Марк Фукс: Не забыть рассказать. Продолжение

Loading

В моих Черновцах носителей идиш практически не осталось… Но друг мой, идиш живет уже в других местах нашего шарика… Перефразируя Марка Твена, следует констатировать: «Слухи о его смерти оказались сильно преувеличенными».

Не забыть рассказать

Марк Фукс

Продолжение. Начало здесь

Друг мой, идиш

«Ты такого не увидишь
ни в Москве, ни под Москвой –
 
все вокруг галдят на идиш:
 
и еврей, и даже гой.»
Юрий Штерн

«Когда я был маленьким, в Черновицах, русский был вторым языком, румынский — третьим, а украинский — четвертым…»
Сам придумал

В доброй половине черновицких дворов в те времена говорили на идиш.

После войны столица Буковины была одним из немногих полностью уцелевших городов Украины. Естественно, что в Черновцы, оставленные румынами и немцами, устремились люди с лежавшей в разрухе европейской части Союза.

Вчерашние беженцы, евреи Бессарабии и Украины, скитавшиеся в эвакуации заполняли улицы старинного города. Добротные, изысканные дома, оставленные их владельцами в целости и сохранности с мебелью, посудой и постельным бельем стремительно заполнялись новым разношерстным людом.

Черновцы, центральный променад, улица О. Кобылянской (Герренгассе, Панська)

Прежняя довоенная эпоха оставила городу небольшую прослойку коренного австрийского населения, говорившего на немецком. Вновь приехавшие и поселившиеся не всегда владели русским и говорили на привезенных с собой языках и говорах, но при этом все в той или иной степени владели идишем.

Совершенно естественно, что последний и стал тем мостом, что связал всех на долгие годы, вплоть до окончательного исхода евреев с Буковины во второй половине прошлого века.

Мост возводился на добротных, устойчивых сваях.

Черновцы испокон веку были одним из центров идишского мира.

Жители Черновцов, ашкеназы из центральной Европы и даже сефарды, в свое время пришедшие на Буковину из Балкан и освоившие здесь идиш, использовали его в быту, писали и издавали книги и газеты на нем, ставили спектакли.

Правда, черновицкая еврейская элита старалась использовать литературный немецкий и весьма преуспела в этом, дав мировой литературе Пауля Целана и Розу Ауслендер, но вместе с тем, в мировую литературную сокровищницу вошли блестящие мастера идиш Элиэзер Штейнбарг и Ицик Мангер.

Пауль Целан
Роза Ауслендер
Ицик Мангер
Элиэзер Штейнбарг
Дом еврейской общины в Черновцах. Старая фото открытка
Синагога «Темпель» в Черновцах. Сожжена в июне 1941 г. нацистами

Так или иначе, осенью 1908 года, Первая международная конференция языка идиш состоялась в Черновцах.

Интересно, что конференция началась зале Черновицкого филармонического общества, а затем продолжила свою работу в Украинском народном доме, что свидетельствует об известной толерантности австрийских Черновиц.

Здание филармонии. Черновцы
Украинский народный дом. Черновцы

И это далеко не случайно, ведь к тому времени треть населения Черновиц — столицы герцогства Буковина, составляли евреи. Здесь на стыке Запада и Востока, на границе Австро-Венгрии, России и Румынии, бурное развитие идишской литературы, театра и музыки ощущалось особенно сильно.
Свыше семидесяти делегатов, представлявших весь спектр еврейской религиозной, политической и культурной жизни приехали в Черновцы для участия в конференции.

К моменту моего появления на свет многое изменилось под луной: через Буковину прокатились две мировые войны, трижды сменилась власть и Черновцы, в конце концов, оказались в составе Украины.

Но неизменным атрибутом города оставался идиш.

Вплоть до начала пятидесятых в городе работал еврейский (идиш) театр, существовали школы на идиш, на центральной улице работал еврейский ресторан.

Здесь работал еврейский (идиш) театр (Ныне актовый зал Черновицкой медицинской академии)

Насколько мне известно, такой привилегией на территории СССР пользовались кроме моих земляков только в Литве и в Биробиджане.

И хотя работа властей по выкорчевыванию идиша и всего еврейского в Черновцах пришлась на начало пятидесятых, когда все игры с евреями прекратились, все мое детство и юность идиш звучал в городе, на его улицах, площадях, дворах, магазинах и базарах.

