Леонид Ейльман: Очерки воспоминаний

Loading

Я посмотрел в лицо декана. Оно выражало какое-то сладострастие. Наверное, у помещика, распоряжающегося своими рабынями, была такая же самодовольная улыбка. Да здесь аукцион, продажа белых рабов! Пусть распределение длится всего три года, но это — годы молодости!

Очерки воспоминаний

Леонид Ейльман

Распределение студентов на работу

Однажды мой начальник лаборатории попросил меня поехать в МГУ, где предстояло распределение выпускников физического факультета МГУ на места будущей работы. Нужно было подобрать нового сотрудника вместо уволившегося.

Обстановка в обширном кабинете декана факультета была торжественная. Я осмотрел присутствующих: строгие, непроницаемые лица, исполненые сознанием важности момента. Тем временем в кабинете появился декан факультета Фурсов В.С. — бывший парторг атомного проекта Курчатова. Он был председателем комиссии по распределению молодых специалистов.

Я подумал о том, что этот малоприметный старик и был советским генералом — аналогом Лесли Гровсу: американскому военному руководителю Манхеттенского атомного проекта. Этому старику доверили наблюдение за исполнителями самого важного проекта за всю историю CCCР. Почему? Какие черты его характера устраивали КГБ?

— Приступаем к работе, приступаем! Прошу внимания! Порядок работы нашей комиссии обычный. Сначала зачитываем анкету, обмениваемся мнениями, вырабатываем общее решение, а затем вызываем студента в наш кабинет и объявляем ему наше решение. Если возникают какие-то осложнения, то решаем их в отсутствии студента. Не забывайте о том, что наша работа имеет воспитательное значение. Начнём. Анкета студента Карпова. Он холостяк, москвич, русский. Куда мы его наметили?

— В систему госстандартов, — ответил секретарь.

— Хорошо, пусть войдёт, — разрешил декан, позабыв, видимо, спросить согласия остальных членов комиссии с этим назначением.

— Садитесь, товарищ Карпов!

Карпов осторожно сел на край стула. Он сидел на нём, как на сковородке, испуганно ища кого-то среди присутствующих.

— Государственная комиссия предлагает Вам работу в системе госстандартов. Если вы согласны с этим предложением, то подпишите протокол.

— Я не согласен. Я хочу работать в системе Загранэлектро. Там я смогу улучшить своё материальное положение.

— Оно у вас и так неплохое. Мне звонил ваш отец. Я понимаю его желание взять своего сына к себе, но у нас нет пока на вас плановой заявки из Загранэлектро.

— Будет, будет, — вдруг заверил декана кто то из присутствующих.

— Мы временно не можем удовлетворить вашу просьбу. Я должен поставить вас в известность, что в случае повторного отказа от предлагаемого вам места, мы не допустим вас к защите диплома. Вы уйдёте от нас без звания инженера.

Декан осмотрел всех собравшихся. Его взгляд говорил: звонки, важные ходатаи на меня не действуют. Я беспристрастен.

— Переходим к следующему по очереди. Анкета Петрова. Петрова хочет взять к себе академик Верещагин. У меня пока нет заявки от академии, но я обещал ему выполнить его просьбу. Надеюсь, у членов комиссии нет возвражений?

— У меня есть возражение, — раздался мой не совсем уверенный голос , — дело в том, что Петров намечен на работу к нам.

— Понятно, понятно, но надо же учитывать и пожелания наших студентов. Давайте предложим Петрову оба места на выбор.

Я понял, что Петрову выгоднее работать у академика и сказал, что не настаиваю именно на кандидатуре Петрова и согласен заменить его другим студентом.

— Это несложно. Девушек и иногородных, кому нужна жилплощадь, у нас берут неохотно, — пообещал декан.

— Следующий у нас Дементьев. — Студента вызвали. — Дементьев, вы у нас иногородний. Мы можем вам предложить место работы в Казани, Куйбышеве, Саратове.

— А какой оклад я буду там получать?

— Обычный для начинающего специалиста.

— С таким окладом там с голоду подохнешь. В магазинах пусто, на рынке цены такие, что с моим окладом там делать нечего.

— О чём вы говорите? Такие великолепные города! Как же там другие люди живут? Отказываетесь? Выйдите. Он комсомолец? Проработайте его на собрании. Каков нахал! Пошлите меня на север Крыма, а не на юг Таймыра. А лучше на родину — на московский Арбат. Следующий у нас Новлянский. Не знаю, куда бы его сунуть? Может, у комиссии есть предложения?

— Я бы его взял в систему министерства обороны,  — предложил офицер.

— Вы меня невнимательно слушали. Я повторяю: распределяется Новлянский!

