы привезли вам закуску, — и она выложила на стол пакет с красной рыбой, копчёной колбаской и какими-то импортными шоколадками. Мы обалдели, признаться, даже стали извиняться как-то, зачем, мол, такие хлопоты…
Выяснилось, что живут они над гастрономом «Спутник» на площади Гагарина, а в гастрономе есть стол заказов, не для всех, правда, но папа ихний к нему приписан, вот оттуда и всё это великолепие, которое так просто в те годы достать нельзя было.
Короче, к обеду мы купили, денежки ещё у нас были, бутылку водки и какого-то полусладкого вина молдавского. И выпили это под шикарную закуску, Илюхе налили вина и даже девчонок уговорили пригубить по маленькой молдавского напитка. А когда к нам с претензией подошла раздатчица, она поняла, что мы вино пьём, Данька заявил ей:
— Видите ли, у нас сегодня заключительный концерт самодеятельности, приходите. А у нашего главного артиста, тут он с саркастической улыбкой показал на меня — день рождения.
Я согласно мотнул головой, а Данька протянул широким жестом ей шоколадку. Раздатчица удалилась под наши улыбки, а старшая сестрица с восхищением взглянула на Даньку.
А вечером и, правда был концерт и мы с Данькой вели его. Мы должны были вручать какие-то книжки в подарок за активную общественную жизнь, мы их и вручили, а когда очередь дошла до нас, нам тоже было положено, мы, вставши на сцене друг напротив друга, хором сказали
— Дорогой товарищ… а потом я добавил «Левин» а он «Южинский» и снова хором продолжили:
— дирекция дома отдыха «Красная Пахра» награждает вас за активное участие в самодеятельности, — и сунули друг другу по книге.
А вскоре и нашему отдыху пришёл конец, надо было ехать в Москву и дописывать дипломы…
Я снимаю с полки эту книжку, бумажный переплёт уже потёрся. Это «Завтрашние заботы» замечательного писателя моряка Виктора Конецкого, именно тогда я впервые познакомился с его творчеством. Много с чем мы тогда знакомились впервые. В этом году у нас троих родились сыновья, а чуть позже дочки у Даньки и Феди. И именно тогда закладывалась дружба, прервать которую может только смерть кого-то из нас. Прошло полвека, мы часто встречались, но никогда за это время не были так долго вместе в таком полном составе.
А что наши соседки по столу? Мы с ними больше никогда не виделись, но от знакомых ребят с мехмата узнали, что старшая сестра восхищалась:
— Вот ребята на физтехе, настоящие мужчины! Конечно, пить нехорошо, но они, даже выпив по три стакана водки, не теряют человеческого облика и способны обо всём здраво судить. Не то, что наши университетские…
9. КРЫМСКИЕ ЯБЛОЧКИ
До чего же удобны эти современные джипы — подножка высокая, вылезая не надо задирать ноги, задирать-то больно, и вообще, когда тебе восьмой десяток многое больно и не под силу. Нет, надо гнать от себя грустные мысли, тем более друзья везут меня по местам юности по южному берегу Крыма, навстречу воспоминаниям о том времени, когда ничего не болело, и всё было по силам. Мы едем из Севастополя, проезжаем чудесное местечко Батилиман. Когда я был тут впервые? Что? Неужели сорок лет назад? Да, да Игорь Борисович и нечего жаловаться, что болит где-то, у многих твоих ровесников уже ничего и никогда не заболит. А ты вот сидишь на веранде грузинского ресторанчика и ешь фирменные чебуреки и никогда раньше не пробованные жаренные телячьи яйца на виноградных листьях. Эту экзотику решил попробовать только я один из всей компании. Привычка с молодости: если читал про блюдо и вдруг возникла возможность попробовать — не могу удержаться. А вот половина моя поглядывает на меня с ужасом — уж она-то традиционалист до мозга костей. И вот джип несёт нас по новой крымской дороге к Ялте. И память начинает раскручивать ленту событий. Едем с женой в Ялту — как тогда.
