Владимир Янкелевич: Приход ночи

Loading

Приход ночи

Владимир Янкелевич

В комнате становилось всё темнее, но свет включать не хотелось — в полумраке ничего не отвлекало от, в общем-то, невеселых мыслей.

Он был крупным, сильным мужчиной, прошел многое, и считал, что время бояться ушло в далекое прошлое. Жизнь достаточно доходчиво объясняла, что тот, кто боится, тот проигрывает наверняка и ему не найдется места даже в обозе.

Но сегодня привычный круг понятий как-то сместился, искривился, стал и не кругом вовсе, а какой-то непонятной фигурой.

Это вызывало дискомфорт, неуютность. Он привык вести за собой — семью, большие коллективы, которыми руководил, он привык, что ему доверяли, привык отвечать за них за всех, за их жизнь и благополучие, но как это делать сегодня, когда дорога, откуда ни смотри, вела в сторону обрыва.

Он подумал, что хорошо, еще есть силы и возможность собраться и начать на новом месте.

Или это только казалось?

Он пошел за бутылкой виски. Это всегда помогало успокоиться и принять решение. На этот раз Ballantine’s успокоения не принес.

— Подожди, давай пойми сам себя, что тебя беспокоит?

— Да так, особо ничего, кроме разве, что мелочи.

В таком же старинном кресле около 100 лет назад сидел его дед. 100 лет прошло, но всё, похоже, возвращается.

Тогда, в кабинете деда, не было компьютера, стол зеленого сукна был побольше, увесистые бронзовые канделябры исчезли. Можно было бы подобрать что-то похожее, но как-то они не соответствовали интерьеру и духу времени. Да бог с ними, канделябрами-то.

Тогда за столом сидели друзья деда, чаи гоняли, все больше молчали и переглядывались. Из левого угла на них смотрела икона святой великомученицы Варвары, вроде покровительницы горного и маркшейдерского дела. Деду она была безразлична, но недавно умерший друг уговорил.

— Если, говоришь, просто раскрашенная доска, то чего копья ломать? — спрашивал он. — Пусть себе стоит.

И Варвара стояла спокойно, в разговор не вмешивалась.

Все давным-давно знали друг друга, доверяли, хотя и доверию есть предел, особенно, когда в доме прислуга.

Разговор начал Самуил Яковлевич.

Он основательно откашлялся, причем так, что казалось, что это никогда не закончится, а потом вдруг ясным и чистым голосом сказал:

— Господа, завтра это будет иная Россия, император отрекся, к власти придут болтуны от политики. Им будет интересно смотреть на костер, но топливом для этого костра послужим мы! Свобода в том и состоит, чтобы свободно выбрать, хотим ли мы быть этим топливом.

— Так уж и топливом?

— Вы, Ваше благородие, не годитесь, худы-с, а вот Соломон Шаевич в самый раз — пудов 15 топлива получится легко.

— Господа, достаточно, «на топливо… в крепость…», мы сюда не для этого собрались, — пресек дед дискуссию. — Всё понятнее и страшнее. Сама система пошла прахом. У моего брата сильная рука в Русско-Азиатском банке. Он недавно помогал графу Кайзерлингу спасать свои капиталы, и мне настоятельно советует сделать то же без промедления. Он прямо пишет: «Деньги выводите срочно, на убытки не обращайте внимания, сегодня главное — жизнь. Да и банк в это ненадежное время уже не тот». Под его рукой находится банк в Шанхае. Комиссия высоковата, но чай не мирное время.

Леонид на таких встречах всегда молчал. Он недавно только приехал из Одессы, был сравнительно молод, и считал, что со своим суждением стоит и подождать.

Но тут он не выдержал.

— Господа, о чем мы спорим? Ну, сменится власть, вместо одной прогнившей власти придет другая, свежая… Им без профессионалов не обойтись. Нигде нет страны без банков, биржи, без кредита останавливается жизнь. Они же не самоубийцы!

— Они не самоубийцы, они убийцы, и без вас, уважаемый Леонид, обойдутся легко.

— Давайте сделаем так, — продолжил дед, — у всех есть время подумать. Кто решится, то прошу ко мне, завтра после обеда решение должно быть принято, финская граница пока доступна.

***

Назавтра дед сидел и ждал. Ждал долго, а потом и его самого стали одолевать сомнения. Куда нестись со своего гнезда, живым ли доберешься, а дети, внуки, у них просто не хватит сил. Да и что их ждет в этой самой Финляндии? Здесь у них жизнь своя, вот Лялька заневестилась, к ней этот длинный как шест из английского посольства всё сватается. Да и имущество не распродать, кто ж его купит-то?

