Да, где бы я ни была на гастролях, во всех странах люди удивляются, когда говорю, что я кантор в синагоге… Но сегодня я далеко не единственная в мире женщина-кантор.

Кантор по имени Света

(интервью после концерта)

Григорий Крошин

«…Американцы называют Светлану Портнянскую настоящей «певческой сенсацией» за удивительный по красоте и силе голос. В ее распоряжении — лучшие европейские залы. А в ее репертуаре мирно уживаются еврейские народные песни и старинные канторальные молитвы с шедеврами мировой эстрады, джазовыми композициями и русскими романсами. Во время концертов в Израиле залы ей рукоплескали стоя»…
(из русской прессы США)

Дюссельдорфская синагога, переполненный зал в ожидании чуда. И оно, это чудо, выходит под овации публики на сцену: СВЕТЛАНА ПОРТНЯНСКАЯ — очаровательная певица из Америки, в элегантном красном концертном платье, первой же песней на идише завоевывает зал. И уже не отпускает его до конца своего выступления… Нельзя не сказать, что успеху Светланы способствовал в качестве аккомпаниатора специально прилетевший с ней из Америки знаменитый пианист-легенда ЭРНЕСТ ШТЕЙНБЕРГ, Заслуженный артист Украины, профессор Одесской консерватории.

…Мы знакомы с певицей: полтора десятка лет назад, когда она впервые давала концерт в Германии, и именно в Дюссельдорфе, мне посчастливилось беседовать с ней для газеты. И в этот ее приезд Светлана любезно согласилась ответить на мои вопросы.

— Если можно, Света, для начала напомним нашим читателям — их состав ведь за эти прошедшие пятнадцать лет изменился — вкратце о вас: например, как вы, коренная москвичка, родившаяся на Сретенке, вдруг оказались в Америке, как стали тем, кто вы сейчас есть?..

— Именно вдруг. Я приехала в Соединенные Штаты в 1991 году с концертным турне вместе с группой из пяти музыкантов под руководством замечательного джазового дирижера и композитора Анатолия Кролла. И вот, после серии успешных концертов меня пригласили американские менеджеры, которые занимались еврейскими программами, остаться в Америке и немного поработать там. Я осталась и вскоре поступила в Нью-Йоркскую теологическую семинарию, на канторский факультет. А, начав учебу в Нью-Йорке, продолжила ее и закончила в Лос-Анджелесе. Так сложилась моя судьба, что я осталась в Америке, живу в Калифорнии, в Лос-Анджелесе и вот до сегодняшнего дня работаю в консервативной синагоге Бет Тора в Лос-Анджелесе кантором. Это моя основная профессия — кантор.

— В Америке, видимо, все возможно: и для многих читателей покажется странным, что кантором является женщина… Во всяком случае, это довольно непривычно…

— Да, где бы я ни была на гастролях, во всех странах люди удивляются, когда говорю, что я кантор в синагоге… Но сегодня я далеко не единственная в мире женщина-кантор. В Америке это довольно распространенная профессия и сейчас это уже стало обычным явлением. Даже, я бы сказала, там сейчас наметилась определенная тенденция в женской профессии: все больше и больше канторов — это именно женщины… Конечно, не во всех синагогах. Как вы, может быть, знаете, существуют три еврейские религиозные градации: ортодоксальное направление, консервативное и реформистское. Согласно ортодоксальному направлению, как мы знаем, женщины не имеют права работать, а по реформистскому и консервативному направлениям это допускается. Я работаю как раз в консервативной синагоге, придерживающейся традиционного религиозного направления.

— А вообще — много сейчас женщин в Америке работают канторами?

— Много. В последние тридцать лет это стало очень там распространено.

— И только в Соединенных Штатах?

— Нет, еще есть в Канаде. Я знаю, что теперь есть даже женщины-канторы в Израиле и уже в Германии.

— Вы, как я понимаю, довольны своей работой в синагоге?

— Я не просто довольна, я счастлива, что именно так сложилась моя судьба, что я нашла свое дело и что имею возможность параллельно со своей основной работой еще и выступать с сольными концертами как для нашей русскоязычной общины, так и вообще везде, для еврейской аудитории по всему свету — в Америке, Канаде, Мексике, Европе, Австралии и Новой Зеландии…

— Как вам удается совмещать свою активную концертную деятельность с регулярной канторской службой?

— Что касается совмещения канторской деятельности с концертной, то в этом мне очень помогает мой раввин и моя община; они отпускают меня на концерты, если в этом есть необходимость и я за это всегда благодарна.

— Значит, вы поете в концертах в свободное от основной работы время, да?

— Да.

— И синагога не против вашей концертной деятельности?

— Нет. Даже наоборот. Поощряет всячески.

