Владимир Тартаковский: Лина и Дуг

Loading

— Но я, действительно, рад. Нам говорили, что итальянцы открыты и непосредственны, а женщины красивы. Теперь я вижу, что так оно и есть. — А еще мы — нервные, раздражительные, невыдержанные, всюду суем свои носы. К тому же, мы не говорим по-английски.

Лина и Дуг

Радиопьеса

/ Перевод с английского /

Владимир Тартаковский

1.

(Звуковой фон: кафе–бар)

— Представляешь, я хватал всех подряд, человек, наверно десять, и никто не говорит по-английски! Даже солидный джентльмен в фойе, при галстуке, очках, и двух ручках в нагрудном кармане только широко улыбнулся, развел руками, и почему-то показал мне на часы.

— Это Сильвио, менеджер моей школы.

— А седая дама у дверей с трудом выговорила что-то похожее на: «Извините, я говорю по-английски плохие вещи». И это — в огромном городе, с заводами «Фиат» и толпами туристов!

— Но это была гастрольная труппа откуда-то с юга, Дуг! Я их совсем не знаю!

— Но театр — ваш?

— Тоже не совсем — просто наша балетная школа арендует у них зал для репетиций.

— Но этот негр звал тебя по имени!

— Какой негр?

— Тот, который тебя привел! Я думал, он американец, и спрашиваю: «Сэр, Вы говорите по-английски?» А он отвечает: «Си, сеньор!»

— А, в красной майке?

— Ну да!

— Что ты, Дуг, какой он негр? Он — ливиец!

— Ливиец? А это — что-то другое?

— Ну, конечно! Его зовут Фарес.

— Тоже танцор?

— Да, и замечательный парень.

— Я тоже был замечательным парнем, пока этот идиот-фокусник не снял с меня очки.

— А на каком расстоянии ты плохо видишь?

— С двух метров начинаются проблемы.

— Значит, на десять метров не видишь вообще?

— Очень размыто, без деталей.

— А бармена того видишь?

— Толстого? Вижу.

— А меня на таком расстоянии ты принял за мальчика.

— Я был немного в панике, и там было темновато.

— Не темнее, чем здесь.

— Извини.

— Глупости. Мне это даже приятно. А твои очки, наверно, страшно дорогие?

— Почти шестьсот юро, они делались на заказ. Но дело не только в этом! Что я теперь увижу в вашей чудесной Италии? Наш тур только начался!

— И нельзя купить готовые?

— Можно, но это будет не то. У меня астигматизм, в обоих глазах — по-разному.

— Не волнуйся! Сильвио обещал найти фокусника, и он сразу мне позвонит.

— Спасибо, Лина, ты так заботлива! Так прекрасна и заботлива!

— Так прекрасна, что ты принял меня за мальчика.

— А сейчас я вижу, что ты — ангел.

— О! Теперь, по сценарию, ты должен сказать, что рад, что остался без очков, зато познакомился со мной.

— А кто писал сценарий?

— Какая разница? Все сценарии одинаковы, их пишет компьютер.

— Но я, действительно, рад. Нам говорили, что итальянцы открыты и непосредственны, а женщины красивы. Теперь я вижу, что так оно и есть.

— А еще мы — нервные, раздражительные, невыдержанные, всюду суем свои носы. К тому же, мы не говорим по-английски.

— Но ты говоришь отлично.

— Настолько отлично, что сама слышу свое неправильное произношение.

— А итальянки — самые красивые.

— Это потому, что ты без очков.

— Неправда, тебя я вижу хорошо.

— И теперь ты, конечно, скажешь, что …

(Звонок телефона)

… минуту … О, это Сильвио! … … … Фокусник говорит, что вернул тебе очки … подожди …

— Кто, фокусник? Ничего он мне не возвращал!

— Подожди! Минуту … … … не он сам, а его ассистентка вернула их в зал.

— Ассистентка? Эта, голая? Что значит: «в зал»? Кому именно она их вернула? Зал большой!

— А очки — маленькие.

— Что? А, ну да. Вобщем, этот фокусник — просто жулик. Это у него — или профессиональное, или — в крови.

— Но зачем ему чужие очки?

— Да просто ему на них наплевать. А его девице — и подавно! Ей лишь бы задом своим повертеть.

— Она вертит задом, чтобы заработать свои юро. Не для себя, а для тебя, дорогой турист.

— Зато теперь дорогой турист должен забыть о своих очках. Делать нечего — куплю готовые, чтобы хоть как-то что-то видеть. Спасибо тебе за помощь, и за твой английский — он у тебя очень правильный, почти, как у дикторов на радио … Нет-нет, я заплачу за кофе, и за твой чай. Нужно оставить чаевые?

— Пять юро будет как раз, вместе с чаевыми.

(Звуковой фон меняется на шум улицы)

— Снаружи гораздо приятней, чем внутри, ты не находишь?

— Пожалуй.

— А музыка там просто невыносима.

— Ты, конечно, любишь ирландский фолк, или U2?

— И то и другое, иначе меня просто лишат гражданства. Я провожу тебя до машины?

— И, конечно, попросишь мой номер телефона.

— Согласно сценарию. Хотя смысла в этом нет. Завтра у нас — Венеция, потом три дня — Рим, потом — пляж на каком-то берегу, и — обратно, в Рим, на самолет.

— Но ты сможешь мне звонить.

— Конечно. Расскажу тебе подробно, какие купил очки, и каким в них видится Колизей — тебе ведь это безумно интересно. Я даже могу прислать тебе свою бесцветную морду на фоне какой-нибудь развалины. Если, конечно, твой друг не приревнует.