Приезжая в Киев к многочисленной родне, я слышал идиш только изредка, только внутри домов, за закрытыми дверями.

В Черновцах никто не стеснял себя, разговор на идише был частью повседневного быта.
Отчетливо помню, как мы с покойной мамой зашли в мясную лавку и на вопрос, заданный продавцу на русском, немедленно последовал ответ:

«Их вейс идиш ойх!» — («Я знаю также идиш!»).

Дома у нас идишем почти не пользовались, хотя знали и любили его.

Родители не пропускали ни одного концерта или представления на идиш.

В Черновцах творила и жила незабвенная Сиди Таль, гастролировали звезды первой величины Нехама Лившицайте, Михаил Александрович, Анна Гудзик, Эмиль Горовец.

Идиш казался естественной частью повседневной жизни. Ухо ловило его, сознание адаптировало, и через мгновенье ты уже не помнил, на каком языке пришла к тебе информация.

Русский и украинский мы учили в школе, идиш мы впитывали на улице.

Иногда, когда родители в своем разговоре касались запретной для нас темы, они переходили на идиш, но вскоре, и они и мы, дети обнаружили, что все понимаем, можем вставить слово и правильно отреагировать.

Уже в школьные годы, когда началось изучение иностранного языка, во время уроков случалось, ученик, забывшись, автоматически вставлял в ответ слово на идиш вместо английского.

Борис Павлович Ройзин

Учитель наш, Борис Павлович, сам в прошлом преподаватель идиш, не реагировал, не акцентировал внимания, спокойно продолжал урок. Только мы, дети идиша, переглядывались и молча, про себя, отмечали ошибку.

Наш Борис Павлович Ройзин, в силу обстоятельств, после закрытия нашей, последней в Союзе еврейской (идиш) школы, переставший преподавать идиш и перешедший на преподавание английского был известным идишским поэтом и журналистом, печатался в тогдашних изданиях на идиш в Советском Союзе, Польше и Франции.

В Израиле, уже в наши дни, труды Бориса Павловича были переведены на иврит и творческое наследие его вышло отдельным изданием.

Через много, много лет мой бывший одноклассник, передавая мне, привет через общих знакомых заметил:  «Если не вспомнит, скажите ему, что в школе меня звали «Цвонцик».

Я, конечно, помнил его и без прозвища, которое прилипло к нему, когда в пылу ответа на уроке английского он вместо «твенти» ляпнул «цвонцик» на идише.

Творчество Жванецкого нам особенно близко и понятно. Ведь вся соль, весь «цимыс», его речи состоит в том, что он говорит на идиш, но русскими словами.

Я думаю, он догадывается об этом.

Идиш помогает шагать по жизни, понимающим и ценящим его. Он порождает ироничное, полное юмора и философии отношение к себе и окружающим.

Служба в армии и, последовавший затем мой переезд в Ташкент, казалось мне, оторвали меня от идиша.

Но и в те времена случались моменты, когда идиш приходил мне на пользу и выручал.

В конце восьмидесятых мне выпала командировка в тогдашнюю ГДР, мое предприятие успешно сотрудничало с тамошними машиностроителями.

Случилось так, что я прилетел в Германию в пятницу, прямой самолет из Ташкента в Берлин летал раз в неделю. Переводчика не оказалось, он должен был быть после выходных. Меня встретил и опекал ГДРовский коллега. К началу рабочей недели оказалось, что переводчик нам не нужен, мы вполне обходились без него.

Правда, немецкие товарищи отмечали мой странный акцент, да еще, иногда, я попадал впросак, не зная того, употреблял ивритские слова, пришедшие в идиш.

Например, на вопрос:

 «Сколько часов лета от Ташкента до Берлина?» ответил на идише: «Зекс шу», а оказалось, надо было сказать «Зекс штунде».

Выручал идиш меня поначалу и в Израиле, хотя здесь его по началу, при становлении государства не очень жаловали.

В дальнейшем оказалось, что в современном Израиле наблюдается тенденция к возрождению идиша, он в моде и бросить выражение на идише — это хороший тон, своеобразная визитная карточка.