— Ну и что же? Я не понял вас. Нам он подойдёт.

— Тогда товарищ представитель министерства обороны пройдите в секретариат и поговорите с нашей секретаршей Верой Павловной, а мы пока распределим семейную пару. Федько, войдите. Где живет ваша жена?

— В Харькове, работает на обувной фабрике.

— Хм! У нас нет мест в Харькове. Мы вас направим по месту работы жены. Слегка переквалифицируетесь, но зато будете рядом с женой. Соглашайтесь! Согласен. Молодец! … Ну, как там с Новлянским? Разобрались, товарищ офицер?

— Я отказываюсь от своего предложения!

-Ну вот, так и знал. Только зря заняли у нас время. Куда бы девать Новлянского? Ладно, потом решим. Следующая у нас Комарова. Куда её наметили? А, в систему обороны!

— Что скажет нам представитель министерства обороны?

— Комарова говорила со мной. Она решительно отказывается от работы в нашей системе.

— Как это отказывается? Заставим! Мы должны воспитывать своих студентов. Пригласите сюда Веру Комарову.

На краешек стула, поставленного в центре кабинета, присела явно взволнованная симпатичная девушка.

— Мы можем предложить Вам работу только в системе обороны, — медленно изучающе произнёс декан.

— Эта работа мне не подходит. Я не хочу работать в закрытом предприятии. У меня должна быть скоро семья, и работать на закрытом предприятии меня не устраивает.

— Вы ошибаетесь. Наше законодательство всюду охраняет права матерей. Вы там получите все льготы, что положены по нашему закону.

Комарова смутилась и вдруг решительно выпалила:

— У меня родственники в эмиграции. Я не могу там работать.

Какой-то злой огонёк вспыхнул в старческих глазах декана. Все притаились, ожидая поединка своеволий.

— Заполните анкету в специальном первом отделе института, а мы уж сами решим, можете ли там работать или нет.

— Если Комарова отказывается от работы в министерстве обороны, то я согласен её взять к нам на работу. Вы же обещали мне замену Петрову, — поспешил я на помощь девушке .

— Она намечена на работу в министерство обороны, и её судьбу решаю не я, а министерство обороны.

Я посмотрел в лицо декана. Оно выражало какое-то сладострастие. Наверное, у помещика, распоряжающегося своими рабынями, была такая же самодовольная улыбка. Да здесь аукцион, продажа белых рабов! Пусть распределение длится всего три года, но это — годы молодости!

Распределение закончилось. Я направился к выходу и около лестницы я заметил плакат. Его чёрные буквы сообщали: “Миллионы безработных в мире капитала! Социализм— это работа для всех!”

Ухмылка Сталина

Однажды мне пришлось полететь в командировку в город Магнитогорск. Там меня поселили в гостинице при Магнитогорском металлургическом комбинате. Наутро я отправился по своим делам в научно исследовательский институт метизной промышленности.

Там в это время проходила защита диссертации одной дамы. Я принял участие в дискуссии.

После защиты благодарная дама пригласила меня на традиционный вечер чествования нового ученого. Я отнекивался, но дама обещала мне интересную встречу.

На этом вечере она меня посадила рядом с пожилым человеком с седой шевелюрой и внимательными задумчивыми еврейскими глазами.

Она подошла ко мне и пригласила на медленный танец.

— Вы знаете ли кто сидит рядом с вами? Это самый известный человек в Магнитогорске! Это руководитель нашего ученого Совета, доктор технических наук Григорий Эммануилович Аркулис. Но знаменит он не только своими научными достижениями, а скандалом, в котором принял участие Сталин.

— Вам удалось меня серьезно заинтриговать. Пожалуйста расскажите об этом скандале.

Мы присели и дама рассказала мне историю, которую во время войны всколыхнула весь Магнитогорск.

После краткой беседы с виновницей банкета я вернулся на свое место рядом с Григорием Аркулисом.

— Мне ваша бывшая аспирантка назвала вашу фамилию и я вспомнил, что давно познакомился с вашими оригинальными работами по совместному пластическому деформированию биметаллов.

— Как ваша фамилия?

Я назвал себя. Оказалось, что Григорий Эммануилович следил за моими работами по совместному деформированию биметаллических прутков и мою книгу: ”Биметаллические прутки” рекомендует своим аспирантам.Он пригласил меня утром следующего дня посетить лабораторию при его кафедре. Я воспользовался этим предложением. Так между нами возникла дружба. Несколько раз Григорий Эммануилович приезжал ко мне в Москву, а я всегда заходил в его приветливый дом в Магнитогорске по улице Октябрьской, где его супруга угощала меня необыкновенно вкусными солеными помидорами. Эти помидоры выращивал сам Григорий Эммануилович за короткое уральское лето.