— И если не приревнует твоя жена.

— Жены нет.

— Она осталась дома?

— Ну, во-первых, я пока еще не женат, во-вторых …

— Вот мы и пришли.

— Очень симпатичный фиатик.

— Подарок отца. Все, я поехала, а то мои будут волноваться.

— Твои дети?

— Да, у меня их ровно восемь.

— Пригласи меня в гости, я буду им папой.

— Все, Дуг! Я, правда, должна ехать. Была очень рада познакомиться.

— А теперь будешь очень рада уехать.

— Но уже почти одиннадцать, Дуг! Если предки вернутся раньше меня, сразу начнут нервничать и звонить в полицию.

— И нельзя им позвонить, сказать, что будешь позже?

— Они не ответят, они сейчас на каком-то приеме. А даже, если ответят, что я им скажу?

— Скажешь, что найдены остатки портрета Дориана Грея, они могут представлять литературный интерес.

— И что дальше?

— Покажешь мне ночной Турин, посидим где-нибудь.

— Мы уже посидели.

— А потом предоставишь бездомному ирландцу ночлег — свалишь меня где-нибудь в углу, и завтра я первым же поездом отправлюсь в Венецию.

— Поезда ходят и ночью. И что изменится до завтра? Надеюсь, ты понимаешь, что спать мы будем отдельно?

— Зато утром вместе позавтракаем, и ты отвезешь меня … Нет, сначала мы купим мне очки, а потом ты отвезешь меня на вокзал, и на прощанье поцелуешь.

— Я поцелую тебя сейчас, только при условии, что ты мгновенно исчезнешь.

— Я бы с удовольствием, но компьютер выдал еще несколько листов сценария.

— Ладно, поехали! Все для дорогих туристов! Только в машине ко мне не приставать!

— Зачем тогда мы в нее садимся?

(Звук дверец авто и включаемого двигателя)

— Надеюсь, отец после приема будет в нормальном настроении. Тут ехать двадцать минут. Можешь пока попытаться завоевать мое сердце.

— О, времена! О, нравы! Когда-то доблестные рыцари годами пели сонеты, и, одновременно убивали неверных во славу дамы сердца! А теперь прекрасная итальянка предлагает решить все за двадцать минут! Нет, я так не могу! Прошу остановить машину!

— А что произойдет, если я вдруг перестану понимать твои шутки?

— Тогда мне придется перестать шутить.

— Ладно, слушай! Скажем моим предкам, что без очков ты не видишь вообще. Отец иногда бывает просто невыносим — слишком уж привык командовать. Как ты сказал? Это у него профессионально?

— Или — профессиональное, или — в крови. А кто у нас отец?

— Директор отдела продаж на «Фиате».

— Прилично! А мама?

— Папина жена. Это даже в наше время иногда случается. Она — единственный в мире человек, который может его терпеть.

— А ты?

— Я не человек, а дитя. Да, возьми там, на двери, в кармашке, мою карточку. Нашел? Там мой мэйл, скайп и телефон.

— Ты их раздаешь всем подряд?

— Нет, только рыжим, слепым ирландцам.

— «Лина Конте. Балерина Театра Луна».

— Вранье, конечно. Мне еще полтора года учиться, и только потом, может быть, меня возьмут временно, на полставки.

— Главное: ты на верной дороге, и живешь завтрашним днем. Лет через пять получишь полную ставку, еще через каких-то лет десять тебя зачислят в театр, а к пятидесяти будешь танцевать главные партии.

— Спасибо, Дуг, ты так добр! Я буду молиться о твоих очках!

— А я готов нести любую чушь, лишь бы ты улыбалась.

— Но учти: отец очень нервный, у него все меняется за момент. Не вздумай говорить с ним, как сейчас со мной — он не поймет.

— А ты — единственная дочь?

— Конечно. А ты?

— У меня есть старший брат, Джерри. Он — крутой католик, окончил иезуитский колледж, и теперь помогает нашему настоятелю.

— И что, ваша тур-группа — по католической линии, и вы будете в Ватикане слушать папу?

— Группа самая обычная. Необычный в ней только я.

— Это заметно.

— Нет, серьезно — я и еще двое, тоже с литфака нашего колледжа. Мы тут бесплатно, как победители конкурса розыгрышей, устроенного «Мегги Турс».

— В самом деле? И кого вы разыграли?

— Мы с Питом разыграли одного из наших. Так, ничего оригинального. Как-то вечером зашли к нему в гости, и натыкали потихоньку шесть беспроводных камер, настроенных на соседский комп. А назавтра явились к нему будто бы, с трупом в спальном мешке, а за нами, вроде, гонится полиция, причем, не наша, а агенты Скотланд Ярда. А мы, оказывается, из ИРА, и, мол, помоги нам, друг!

— Не поняла — откуда вы?

— Из ИРА — это были ребята, немножко стрелявшие в англичан. Вроде, за Ирландскую независимость.

— Террористы?

— Да, но их уже лет двадцать не слышно. Но, конечно, шутка была немножко на грани.

— Что и добавляло остроты.

