В фильме поднимается одна из главных проблем современного Израиля — отсутствие гражданского закона о браке и разводе.

24-й Нью-Йоркский фестиваль еврейских фильмов

Еврейское кино протестует

Белла Езерская

Пресс-просмотр фильмов 24–го еврейского фестиваля в Нью-Йорке в минувшем году пришелся на время зимнего солнцестояния и последние два дня Хануки — 22 и 23 декабря. Просмотр короткий, всего 4 фильма. А всего на фестивале будет демонстрироваться 47 фильмов из разных стран, 21 из них является мировой или нью-йоркской премьерой.

В первый день были показан фильм «Музы Исаака Башевича-Зингера», открывающий фестиваль 14 января, и фильм «Феликс и Мейра» — завершающий его 29 января. Из трех израильских фильмов интерес, думаю, вызовет Развод: суд Вивианы Амсалем получивший номинации: Оскар за фильм на иностранном языке и Золотой глобус. Документальный фильм о британском художнике Давиде Брейер-Велле, которого называют современным Гогеном, тоже вошел в четверку, которую жюри фестиваля отобрало для пресс-показа. На этом фильме я не буду задерживать внимание читателя, ибо убеждена, что описывать картины художника и оценивать фильм, снятый по этим картинам — занятие бессмысленное. Хотя фильм хороший.

Феликс и Мейра — дебют молодого канадского режиссера Максима Жиру. Он выбрал интересную, хоть и не новую, тему взаимного притяжения двух людей, живущих на одной улице, но разделенных образом жизни, опытом, религией, обычаями, языком.

Мейра (Хадас Ярон)— ортодоксальная еврейка, обитающая с мужем и маленькой дочерью в хасидском районе, вся жизнь которого подчинена многовековому укладу. Этот уклад не принято обсуждать, ему надо неукоснительно следовать. Нельзя слушать музыку, нельзя петь, нельзя рисовать, нельзя носить брюки и еще много чего нельзя. Список того, что делать нужно, значительно короче: нужно носить парик, во всем повиноваться мужу и рожать, сколько Бог пошлет. Мейра не считает. что высшее счастье женщины в том, чтобы дарить мужу каждый год по ребенку. Она ставит любимую патефонную пластинку, делает зарисовки в блокнот, который всегда носит с собой, и тайком, от мужа, принимает противозачаточные таблетки. Материнскую любовь она полностью отдает своей годовалой дочке. Мейра живет в безлюбовном ортодоксальном браке, и считает, что это нормально. Ее муж Шулем (Лузер Тверски) отнюдь не домашний деспот, напротив, он человек мягкий по натуре, и по-своему любит Мейру. А если и делает ей замечания, то исключительно из желания, чтоб в доме был порядок. Невинный флирт Мейры с Феликсом объясняется не столько интересом к нему, как к мужчине, сколько любопытством, как к представителю другого мира, от которого она отрезана. Феликс — художник, а Мейра — натура художественная.

Феликс — Мартин Дубреил (Dubreuil) — хипповатый, все испытавший, и во всем разочаровавшийся представитель монреальской богемы. Закоренелый холостяк, он — наследник отцовского состояния, которое гарантирует ему свободу и независимость, без необходимости зарабатывать деньги. Его заигрывание с Мейрой подогревается интересом к миру, в котором она живет. Этот мир не вписывается в его жизненный опыт, хотя находится рядом с его домом. Поэтому их адюльтер развивается не по обычным канонам. Первое достижение Феликса в этом плане — он заставляет Мейру смотреть ему — мужчине — в глаза (что запрещено). Второе — он снимает с нее парик. Никто кроме мужа не смеет касаться ее парика! Они отправились в путешествие с согласия ее мужа. Когда они с Мейрой и с ее маленькой дочкой плывут по протокам в венецианской гондоле, меньше всего они напоминают влюбленную пару. Мейра занята девочкой, а в глазах у Феликса — скука. Похоже, что он уже вкусил радости семейной жизни, и увидел, что ничего интересного там нет. Перспектива стать мужем Мейры и отцом ее дочери его не вдохновляет…

Может быть, они и впрямь только друзья? Может быть, на этой венецианской идиллии их взаимный эксперимент и исчерпал себя? Режиссер не делится своими соображениями на этот счет, оставляя их на наше усмотрение. Во всяком случае, зрителю ясно, что чрезмерная свобода, как и чрезмерное ограничение, имеют побочные эффекты. За роль Мейры Хадас Ярон получила приз на Туринском фестивале за лучшую женскую роль. Фильм идет на французском, идиш с субтитрами и английскими диалогами.

Израильский фильм «Развод: суд Вивиан Амсалем» написала, поставила и сняла супружеская пара Ронит и Шломи Елкабетц. Причем Ронит сыграла в нем главную роль. Фильм получил академическую премию Израиля за лучший фильм на иностранном языке. Он идет на иврите, французском и арабском, с английскими субтитрами.

Фильм длинный, он идет около двух часов, при соблюдении единства места — судебной комнаты, и единства образа действия— суда. Выдержать это нелегко. Статичность несколько компенсируется психологическим напряженим, которое усиливается от заседания к заседанию. В фильме поднимается одна из главных проблем современного Израиля — отсутствие гражданского закона о браке и разводе. Только брак и развод, прошедшие через суд раввината, считаются законными. Только ортодоксальный равин имеет право женить и разводить всех граждан Израиля, независимо от конфессии, и при отсутствии оной. Все другие браки и разводы считаются незаконными, и дети, рожденные вне законного брака, — тоже, в глазах многих, не вполне полноценными.

