Когда видишь своими глазами старинную утварь, становится понятно происхождение рембрандтовского колорита, густо, почти барельефно накладывающего краску на холст.
Оригинал и изображение
(дом-музей Рембрандта в Амстердаме)
Леонид Нейфах
Для любителя искусства особенно интересно и полезно сравнить картину и натуру, с которой она написана. Возможность увидеть и то и другое рядом редко предоставляется, но мне несколько раз удалось проделать такой волнующий эксперимент. Однажды, дело было в Эстонии, я встал на точку, с которой Шишкин написал картину «У берегов Финского залива». В руке я держал репродукцию и, сравнивая каждую линию картины и природы, убедился в их полном совпадении. В другой раз уже во Франции, в Арле я повторил тот же опыт с пейзажем Ван Гога. Но там все оказалось наоборот: Ван Гог изменял цвета и размеры, он изображал не то, что было перед ним, а то, что чувствовал. А теперь представьте, что вы не в музее, а стоите за спиной художника и наблюдаете, как он работает. Перед вами и оригинал, и изображение. Вы можете судить, похоже или непохоже, вам видно, что художник подчеркнул, а что как бы не заметил, в чем отошел от оригинала, словом, входите в особенности его творческой лаборатории. Почему художник отобразил натуру именно так, а не иначе, какую задачу ставил, и как ее решил — вот главный вопрос, в котором состоит понимание и оценка произведения искусства.
Такого рода мысли не покидали меня в доме-музее Рембрандта в Амстердаме. А возникли они потому….Впрочем, сначала нужно рассказать, что Рембрандт жил в богатом районе, в самом центре еврейского квартала на улице, которая так и называется — Jodenbreetstraat. Подобное экзотическое окружение, как неоднократно отмечалось, проливает дополнительный свет на его творчество. Вот что писал по этому поводу художник Л.Пастернак, отец знаменитого поэта: «Стоило ему (т.е. Рембрандту) выйти из дому, как тут же, почти с порога, он находил то, что отвечало его живописному гению». «С порога» надо понимать буквально, потому что все примыкающие дома принадлежали евреям. В самом деле, библейской поэтичностью восприятия мира и библейской патриархальностью проникнуты его величественные персонажи в тяжелых, как бы негнущихся мантиях, украшенных рельефным орнаментом и отороченных мехами, в тюрбанах с драгоценными каменьями и высоких шапках. Рембрандт был первым художником, который придал библейским святым, пророкам и царям национальный характер, находя своих героев не в итальянских образцах, а прямо, как говорит Пастернак, «с порога».
Так вот, возвращаюсь к тому, с чего начал — о том, как полезно сравнить оригинал и изображение. Недалеко от дома Рембрандта находится так называемая Португальская Синагога.
Путеводитель сообщает, что она была построена в 1671году, то есть через два года после смерти Рембрандта. Еврейский же квартал возник в конце 16-го века, когда в Амстердаме стали селиться евреи Пиренейского полуострова, спасавшиеся от инквизиции. Уже тогда Голландия, только-только освободившаяся от испанского владычества, была (и остается до сих пор) самой толерантной, допускающей свободу убеждений и вероисповедания, страной Европы. Португальская синагога — одна из самых крупных в мире. Массивное здание красного кирпича окружено с четырех сторон, как крепостной стеной, одноэтажными строениями, в которых, наряду с хозяйственными службами, находится исторический музей. Жемчужина музея — древнейшая в мире, и функционирующая до сих пор, еврейская библиотека «Этс Хаим» («Древо Жизни»), внесенная ЮНЕСКО в список всемирного наследия. В ней хранятся сотни древних манускриптов, начиная с 13-го века, и тысячи древних книг. Некоторые из них уникальны, например, трактат Маймонида, переписанный через 70 лет после его смерти, то есть в 13-ом веке, или так называемая Лурианская Каббала на пергаменте, послужившая, помимо прочего, литературным скелетом хорошо известного в России романа У.Эко «Маятник Фуко».