— Наверно. В общем, Геби сразу нам поверил, нервничал и суетился, и все это снималось. Потом в дверь постучали. Мы, вроде бы, в панике: что делать? Он пошел открывать, и оказалось, что это его подруга с ее мамочкой. (Мы попросили их прийти к точному времени, сказали, что это очень важно). Пока они входили, мы уложили мешок ему на кровать, что-то опрокинули, и в шкаф спрятались. Те, конечно, спрашивают, кто это там у тебя? Геби сперва отнекивался, и это было очень натурально, а потом признался насчет нас. Заваливают они в спальню (мы, конечно, уже в шкафу), поднимают одеяло, а там, вместо трупа, вполне живая, неодетая девица. «Кого это, — спрашивает, — ты, Геби, привел? Мы так не договаривались!» … Глупость, конечно. Но снялось все отлично, потом это смонтировали, и крутили по ТВ, и мы получили первый приз — бесплатный тур по Италии.

— И за все это время вы с другом ни разу не засмеялись, даже не улыбнулись?

— Какие там улыбки! Мы оба страшно нервничали, и наше напряжение передалось клиенту. До этого мы с Питом три дня проигрывали разные варианты его поведения — видимо, это помогло.

— А девица откуда?

— Тоже из нашего колледжа, с младшего курса. Они с подружкой Геби потом тоже пытались получить с «Мегги Турс» бесплатный ваучер в Италию, как участницы розыгрыша, но получили только по сотне в «Марк и Спенсер».

— И сколько тут вас, шутников?

— Трое: мы с Питом — шутники, и Геби — наша жертва.

— А как он после этого?

— Сначала они все были в ауте — и он, и подруга с мамой. Потом, когда поняли, что их снимают, тоже стали смеяться. Это ровно двенадцать минут, я сброшу тебе по Скайпу.

— А что сказал твой святой католический брат — нормально так шутить?

— Сначала укоризненно молчал, а потом тоже смеялся.

— Как молчал?

— Укоризненно. То есть, осуждающе, неодобрительно.

— Скажи еще раз.

— Укоризненно. Повтори!

— Укоризненно.

— Молодец! Но это вряд ли поможет мне завоевать твое сердце.

— Расскажи что-нибудь про Ирландию. У вас всегда холодно, идут дожди, и все играют на волынках?

— На волынках играют шотландцы, а у нас лучший в мире виски.

— А у нас — вино.

— Вот и повод для сотрудничества. А мой святой католический брат говорит, что в Европе есть четыре полностью католические страны. И, если соединить линиями Ирландию с Италией, а Польшу с Испанией, получится крест над всей Европой.

— Просто потрясающе! Святой брат, крест над Европой. Все, приехали.

— В каком смысле?

— В том смысле, что я здесь живу.

(Звук остановки двигателя авто)

— Это — твой дом? Серьезно?

— Да, такой домик с башенкой.

— Однако! Семейная реликвия, или приобретение сеньора Фиата?

— И то и другое. Это был замок маминого деда. А построил его дед этого деда, который был министром при Викторе Эммануэле Втором.

— Нам рассказывали: Виктор Эммануэль был очень крутой дядя.

— Но мамин дед разругался с Муссолини, и был вынужден продать дом за гроши, и уехать в Испанию.

— Можно написать семейный роман. И как ваш замок вам вернулся?

— Отец пять лет был представителем «Фиата» в Штатах, отсюда и мой английский. А когда мы вернулись в Турин, он выкупил этот домик с башенкой. Мы теперь выплачиваем огромную ипотеку, но отец его очень хотел. Его предки переписаны, чуть ли не до двенадцатого колена, но они не такие крутые, как мамины. Они оба просто помешаны на своих родословных, и мечтают, чтобы я вышла замуж за принца. Так что, сам понимаешь.

— Я должен понять, что меня отсюда погонят? Или давай скажем им, что я правнук Оскара Уальда …

— О, это они! Закрой дверь, я сдам назад.

— Ты что, боишься?

(Звук запуска и остановки двигателя авто)

— Минуту … Так, я пойду, поговорю с ними, посмотрим, куда дует ветер. А ты будь умницей, подожди меня, и постарайся не скучать.

— А ты вернись побыстрее. И еще мне был обещан прощальный поцелуй.

— Но ты же не исчезаешь!

— Тогда поцелую я, потому что исчезаешь ты.

— Я скоро вернусь. Ладно, так и быть, закрой глаза!

— … Лина!

— Все, жди меня, рыжий ирландец!

— Я буду ждать прекрасную итальянскую балерину.

— Только не перепутай меня с каким-нибудь мальчишкой! Или у тебя есть такие склонности?

— Моя склонность только к тебе.

— Врешь. Можешь пока включить музыку. Все, я пошла.

— Удачи!

(Звук дверцы авто)

2.

(Звук дверцы авто)

— Тебе не повезло, они оба в ужасном настроении. А я, дура, спросила насчет тебя. Что тут началось, ты себе не представляешь! Я, конечно, потаскуха, а ты чуть ли не насильник.

— Но это же глупость!

— Неважно. Едем.

— Успокойся, Лина! Ты не должна вести в таком состоянии!

— Да, ты прав. Ты куришь?

— Нет.

— А я так, иногда балуюсь. И — чтобы успокоиться.

— Может, тебе правда, лучше вернуться домой?

— Уже поздно! То есть, надо дать им остыть. Но ты не думай — они по-своему страшно меня любят.

— Я тоже — по-своему. А мы теперь — на вокзал?

— Как ты догадался?

— Очень просто — туда пускают без родословной. Сколько минут у меня еще есть?

— Десять.

— Совсем ничего. Может, я с ним поговорю?

— С отцом? Смеешься!? Он хотел звонить в полицию.

— В полицию? Но что он им скажет?

— Да, что угодно! Скажет, что ты меня изнасиловал.

— Ты — серьезно?

— Вполне. Когда дело касается меня, отец просто теряет рассудок.