Шумный заплёванный перрон Курского — последние дни апреля 69-го. Конечно, никаких билетов на юга нет, да и не нужно — у меня солидный опыт поездок в командировки с проводниками, обещал жене, что довезу в Крым в лучшем виде. Знаю, что договариваться нужно с проводниками купейных вагонов — идём вдоль поезда «Москва-Севастополь» — я с рюкзаком, жена со складным чемоданчиком. Вот у купейного стоит проводник со следами недавней пьянки на лице.
— До Симферополя возьмёшь двоих?
— По пятнашке, заходите, садитесь в коридоре, тронемся, посажу.
Садимся в обшарпанном коридоре ждём. Тронулись, проводник нас завёл в купе… Боже мой — и без нас там полдюжины народу, узнаём, что в пиковые дни старый купейный подали под общий вагон. Теперь бы расстроился до чёртиков, а тогда… Как же здорово, когда тебе тридцатник, есть любимая работа и любимая и красивая жена и вы оба едете к морю с ластами, масками и прочим подводным барахлом, без которого вам обоим море не море. И вообще сам чёрт не брат — общий вагон, так общий. В купе четыре полки — нас восемь, то есть по полке на пару, а впереди ночь, но это впереди. Знакомимся со спутниками: четверо совсем молодых, студенты, две парочки и две дамы чуть постарше нас, одна едет по путёвке профкомовской, другая на свидание с мужем рыбаком. Он пришёл с морей, но отпуск не дают, десять дней в Севастополе и снова ловить рыбку для родины. Только и остаётся, что десяток горячих ночей в занюханном номере Дома межрейсового отдыха моряков. Да жена моряка непростая профессия, не каждой под силу. А моя половина, которой никуда спешить не надо, уже распаковывает чемодан, достаёт провизию — молодняк предложил накрыть общий посошок. Конечно, у них с собой было, да и у нас тоже. Выпили, закусили, парнишка достал гитару и спел кое-что из Высоцкого, он только ещё набирал в те годы популярность. Скажи мне тогда, что через сорок лет у меня на полке будут стоять книжки Владимира Семёновича, я бы ни за что не поверил, и не, потому что не считал его поэзию слабой, а просто не думал, что СССР кончится на моём веку.
Посошок наш закончился за полночь. Мы с ребятами вышли покурить, дамы переоделись, чтоб как-то скоротать ночь. Коротали трудно — молодёжь набилась на верхние полки, мы с женой валетом на нижней, а парочка женщин тоже теснились внизу вместе.
Помятые и не выспавшиеся вывалились мы с молодёжью в Симферополе, оставив дам приводить себя в порядок. Троллейбус доставил нас в Ялту. Там предстояла встреча у главпочтамта с моим приятелем и сослуживцем Лёнькой Плотниковым. Он с двумя дамами, одна из которых была его новой подружкой, должен был ждать там нас в полдень. Но наш поезд был дополнительный и тащился долго, у почтамта мы оказались только в третьем часу. Лёньки не было, не было и письма «Южинскому до востребования». Мобильных телефонов тогда и в Америке ещё не было. Я быстро написал своё письмо «Буду ждать вас в 20.00 сегодня и в 11.00 завтра» и попытался его сдать прямо в окошко «до востребования». И получил отлуп — письмо должно было пройти всё как положено и в окошке появилось бы только завтра во второй половине дня. Тут я понял, почему нет Лёнькиного письма мне. Пришлось выцыганить у запасливой супруги плитку хорошего шоколада и приложить к письму. С шоколадкой всё прошло — письмо проштемпелевали и положили к другим.
И вот наш отдых начался, с чемоданом и рюкзаком идём в ресторанчик на набережной. Что ели не помню, точно, что не телячьи яйца. Во время обеда к нам подсела дамочка вторых средних лет, извинилась и представилась помощником режиссёра.
— Видите, мы снимаем кино на Ялтинской киностудии, я хочу предложить вам роль старого негра в фильме. И, притом, не в массовке, а в эпизоде, там оплата существенно больше.
