Владимир Бабицкий: Туннельный эффект

Loading

Моисей Григорьевич рассказывал мне, что его знаменитое решение уравнения тепло-массо-обмена, полученное в сложной математической формулировке и опубликованное в Париже, приснилось ему. Проснувшись, он убедился, что оно удовлетворяет исходным уравнениям.

Туннельный эффект

Владимир Бабицкий

Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран —
И мир опять предстанет странным,
Закутанным в цветной туман!

А.Блок

Поучительная история, которую я собираюсь рассказать, переведшая всю мою жизнь в результате серии неожиданных приключений в совершенно другое профессиональное и человеческое измерение, началась с заурядного события.

Группа научных сотрудников академического института, в котором я работал, решила заняться совершенствованием своего английского языка. Академические библиотеки обеспечивали некоторый доступ к иностранной научной литературе, кроме того, время от времени в институте начали появляться заграничные гости. Иногда удавалось даже вырваться на какую-нибудь международную конференцию (для беспартийных, конечно, только в страны ‘восточного блока’). В результате нас уже перестал удовлетворять традиционный уровень знания английского языка, даваемого советской системой образования, укладывавшийся в известную анкетную формулу: ‘читаю и перевожу со словарём’.

По заявке института, кафедра иностранных языков Академии наук направила нам преподавателя, Раису Ароновну Бер, и у нас начались регулярные занятия, проходившие по договорённости с дирекцией в свободное от работы время.

Позже мы узнали, что Раиса Ароновна выросла в США, куда её родителей направили на работу в каких-то советских представительствах. По возвращении родителей в Москву, она решила стать профессиональным педагогом и окончила Институт иностранных языков. Английский был фактически её родным языком, и, она с иронией рассказывала нам, как преподаватели Института занижали ей оценки из-за ‘неправильного’ (американского) произношения.

Кстати, у моих знакомых-британцев, с которыми я общаюсь последние 20 лет, вызывает неизменный смех мой рассказ об оксфордском произношении, которому должны были следовать советские школьники и студенты, обучавшиеся английскому языку. Разговор с таким акцентом, объясняют они, воспринимался бы здесь как надменная кичливость своим образованием, полученным в частных школах, где придают значение такому произношению. Даже эти выпускники в обычной жизни стараются демократично следовать региональным акцентам.

Раиса Ароновна была, что называется, преподаватель от бога. Недаром академик Ландау приглашал её в качестве спарринг-партнёра, когда ему нужно было оживить свой английский перед приездом каких-нибудь гостей из-за рубежа. Каждый день она по несколько часов слушала Би-Би-Си, чтобы поддерживать язык на современном уровне. Это был живой разговорный английский язык увлеченного человека из другого мира, полного энергии и интереса к жизни, работе и своим ученикам.

Естественно, что во время занятий Раиса Ароновна разговаривала с нами только по-английски и с самого начала предложила начать читать оригинальную современную литературу и готовить научную конференцию на английском языке. Чтение оригинальной литературы было для неё тестом нашего желания серьёзно погрузиться в современный язык, и через короткое время группа существенно сократилась. Для некоторой части учащихся этот тест оказался не преодолимым.

‘Английская’ научная конференция в Институте машиноведения АН СССР. В центре Раиса Ароновна Бер, у доски — автор, 1982 год

Помню, что первым мне достался роман Фицджеральда — Великий Гэтсби (Francis Scott Fitzgerald — The Great Gatsby). Медленно пробиваясь через массу незнакомых слов и выражений, некоторые из которых надо было отыскивать в словарях сленга, я рассказал Раисе Ароновне о своих проблемах.

— Перестаньте постоянно смотреть в словари, — объяснила она нам. — Развивайте искусство догадки. Вы же, попадая в лес или новую местность, не бегаете за объяснением каждого объекта, а стараетесь ориентироваться. Вот так и в незнакомом тексте. Выделяйте зрительно запоминающиеся слова и выражения. Если какие-то покажутся вам ключевыми для понимания, и вы уже примерно догадываетесь, что они могут значить, уточните в словаре значение этого слова, и выучите всю фразу со словом в этом значении. Это и есть те ключевые выражения, которые нужно вводить в свой язык.

Это был чудодейственный совет (по сути, практическое воплощение частотного анализа текста). Чтение стало увлекательным занятием, сродни любому исследовательскому процессу, и значительно повысившаяся скорость чтения стимулировалась постоянными новыми впечатлениями и языковыми приобретениями.

После Фицджеральда последовали дальнейшие открытия замечательной литературы и языка: Дафна Дю Морье (Daphne du Maurier), Дэвид Герберт Лоуренс (David Herbert Lawrence), Джон Апдайк (John Updike), Джером Дэвид Сэлинджер (Jerome David Salinger) и другие выдающиеся имена. Язык начал быстро обогащаться полезными выражениями и технические сложности понимания новых текстов постепенно исчезли.