Как-то раз я попросил Григория Эммануиловича рассказать о конфликте с Носовым.

— Во время войны директором Магнитогорского металлургического комбината был Носов. Он был членом ЦК и конфликт с таким человеком в условиях военного времени был смертельно опасным. Я был рядовым инженером-прокатчиком на комбинате. Я подал рационализаторское предложение, которое позволяло увеличить выпуск снарядной стали примерно на пять процентов. В условиях передислокации заводов с Запада страны на Урал это было очень важное достижение. Каково было мое возмущение, когда увидел, что начальник отдела информации и директор комбината Носов объявили себя авторами моего рационализаторского предложения. Я написал письмо наркому металлургической промышленности Тевосяну, прося справедливости. Носов узнал о моем возмущении и был взбешен:

— Я разотру эту козявку! Организуйте суд в Челябинске, чтоб не говорили, что моё влияние оказало давление на решение суда.

Начался суд. Все мои доказательства никто не слушал. Собственно говоря, я не возражал против участия Носова в моем рацпредложении. Я понимал, что его участие позволит быстро внедрить рацпредложение в жизнь, что приблизит нашу Победу. Но почему забыли обо мне?

Зал кипел возмущением: негодяй посмел обвинять самого Носова в краже! Расстрелять прямо в зале суда. В зал суда привезли рабочих, которые, конечно, не понимали в чем состоит суть моего рацпредложения и в чем меня обвиняют, но яростно поддерживали Носова. Не всякий может выдержать такой залп ненависти.

Я посмотрел на Аркулиса. Передо мной сидел худой невысокий седой человек, посмевший, видимо, по молодости лет бросить перчатку самому Носову — хозяину города. Ничего героического в его внешности не было. Это был приветливый, отзывчатый человек, готовый весело, задорно рассмеяться на шутку.

Григорий Эммануилович продолжил свой рассказ.

— Мой адвокат, который перед судом ни о чем со мной не говорил и я его не нанимал, вдруг попросил слова у судьи. Я даже не знал о его существовании.

Он вышел на трибуну суда и сказал:

— Я не буду говорить много в защиту моего подопечного. Я только Вам прочту одну телеграмму: «Всячески поддерживаю товарища Аркулиса. И. Сталин».

Что начало твориться в зале? Зал встал и бешенно зааплодировал мне. Что творилось с судьёй? Его рвало. Я хотел встать и успокоить его. Раздались одобрительные крики: “Сталин на стороне рядового человека! Он его защитник!” Не знаю в каком я был состоянии, но мне показалось, что Сталин на портрете, который висел за спиной судьи, усмехается.

Что потом мне удалось выяснить? Тевосян показал мое письмо Микояну. Микоян был членом ЦК и ненавидел Носова. Видимо, Носов метил пересесть в кресло Тевосяна, хотелось перебраться в Москву. Микоян подсунул мое письмо Сталину и Сталин приказал разыграть этот спектакль.

После этого случая я зашел к Носову по одному делу. Он, увидев меня, так сжал золотую подарочную табакерку, что она треснула в его руках. Мне показалось, что так лопнула бы моя голова. Но Носов был со мной предельно вежлив и тщательно искал мою фамилию в списках мобилизованных на фронт. Он меня всегда вычеркивал.

После войны я легко защитил кандидатскую, а потом и докторскую диссертации. Мне рассказывали, как члены Ученого Совета перешептывались между собой: “Это тот Аркулис, у которого такая волосатая рука в министерстве, что лучше не связываться”.

А вот моему другу Абраму Львовичу Тарнавскому не повезло. Его докторскую диссертацию провалили. Он не пережил такого неожиданного поражения и умер от сердечного приступа.

Его жена на похоронах сказала мне: “Абраша прошел всю войну от начала до конца. Немцы его не смогли убить, а вот наши доканали”.

Я подумал, что научная элита нашего общества превратилась в волчьи стаи. Есть вожак, есть его собутыльники, которые разорвут вожака, если он ослабеет. Вожак охраняет свою территорию от посторонних. Абрам со своей диссертацией залез на чужую территорию.

Да что там научная элита! Партийная элита — тоже волчья стая! Ведь знаменитый 37-й год был годом смены элит! У старой элиты новая молодая элита отобрала вкусный пирог управления страной. Недаром говорят на Руси: где власть, там и сласть. Наверное, при социализме действует закон периодической смены элит путем расправы c предшественниками.

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Леонид Ейльман: Очерки воспоминаний

  1. Вспоминается Дудинцев. У него тоже есть директор комбината — хозяин города и чужих биографий. — Знал ли Дудинцев Носова ?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.