В израильском театре «Идишшпиль» почти вся молодежь — выходцы из бывшего Советского Союза, освоили идиш здесь и прекрасно играют на нем.

Реклама спектакля на идиш (Израиль)

Ну а что в Черновцах?
Уже пролетело несколько лет, как не стало Иосифа Бурга, последнего из черновицких могикан, классика идишской литературы.

Отто фон Габсбург и Иосиф Бург. Черновцы. Вручение австрийского ордена «Крест Почета» (наука и искусство) Первого класса последнему идишскому писателю, уроженцу австрийских Черновиц

В моих Черновцах носителей идиш практически не осталось, хотя власти и общественность всячески стараются искупить вину: открывают музеи, ведут просветительскую работу, пишут статьи.

Но друг мой, идиш живет уже в других местах нашего шарика… Перефразируя Марка Твена, следует констатировать: «Слухи о его смерти оказались сильно преувеличенными».

«Ах, Одесса!»

Положение было безвыходным. Кто-то должен был лететь в Одессу. Тянулся и не решался технический вопрос с коллегами, и шеф решил, что мне пора в путь.

Честно говоря, охотников мотнуть в Одессу было всегда достаточно.

Но летом. В крайнем случае, осенью.

А сейчас на дворе зима.

Это в Ташкенте можно позволить себе пройтись в обед без куртки по набережной Боз-Су и посидеть на солнышке с пиалой чая, после плова и маргиланской редьки.
А в Одессе снег.

И море замерзло, как сказал по телефону тамошний коллега.

В Одессе я не был давно.

Я не мог себе представить ее в снегу, но, покинув салон сто пятьдесят четвертого, сразу окунулся в реальность и начал отходить от пронизывающего насквозь холода только в такси, по пути в город.

Одесское КБ располагалось в самом центре, на Чкалова.

Я вручил традиционный узбекский сувенир — зимнюю дыню, составлявшую основную часть моего багажа, сунул свою сумку в угол и последовал с моим одесским коллегой обедать.

Когда мы вернулись в отдел, мой презент уже был разрезан на аккуратные куски и рассредоточен по столам.

Мне тоже досталось.

Зимнюю дыню я ел второй раз в жизни. Первый раз это было зимой, лет пятнадцать тому в Ташкенте, на Алайском и сделал я это по неопытности, когда мой ташкентский стаж не превышал недели.

Одесситы выполнили обещание, данное по телефону: гостиница была заказана.
Сопровождать меня туда вызвалась молоденькая инженерша в пыжиковой шапке и элегантной шубке. Оказалось, что гостиница располагается за углом, на Свердлова, рядом с магазином «Дары природы», называется «Октябрьская» и относится к обкому.

Сопровождающая сдала меня дежурному, помахала ручкой и со словами «зайду, попью кофе» проскочила в гостиничный буфет.

То, что по работе не решалось в переписке и по телефону в течение года, на следующий день решилось в почти автоматическом режиме, без нервотрепки и долгих объяснений. К концу рабочего дня протоколы были подписаны, все условия согласованы, комплименты розданы, командировка отмечена без проставления даты.

Помимо официальной, записанной в техническое задание задачи у меня лично было еще три разноплановых цели.

Мне хотелось отыскать многочисленных родственников-одесситов, с которыми прервалась связь, я горел желанием посетить вновь открывшийся литературный музей и, наконец, грешно было возвращаться в Ташкент без хорошего чая, который по слухам можно было приобрести в Одессе, куда он прибывал морем из Индии или Цейлона и где его развешивали и расфасовывали.

Теперь, после выполнения официальной части, в зимней холодной Одессе меня держал только обратный билет в Ташкент. На выполнение неофициальной части оставалось почти три дня.

В гостиничном номере на подмогу водяным установили масляный радиатор.

Сидя возле него, укрывшись пледом можно было отогреться и сосредоточиться.
Я тщательно изучил все газеты, доставленные в номер утром, наметил для себя посещения театров, выставку фотографии в Музее Западного и Восточного искусства, поход в недавно открывшийся литературный музей.

Разобравшись с газетами, стал изучать местный телефонный справочник.

В свое время в Одессе проживала приличная часть нашего рода по материнской линии.