В таких раздумьях прошел месяц, а через месяц предмет обсуждения сам собой отпал, остался один: «Как выжить»?..

Про выстрел думать не хотелось. Какой-то матросик во дворе схватил его тетку, самую молодую и красивую, вроде, как познакомиться, ну и получил от деда кулаком по тупой башке. Выстрел сразу и не услышали, просто дед как-то неожиданно ткнулся головой в снег перед сапогами этого поганого матроса.

Крови почти не было, черная запекшаяся дырочка, даже и не страшная на вид, да голова — в снег, к ногам этого матроса с наганом.

— Уберите здесь, — только и сказал матрос.

***

— Как дед мог? Почему продолжал жить и дожидаться этого матроса?

Этого он никогда не понимал. В 30 лет не понимать было проще. Он не понимал, как это опытные и смелые люди с достаточными средствами не смогли ими, этими средствами, распорядиться, спокойно (или на вид спокойно) пережили три уплотнения, расстрелы, шепотом поминали сгинувших в ГУЛАГе и безнадежно надеялись, что десять лет без права переписки это просто «десять лет без права переписки»?

Покладистости от этой жизни не прибавилось. Отца за самовольное решение на производстве уже тоже собирались арестовывать, но вот 53-й год, арест пролетел мимо…

Теперь отец смотрел на него, смотрел с портрета и, возможно, тоже удивлялся: «Где твоя резкость, сынок? Ты что, не понимаешь своего времени?»

— Да всё я понимаю, только неожиданно лучше стал понимать деда.

Он подошел к окну. Он и сам уже давно дед, внуки, внучки успешно строят свою жизнь, воспринимают повседневность спокойнее. Как их отсюда вырвать? Да и куда?

Зашли перед сном.

— Спокойной ночи, дед.

— Спокойной ночи.

Он включил «Новости»: в упор расстрелян Борис Немцов.

— Как это, расстрелян?! Рядом с Кремлем?! Под наблюдением наружки?! Суки! Уже началось.

— Началось?

Он позвонил другу в Ванкувер.

— Как ты там, как внуки?

— Не морочь мою старую голову, внуками ты вдруг озаботился. У тебя для забот и своих внуков хватает. Я и так понимаю, что тебя волнует. Просто я сплю ночью в своей кровати и не боюсь, что ко мне постучат.

— Так и я так же сплю!

— Вот и чудно.

Print Friendly, PDF & Email

16 комментариев для “Владимир Янкелевич: Приход ночи

  1. Блестящий, неожиданный рассказ! К сожалению, евреи больше других народов напоминают шахтных лошадей, весь свой век ходящих по кругу.

  2. «Очень напоминает историю моего прадеда , известного заводчика на юге Украины …»
    — — — — —
    замечательно , талантливо , — поэтому напоминает нам наши собственные истории

  3. Сэм
    — 2015-03-03 20:54:02(892)

    Выступая в привычной для себя роли шагающей не в ногу белой вороны смею отметить, что уважаемые посетители этого посвящённого истории сайта не обратили внимание на допущенный уважаемым автором ляп, когда он, уважаемый автор, спутал два близко лежащих друг от друга по времени, но по сути своей абсолютно и принципиально разных исторических события: Февральская Революция, после которой не то что опасений, но ничего кроме больших надежд на нормальное будущее у представителей образованного класса не было и быть не могло (знаю это не из книжек, а от свидетеля), и Октябрьский Переворот.
    =====================

    Так и не так.

    В этот решительный день вождей не было, была одна стихия. В ее грозном течении не виделось тогда ни цели, ни плана, ни лозунгов. Единственным общим выражением настроения был клич: — Да здравствует свобода! — о 27 февраля 1917 г. (А. И. Деникин, «Очерки русской смуты»)

    Поэтому Л.Троцкий и имел право утверждать:
    Февральская революция была только оболочкой, в которой скрывалось ядро Октябрьской революции. (Лев Троцкий, «История русской революции», том 1,«Февральская революция»)

    Да, были большие надежды у многих и многих (не всех – было довольно много и монархистов, считайте их «необразованными»), но что значило тогда для представителей образованного класса «нормальное будущее» теперь можно понять только по книжкам, а не со слов одного, очевидно, далеко не молодого свидетеля. А представления о «нормальном будущем» многих тогдашних «представителей» вели к Октябрьской революции. Так что говорить об «абсолютно и принципиально разных исторических событиях» в данном случае все равно, что говорить о матери и ребенке как об абсолютно и принципиально разных существах. Можно, но не как о «ляпе» в ответ В. Янкелевичу и «уважаемым посетителям этого посвящённого истории сайта»