— Но простая медицинская проверка покажет, что ничего не было!

— А мне совсем не хочется проходить даже простую медицинскую проверку! Тебе, кстати, тоже лучше поплавать по каналам в гондоле, чем сидеть в полиции.

— Ты убийственно права. Значит, безродный ирландский пес отправляется на вокзал?

— Может, среди твоих предков числится Ричард Львиное Сердце, или, тот же Доминик Грей?

— Дориан Грей?

— Да, наверно.

— Ричард Львиное Сердце числится в предках всех жителей островов, так что это вряд ли поможет. Дориан Грей — литературный персонаж, причем отрицательный, а Оскар Уальд мне не дедушка.

— Жаль. Хоть я, признаться, не знаю, кто они такие.

— Лина, ты что — босиком?

— Так получилось. Дома я всегда снимаю лапти и хожу босиком.

— Это у тебя или профессиональное, или — в крови.

— Точно. А сейчас выскочила, как ненормальная, только на гравии почувствовала. Ну, не страшно. Отвезу тебя, и …

— Вернешься к предкам мириться?

— Посмотрим.

— Значит, вокзал неотвратим?

— Да. Кстати, вот и он.

— И что теперь по сценарию?

— Как — что? Душевная музыка, сцена прощания, и поцелуй на фоне желтой луны. В фильме снимались …

— Дуглас О’Брайен и Лина Конте.

— Золотая ветвь в Каннах. Все, Дуг, вылезай!

(Звук остановки двигателя авто и открываемых дверец)

— И ты — тоже.

— Пожалуйста.

— Теперь поцелуй.

— Закрой глаза!

— … Но … Лина!

— Все, иди! Позвонишь из Рима.

— И ты приедешь?

— Смотря по погоде в домике с башенкой. Ну, иди уже скорей!

— Я … я не могу. Правда, не могу. Давай, я закрою глаза, а ты уедешь.

— Что-то я не пойму, кто из нас мужчина.

— Зато я прекрасно понимаю, кто из нас женщина.

— Я не женщина, я — мальчишка. В лучшем случае — балерина.

— В которую я влюблен.

— Целых полтора часа.

— Почти два.

— И — в мой домик с башенкой.

— Да, и — особенно — в твою родословную, мне ее так не хватает. Если честно, то я с трудом помню, как звали моих прадедов.

— Потому, что ты — противный, рыжий ирландец.

— Я не рыжий, я — блондин.

— Противный рыжий ирландец, с веснушками и голубыми глазами.

— И, к тому же, слепой.

— И ты не хочешь уезжать.

— Если ты так хочешь от меня избавиться, я закрою глаза, а ты срывайся с места … О, смотри, это — ваши копы?

— Ой, да! И там!

— Неужели они …

— Садись! Быстро садись в машину!

— Но зачем …

(Звук дверец авто и включаемого двигателя)

— Молись, чтобы нас не остановили!

— Но ведь ничего не было! Что за глупость?

— Не было. Но я не хочу никому ничего доказывать. Нагни голову!

— Какая чушь! В жизни не бегал от полиции.

— Я — тоже.

— И куда мы теперь?

— Не знаю. Сделаем круг, и вернемся на вокзал. Позвони пока своему Питу, скажи, что будешь к утру в Венеции.

— Я уже звонил, пока ты была в замке.

— Посмотри назад.

— Никого нет. Может, они и не нас искали.

— Значит, я разворачиваюсь и отвожу тебя на вокзал, и ты вылетаешь из машины — пулей, и без фокусов. Ясно?

— Ты права. Извини, я поссорил тебя с предками, и вообще доставил тебе массу неприятностей.

(Звонок телефона)

— Минуту … Это отец … … …

— Жаль, что я не понимаю по-итальянски. Он и правда звонил в полицию?

— Не знаю, Дуг! Но он опять на меня орет! Я так не могу! Что мне с тобой делать?

— Выбросить у первого же столба.

— Прости, но придется! Надеюсь, ты не будешь слишком сильно переживать.

— У слепого ирландца есть верное средство: два двойных виски. Потом — сон. А наутро — кофе, и — вперед, по каналам. А ты вернешься в свой замок, к счастливым родителям. И быстро забудешь мою рыжую морду.

— Запросто.

— А я забуду вкус твоего поцелуя, и твои глаза, и мальчишескую фигуру, и твой голос, и твою челку и улыбку.

— Замолчи, Дуг!

— Забуду твою родинку на носу, и как ты подносишь руку к щеке и наклоняешь голову, забуду …

— Дуг, перестань!

— Хорошо, я перестану, а ты останови машину и закрой глаза.

— И ты сразу выйдешь?

— Я сделаю все, что ты скажешь. Но сначала остановись.

(Звук выключаемого двигателя)

— … Дуг … Зачем, Дуг? … Дуг …

— Давай уедем … в какую-нибудь деревню, снимем номер.

— Но у меня репетиции … Родители и репетиции … Не надо, прошу тебя! … Нет, только не здесь! … Дуг, пожалуйста, отпусти меня! … И еще у меня йога.

— Про йогу ты не говорила.

— Я должна тренироваться не меньше двух часов в день. Я всегда должна быть в форме.

— А я должен плавать по Венеции. Мы все время что-то должны.

— Но не кому-то, а сами себе!

— Значит, можем сами себе простить. И быть вместе, хотя бы шесть дней.

— До твоего самолета в Дублин?

— Если до этого вызванные твоим отцом отряды полиции не окружат нас плотным кольцом, с предложением выходить с поднятыми руками.

— Я сделаю это так, что они зааплодируют.