В Одессу родной брат деда попал после гражданской войны, обосновался, обустроился, завел семью и родил двух сыновей и трех дочерей.

Одессу я впервые увидел и ощутил десятилетним мальчиком в 1957 году.

Путь в Евпаторию из Черновиц лежал через Одессу.

Сначала поездом, через Молдавию, где в Бендерах на вокзале ведро абрикос за семь старых дореформенных рублей, затем теплоходом в Крым.

Пересадка в Одессе.

Поезд прибывал в Одессу почти ночью, теплоход, следовавший по крымско-кавказкой линии отходил вечером следующего дня.

На вокзале нас встретил один из маминых двоюродных братьев.

Расцеловались. Он подхватил чемоданы и потащил их к такси на привокзальную площадь.

Привокзальная площадь в Одессе

Утром следующего дня в маленькую полуподвальную квартиру, расположенную в одном из дворов по улице Воровского (впоследствии — Малиновского, а до этого — Малоарнаутской) потянулась знакомиться многочисленная и крайне доброжелательная и непосредственная родня.

На проходной кухне запахло жареной скумбрией.

Типичный одесский дворик

Оказалось, что у меня среди прочих родственников, есть мои ровесники: два троюродных брата. Оба Семены. Правда, один Сема, а второй Сеня.

Они увели меня со двора. Мы пошли знакомиться с Одессой.

Город они знали великолепно. Все ходы-выходы. Историю, писанную и неписанную, многочисленные рассказы и байки, все про футбол и про жен футболистов.
По случаю нашего приезда родители выделили им немного денег, они угощали меня великолепным мороженным и газировкой, или, как говорили в Одессе «ситро».

К обеду мы подоспели вовремя. Принимали нас на Пушкинской, в квартире одного из Семенов. Напротив, дома, через дорогу располагался собор, рядом приличный гастроном, а замыкало квартал полуразрушенное здание табачной фабрики.

Пушкинская была увешена бело-голубыми флагами с шестиконечной звездой.

Москва готовилась к фестивалю молодежи и студентов.

В 1957 году я тщетно пытался обнаружить на фестивальном плакате еврейский национальный костюм
Израильская делегация в фестивальной Москве

Путь Израильской делегации лежал до Одессы морем, а затем поездом до Москвы.

В Одессе говорили на идише, но по-русски.

Собственно идиша я не слышал, даже от стариков.

Только один раз двоюродная бабушка бросила двоюродному дедушке одну фразу, касающуюся меня: «а штолтен ингале». И все.

Вечером нас доставили в порт. Мы погрузились на красавец «Ленсовет», («Мариенбург», «Абхазия») и в наступающих сумерках отчалили.

Турбоэлектроход «Ленсовет» в Одесском порту

В Одессе я стал бывать часто.

Мы росли, менялись интересы.

Мои Семены все меньше говорили о СКА и о «Черноморце», все больше о мехмате и мукомольном институте и о трудностях получения еврею по окончанию школы, ну хотя бы серебряной медали.

Развалины старой табачной фабрики на Пушкинской перестроили в ЦУМ, театру оперетты подарили безвкусную стеклянно-бетонную коробку, на одном из домов по Ленина, недалеко от оперного, появилась мемориальная доска с именем Исаак Бабель.

В семидесятые я покинул Украину, путь в Крым теперь не лежал через Одессу. Связи с родными угасли и почти прекратились…

В этот свой приезд, я зашел в дом на Пушкинской, в надежде посетить родных. Хорошо знакомый дом оказался нежилым, аварийным, подпертым изнутри деревянными балками и опорами от основания и до второго этажа.

Я сидел в гостиничном номере, листал телефонный справочник в надежде отыскать знакомые имена.

Частных телефонов в справочнике не оказалось. Мало надеясь на успех, я подошел к телефону и набрал 09.

Вопреки ожиданиям, Ефимов Б…штейнов в Одессе оказалось не так уж много.

Я приступил к звонкам. На втором звонке, после контрольных вопросов и ответов, поиск был завершен.

Мои одесситы с Пушкинской теперь жили на вице-адмирала Жукова, в самом центре, в пятнадцати минутах ходьбы от моей гостиницы.

Я долго объяснял кто я и что мне нужно. Я не был уверен, что меня правильно поняли, но все же договорился о визите.