***

Стало ясно, что чтение оригинальной литературы может открыть окно в железном занавесе, прочно охраняемом полицейскими, военными и партийно-идеологическими структурами. Однако, как же найти доступ ко всему этому богатству? Провоз иностранной литературы в страну строго пресекался таможенными службами с последующими серьёзными неприятностями для нарушителей. В попытке решения проблемы, я обратился ко всем своим знакомым с просьбой приносить мне для покупки современную литературу на английском языке, и моя библиотека стала медленно пополняться.

В поисках дополнительных возможностей я, по совету известных мне книжников-коллекционеров, решил посетить ‘книжную толкучку’. Это было совершенно уникальное образование. В центре Москвы, на Кузнецком мосту, около расположенных рядом книжного магазина и Книжной лавки писателей регулярно толпилась большая группа интеллигентно выглядевших людей, которые под наблюдением скучающего милиционера обсуждали свои книжные потребности, договаривались об обмене, искали раритеты.

По выходным дням, эта публика перемещалась в Нескучный сад, в Центральном парке культуры и отдыха, где к ним присоединялись собиратели марок, открыток, монет, орденов, спичечных этикеток и прочих коллекционных редкостей. Прилично одетые люди чинно гуляли по аллеям, ведя ‘умные беседы’. Среди этой публики можно было увидеть известных ученых, писателей, деятелей культуры. Полезные обмены дополнялись интересными общениями и знакомствами. Скучающий милиционер, привыкший к тому, что ничего опасного не происходит, присутствовал и здесь.

Конечно, как и на всяком рынке, публика была довольно разнообразной, однако ни о каких явных нарушениях общественного порядка не могло быть и речи. Один мой знакомый профессор из Ленинграда рассказал мне, как поехав в командировку в Москву, он получил от своего сына поручение привезти ему любимую книгу, Стивенсон — Остров сокровищ. В стране всеобщего дефицита всё доставалось с усилиями.

Явившись на толкучку, он поинтересовался у публики, кто может помочь ему приобрести такую книгу. Его подвели к какому-то человеку, который внимательно его изучив и переспросив, действительно ли он хочет книгу Стивенсона, пообещал выполнить просьбу, назначив соответствующую цену. Взяв телефон моего знакомого, он позвонил ему через некоторое время, договорившись встретиться около какой-то станции метро. Придя к назначенному месту, мой знакомый получил книгу и расплатился. Дома он обнаружил, что под обложкой Стивенсона, ему был продан роман Солженицына. У каждого ‘черного рынка’ существует свой сленг и его надо знать.

Мой интерес к оригинальной английской литературе не встретил поддержки на толкучке. Кто-то посоветовал мне познакомиться с ещё одним таким же собирателем, Моисеем Григорьевичем, который бывает иногда по выходным дням в Нескучном саду.

Отправившись как-то туда в воскресенье, я был представлен пожилому интеллигентному человеку с приятными манерами и тихим голосом, подробно расспросившему меня о моих коллекционных приоритетах в области английской литературы. Моисей Григорьевич оказался большим знатоком этой литературы как художественной, так и документальной.

После продолжительной прогулки по аллеям парка и беседы, он дружески распрощался со мной, взяв мой телефон и пообещав мне помочь. Окрыленный таким интересным знакомством, я вернулся домой полный ожиданий.

Мы начали эпизодически встречаться, и каждый раз Моисей Григорьевич приносил мне несколько новых английских книг, которые я с удовольствием приобретал и прочитывал. Мы обсуждали содержание книг, и он всегда высказывал интересные и оригинальные суждения и давал всяческие полезные советы, ориентируя меня в этом безграничном море.

Наше знакомство укреплялось, и, по прошествии некоторого времени, Моисей Григорьевич пригласил меня к себе домой, чтобы познакомить со своей коллекцией английских книг. Квартира располагалась в одном из новых домов на Комсомольском проспекте, что убедило меня в моих догадках относительно его высокого положения. Считалось, что Комсомольский проспект массивно заселён высокопоставленными военными из Министерства обороны и прочими ‘важными’ людьми.

Пройдя в комнаты скромной квартиры, я испытал состояние близкое к шоку. Почти все стены квартиры были уставлены от пола до потолка стеллажами с новыми английскими книгами, сверкавшими своими яркими обложками. Моисей Григорьевич, начал объяснять мне свою коллекцию.

— На этом стеллаже собрана история английского/американского детектива от Эдгара По и Гильберта Честертона до популярных современных авторов: Джеймса Чейза, Дика Фрэнсиса, Рекса Стоута и других. Например, у Агаты Кристи 66 детективных романов. Вот они все, — показал он одну из полок.

— А вот детективы, Эрла Стэнли Гарднера. Он написал более 80 историй об адвокате-сыщике Перри Мейсоне. Они собраны здесь.