— И получишь контракт в «Ла Скала».

— Но я обязана каждый день тренироваться, Дуг. Это — серьезно.

— Я буду тебе помогать.

— Представляю себе.

— Еще один поцелуй, и — поехали куда подальше!

— Тогда — последнее слово в твое оправдание.

— Я — твой рыжий, слепой ирландец. Ты — мой босой итальянский мальчишка.

(Звук включаемого двигателя) 

3.

(Звуковой фон: щебет птиц)

— И так — каждый день?

— Это только так … легкая разминка.

— Но ты уже полчаса машешь ногами!

— Ровно двадцать минут …

— Не устала?

— Нет, но ступни натерты … и очень болят …

— Может, хватит на сегодня?

— Милый, открой окно до конца! А жалюзи поверни … Ты что, Дуг? Закрой! … Дуг, ты слышишь, быстро закрой жалюзи!

— Но тебя никто не видит!

— Все равно, я так не могу! Дуг!

— Все, все уже закрыл! Прелестный мой мальчишка, ты всегда разминаешься в таком виде?

— Только дома … Шмотки, даже самые дорогие, очень стесняют движение … Хотя танцевать приходится с затяжками.

— А я думал, это ты — для меня.

— Для тебя, любимый, а как же! … Я вся — для тебя. И вся Италия — для тебя, дорогой турист … Чтобы тебе было, что видеть в твоих новых очках.

— Очки ужасные — дешевая китайская штамповка. Помогают только на улице, но тогда я плохо вижу вблизи. Приходится все время одевать их и снимать.

— Но мы с тобой, в основном … сидим в номере, вернее, лежим … Тут очки не нужны.

— Все, молчи! Я слышу, как ты задыхаешься. Может, не буду тебе мешать, сбегаю пока, поменяю твои кроссовки?

— Нет, потом сходим вместе … Я должна примерять. Обувь — моя большая проблема — ни один размер не подходит … А ноги страшно натерты. Обычно мне шьют на заказ. У меня нестандартная нога … узкая ступня, но высокий подъем … Ты пока говори, а я буду слушать.

— Я буду говорить о том, как ты прекрасна, и как я тебя хочу.

— Прекрати, Дуг! Не отвлекай меня! Я должна быть сосредоточена только на движении и дыхании … Нет, все — больше не могу! Не могу терпеть эту боль!

— Бедный мой мальчишка!

— Возьми там бутылочку с маслом … Да, эту! Можешь помазать мне пятки, и продолжить свою болтовню.

— Да у тебя здесь сплошная рана — все в крови! Тебе срочно надо к врачу!

— Но это должен быть специальный врач. Надо назначить визит и возвращаться в Турин.

— А может, поедем к нашим, в Рим? Там, наверняка и врач найдется. Пит говорит, что у них отличная гостиница. А послезавтра их везут на море.

— Так поезжай, почему — нет?

— А ты?

— Могу вернуться домой.

— Я тебя не отпущу.

— А я не хочу ни в какой Рим. Мне и здесь нормально. Проблема только в тренировках — я выбиваюсь из режима, теряю форму — тело, как чужое. Ты даже не представляешь, чем я для тебя жертвую.

— Жертвуешь своим телом?

— Разве ты не почувствовал?

— Еще как!

— Но мое тело — это не только я! Это мой инструмент, я без него не могу! Ладно, расскажи пока что-нибудь — где ты бывал, что видел?

— Да, как-то и вспомнить нечего.

— Ну да?

— Давным-давно, в детстве, был с предками в Испании. Помню только жару, и дома, белые, как снег. Потом, со школой, был во Франции и в Голландии.

— И как там?

— Во Франции у меня был роман с соученицей. Нам тогда было по четырнадцать, и дальше поцелуев дело не пошло, но это — главное, что запомнилось. А в Амстердаме …

— … есть квартал Красных фонарей.

— Да, наверно. Но мы с дружками пили абсент, курили траву, и на этом все закончилось.

— И ничего не видели?

— Почти ничего.

— Идиоты.

— Ты права.

— Выходит, ни одну страну ты толком не видел. А теперь, из-за меня не увидел Италию.

— А в прошлом году я два раза был в Палестине.

— В Израиле?

— В нашем колледже есть группа солидарности с палестинским народом, и туда посылают активистов. Мы называем эту землю ее настоящим историческим именем: Палестина.

— А в Библии написано — Израиль. Вас туда посылают бесплатно?

— Конечно. Нас поддерживают разные фонды, деньги — не проблема. Но ты же понимаешь — мы там не только развлекаемся. Мы везем кучу подарков — компьютеры, электроприборы, организуем всякую благотворительность, а тот, кто предпочитает активные действия, участвует в демонстрациях.

— Тебе там понравилось?

— Очень. Каждую пятницу мы ходили с палестинцами на демонстрации. Солдаты сионистов стреляли в воздух, мы бросали в них камни, а полицейские бегали за нами с дубинками.

— А говорил, что никогда не бегал от полиции.

— Ну, что ты, это — совсем другое! Ты никогда не была в Палестине?

— Нет. Но скоро в Тель-Авиве будет двухнедельный мастер-класс, я могу записаться.

— Не записывайся. Вообще, не имей с сионистами ничего общего! Ты не представляешь, что там творится! Все окутано колючей проволокой. В аэропорту тебя обыскивают, как наркодилера, и устраивают настоящий допрос. Везде полно солдат, полиции, охраны.

— Я знаю: они боятся арабов.

— Естественно! Боятся народного гнева — сидят на чужой земле, и воюют с ее народом!