— Как вы, собственно, дошли до амплуа — «исполнительница еврейских песен»? В России, мы помним, в определенные времена петь еврейские песни было ох как непросто… Мало кто из артистов отваживался на исполнение целых еврейских циклов. Как у вас все это начиналось еще там, в Москве?

— О-о… Я всегда слушала еврейские песни в записях на кассетах и пластинках. То есть я была с ними знакома еще с детства. И мне всегда это очень нравилось.

— С детства — это значит, из дома, из семьи?

— В общем-то нет… Точнее будет сказать, из внешних источников, не из дома.

— Из круга общения?

— Да, из круга общения. У меня были друзья, такая компания молодых еврейских ребят, которые интересовались этими песнями, вообще еврейством… И так случилось, что меня пригласил работать к себе в театр «Шалом» Александр Семенович Левенбук (ныне народный артист России), и я решила попробовать. Я пришла к нему, спела свой репертуар, мы поняли, что у меня получается и что это отныне будет моим амплуа…

— То есть, Левенбук… как бы… открыл певицу Светлану Портнянскую для еврейского репертуара?

— Нет. Он меня пригласил к себе в театр, услышав с этим репертуаром. А я уже на тот момент была к этому готова. Александр Семенович меня услышал, когда я еще работала в Москонцерте…

— В каком качестве вы работали тогда в Москонцерте? Вряд ли еврейской певицей?

— Конечно, что вы! Я там числилась обычной эстрадной певицей. Но… просто… по собственной инициативе, где-то, как-то пробовала среди прочих петь и еврейские песни. А в театре «Шалом» я уже эту тему развила, она стала моей основной и, может быть, даже единственной, я ее уже поставила, так сказать, на профессиональный уровень. Вот с этого все и началось. С московского театра «Шалом», с моего первого в жизни сольного концерта там. А потом я уже поняла для себя, что это — именно мое. Мое амплуа как артистки, как певицы.

— Ваш сольный концерт в театре был организован в рамках репертуара театра либо совершенно обособленно от него?

— Именно в рамках репертуара театра, но это не относилось к спектаклям. Это была моя самостоятельная театральная работа. Как бы… мой театр песни. Или сольный концерт, если хотите.

— И как долго вы этим занимались в театре «Шалом»?

— Два года. В общем-то я только два — два с половиной года и работала после окончания Гнесинского института. Я, как говорится, не успела поработать, не задержалась там… Сразу после этого уехала в Америку.

— Кроме работы в «Шаломе», вы одновременно выступали ведь и в концертах на других площадках?

— Конечно, выступала — и в концертах, и на радио, и на телевидении…

— Значит, вас отваживались в то время приглашать?

— Приглашали, и еще как! Я уехала из страны, можно сказать, на пике своей узнаваемости, в самой начале «раскрутки» популярности… Думаю, что если бы я еще на какое-то время осталась в Союзе, моя известность была бы наверняка еще более широкой и всеобъемлющей.

— Свое еврейство вы там как-то ощущали? Сказывалось ли это негативно на вашей судьбе?

— Да, конечно, ощущала всегда свою принадлежность к еврейству. Но, знаете, проявлений антисемитизма по отношению к себе не ощущала никогда. Видимо, мне очень повезло в этом. Просто… внутри себя я всегда была сионисткой. Точнее сказать, сионистски настроенной. Но уехала я не по этой причине. И не потому, что мне не давали жить в России. Можно сказать, что все было даже наоборот. Складывалось-то всё у меня очень хорошо…

…Стоит хотя бы вспомнить мою победу и успех на Международном московском фестивале поп- и рок-музыки в 1990 году. Назывался он «Ступень к Парнасу». Так получилось, что к моменту начала этого фестиваля я довольно много выступала в гастролях по бывшему СССР и Восточной Европе, и мне казалось, что, раз меня пригласили, я имею право выставить свои условия… Я сказала, что приму участие в фестивале, то есть согласна представлять Советский Союз на нем, если мне разрешат петь песни из моего тогдашнего репертуара — еврейские песни… Я не очень на это рассчитывала, но, как выяснилось, разрешили и, что еще более странно, мне удалось завоевать первое место, представляя Советский Союза в единственном числе и притом — исполняя еврейские песни!.. Это была моя большая победа. Конечно, можно было уже это и не вспоминать — это ведь случилось столько лет назад, — но у каждого из нас с вами, наверное, есть какие-то особые, дорогие даты и события, которые остались в той жизни и которые особенно дороги. И я об этом всегда помню…

Но, знаете, у меня там в то время — а помните, какое это было время — 1990 год?!.. — складывалось ощущение какой-то неуверенности в будущем, все было туманно, неопределенно тогда… Интеллигенция была растеряна, многие уезжали, не видя для себя перспектив, покидали страну музыканты, композиторы, исполнители, они уезжали в поисках себя, своего места в искусстве… Вот и я, последовав их примеру, решила поискать своего счастья в Америке, попробовать себя там творчески, выяснить для себя, на что я в искусстве способна… И в конце концов так уж получилось, что я осталась там навсегда.