Рембрандт не бывал в этой синагоге, но мог видеть нечто подобное в других, недалеко от своего дома. Ее торжественная атмосфера: 12 могучих колонн, вершины которых утопают в высоте полутемных сводов, роскошные медные светильники, низко свисающие на цепях, начала которых не видно, так далеко они уходят ввысь, мерцающие огоньки свечей, пол, посыпанный по голландскому обычаю песком, чтобы гасить шум, удивительно напоминают рембрандтовские храмы. Вспоминаются величавые интерьеры «Введения во храм» из Мауритсхаус в Гааге или «Христа и грешница» из Лондонской национальной галереи, в которых поэзия освещения соединилась с подлинностью передачи материала.
В Treasure Chambers(сокровищнице) музея выставлены древние ритуальные предметы, то есть тот материальный антураж, который мы узнаем на картинах Рембрандта. В стеклянных шкафах тяжело свисают церемониальные одежды благородных приглушенных тонов, массивные, фактурные, шитые золотом и, как будто, сошедшие с плеч рембрандтовских персонажей. Мерцает россыпью огней золотая рать ритуальных блюд, кубков и подсвечников. Полуразвернутые пожелтевшие пергаментные свитки, наводят на мысль о тайнах каббалы, а в креслах темной кожи с бронзовыми запонками не трудно вообразить ученого в меховой накидке. И вся эта средневековая роскошь, как бы специально, освещена рембрандтовским светом, то есть выхвачена из тьмы ярким золотым лучом.
Когда видишь своими глазами старинную утварь, становится понятно происхождение рембрандтовского колорита, густо, почти барельефно накладывающего краску на холст. Его фактурный, пастозный мазок осязательно передает особенности древних материалов. Рембрандт прорабатывает каждый миллиметр поверхности, плетя золотые нити одеяний и кистей, чеканя оправу перстня, край блюда или орнамент застежки. Мазок, столь наглядно имитирующий фактуру материала, был не понят современниками, привыкшими к гладкой манере письма. Они говорили, что рембрандтовские портреты можно поднять за нос, так густо было положена краска.
То же волнение от прикосновения к подлинным вещам, хранящемся в сокровищнице, испытываешь в его доме-музее. Типично голландский трехэтажный кирпичный дом с узким фасадом, увенчанный фронтоном, с массивной дубовой дверью и зелеными ставнями.
Соединены этажи узкой и темной винтовой лестницей, похожей на ту, около которой задумался «Философ» из Лувра. Непонятно как по ней проносили большие картины. Или их спускали на канатах через окна, как в Голландии было принято? Не знаю.
Интересна история создания музея. Когда Рембрандт стал банкротом, и его имущество продавалось с аукциона, нотариус составил список всех вещей в доме, включая коллекцию произведений искусства и раритетов. По этому списку, который существует до сих пор, исторический интерьер дома был восстановлен в 1911 году и меблирован частично подлинными, частично похожими предметами того времени.
Вы бродите по комнатам с балочными потолками и шахматными полами, и вас не покидает все то же чувство подлинности. Вот альков Саскии, его жены, около камина с колонками в виде античных фигурок, а вот известный рисунок больной Саскии, на котором узнается и альков, и камин. Вот мастерская художника с решетчатым окном и белым занавесом-рефлектором, а вот как нарисовал ее Рембрандт.
В простенке гостиной великолепное зеркало, в которое он, возможно, смотрелся, в черной лакированной раме с идеально полированным стеклом. В кожаных креслах могли сидеть его «Ученые» и «Философы», принадлежавшие к интеллектуальной элите Амстердама. Но для меня наибольший интерес представляли два помещения: мастерская, где он писал картины маслом, и граверная, где были выполнены многочисленные офорты, которые он печатал сам.