    1. но что значило тогда для представителей образованного класса «нормальное будущее» теперь можно понять только по книжкам, а не со слов одного, очевидно, далеко не молодого свидетеля
      Борис Дынин 3 Март 2015 at 23:48
      ——————-

      Уважаемый Борис!
      (Ничего не могу с собой поделать – не могу «по-интернетовски» обращаться к человеку не называя его имя).
      Для меня свидетельство этого свидетеля ценнее написанного во всех книгах, написанных потом с целью оправдать или объяснить, или и то и другое, произошедшее.
      Этот свидетель – моя родная бабушка, давно уже ушедшая из этого мира. Я прекрасно помню, хотя был и совсем малышом, мой разговор с ней (а она была тогда моложе Вас сегодня и продолжала тогда работать) про Февральскую Революцию, непосредственным свидетелем которой она была, живя тогда в Петрограде. (Имела право на проживание вне черты оседлости как окончившая высшее учебное заведение).
      Она вспомнила (уж не помню в связи с чем): Как тогда все Приличные Люди радовались, что скинули царя, вышли на улицы, обнимались, целовались!
      А я с важностью спросил:
      Бабушка, но ведь потом, в октябре, радовались ещё больше!
      И до сих пор помню её молчание и её улыбку…
      Ваше же сравнение Февральской революции и Октябрьского переворота как матери и ребёнка – это оскорбление памяти именно тех приличных людей.
      Считаю более точным сравнение с кукушатами, выбрасывающими из гнезда птенцов приютившей их птицы.

  4. Очень сильный текст, эссе. Сейчас читаю «Записки уцелевшего» Сергея Голицына (князя). Простыми словами рассказывается о том, как выживала прежняя элита — реальные ученые, художники, писатели, юристы, экономисты из «бывших». Для них Россия — Родина, а не просто место рождения, как для нас, евреев. Вот кому было тяжко не столько в материальном, сколько в духовном смысле. Так что мы должны благодарить судьбу, что родились евреями.

  5. Очень напоминает историю моего прадеда, известного заводчика на юге Украины Якова (Израиля) Гуревича.

  6. Неожиданный (?) для автора сюжет. Вот какие мысли могут прийти в голову, вот какие рассуждения и воспоминания могут быть преданы бумаге под впечатлением событий последних дней! Порой такой текст с перемещением во времени, с параллельным развитием сюжетных линий, и с предельно заземлёнными окончаниями последних может многое описать лучше статей-простыней с набором «фактов» и анализом причинно-следственных связей.
    М.Ф.

  7. Банально, но каждый выбирает по себе. И по тому, что заложено природой. У кого-то есть по рождению «ген» самосохранения, а у других — «гены» по-другому устроены. Для кого-то сохранить или попытаться сохранить нажитое суперважно, а кто-то понимает, что был бы жив, а нажить можно и в другом месте, не в этом счастье. В каждой еврейской семье есть родственники, уже забытые, которые в конце 19, начале 20 века плюнули на все и уехали. И были «умные», которые продолжали жить-поживать и добро наживать. И ничего не изменилось за 100+ лет. У меня есть старый товарищ, который с явной не арийской мордой и фамилией зарабатывает деньги в нынешней Москве. Имея гражданство и квартиру в Израле. Он мне говорит: «Ты что не понимаешь, здесь такая интересная жизнь. Ну, кто бы я был в Израиле?». А ведь может не успеть удрать.
    Если вернуться к рассказу, то это неожиданное еще одно лицо Владимира Янкелевича. Весьма интересное.

  8. «… — Они не самоубийцы, они убийцы, и без вас, уважаемый, обойдутся легко …».
    ===
    Это — определение того, что происходит сейчас …

    1. Ты знаешь, мне кажется, что за многие годы, это первый твой отзыв на мои писания. Спасибо и с почином.

  9. Страшная история о стране, которая такой была, есть и будет.

    Тут и спакованная в немногие предложения история человеческих трагедий и трагедия истории страны, в которой (или в которую) мы волею судьбы родились, в которой жестоко страдали наши родители, и из которой — также волей судьбы — нам было возможно уйти. Чтобы никогда больше туда не возвращаться.

Добавить комментарий для Б.Тененбаум Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.