Торт и шампанское нашлись в кондитерской «Спартак» на Дерибасовой.

Пройдя сугробами за угол, на Греческую площадь и обогнув, ее я оказался у искомого дома.

Время не стоит на месте, дядя состарился, его широкие плечи немного округлились, голова поседела, но голос и интонации оставались прежними.

Меня приняли с легкой настороженностью. Я не претендовал на «переночевать», задавал правильные вопросы, в нужном направлении поддерживал беседу, но старики никак не могли связать воедино во времени пространстве меня, Ташкент, Черновцы и Одессу.

Я спросил об их сыне моем ровеснике Семене.

Старики переглянулись еще раз.

«Так Вы из Черновиц?»

«Да», потеряв надежду и согрешив против действительности, ответил я.

«Сема? Живет на Гарибальди. Работает в вычислительном центре. Собирается».

Дядя подошел к телефону.

«Сема! Наш Марик из Черновиц приехал. Нет не из Израиля. Из Ташкента.
Сидит у нас, пьет чай с вареньем из шпанки. Приходи».

Родня сидела на чемоданах, посещала ОВИР и учила английский.

На спектакль по Гоголю в театр имени А. Иванова я опоздал.

И не пожалел.

По многим причинам, а главное из-за леденящего холода в зале. Разгоряченный встречей с родными и домашними котлетами я с разбегу оставил пальто в гардеробе, однако, увидев в партере среди зрителей адмирала в заключенного в шинель и его спутницу в шубке, осознал, что ошибся, здесь не до приличий, надо утепляться.

Так и остались впечатления от одесской драмы: холод, партер, и адмирал в шинели.

Утром следующего дня мой путь лежал в литературный музей.

Музей открылся для посетителей недавно. Центральные газеты писали об этом и я, в общем, был подготовлен.

Музей оправдал все мои ожидания и даже превзошел их. Он располагался на Ласточкина во дворце Гагариных и по своему содержанию, оформлению, способу подачи материала, объему его соответствовал тому огромному вкладу, которой внесла Одесса в становление и формирование литературы.

Ближе всего мне были и привлекли внимание экспозиции, связанные с «Серебряным веком», оформленные в духе русского модерна и залы Одесской литературной школы, встречавшие посетителя парящей в воздухе старой пишущей машинкой «Ундервуд» и тумбой, с афишами времен одесского периода Паустовского, Бабеля, Катаева, Ильфа и Петрова…

Если мне память не изменяет, были материалы, посвященные еврейской составляющей литературной Одессы, довольно скудные, но по тем временам и это было не совсем обычно и принято.

К моему разочарованию, в одесских гастрономах прилично чая не оказалось. Невыразительные зеленовато-черные пачки с таинственными цифрами «36» и не менее загадочной надписью « … из лучших сортов грузинского и индийского …» ничего хорошего не сулили.

«А ты подойди в киоск, напротив твоей гостиницы, к Фире» — посоветовали мне коллеги.

Киоск торговал всякой всячиной и в том числе чаем.

Фира оказалась женщиной лет шестидесяти. Мне показалось, что естественным будет обратиться с просьбой на идише.

Слегка напрягшись и напряженно вспоминая свой черновицкий опыт, я пытался построить свой вопрос-просьбу.

Годы, проведенные в Ташкенте, не прошли зря. Язык одеревенел, слова ломали зубы.

Наконец я выдавил что-то членораздельное и понятное на идише.

«Гриша! Кик им ун! А идикл.» — Фира обратилась внутрь киоска, где в глубине с газетой в руках и очками на носу, напротив лампы-обогревателя устроился ее супруг.

Гриша молча кивнул, приняв сообщение к сведению, и продолжил изучать газету.

«Сколько чая вы хотите, мужчина?» — спросила хозяйка киоска по-русски.

«Пачек десять-пятнадцать».

«Завтра, вечером, подходите» — проскрипел Гриша из недр киоска.

« Я улетаю после обеда».

«Тогда подходите утром».

Назавтра, в день отлета, после завтрака я направился в киоск к Фире.

Фиры не оказалось. Вместо нее была молодая дама в отороченной мехом безрукавке поверх свитера и в мужской меховой шапке.

«Вы за чаем» — определила она.