Правдивое представление о мастерской голландского художника 17-го века дает «Аллегория живописи» Вермеера, где живописец, сидя за мольбертом, пишет модель, освещенную из окна, на фоне белой стены. Светло и ясно. Именно так — светло и ясно выглядит мастерская Рембрандта с белыми стенами, светлым полом и светлым деревянным потолком, которые кажутся еще светлее рядом с темной решеткой оконных переплетов и темнокожими кубами мебели. Поражает, однако, несоответствие между светлой атмосферой, в которой Рембрандт работал, и таинственной темнотой, в которую погружены его печальные старики, сидящие в креслах со сложенными на коленях руками. Кажется, будто они заключены в подземелье, и только узкий луч света ярко освещает их лица и руки. Но ведь написаны то они были в этой самой залитой светом мастерской! Мы лишний раз убеждаемся, что искусство — не «зеркало перед лицом природы», как говорил Гамлет, что знаменитое освещение «когда из темноты рембрандтовских углов склубится что-то вдруг и спрячется туда же» (Ахматова) — плод художественного воображения. Истоки такой «подсветки» мы найдем скорее у Караваджо (известно, что Рембрандт знал его картины), чем в природе. Даже природные ландшафты, где дело происходит уж точно днем и на воздухе, окутаны у Рембрандта все той же таинственной полутьмой. Да, Рембрандт реалист, но он еще и поэт, и чтобы реально передать поэтическое чувство, прибегает к условностям искусства.
Но вернемся в мастерскую. В центре ее установлен мольберт, а на нем холст с двумя видами грунтовки: серой (цвет аспидной доски) и коричневый. Знатоки техники живописи утверждают, что Рембрандт писал по белому и серому грунту, но делал поверх прозрачную коричневую подготовку. В любом случае коричневый тон присутствует, что позволяло ему как бы извлекать фигуры из тьмы и окружать их теплой атмосферой. Рядом с мольбертом громадный, величиной с бочку, камень для растирания красок соседствует с печкой, которую топили, чтобы не замерзли обнаженные натурщики.
Граверная мастерская представляет собой темноватую комнату размером примерно 3х3 метра, в которой воссоздано все оборудование того времени. Любопытно, что в ней проводятся занятия для желающих познакомиться с техникой офорта. Вы можете потрогать печатный станок, на валу которого остался лист старинной бумаги. Вам расскажут, что печатал Рембрандт также и на vellum — разновидности пергамента, и на японской бумаге. Покажут, как делается продольная и поперечная штриховка. Потрогайте штихели и порастирайте лак — словом, ощутите себя печатником 17-го века. Кстати, в музее хранятся четыре подлинные, гравированные Рембрандтом пластины, а также крупнейшая в мире коллекция его офортов. Возможно, здесь он награвировал портрет богослова и проповедника Менаше бен Исраэля, с которым его связывали дружеские отношения.
Что касается самого дома, расположенного в престижном по тем временам квартале, то его буржуазный вид опровергает сложившееся у нас представление о Рембрандте, как о бедном страдальце, поссорившемся со всем светом, вступившем в конфликт с обществом. Рембрандт женился, как здесь утверждают, по расчету на богатой невесте, родственнице арт-дилера, что открыло ему путь к карьере. Кроме того, Рембрандт не только писал картины, но и торговал ими, как своими, так и чужими. Его ученики были фактически артелью, работавшей коллективно. Они делали копии картин учителя, в которые он вносил последние штрихи, либо собственноручно заканчивал их собственные произведения. Поэтому многих «Рембрандтов» трудно аттрибутировать. И, наконец, он собрал великолепную коллекцию раритетов, что в то время было доступно только очень богатым людям. На многочисленных полках его домашней кунсткамеры размещены слепки антиков, одежды, оружие, рукописи, гравюры знаменитых мастеров, особенно итальянских. С потолка свисают экзотические предметы из голландских колоний: рога и чучела животных, раковины, заморские опахала и пр. — словом, все фантастическое оборудование его картин.
По крайней мере, так было до того, как он разорился. Но и после того, как положение его ухудшилось — вот шкаф-гардероб его второй жены Хендрикье — громадное, покрытое резьбой сооружение с дельфтскими вазами на крышке — как-то не вяжется у меня с представлением о бедности. После продажи дома он жил в менее богатом районе, и в более скромных условиях. Но и там его навестил великий герцог Козимо Медичи. Правда, похоронен он был как малоимущий в общей могиле кальвинистской церкви Вестеркерк. При таком способе захоронения останки в те времена хранились 20 лет, после чего их выбрасывали, чтобы освободить место для новых малоимущих. Вот почему могила Рембрандта не сохранилась.