— Ты говоришь какими-то лозунгами. Ты там — один из главных?

— Нет, что ты! Но однажды я очень помог одному из наших лидеров. Сионисты приказали ему в двухдневный срок покинуть Израиль, и я улетел в Лондон по его документам. А через месяц мы переслали друг другу наши паспорта.

— Тоже, своего рода, розыгрыш.

— Наверно. Но именно там я научился одной простой вещи: что бы ни случилось, не бросать друга в беде. И, чем больше беда, тем больше стараться помочь, и пожертвовать чем-то ради другого.

— Звучит патетично.

— Я понимаю. Но, только там, на месте это можно почувствовать. Именно в критических ситуациях человек проявляется по-настоящему.

— И чего вы добиваетесь своими демонстрациями?

— Сионисты построили там стену, и главное наше требование — ее убрать. Сам Роджер Вотерс пел в нашу пользу, и фотографировался возле нее. В идеале сионисты должны убраться, а земля Палестины — вернуться ее законным хозяевам.

— Сионисты — это евреи?

— Не только. Это, в каком-то смысле, и американцы.

— И Обама?

— Тоже не совсем.

— Тогда — кто?

— Тут все немного запутано. Но американские сионисты давят на все страны, чтобы те поддерживали Израиль.

— Знаешь, Дуг, я наверно не очень-то в этом понимаю. Но, я ни разу не слышала, чтобы Израиль кто-нибудь поддержал, все только ругают, разве нет?

— Потому, что не все на свете — деньги. Сегодня в любой сети можно увидеть окровавленные трупы палестинских детей — это влияет и на людей, и на правительства.

— Это евреи их убивают?

— Не все, конечно. Есть евреи, которые демонстрируют вместе с нами, помогают палестинцам, выступают за них на разных форумах.

— То есть, против своих?

— Ты действительно не понимаешь! Они не хотят быть оккупантами … Что с тобой, Лина?

— Я в порядке, Дуг. Просто сейчас я должна полностью расслабиться. Сиди тихо, ладно?

— Ладно, буду дрыхнуть. А ты меня потом как-нибудь интересно разбудишь. Все, все, молчу!

4.

(Звуковой фон: аэропорт)

— Лина!

— Дуг?

— Как ты, мальчишка?

— Я — отлично. А ты, мой рыжий?

— Поцелуемся? …

— … Колючий рыжий дед.

— Ты же сама не разрешаешь мне бриться.

— Потому, что хотела тереться о твою щетину, и называть тебя рыжим дедом.

— Почему ты говоришь в прошлом времени?

— Потому, что ты сказал, что я живу завтрашним днем. А ты через час будешь в воздухе.

— Но мы не расстаемся навсегда!

— Мы расстаемся, Дуг. А на сколько — неизвестно.

— Сегодня расставания — не то, что раньше. Весь мир опутан проводами и радиоволнами.

— К радиоволне не прижмешься.

— Зато на балете запросто прижаться к какому-нибудь танцору. И он может зажимать тебя сколько угодно, на глазах почтенной публики.

— Ну, наконец-то ты меня ревнуешь!

— Поцелуемся?

— … Все, Дуг …

— … Лина!

— Все, ты сейчас улетаешь.

— Но мы будем чатиться, просто болтать по телефону, по Скайпу.

— Да, конечно.

— А в конце августа встретимся где-нибудь в Европе. Подработаю несколько сотен — это не проблема, и из отца немного вытрушу. Встретимся в Париже, а потом махнем в Испанию, на пляж. Там и не дорого, и солнца больше.

— Пляжи не обещаю. Если я один раз выбилась из графика из-за рыжего ирландца, это не значит, что я сделаю это еще раз из-за испанского солнца. У нас и своего хватает. Кстати, в августе все страшно дорого, даже в Испании. И еще запомни: моя первая любовь — балет, а уже потом — противный рыжий ирландец, мама с папой, и домик с башенкой.

— Ладно, мы только погуляем по Парижу.

— Не забудь, что тебе еще нужно шестьсот юро на новые очки.

— Деньги — ерунда, брат с отцом помогут. Зато я буду гулять по Парижу с самой красивой в мире итальянкой — на зависть всем француженкам.

— Перестань, Дуг! Кому ты это говоришь? Я совсем не красивая, у меня длинный нос, сплошные ребра, и почти нет груди.

— Ты просто не представляешь, как ты соблазнительна!

— Не обманывай себя.

— Но это так!

— И учти: никаких пластических трюков я делать не собираюсь!

— Уже учел. Поцелуемся?

— … Все, Дуг.

— А ты учти: я люблю тебя не из-за каких-то твоих размеров. В постели ты — просто класс, а твой милый нос совсем не мешает поцелуям.

— А если я вдруг страшно растолстею, или меня обсыплет какая-нибудь лихорадка?

— Не представляю тебя толстой! Но это не важно, что бы ни случилось, я уже просто не смогу без тебя, неужели ты не понимаешь? Я никогда не смогу перестать тебя любить. Кстати, как твои ноги?

— Знаешь, совсем плохо. Мне даже больно просто стоять.

— Бедный мой мальчишка! Я бы хотел забрать себе твою боль.

— Дело не в боли, Дуг. Когда я теперь смогу тренироваться, когда восстановлю свою форму? Для меня это настоящая катастрофа!

— Вернешься в Турин — бегом к врачу!

— Сначала — к папе и маме.

— Мириться?

— Конечно. Я сегодня утром говорила с отцом. Я возвращаюсь, и мы начинаем новую жизнь.