Я не мог поверить своим глазам. Книги по новейшей политической истории, многотомная история англоязычных народов У. Черчилля, история Голливуда в фотографиях, история шпионажа, военная история, история Холокоста и Израиля, разнообразная художественная литература. Чего только не было в этой коллекции.

Увидев моё впечатление, Моисей Григорьевич пояснил: «Я слежу за каталогами, и у меня такое правило, если появляется интересующая меня книга, она должна быть у меня в течение двух недель».

Я ушёл совершенно потрясённый. Оказывается даже в этой задолбанной всеми возможными ограничениями стране, существуют люди, способные жить в свободном мире, пользуясь важнейшими плодами современной культуры. Стало ясно, что такое может себе позволить только человек, регулярно пересекающий плотно охраняемые границы страны без какой-либо опасности досмотра. Всё это настраивало на всякие подозрительные гипотезы, которые плохо вязались с обликом этого интеллигентного и мягкого человека.

В общем, наше знакомство продолжалось, я стал чаще бывать в доме Моисея Григорьевича и его приветливой жены, и моя коллекция быстро пополнялась интереснейшими книгами, давшими моей жизни совершенно новую окраску. Теперь, отправляясь в командировку, на отдых или кататься на горных лыжах, я всегда прихватывал несколько томиков новых книг, которые с упоением проглатывал.

***

Впечатляющими для меня были книги по истории захвата и использования союзниками немецких атомных и ракетных специалистов и технологий в конце 2-ой мировой войны. Кстати, с одним из таких специалистов, профессором Куртом Магнусом, интернированным на 7 лет в Советском Союзе в качестве эксперта по системам управления ракетами, я впоследствии познакомился в Мюнхенском Техническом университете. Это произошло во время моей работы там, уже в разгар перестройки, в роли приглашённого профессора, в Институте механики Университета, которым он заведовал после освобождения из СССР и вплоть до своего выхода на пенсию. Наши встречи с профессором Магнусом продолжались и после моего переезда в Мюнхен на постоянное жительство в результате развала ‘коммунистической империи’.

Тогда ещё в российской печати не упоминалось об участии немецких специалистов в советской ракетной программе, хотя две профессиональные книги Магнуса по колебаниям и гироскопам были переведены на русский язык и пользовались популярностью среди российских студентов и специалистов. Я уговаривал профессора Магнуса написать воспоминания об этом периоде его жизни и деятельности, которые он, в результате, опубликовал в 1993 году под названием «Ракетные рабы»[1], подарив мне экземпляр с авторской надписью, сделанной по-русски.

Книга профессора Курта Магнуса с надписью автору

После распада Советского Союза, в газете «Известия» появилась серия из четырёх статей известного научного обозревателя, Бориса Коновалова: «У советских ракетных триумфов было немецкое начало»[2], копии которых профессор Магнус переслал мне. В них, в частности, описывался драматический эпизод первого запуска 18 октября 1947 года, когда ракета, отклонившись от заданного курса, пошла в сторону Саратова, слава богу, туда не долетев. Дальше текст Коновалова:

«До этого доктор Магнус, специалист в области гироскопии, и доктор Хох — знаток в области электронных преобразований и управления сидели на полигоне без особого дела. Устинов (министр вооружения — В.Б.) им сказал: это ваша ракета, ваши приборы — разберитесь. Они засели в вагон-лабораторию и начали экспериментировать с полным набором всех штатных приборов управления, и выявили причину вредной помехи. Сделали необходимые измерения на очередной ракете, и эффект сказался сразу — отклонение стало небольшим.

Устинов на радостях приказал выдать каждому немецкому специалисту и их помощникам огромные по тем временам премии — по 15 тысяч рублей и канистру спирта на всех».

При ближайшей встрече в Мюнхенском университете профессор Магнус сказал мне с искренней обидой: «Деньги сгорели в декабрьской денежной реформе, а канистра спирта так до нас и не дошла».

***

Огромное впечатление произвели: чтение отчёта главы израильской секретной службы Иссера Хареля о поимке Эйхмана (Harrel, Isser, The House on Garibaldi Street, Frank Cass Publishers, 1975), несколько книг по истории советского атомного шпионажа и ‘Кембриджской пятёрки’, подвиги сопротивления «Большая Капелла» в воспоминаниях Леопольда Треппера (Trepper, Leopold The Great Game McGraw-Hill, Inc. 1977), закулисная история нобелевских премий и многое другое.

Вся эта информация была общедоступна на Западе, но тщательно скрывалась от советских людей, которым дозированно поставлялись лишь цензурированные переводы некоторых отобранных образцов мировой литературы. Было любопытно сравнивать имеющиеся переводы с оригиналами, оценивая огромные усилия, предпринятые талантливыми переводчиками, чтобы максимально донести до русского читателя замысел автора в условиях многочисленных нелепых ограничений и противодействий.