— А что вас ждало в Америке? Как я понимаю, вы не подготовили там заранее никакого «запасного аэродрома»?

— Абсолютно ничего не было. Я просто почему-то была уверена, что найду себя там. Я ехала с ощущением, что приезжаю в свою страну, где очень много еврейской публики. И я уже заведомо знала, что это мой дом, заранее, еще не побывав там, уже любила Америку. Так же и по сей день к ней отношусь: очень люблю эту страну.

— Как говорил когда-то Василий Аксенов, многие из его поколения тогда в России были «штатниками». То есть боготворили Америку… Вы тоже были, значит, типичной «штатницей»?

— Может быть, и так…

— Уезжая, вы оставили в России родственников?

— Да, конечно.

— Они не знали, что вы уезжаете навсегда?

— Нет. Да я и сама этого не знала. Просто, видимо, так сложилась судьба.

— Вы выступаете, вероятно, не только перед еврейской публикой…

— К сожалению, пока я выступаю в основном среди еврейской аудитории. За исключением форматов отдельных событий. Например, прошедшей весной вместе с моими музыкантами, с которыми я постоянно выступаю, мы работали в Бренсоне, штате Миссури. Мы дали 63 концерта восточноевропейской музыки среди американской аудитории Среднего Запада и это был очень интересный и незабываемый опыт.

Но основная все-таки моя аудитория — еврейская. Конечно, я бы, может быть, и хотела быть широко известной в разных аудиториях зрителей. Но тут многое зависит от многих факторов. Во-первых, репертуар у меня специфический. Во-вторых… надо просто менять свое амплуа. Потому что это будет уже совсем другое по сравнению с тем, чем я занимаюсь сейчас. Я думаю, что такое еще в полной мере мало кому удавалось. И потом… ну, зачем мне идти в то, чего я не умею? Я для себя решила: лучше буду делать то, что умею.

— Пишут ли для вас специально какие-то авторы — музыку или стихи песен? При вашем роскошном голосе и таланте это было бы естественно. Или вы поете только классику и фольклор?

— Несмотря на то, что я действительно в основном, пою классическую и фольклорную музыку, у меня есть свои авторы песен — Гарри Голд, Марк Тайтлер, Борис Рывчун и другие. Их песни и тексты я часто включаю в свой репертуар.

— Вы на концерте в Дюссельдорфе сказали, что изъездили чуть ли не весь мир, недавно, например, были в Аргентине, где даже отыскали своих родственников, живущих там аж с дореволюционных времен…

— Действительно, побывав в Аргентине впервые в 2001 году, я нашла двоюродных братьев и сестер моей мамы. Ее отец, мой дедушка уехал туда из киевской губернии с матерью и братьями в 1912 году. В 1917-м году он вернулся на родину строить коммунизм, остальные же родственники остались там, и связь была потеряна. С тех пор, как мы нашлись, мы часто встречаемся и я очень часто выступаю для многочисленной еврейской общины Аргентины. Кроме всего, просто обожаю Буэнос-Айрес и аргентинцев!

— Возвращаясь к вашему канторству… Как вы вообще решили стать кантором? Вы же сама, вероятно, не могли знать, что это такое и насколько это возможно…

— Естественно, я не имела представления ни о чем таком для себя. Это была не моя идея, я не представляла себе, что такое вообще со мной может быть… Мне посоветовали поступить в семинарию умные люди, мои новые американские друзья, я попробовала и — меня приняли!

— В чем состоят ваши обязанности кантора?

— Этого просто не понять тому, кто не ходит в синагогу. В синагоге, как и в церквах, поет хор. Солист этого хора в синагоге — это и есть кантор. Однако он не просто солист хора, но это человек, который ведет религиозную службу в форме пения. Раввин читает проповеди, а кантор эти его проповеди как бы облекает в молитву — специальную литургическую музыку, которая называется хазанут. То же самое, только в виде музыки. И кантор пытается это сделать так, чтобы донести до прихожан связь со Всевышним, вдохновление и так далее.

— Для этого, вероятно, надо кантору быть глубоко верующим внутренне, да? Я не спрашиваю о вашем отношении к вере, это сугубо интимный вопрос, но…

— Почему, я могу ответить про себя. Я — не глубоко верующий человек. То есть, я верю, но… без внешней атрибутики.

— Как говорится, с верой в душе.