— Вот как? Поздравляю!

— Да, мы с ним помирились и договорились ни о чем не вспоминать. Он будет спокоен и мил, а я буду самым послушным в мире ребенком.

— Поцелуемся?

— Один раз …

— … Значит, безродному ирландцу нет места в семейной идиллии?

— Как раз наоборот — если я буду послушным ребенком, то и отец станет ручным.

— Отец — ручным?

— Да, можно будет постепенно склонить его в нашу сторону, если она вообще будет.

— Куда же ей деваться?

— Все, беги, твоя очередь подходит!

— Ты уверена?

— Абсолютно.

— Тогда — прощальный поцелуй …

— … Все, Дуг, беги!

— Я люблю тебя, Лина!

— Извини, что из-за меня ты не увидел Италию.

— Ты — моя Италия, мое итальянское солнце! Я люблю тебя!

— Неправда, это я тебя люблю, противный рыжий ирландец! У тебя на носу веснушки, как у меня в детстве. Быстро беги на свой дурацкий самолет!

— Самый последний поцелуй …

— … Быстро беги! 

5.

(Длинные телефонные гудки)

— Алло!

— Лина, любовь моя! Боже, я не верю своим ушам!

— Дуг!?

— Куда ты исчезла? Я искал тебя четыре месяца!

— Я никуда не исчезала, Дуг. Я все еще живу в Турине.

— Но в фейсбуке тебя нет!

— Мне пришлось его закрыть. Где ты сейчас?

— Возле театра, они дали мне твой номер.

— Ты — в Турине?

— Ну да, только что прилетел! Когда мы вернулись, у меня в аэропорту, стянули сумку, представляешь? Там и твоя карточка была! А в фейсбуке тебя нет! Я даже звонил в вашу справочную службу, но в Турине есть тысяча Конте. Да не важно! Лина!

— Да, любимый!

— Я люблю тебя! Я все время представлял как встречу тебя!

— Дуг, дорогой, когда ты свободен?

— Что значит — свободен? Я прилетел к тебе, разве не ясно? Только скажи адрес.

— Дуг, милый … сейчас полночь, все спят. Может, завтра?

— Завтра? Мальчишка, что с тобой? Не хочешь меня видеть?

— Хочу, конечно. Но я завтра выступаю, мне это безумно важно, я обязана выспаться. Подождем до утра, ладно? А кто тебе дал мой телефон?

— Какая-то сонная сеньора, в комнате слева у входа.

— И что она сказала?

— Не знаю — мой итальянский не лучше, чем ее английский. Я только сказал: «Грацио, сеньора», и сразу набрал тебя.

— Дуг, милый, у тебя есть деньги на гостиницу?

— Да, конечно.

— Тогда встретимся завтра, в девять утра, в том же кафе, напротив театра.

— Но я помню, что в девять у тебя тренировка, или как это называется? И мне кажется, твой голос изменился. Скажи, что-то случилось? Может ты уже не одна?

— Что ты, Дуг? Я ждала тебя. Встретимся завтра, ладно?

— Но я люблю тебя!

— Я тебя тоже люблю. Целую тебя! До завтра!

(Короткие телефонные гудки)

6.

(Звуковой фон: кафе–бар)

— Лина, любовь моя!!

— Дуг, это ты!!

— Дорогой мой мальчишка!

— Я так рада, что ты приехал!

— Ты не хочешь меня обнять?

— Не сейчас, Дуг.

— Только один поцелуй! …

— … Дуг, все! Не надо!

— Но почему?

— Подожди, не сейчас. Садись.

— Лина, скажи, что …

— Скажи сначала ты, любимый — все в порядке? Ты уже на последнем курсе?

— Да, через год получаю бакалавра — «ирландский и английский языки и литература». Буду учить маленьких хулиганов. Лина, любовь моя, сладкая моя балеринка! Я так скучал!

— Я тоже много думала о тебе, Дуг, вспоминала наши шесть дней.

— Но я же вижу: что-то случилось. И твой тон, и ты сама — все какое-то другое. Может, у наших встреч были последствия?

— Не волнуйся, Дуг, я не беременела, если ты это имеешь ввиду.

— Но тогда — что? Ты даже не встала, чтобы обнять меня! Милый мой мальчишка, расскажи, наконец, что случилось!?

— Для этого я здесь. Только приготовься, Дуг — тебе будет тяжело.

— Тяжелее всего — неизвестность.

— Да, я понимаю. Но, все равно, будь готов к чему-то очень страшному.

— Я готов ко всему. И не трудно догадаться — у тебя кто-то есть.

— Нет, любимый, я же тебе говорила — никого у меня нет. Не знаю, как у тебя …

— Ну, что ты, Лина!

— … а у меня за эти четыре месяца не было никого.

— Лина, умоляю, не тяни!

— Во-первых, я уже не живу в домике с башенкой.

— Сеньор Фиат поссорился с Советом директоров?

— Во-вторых, Дуг … Только не пугайся, ладно?

— Лина, пожалуйста, говори!

— Значит, так. Сейчас ко мне подойдет Фарес.

— Помню — ливанец.

— Он ливиец, но дело не в этом.

— У вас любовь?

— Нет, Дуг. Его вообще женщины не интересуют, так что об этом не волнуйся.

— Это у него — или профессиональное, или — в крови? … Ну вот, ты и улыбнулась.

— Спасибо тебе, Дуг.

— Значит, к тебе подойдет Фарес, и — что?

— И возьмет меня на руки.

— Прямо здесь? Вы хотите исполнить финал «Жизели», или что-то более современное?