Теперь уже даже знакомые с детства места в Москве начали открывать мне свои новые стороны. Посещая могилу родителей на Донском кладбище, я обнаружил захоронение Вильяма Генриховича Фишера, советского шпиона-нелегала, известного под фамилией Абель. Значительно позже, приехав в Москву уже из Англии и посетив с женой могилу её родителей на Кунцевском кладбище, мы обнаружили в нескольких десятках метров от неё могильный памятник с портретом Кима Филби (Harold Adrian Russell Philby), одного из руководителей британской разведки, коммуниста и агента советской разведки с 1933 года, ключевую фигуру Кембриджской пятёрки.

Остаётся удивляться, как все эти английские книги попадали в то время на ‘московский книжный рынок’. «К счастью, ‘самые главные организации’ в этой стране, работают так же плохо, как и все остальные, и это даёт нам шанс сделать нашу жизнь интересной», — острил я среди близких друзей.

Так продолжалось значительное время, пока меня не настиг новый шок в моём неожиданном знакомстве.

***

Как-то во время очередной встречи, Моисей Григорьевич поинтересовался:

— Володя, мне рассказали, что вы серьёзный специалист в области вибрации. Мне нужна ваша помощь.

— Да, это моя профессиональная область. А каким образом вас это может интересовать?!

— Я пришлю за вами машину, и мы тогда поговорим,— пообещал он.

В назначенный день, мне позвонил домой шофёр, представившийся от Моисея Григорьевича, и сказал, что заедет за мной, попросив захватить с собой паспорт. Спустившись, я обнаружил стоящую у подъезда черную «Волгу». Шофёр вежливо усадил меня на заднее сидение и, заведя машину, тронулся в путь. Я был полон напряжённого внимания и ожидания. Мне казалось, что со мной должно произойти что-то совершенно неожиданное. И я не ошибся.

Машина проехала центр Москвы, затем проспект Мира и повернула направо, не доезжая Рижского вокзала. Вскоре мы углубились в какие-то промышленные районы, и через короткое время остановились у подъезда невысокого административного здания, обнесённого колючей проволокой с электрическими изоляторами, говорящими о том, что по проволоке пропущен ток. Хотя я никогда раньше не бывал в подобных учреждениях, мне стало ясно, что это какой-то ‘почтовый ящик’, как обычно назывались закрытые предприятия военного назначения.

В сопровождении шофёра, я вошёл в приёмный вестибюль, в конце которого располагались сложные турникеты, надзираемые военной охраной. Двое военных подошли ко мне.

— Это к Моисею Григорьевичу, — объяснил шофёр им.

— Ваш допуск? — обратились они ко мне.

— У меня нет никакого допуска, — сказал я, — вот только паспорт.

Они вопросительно посмотрели на шофёра.

— Моисей Григорьевич велел пропустить в сопровождении, — пояснил тот.

Забрав мой паспорт, военные пошли что-то выяснять. Через некоторое время они вернулись и, подведя меня к турникетам, пояснили стоящей охране:

— Моисей Григорьевич велел пропустить в сопровождении.

С некоторым замиранием сердца, пройдя сложный турникет, я и приставленный сопровождающий вышли на типичный заводской двор. Пройдя несколько заводских корпусов, мы поднялись на второй этаж административного здания, остановившись перед дверью со стеклянной табличкой: Главный конструктор, проф., д.т.н. М.Г. Дубинский.

Мы вошли в красиво отделанный деревом большой кабинет, где из-за письменного стола навстречу мне поднялся мой добрый знакомый-книжник Моисей Григорьевич.

***

Всё тем же спокойным, тихим голосом Моисей Григорьевич начал вводить меня в курс дела, хотя я всё ещё медленно отходил от перенесённого шока.

— Наше опытное конструкторское бюро занимается турбохолодильными машинами, — начал он. — Сейчас мы разработали и построили детандер, использующий принципиально новый термодинамический цикл. Эффективность достигается на высоких оборотах, с которыми мы раньше не работали. В результате после часа испытаний машина буквально разваливается от вибрации. Нужна ваша помощь.

— Дайте мне чертежи машины, и я займусь построением модели и расчётом, — попросил я.

— Нам нужна ваша интуиция и опыт, больше, чем расчётные цифры,— пояснил Моисей Григорьевич. — Поэтому мы будем работать с вами по такой схеме. Вы будете приезжать сюда каждый четверг и после обсуждения результатов очередных испытаний, будете намечать с сотрудниками возможные конструктивные изменения и доводки. К вашему следующему приезду они будут осуществлены, испытаны и доложены вам.

О таких возможностях участия в создании уникальной техники я не мог даже мечтать. Это было почище любой детективной истории, которыми меня щедро снабжал Моисей Григорьевич. Каждую неделю теперь я с волнением пересекал зловещую проходную в напряжённом ожидании драматических событий. Нужно добавить, что каждое испытание машины требовало специального разрешения районной электрической подстанции, что придавало моим прогнозам особую ответственность и добавляло азарт во всё это мероприятие.