Я кивнул.

«Берите. Здесь кило с походом. Двенадцать рублей».

Вместо ожидавшихся мной пачек в моих руках оказалось два свертка, обернутых вощеной бумагой и смахивавших на докторскую колбасу.

Я было, не увидев привычной упаковки, засомневался.

«Чудак-человек! Берите! Чай уворованный, без всякого купажа. Чисто индийский».

Водитель такси, перехватив мой взгляд и словно читая мои мысли, заметил, как бы, между прочим:

«Мы греки. А ваши уезжают потихоньку, в Америку. Меняется Одесса…»

«Волга» оставила позади утопающий в сугробах центр и приближалась к аэропорту.

В аэропорту оставалось еще немного времени на кофе.

Объявили посадку на самолет, отлетавший в мои родные Черновцы.

Я пошел поглазеть, в надежде увидеть знакомых.

Характерных лиц с выразительными глазами не оказалось…

Уже в самолете, во время взлета я прокручивал в голове анекдот, рассказанный таксистом в пути:

«Объявление в аэропорту. Граждане! Последний, покидающий Одессу, не забудьте выключить свет».

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

14 комментариев для “Марк Фукс: Не забыть рассказать. Продолжение

  1. Прочёл с большим интересом. Помня и предыдущие вещи автора, ожидаю, что продолжение будет того же качества.
    Позволю себе попутное рассуждение лингвистического толка. В тексте слово «идиш» большей частью склоняется, я же с давних пор знал, что не склоняется (упомяну, что мои родители идиш отлично знали, в семье имелись книги на нём, выписывали «Советиш Геймланд»). Но сегодня различные словари дают для «идиш» противоречивые указания: одни склонение допускают, другие нет. Видимо, сделали это «делом вкуса» русскоговорящих.
    Ну, да ладно – с «идиш» или с «идишем» материал удался.

    1. Спасибо за теплые слова оценки.
      На самом деле Вы задали интересный вопрос относительно употребления слова «Идиш» в русском языке.
      До репатриации в Израиль я однозначно употреблял устойчивую, неизменяемую форму: «Идиш». Под влиянием употребления слова «Иврит» в русском языке, я стал как, впрочем, и многие другие, склонять слово «идиш», аналогично тому, как мы делаем это со словом «иврит», т.е., если следует уточнение, например, на «Языке идиш», то «идиш» не склоняется, но если мы говорим, например, «написано на идише», «владел идишем» и т.д., то вступают в работу все шесть падежей русского языка.
      Возможно это хороший пример взаимовлияния и взаимоотношения идиша и иврита. Эта тема разбирается в http://www.slovar.co.il/idish.php.
      М.Ф.

  2. Х-П.
    Похвалы от Вас – это особый раздел в моей кладовой сладостей.
    ======================
    обоЮДНо. Разве ж я буду плохо когда ко мне по-людски?
    с миром идущего — отчего по делу не похвалить?
    Попробую разглядеть луч света.

  3. Сердечная благодарность откликнувшимся и эти записки на страницах портала и в личной переписке.
    Это действительно те моменты нашего прошлого, воспоминания о которых согревают душу.

    Б.Э. Альтшулеру.
    Мне представляется крайне интересным Ваше обращение к личности фон-Реццори. Хочу обратить Ваше внимание на то, что в свое время В. Лазарис написал о нем (на русском языке). Возможно Вы с этим материалом знакомы.
    Среди многих славных имен, есть еще одно имя в истории моего города, заслуживающее внимания и исследования:
    Вернон Кресс (Пертер Демант), автор «Зенкамерона ХХ».

    Ю. Герцману, И. Юдовичу, Б. Дынину.
    Я ценю ваше дружеское отношение к моей персоне и те комплименты, которые вы щедро раздаете мне.

    Х-П.
    Похвалы от Вас – это особый раздел в моей кладовой сладостей. Мила Кунис, о которой Вы упоминаете, это конечно «что-то особенного», но я её по эпизодам своей юности не помню. Пробел!

    Дорогие Соплеменник и Роман Кремень!
    Я рад, что мои впечатления и воспоминания об Одессе восприняты вами положительно. Обычно одесситы очень ревнивы и не дают никому прикасаться к своему городу.