— Я, конечно, смуглый, но не до такой же степени…
— Ну, за этим дело не станет, вас загримируют.
— Да не в этом дело — мы с женой только приехали и не можем пока найти своих друзей и ещё не знаем, будем жить в Ялте или нет.
— Устраивайтесь и, если надумаете, позвоните мне, вы то, что нам надо, — и она протянула визитку с фамилией и телефонами киностудии.
Визитки тогда ещё были у нас в редкость, и я долго хранил её, как свидетельство нереализованной возможности стать кинозвездой.
Пообедав, мы уговорили официантку оставить наш багаж, пообещав прийти ужинать у неё и отправились к морю окунуться. Там нас, вернее мою половину ждал неприятный сюрприз, плавать она любит, и мастерица, а вот холода не переносит. Чёрное море встретило нас одиннадцатиградусной водичкой, пришёл так называемый одессит и пригнал холодную воду, поэтому окунался я в гордом одиночестве и недолго, в такой воде не покайфуешь. Погулявши по Ялте, мы вернулись в ресторан и поужинали — гулять, так гулять, и, прихватив вещи, двинулись к почте. Результат тот же: Лёньки нет, письма от него нет и моё письмо на месте. Вот тут перед нами встал вопрос ночлега — беспечной молодости свойственна бесшабашность и никаких планов по ночлегу у нас не было.
Сунулись в пару гостиниц, больше для порядку, в те времена табличка «Мест нет» едва не из мрамора на стене была в крымских отелях, и не только в крымских. Решил посоветоваться с таксистом, что стоял у гостиницы.
— Командир, где можно нам с женой ночку скоротать, не подскажешь?
— Садитесь, сейчас что-нибудь придумаем.
Мы загрузились, и таксист помчал нас по ялтинским улочкам. Два места, в которые сунулся таксист, оказались забитыми под завязку, тогда он предложил:
— Есть у меня одно местечко, правда на горе и без особого шика, как поедем?
— Давай, нельзя же вторую ночь не спать, вези в гору.
Встретила нас крашеная блондинка нашего возраста с сигаретой в зубах. Водила что-то сказал ей, она кивнула, и он удалился, получив деньги. Хозяйка огласила цену, вполне приемлемую, я кивнул, расплатился и нас привели в комнату. Комнатка была на втором этаже, по дверям я понял, что одна из четырёх. Когда дамочка вышла, мы огляделись — помещение явно было неприглядное, какое-то несвежее и обшарпанное. Половина моя откинула покрывало и одеяло полуторной кровати и брезгливо поморщилась:
— По-моему бельё несвежее и, ой, гляди, какие-то пятна! Нет, на этом спать нельзя!
— Ну не сидеть же всю ночь на стульях?
— Не знаю, только не на этой гадости, мне кажется это просто притон, куда приводят дешёвых шлюх, потому и сдаётся посуточно.
— Солнце, моё, никто нас с тобой за такую пару не принял, не бойся!
— Я ничего не боюсь, но спать на этом… ну ты и завёз меня в бордель!
— Не дуйся, я завтра устрою тебя в обкомовский номер гостиницы, помнишь, как в позапрошлом, в Севастополе?
— Помню, помню, — ворчала она, доставая из моего рюкзака две пляжных подстилки и полотенца. Со свойственной ей ловкостью она создала тряпочный саркофаг, изолировавший наши тела от бордельной скверны. Мы рухнули на кровать и заснули как убитые.
Проснулся я где-то в девять с небольшим, и тут же начал будить половину, не покрасившись она из дому не выйдет ни за что, а в одиннадцать надо быть у почты. Надежда встретить Лёньку ещё теплилась. И, как оказалось, теплилась не зря. Правда, пришлось тащиться с горы с багажом, но к одиннадцати мы были у почты и уже знакомились с Лёнькиными питерчанками. Всё оказалось просто: вчера они нас не дождались, попытки Лёни оставить мне письмо кончились ничем, как я и предположил, а нынче утром они получили моё послание. Однако вчерашний день друзья потратили с толком — сняли в Гурзуфе у пожилых хозяев первый этаж, две комнаты с террасой. На террасе расположилась подружка Лёнькиной пассии Иры Марина, девушка крупная с низким контральто и толстыми очками на близоруких глазах.