В процессе нашего дальнейшего делового общения выяснилось, что Моисей Григорьевич Дубинский начал свою профессиональную деятельность в конструкторском бюро авиационных двигателей знаменитого Александра Александровича Микулина. Он работал там под руководством легендарного ученого, инженера и изобретателя, будущего академика, Бориса Сергеевича Стечкина, основоположника теории воздушно-реактивных двигателей (первая мировая публикация 1929 года), заслуженно считавшегося идеологом советского авиационного двигателестроения. Это произошло в 1943 году, с момента освобождения Стечкина из ‘Туполевской шараги’ [3].

Вот как это описано в книге Феликса Чуева — Стечкин [4]:

«А. А. Микулин был на своем заводе, который еще не отапливался. Грелись электрическими печками.

Входит секретарша:

— К вам какой-то гражданин Стечкин.

— Кто?

— Какой-то Стечкин, только у него очень странный вид.

— Пускай же войдет! Скорей!

Он вошел, сделал два шага, остановился.

— Товарищ генерал, прибыл в ваше распоряжение!

— Стечкин, ты с ума сошел!

Микулин в генеральском, объятия, слезы, радость…

…Ему сразу же устроили рабочее место. Имя его было очень известно в авиации, и вокруг ученого стало собираться немало талантливых людей из бывшего Микулинского конструкторского бюро, из ЦИАМа (Центральный институт авиационного моторостроения — В.Б.) и других организаций.

Первым пришел Моисей Григорьевич Дубинский, ныне известный ученый в области турбохолодильных установок, доктор технических наук, заслуженный изобретатель РСФСР. Это было через пять дней после появления Стечкина на заводе. Дубинский приехал в Москву с конструктором Данилевским. Они вместе спроектировали реактивный двигатель, и только послали их с этим изобретением в один институт, как Дубинскому позвонил Микулин:

— Приезжайте к нам, у нас над этой проблемой будет работать Стечкин, и я думаю, вы с ним найдете общий язык.

Данилевский услышал разговор и говорит:

— Мне бы не хотелось расставаться, но если вы будете работать со Стечкиным, то это такая умница, что я возражать не смею. Считайте, что вам повезло: работать с ним — большое счастье.

— Шла война. Я тогда был совсем молодым инженером, — говорит М. Г. Дубинский. — Если б я остался у Данилевского, вся моя жизнь пошла бы иначе. Но я понимал, что такое Стечкин.

Наутро Дубинский явился к Стечкину.

— Мне нужен руководитель научного перспективного отдела, — сказал Стечкин. — И вот, батенька мой, решите задачку. И дал элементарную задачу по термодинамике. Нужно было ответить, где выгоднее подводить тепло — на входе или выходе компрессора.

Стечкин считал, если человек понимает, что тепло надо подводить к выходу компрессора, значит, этот человек вообще что-то понимает.

Стечкин вызвал начальника отдела кадров:

— Какой у нас самый высокий оклад остался?

— Девятьсот рублей.

— Вот и оформите товарища, голубчик. И три дня отпускa ему».

Мне кажется, что моё приглашение к сотрудничеству с Моисеем Григорьевичем проходило по похожей схеме. Личное впечатление, а не анкетные данные, было решающим для этих блестящих умов. Предложенный характер работы мне очень импонировал. Я тоже всегда объяснял своим молодым коллегам, что уровень понимания процессов должен быть доведен до такого состояния, чтобы это можно было объяснить ‘на пальцах’ любому пользователю наших исследований.

***

Об академике Борисе Сергеевиче Стечкине я уже многое слышал в то время. Его выдающийся талант и драматическая судьба привлекали к его личности огромный интерес, и вокруг его имени в профессиональных кругах ходили многочисленные легенды.

Мир, как всегда, оказался тесен. Руководитель группы, а позже лаборатории, в которой я начал работу в начале шестидесятых годов, в Институте машиноведения Академии наук, доктор технических наук, Арон Ефимович Кобринский был также выходцем из конструкторского бюро Микулина. Оттуда же он пригласил в свою группу и талантливого физика-экспериментатора Анатолия Рубеновича Сакаяна, с которым у меня установилась прочная дружба. Кажется, Толя первым рассказал мне о Стечкине и его непростой судьбе. Он ещё помнил, как Стечкин обычно ходил по заводу в валенках и зековской телогрейке.

Однажды, тогда ещё в первые годы моей работы, я узнал, что на заседании Отделения технических наук Академии, которые по неизменной традиции проходили в стенах нашего института, занимавшего бывшее здание Отделения, будут чествовать Стечкина. Кажется, это было в связи с каким-то его юбилеем. Мне, конечно, не терпелось увидеть эту легендарную личность.

В зале присутствовал весь цвет советского авиастроения, крупнейшие деятели науки. Произносились торжественные речи. Вглядываясь в умное и энергичное лицо, сидящего на сцене героя, я видел, что он мысленно находился где-то в совершенно другом мире, никак не реагируя на поток восторженного славословия.