    М. Полянская.
    1. С Женским днем «8 Марта»! Лучшие пожелания.
    Спасибо за радость общения и высокую оценку моих воспоминаний. Получить похвалу от требовательного и строго свидетеля и соучастника событий не так уж просто.
    Еще раз благодарю всех.
    М.Ф.

  4. Спасибо, очень хороший текст. Только уточнение — автор снимка доктора О.фон Габсбурга и Й. Бурга — Сергей Осачук. Доктор ничего не вручал Бургу, они просто ощались на немецком. Было это летом 2007 года

    1. Благодарю за положительную оценку и ценное уточнение и замечание.
      И. Бург был награжден несколькими германскими и австрийскими наградами:
      • 2002 — золотой Орден Почёта за Заслуги перед Австрийской Республикой
      • 2002 — Орден «За заслуги перед Федеративной Республикой Германия»
      • 2007 — Крест почёта в области науки и искусства 1 класса (Австрия)
      • 2009 — Премия Теодора Крамера (Австрия).
      Видимо ошибка вкралась в связи с датой последнего награждения, совпавшей с годом визита О.фон Габсбурга на Буковину.
      М.Ф.

  5. Кроме очевидного «литературного» удовольствия, скажу с легкой завистью: дает же Бог людям такую память!
    А что касается Черновиц, то мне за идиш там говорить не надо. У моей матери сейчас замечательная «женщина по уходу», 63 лет. Из Черновиц. Украинка. Когда она сдерживается, то в ее разговоре 10% идиша. А когда не сдерживается, то мне ее вообще трудно понять. И постоянно стреляет прибаутками на идиш.

  6. Браво, Марк! Очень симпатичный очерк и как всегда интересные фотографии.
    Буковина с Галицией — родина хасидизма и еврейской мудрости. Баал Шем-тов сказал умирая, что через одну дверь он вошёл, через другую выходит…
    Готовлю сейчас собственный очерк о писателе и уроженце Черновцов Грегоре фон Реццори. Так что м. б. получится перекличка.
    Очень рад за тебя.

  7. Спасибо, Марк, за Черновцы. Вы создали самую настоящую картину города и сумели показать не только его красоту, но и значимость. Я в своём рассказе «Соседи» предрекла ему забвение, но Вы опровергаете мои предсказания совершенно замечательно. Это в особенности важно, поскольку Роза Ауслендер и Павел Целан отвернулись от города своего детства, не простив ему Катастрофы Я подниму чероновицкий рассказ в ФБ.

  8. рассказ хороший, прочёл с удовольствием и благожелательно.
    Повествование автора эксклюзивно, стильно, талантливо, по-человечески вовлекающе и по-личому тепло. Это и есть основной компонент моего отзыва , плюс лично автора заверяю в своём уважении.

    Но обязанность у меня такая — критика и поворчать. Это не лично и не касается литературных компонент и автора.

    про Милу Кунис Вы всё время забываете упомянуть. А про выпускника экономического факультета черновицкого ВУЗа — ладно уж коли не упомянули — пропущу на сей раз.

    Я постарался абстрагироваться от факта избыточного количества нехороших личностей из вашего города, окружающих меня.

    Счастье, что город не был разрушен фашистами… Удивительная редкость для восточной Европы. Пусть хоть у Вас штедтеле был неразрушен.

    И всё таки, отдавая дань уважения еврейскому Tschernowitz — звание украинского Иерусалима — досталось не ему.

  9. Спасибо, Марк!
    Вспоминаем, но не скучаем? Ах, Одесса! Не всё было так «жемчужно».
    На привокзальной у папы часы срезали. Мгновенно, без единой царапины!

  10. Марк,
    Я встречал в Америке и Канаде евреев из Черновцов. То ли повезло мне, то ли Черновцы такое место, но все они пришлись мне по душе. Теперь я думаю, что скорее причина в Черновцах.

  11. Просто великолепно! Спасибо.
    P.S. Кроме чая Ворованный с этой маркой были растворимый кофе, горький шоколад, халва свежая, ещё теплая. Заносили прямо в квартиру.

  12. Браво, Марк! И текст превосходен, и общность впечатлений захватывает. Спасибо.

Добавить комментарий для Юлий Герцман Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.