Интересное дело — ещё со школы приметил: красивые девчонки (и когда повзрослеют тоже) выбирают себе в подружки порой такую страхолюдину, что просто оторопь берёт. Зачем? Наверное, чтоб подчеркнуть свою прелесть и без того очевидную. Правда свою половину обвинить в этом не могу — большинство её подружек вполне симпатичные и привлекательные дамочки.
Дом нам очень понравился — мы прожили в нём восхитительную декаду. Прекрасное вино из хозяйского подвала, походы в знаменитую гурзуфскую чебуречную, переход через гору Аю-Даг, какие чудесные цветы мы обнаружили на вершине, всё это запомнилось надолго. И даже холодное море, в котором могли купаться только мы с Лёнькой, не испортило нам настроение. Дамы загорали на солнышке и тем были довольны. Под конец мы сообразили прекрасный шашлык — под хозяйское вино он был необычно вкусным, и вообще всё кругом было прекрасно. Хотя, если вдуматься, это был обычный южный пляжный отдых, даже понырять под воду не удалось из-за холодной воды. Просто мы были молоды и уже, поэтому мир был прекрасен. В хорошем настроении уехали мы в Москву, там попрощались с питерчанками.
Лёнька женился второй раз года через два, в том мае он был разведённым. Женился он не на Иринке, а на аспирантке нашего института. Вскоре мне пришлось сменить место работы и пути наши с Лёней разошлись. Нет, мы не поссорились — просто у каждого была своя жизнь. Мы виделись время от времени и с ним и с его новой женой Лерой. Мы с половиной даже были приглашены на их свадьбу. Пришлось оставить с тёщей двухмесячного сына, а потом срочно на такси отправлять кормящую мать домой.
Господи, когда это было. Тот двухмесячный успел стать двухметровым и жениться три раза…
***
Джип уже давно миновал Ялту, вот он Гурзуф. Прошлым летом тут проходил научный семинар по методам математического моделирования. Научный руководитель семинара профессор Леонид Николаевич Плотников читал лекции и участвовал во всех мероприятиях наравне с молодёжью. Личная жизнь сложилась не совсем. Он развёлся и со второй женой, она уехала в Германию, дети, мальчик и девочка уехали с ней. Они уже выросли, работают там и неплохо устроены, как и Лёнина дочка от первого брака Катя, которая тоже живёт за границей в Париже. Так Леня, в конце концов, в свои семьдесят снова стал одиноким холостяком. На семинаре в Гурзуфе вокруг него вилась стайка молоденьких симпатичных девушек. Говорили всякое, но профессор Плотников скоропостижно скончался в своём номере в Гурзуфе. Был ли кто с ним рядом в этот момент, или он встретил даму с косой один на один, не знаю. Но хочется думать, что Лёнька умер как настоящий мужик. И дело не в том, была ли в его номере женщина или нет.
10. СИНИЙ КОНЬ (НОВОГОДНЕЕ ЭССЕ)
Темнота была густой и чёрной как дёготь. Ни фонаря, ни зажигалки. Бросил курить, идиот. Двигаюсь осторожно – что там впереди? Тишина полная, могильная, но может взорваться внезапно, нервы напряжены до предела. Звук возник незаметно, так же как и яркий ультрамариновый свет. Звук вибрировал, становясь сильнее. Я вжался в стену и с ужасом следил, за приближением этого… Звук перешёл в громовое ржание, в сапфировом сиянии на дыбы встал огромный деревянный конь. Троянский, подумал я, ухватился за гриву, резко дёрнул. Конь завопил…
— …Ты с ума сошёл, за волосы дёргать! Никогда не дашь выспаться перед Новым Годом, — кричала жена, выключая синий ночник.