Свои первые экспериментальные работы я сделал под руководством Анатолия Сакаяна, а теоретические работы выполнил совместно с опытной расчётчицей, выпускницей МГУ, Росей Евелевной Брунштейн, распределённой по окончании Московского университета вольнонаёмной в Туполевскую шарагу.

Рося Евелевна рассказывала мне, как являясь утром на работу из дома и сидя в общем зале, в помещении ЦАГИ на улице Радио, она наблюдала привод Андрея Николаевича Туполева из внутренней тюрьмы, расположенной в том же здании. Туполев заходил в свой кабинет, а часовой вставал у двери. Если Туполеву нужно было посетить какие-то подразделения, он выходил из кабинета и говорил часовому: «Попка, пошли!» Самостоятельно ему передвигаться не разрешалось.

Микулин и Стечкин были троюродными братьями, племянниками Николая Егоровича Жуковского и его студентами по Московскому Императорскому техническому училищу. Первый — талантливый организатор, конструктор и изобретатель стал сталинским фаворитом, второй — выдающийся учёный, педагог, изобретатель — сталинским заключённым.

При этом Борис Сергеевич Стечкин был репрессирован дважды. В первый раз он был арестован в конце 1930 года по делу ‘Промпартии‘, и осуждён на тюремное заключение сроком 3 года, однако, благодаря вмешательству академика Сергея Алексеевича Чаплыгина, освобождён досрочно в конце 1931 года.

Во второй раз его арестовали в декабре 1937 года. В интернете упоминается, что во время следствия, в одной камере с ним сидел Валентин Петрович Глушко, будущий знаменитый конструктор ракетных двигателей. Именно Стечкин (уже имевший тюремный опыт) посоветовал Глушко подать прошение об использовании его как специалиста, тем самым спас его от безвестного пропадания в лагерях.

В преддверии надвигающейся войны советская власть начала ‘рачительней относиться к своим ещё уцелевшим ценным техническим кадрам’. Вместо использования на тяжёлых ручных работах в лагерях, их начали собирать в организованных под профессиональную деятельность тюрьмах специального назначения (в народе — ‘шараги’). Под давлением острых военных нужд Микулину удалось в 1943 году вызволить Стечкина из заключения в шараге себе в помощь, пробившись на приём к Сталину.

Толя Сакаян рассказывал мне некоторые причуды Микулина, в которых он участвовал как ведущий экспериментатор. Будучи талантливым конструктором и волевым организатором, Микулин твёрдо верил в свою интуицию, торжественно утверждая: «Двигатели Микулина не вибрируют!» Однако, с переходом на проектирование газо-турбинных двигателей, начались серьёзные вибрационные проблемы.

Обзаведясь аппаратурой и построив оригинальную измерительную методику, Анатолий продемонстрировал наличие колебательной неустойчивости лопаток, приводившей к разрушению двигателей. В результате, Микулин проникся большим уважением к экспериментальным научным методам и, проходя мимо различных установок, неизменно стучал по ним, прислушиваясь к звуковым откликам с комментариями типа: «Пятая гармоника».

В его кабинете, Толя сделал для него специальное устройство для заземления и снятия с тела статического электричества. Известна активная общественная деятельность Микулина по продвижению его системы долголетия, критически воспринятая официальной медициной.

Жизнь и деятельность Александра Александровича Микулина представлена в художественной литературе, многосерийном фильме и многочисленных печатных материалах.

Описан и вклад Моисея Григорьевича Дубинского в развитие первых советских турбореактивных двигателей [5]:

«Еще в марте 1943 г. в ОКБ была создана группа, подчиненная непосредственно Б.С. Стечкину. Небольшой коллектив занимался проектами реактивных двигателей и расчетами лопаточных машин. Группу возглавил Моисей Григорьевич Дубинский, впоследствии главный конструктор ОКБ ТХМ (турбохолодильных машин). Таким образом, когда 300-й завод приступил к созданию ГТД (газотурбинных двигателей — В.Б.), сложностей с методиками расчетов принципиально нового двигателя не было».

Уже на этом этапе Моисей Григорьевич и его группа разработали принципиально новую схему только что начинаемого осваивать авиацией перспективного ‘двухконтурного’ турбореактивного двигателя, использующую предложенный ими оригинальный термодинамический цикл (патент 1948 года).

Фундаментальным является его вклад в создание турбохолодильных машин [6]:

«В конце 50-х годов прошлого века по письму в Совет Министров СССР академиков П.Л. Капицы, А.М. Люльки, С.К. Туманского и др. была организована группа, которая под руководством профессора М.Г. Дубинского разработала для авиации в 1961 году турбохолодильную машину ТХМ-300 на основе нового оригинального цикла, что под названием “русский цикл” зафиксировано в монографии Р. Тевено “История создания искусственного холода”, изданной в 1979 году в Париже Международным институтом холода. На базе ТХМ-300 была серийно запущена в производство турбохолодильная машина ТХМ1-25 для нужд народного хозяйства, и это послужило началом широкого развития нового направления холодильного машиностроения, устанавливающего приоритет нашей страны в этой области техники. Приоритет России зафиксирован патентом РФ на изобретение № 2123647, а также получением патентов в десяти промышленно развитых странах: США, ФРГ, Японии, Великобритании, Франции, Италии, Канаде, Швейцарии, Швеции и Бельгии».