— Нет. Он возьмет меня на руки, и ты все поймешь. Вот, он идет.

— Но ты же можешь … Чао, сеньор Фарес! Си, сеньор! Грацио! … Лина!! … Боже, Лина, что это?! … Лина, что случилось? Что с твоими ногами?

— То, что есть, Дуг. Помнишь, я тогда растерла ступни? Мне надо было сразу бежать в больницу. А я, пока приехала домой, и попала к врачу … Так получилось, что в тот день он сам заболел, потом было воскресенье … а потом началось заражение и оказалось, что уже поздно. Пришлось …

— Но почему ты молчала? Почему …

— Именно поэтому, Дуг, я убрала свой фейсбук.

— Боже, Лина! Как же это … Как же ты теперь …

— Странно, что в театре тебе дали мой телефон.

— Бедная Лина! Значит, из-за меня ты осталась без ног?!

— Что ты, Дуг? Что за глупости? Ты абсолютно ни в чем не виноват! Наоборот, я очень благодарна тебе. Эти наши шесть дней я буду помнить всю жизнь.

— Я тоже, Лина! Господи, почему же ты сразу не пошла к врачу? Мы же говорили …

— Не надо, Дуг. Все уже случилось. И — еще раз — ты ни в чем не виноват. И ты совершенно свободен.

— Но, Лина … Неужели ничего нельзя было сделать? Так, сразу …

— Послушай! Я теперь, конечно, не так много вешу, но все равно, ему тяжело.

— Так пусть посадит тебя обратно!

— Нет, Дуг. Давай сделаем так. Сейчас Фарес унесет меня в машину … Вон, видишь там красный джип? Это — его. Мы подождем тебя десять минут. Если ты не придешь, мы уедем, и — все.

— Но … Боже мой, это все так неожиданно … Пойми, я должен опомниться … В любом случае … мы ведь останемся друзьями, правда?

— Не знаю, Дуг.

— Но … мне нужно как-то прийти в себя.

— У тебя есть десять минут, по-моему, вполне достаточно.

— Но это такой шок!

— Согласись, что и мне не просто.

— И как ты теперь — без балета?

— Я занялась рисованием.

— Пришлешь мне свои рисунки?

— Возможно. Только очень тебя прошу: за эти десять минут реши, ты со мной или нет, ладно? Все, рыжий ирландец! Я — в машине. Не волнуйся, будь счастлив!

7.

— Дуг!

— Лина?! Ты?! Ты на ногах?!

— Да, Дуг. Прости, это была маленькая шутка.

— Шутка? Да я чуть с ума не сошел!

— Главное — ты не сошел со своего стула.

— Но шутка была слишком жестокой! Любой на моем месте остался бы …

— Любой бы остался, а любящий — нет.

— Но … я же видел — ты была без ног!

— Небольшой трюк. Ты ведь любишь розыгрыши. Я сложила ноги в коленях, и надела мамины джинсы.

— И так сидела здесь десять минут?

— Больше. Я ведь занимаюсь йогой.

— Но — зачем? Зачем ты меня разыграла?

— Прости, Дуг! Наверно, это была, как ты говорил, шуточка немного на грани.

— По-моему, даже более. Но — зачем?

— Когда ты улетел, я специально закрыла свой фейсбук — хотела, чтобы наше расставание было настоящим, а не с проводами и радиоволнами.

— Ну, вот, я же здесь! Лина …

— Отойди, Дуг, прошу тебя! Твои десять минут давным-давно прошли.

— Но ты …

— Эти полгода я старалась быть хорошим ребенком, и отец с мамой даже смирились с тем, что ты — не принц. Но отец настоял, что нужно тебя проверить — и в смысле меня, и в смысле домика с башенкой. После твоего звонка, я была на седьмом небе, но он …

— Заставил тебя сыграть со мной эту злую шутку, просто обмануть меня?

— Строго говоря, я тебя не обманывала. Я же не говорила, что мне отрезали ноги — ты сам так решил. И насчет домика с башенкой — я там не живу потому, что снимаю комнату поближе к театру. Извини, Дуг, но выходит, отец был прав … А я не верила … Если бы ты пошел за мной в машину, все бы было иначе. Совсем иначе.

— Но я же люблю тебя, Лина!

— Нет, Дуг, отойди! Не трогай меня! Все прошло.

— Так сразу, за десять минут? Не может быть!

— Не может … но — есть.

— Мальчишка, вспомни наши шесть дней, какой это был класс! Шесть дней — одни, и никто нам не был нужен! Неужели для тебя это ничего не значит?

— Значит … вернее, значило. А ты, вспомни свои красивые слова о том, что друзей не бросают в беде, и чем больше беда, тем надо быть ближе, и все такое … И вспомни, что ты сказал в аэропорту.

— Конечно, помню — я говорил, что люблю тебя. Но я и сейчас тебя люблю!

— Ты тогда сказал, что не сможешь без меня жить, и никогда не перестанешь меня любить. Но оказывается, что не в любом виде.

— Но это было так неожиданно.

— О, ты уже успел отведать грапу?

— Она хуже нашего виски.

— Возможно. Чао, Дуг!

— Мальчишка, постой! Какая ерунда! Неужели ты так запросто меня забудешь?

— Придется постараться.

— Подожди, Лина! Не обманывай себя! Не может быть, чтобы так быстро все прошло! Ты же меня любишь — твоего рыжего слепого ирландца!

— Я теперь не знаю, что такое любовь, Дуг. А, вот, хорошо, что ты напомнил: твои очки — их нашла уборщица.

Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.