Героиня фильма Вивиан Амсалем после десяти лет супружества подала в суд на развод с мужем Элишей (Симон Абкариан). Ее адвокат Кармел (Менаша Рой) привел все причины для развода: супруги уже три года не живут под одной крышей, их брак фактически распался, по характеру они несовместимы, она его не любит и.т.д. Судьи — трое седобородых равинов — отказывают Вивиан в разводе на том основании, что муж ей развода не дает. В равинатском суде мнение женщины не играет никакой роли: примущество выбора — за мужчиной. День тянется за днем, месяц за месяцем. То и дело заседание переносится — ответчик не явился. Во время допроса свидетелей выясняется, что Элиша и руку поднимал на жену, и не выполнял свои супружеские обязанности.— Как долго? — уточняет судья, — неделю, месяц? — Долго, — после длинной паузы говорит истица. Но и это обстоятельство не меняет решения суда: по законам ортодоксального иудаизма суд обязан, во что бы то ни стало сохранить семью. Даже если семьи уже фактически нет. Если же женщина, подающая на развод, будет замечена — только замечена! — с мужчиной — ей развода не видать вовеки.

Это противоречие между древним законом и современной реальностью окрашивает драматический фильм в сатирические тона. На экране появляются надписи: «Прошло два месяца». “Прошло три месяца», «Прошел год»… Судьи не спешат. Для них время словно остановилось. В сотый раз они выслушивают показания свидетелей, адвоката. И только истица молчит. Ей не дают слова. Но она и не хочет говорить: своими показаниями она сделает только хуже. По канонам ортодоксального иудаизма наиболее «греховными» для женщины является ее голос и её волосы. Поэтому женщина не имеет права петь, и обязана носить парик. Первые месяцы заседаний на Вивиан темное платье, волосы забраны на затылке в пучок. А в одном из последних заседаний она является в красной кофточке, и на глазах у обалдевших судей распускает свои роскошные « греховные» волосы. Не специально, а от безразличия и усталости. Ведь она провела на этой скамейке годы… лучшие годы жизни. Прошло пять лет.

Наконец, муж сдался. Согласно обряду ребе записал его согласие на листке бумаги, сложил его наподобие кораблика и передал Элише. Элиша должен передать этот кораблик Вивиан и произнести при этом какие-то слова. Что-то вроде, что она теперь свободна принадлежать другому мужчине. Но эти-то слова Элиша никак не может заставить себя выговорить. А без них развод недействителен. Измученные супруги, поговорив без свидетелей, приходят к некоему компромиссу, в результате которого Вивиан получит развод. Что это за компромисс — неясно.

Подавая в суд на развод с мужем, Вивиан фактически подала в суд на всю израильскую юридическую систему, которая превращает жену в собственность мужа. В современном демократическом государстве действуют средневековые законы; брачующиеся пары уезжают заключать гражданские браки на Кипр, в Грецию, в Европу. Но в Израиле их браки все равно не признаются легальными. Общественный резонанс фильма велик. Изменит ли он что-то в существующем порядке вещей — покажет время.

Документальный фильм «Музы Башевиса-Зингера» предваряют его слова: «Когда я был молодым, я мечтал иметь гарем женщин. Когда я постарел, я мечтал иметь гарем переводчиц. Это был бы рай на земле».

В английском языке сказано translators — во множественном числе, без указания пола. Но, безусловно, Башевис-Зингер имел в виду переводчиц-женщин. Его просто трудно представить себе в обществе переводчиков-мужчин. Ему нужно было любоваться молодостью и красотой своих переводчиц, влюбляться в них и ощущать их обожание. Путая реальность с вымыслом, он выводил их на страницы своих произведений, и этим даровал им бессмертие.

Он переехал в США в 1935 году. Он был относительно молод, талантлив и любвеобилен. В 1940 году он женился на Альме Вассерман. Была ли она его переводчицей— не знаю. Вопрос перевода для Зингера стоял очень остро: Башевис ни на каком другом языке, кроме идиш, не писал и писать не собирался.

Фильм— это свидетельства переводчиц Башевиса, которых он предпочитал держать в тени своего гения. Чтоб не высовывались. Читатель должен видеть только его, великого Башевиса-Зингера. Разумеется. Они все должны были быть профессионалами высокого класса, ибо 70 процентов успеха книги зависит от переводчика. Их было много, блондинок, брюнеток, я боюсь их перепутать. Они все были в молодости красавицами. А в старости… Все мы в старости не хорошеем.

Я живу в десяти минутах ходьбы от здания редакции Форвертса, знаменитого «еврейского небоскрёба», куда 20 лет, как простой смертный, ходил на работу будущий лауреат Нобелевской премии по литературе. Наверное, еще и карточку отбивал. Этот небоскреб много лет простоял заброшенным, потом его отремонтировали, но до сих пор он не заселен. Мемориальной доски в честь Исаака Башевиса-Зингера на нем нет.

В 80-х годах, когда я работала на знаменитый американский журнал Интервью, мне было поручено встретиться с Башвисом-Зингером и записать для журнала беседу. С этой целью я прочитала роман «Раб», и написала умоляющее письмо писателю с просьбой о встрече. Ответа не было. Я обиделась: не за себя — за журнал, но решила, что я все равно его достану. Пришла в библиотеку, где он должен был выступать, там его уже поджидала толпа. Но он не пришел. Так прошли две мои невстречи с классиком еврейской литературы Исааком Башевисом-Зингером. Что не мешает мне оставаться поклонницей его замечательного таланта.

Примечание: все иллюстрации — с официального сайта «New York Jewish Film Festival 2015».