Моисей Григорьевич рассказывал мне, что его знаменитое решение уравнения тепло-массо-обмена, полученное в сложной математической формулировке и опубликованное в Париже, приснилось ему. Проснувшись, он убедился, что оно удовлетворяет исходным уравнениям.

На стене в кабинете Моисея Григорьевича была установлена большая карта страны с множеством светящихся указателей расположения турбинных газоперекачивающих агрегатов, разработанных также под его руководством.

***

Мое знакомство с автором ‘русского цикла’, Моисеем Григорьевичем Дубинским, продуктивно продолжалось как в профессиональной, так и коллекционной ипостаси, уверив меня в универсальности явления ‘туннельного эффекта’, то есть способности преодолевать барьеры с энергией, меньшей, чем потраченная на их возведение и поддержание. ‘Рынок’ переиграл ‘Старшего Брата’ на его же поле, огороженном колючей проволокой и надзираемом много эшелонированной охраной. Перед новогодними праздниками Моисей Григорьевич развозил многочисленные подарки московским букинистам.

К глубокому сожалению, из-за болезни и ранней смерти Моисея Григорьевича, наше общение преждевременно оборвалось.

P.S. Однажды, во время Международной конференции с участием специалистов NASA, ко мне подошёл один из американских организаторов конференции. Отведя меня в сторону и убедившись, что мы остались вдвоём, он спросил меня:

— У вас есть британское гражданство?

— Да, — ответил я.

— Вы знаете, что русские открыли новый закон термодинамики и делают благодаря этому эффективные авиационные и ракетные двигатели?

Я засмеялся:

— Наверное, Вы имеете в виду, оригинальный термодинамический цикл. Кое-что я об этом знаю.

Американец с недоверием посмотрел на меня и отошёл. Он был специалистом по структурной динамике и о термодинамике знал, наверное, понаслышке. 

Источники:

  1. Kurt Magnus, Deutsche Forscher hinter rotem Stachelldraht. Deutsche, Verlags-Anstalt, Stuttgart, 1993.
  2. Борис Коновалов, У советских ракетных триумфов было немецкое начало. Известия, No 54-58, 1992.
  3. Г. Озеров, Туполевская шарага. Посев, Франкфурт-на-Майне, 1973. (настоящий автор Кербер Л.Л.).
  4. Феликс Чуев, Стечкин. Молодая гвардия, ЖЗЛ, Москва, 1978.
  5. Лев Берне, Владимир Перов, Александр Микулин, человек-легенда
  6. В.И.Гуров, Интеллектуальный бизнес-2
Print Friendly, PDF & Email

11 комментариев для “Владимир Бабицкий: Туннельный эффект

  1. РЕПЛИКА
    о статье профессора Вл. Бабицкого «Туннельный эффект»

    Начну с того, что автор — очень изобретательный литературный акробат и пиротехник. Серия воспоминаний о знаменитых учёных и изобретателях, по существу, частных случаях в его долгой жизни, начинается с вселенского сравнения, найденного в эпиграфе из Блока — через застрявшую на карманном ноже пылинку всполохами возникают и слетаются воспоминания о знаменательном грандиозном, судьбоносном и пр., но частном событии. Не начиная читать статью, я уже улетаю в философские парадоксальные сопоставления и противопоставления. Трюк профессора Вл. Бабицкого в том, что аппетит к его статье не надо долго нагуливать – всё очаровывает сразу и не разочаровывает впоследствии. Я уже с первого абзаца-эпиграфа пребываю, как говорят музыканты, в фермате, в паузе и мысленной импровизации по поводу собственной жизни, что, естественно, каждому читателю важнее всего. Рецепт профессора Вл. Бабицкого о том, что ближайший путь к освоению азбучных истин — погружение в среду истин высшей сложности, настраивает мой мозг на размышления о том, что азы нравственности познаются через чтение Библии, ближайший путь к военной победе лежит через Сен-Готардский перевал, преодоление бюрократического барьера – звонком «сверху», разгон толпы – пушечным выстрелом, суть атома в устройстве космоса и пр. и пр.…
    Автор уже заманил мой мозг в ловушку его собственных интересов. Мне даже не то, что не жалко своего драгоценного и невозвратимого времени, но даже хочется сознательно отдать его моему давно знакомому и никогда ещё не разочаровывающему автору.
    Судите сами. Всё держится у профессора Вл. Бабицкого на вере в парадоксы, потрясающие застылую научную рутину и, казалось бы, нерушимые законы термодинамики. Когда-то автору статьи встретилась интеллигентная учительница, рекомендовавшая начинающим изучать английский погрузиться в оригинальный английский текст Фицджеральда, Агаты Кристи и пр. Никто не оспорит, что это не то что трудно, но почти невозможно. Но педагогический эффект-то сразу и непонятно почему, но велик! Воспоминание ценой в прожитые годы! – это метафорический стержень этой большой и увлекательной статьи, погружающей в мир знаменитых изобретателей и учёных, с которыми встречался и работал автор обсуждаемой статьи. Парадокс статьи профессора Вл. Бабицкого состоит в том, что его собственный путь в науку пролегал сверху вниз, от великих мыслей встречавшихся ему на его пути знаменитых людей к своей собственной «лунке» в науке и практике, в которой, к примеру, год тому назад заметила автора статьи английская Королева.
    Пересказывать увлекательное повествование профессора Вл. Бабицкого бессмысленно. Всё дело именно в том, как он повествует о встречах с величайшими представителями авиастроения, приборостроения, засекреченными гениями инженерной мысли советской эпохи, творившие в туполевских и иных «шарашках». Он включает прожектор, высвечивающий и для обывателей, и для интеллигентов, далёких от изобретательства, общественно значимые фигуры, величиной с вольтеровских «микромегасов», хотя имена их нам, простым читателям, мало что говорят. Но это «эффект комара», не видящего человека из-за сравнительно с комаром грандиозного его (человека) размера.
    Прочитав эту статью, мы, несомненно, восполним дефицит своих представлений об истинных ценностях в человеческом обществе. Я лично, например, просто подскочил на стуле, узнав из статьи профессора Вл. Бабицкого о том, что знаменитый авиаконструктор Микулин придавал значение «пятой гармонике» как причине возможных разрушений быстро крутящихся двигателей, издававших обертон – «пятую гармонику» – звук, отстоящий в спектре обертонов от основного тона (возможно, звука авиадвигателя) вверх на три октавы плюс большая (мажорная) натуральная терция, что известно скрипачам и виолончелистам, извлекающим флажолеты и фортепианным настройщикам. У меня (скрипача) давно есть своя подобного рода гипотеза (оглашаю впервые: с использовавшего идею — бутылка хорошего джина и японский внедорожник в придачу), что комбинационные (разностные) тоны могут развалить связку разнозвучащих ракет, например, на взлёте космического корабля. Подобного рода личные ассоциации, несомненно, возникнут в ходе прочтения статьи В. Бабицкого у каждого интеллигентного читателя. В этом сила статей этого автора – достоверность фактов, высота в мышлении, высоконравственная основа излагаемого материала, увлечённость и яркость изложения, а главное — «резонансогенная» стилистика статьи, находящая свою струну в сердце читателя.

    Сергей Сапожников

    1. Научиться бы делать хоть что-то так, как Сергей Сапожников: так играть на скрипке, чтобы все звёзды балета хотели твоего сопровождения, так сочинять и обрабатывать (Прокофьева, Шостаковича, Стравинского) музыку, чтобы ведущие театры брали её к постановкам, так дирижировать, преподавать и так вдохновенно писать, даже о незамысловатых заметках.
      Спасибо за честь!

  2. День добрый ВИ! Припоминаю, как автор во время разговора о внедрении одной из разработок быстродействующего робота ТА убеждал, что ему гораздо интереснее работать над новыми идеями, чем заниматься проталкиванием уже решенных задач. Интересно, изменился ли подход автора в настоящее время?

    1. По-прежнему, искусство создания новых технических систем ценю выше, чем ловкость в их продаже, хотя, конечно, последним тоже приходиться заниматься.

  3. Благодарю всех отклкнувшихся на публикацию очерка «Туннельный эффект» за добрые слова поддержки. Для г-на Левертова сообщаю, что Моисей Григорьевич знал и одобрял название ‘русский цикл’. Это в общей исторической традиции.

  4. Я «злостный» гумманитарий, но прочитал этот замечаиельный мемуарный очерк с удовольствием. По поводу конвойного-часового у двери кабинета Туполева, я вспомнил рассказ моей матери (она работала в годы Втор. мир. войны на Аффинажном заводе в Красноярске), как директора завода знаменитого химика Башилова каждый день привозили на завод из лагеря в «черном воронке».

  5. Володенька, дорогой, безумно интересная статья, как все, что ты публикуешь. И еще хочу сказать, что незаурядные люди притягивают к себе подобных.

  6. Спасибо за замечательные воспоминания. Не кажется ли Вам, что цикл Дубинского и по его авторству, и его остроумию более правильно называть «еврейский цикл»?

  7. Как всегда у автора — интереснейшие темы, интереснейшие люди и встречи с ними. И всегда — элемент непредсказуемости. Спасибо.

Добавить комментарий для Марк Фукс Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.