— Да, абсолютно верно. Именно с верой в душе. С верой, с Богом. Я знаю свои, еврейские традиции. Неплохо знаю историю и Тору. Но — не фанатично религиозна, в противном случае я не могла бы работать в синагоге, так как женщины — согласно ортодоксальному религиозному направлению — не имеют права петь… Но моя вера мне помогает, мне помогают мои знания. И вообще благодаря этому я знаю историю своего народа — откуда, почему и что берется.

— Часто ли вам приходится менять исполняемый в синагоге «репертуар»? Я имею в виду музыкально-вокальное обрамление молитвы. Ведь сама молитва, видимо, всегда одна и та же?

— Да, молитва всегда одна и та же, но я, конечно, пытаюсь как-то разнообразить мелодию, чтобы прихожанам слушать ее не было скучно и однообразно.

— А мелодии откуда берете? Или пишете сама?

— Сама. Импровизирую.

— В синагоге разрешается импровизировать? Это не какая-то ваша вольность?

— Ну… Есть, конечно, некие определенные каноны, которые нельзя нарушать. Надо петь там и так, где и как требуется. А там, где неглавное, есть возможность импровизировать. Что я и делаю с удовольствием.

— Свою программу, которую я сегодня слышал в зале, вы посвятили любви. Что для вас любовь?

— Все. Самое главное движущее чувство в жизни. Чувство, которое рождает все желания. Желание жить, творить, думать… и так далее. Именно с этим чувством подбираю репертуар. С чувством любви к тем, кто будет слушать меня.

— Что вы ощущаете по отношению к родине, к России? Вам туда хочется временами, постоянно или не хочется вовсе?

— У меня самые нежные чувства к России. У меня нету зла по отношению к этой стране и никакого неприятия ее. Я очень люблю территорию России. Очень красивая природа, и моему сердцу это очень близко. Картинки российские передо мной всегда. Картинки городов, где я бывала, картинки моего детства… Конечно, они всегда тянут к себе. Хочется посмотреть на все это, вспомнить еще и еще раз. Конечно, друзья, родственники, хорошие знакомые постоянно притягивают меня к себе, хочется повидаться, поболтать… И в последнее время я довольно часто бываю в России. Что касается выступлений в Москве — их не так много, в основном это та же сцена моего тетра “Шалом”, в котором я работала, и еще несколько телевизионных передач, где я принимаю участие.

— Читал, что вы бываете и в Биробиджане. А что, там есть еще еврейская публика?..

— Да, часто и с удовольствием бываю там. Для меня Биробиджан — это вообще удивительное место! Одно название чего стоит — Еврейская область, где нет… евреев!?.. Но зато и антисемитизма там совсем нет и люди прекрасные!

— Как на вас влияют (если вообще влияют) сегодняшние отношения России и США? На творчество? На настроение? Ощущаете ли вы это, выступая в Америке, в России, в других странах?

— На меня не особенно влияют отношения между Россией и США, потому что я, к счастью, не живу в России. Но тем не менее, Россия и Москва — это моя Родина, и я желаю, чтобы между нашими странами и народом был мир и созидание. В связи с последними событиями в моей бывшей стране, трудно сказать, как можно помочь этой ситуации; думаю, можно только посочувствовать. Помочь можно и нужно Украине, которая борется за свою независимость и заслуживает исторического пьедестала. Это на мой взгляд.

Меня вся сегодняшняя ситуация трогает только в одном смысле: я хочу, чтобы все было хорошо. Чтоб не было ничего плохого. Потому что, я считаю, все идет — как идет. И я не в силах здесь что-то изменить… Лишь бы не было хуже. Я от всей души желаю, чтобы в России все было хорошо. Вот и вся моя позиция.

— Нравится ли вам, как вас принимают в Германии? Вообще — в какой стране вам выступать комфортнее?

— Германия для меня — почти моя страна. Ведь страна — это прежде всего люди, а моя публика — это полные концертные залы и прекрасный прием. Для меня это очень трогательно и важно, а, следовательно, и важно все, что связано с теми, кто любит меня. Я от всей души всегда желаю процветания и счастья всем, кто выбрал для жизни эту страну. Никаких ассоциаций с прошлым — это другая страна и другие принципы. Посмотреть только на еврейские центры и синагоги, которые восстановлены и возведены с любовью и уважением к народу и памяти. Поэтому я, лично, благодарна сегодняшней Германии за это и за то, как живут здесь мои соотечественники.

— Каков ваш круг общения в Америке? Есть ли друзья среди американцев или они — лишь коллеги по профессиональным вашим занятиям?

— В моем кругу общения есть, конечно, и американцы. Чаще всего это американцы, мои коллеги, которых у меня очень много. Почти за 25 лет моей жизни в Калифорнии я встретила множество интересных людей, и в том числе и людей, связанных с кино, с музыкантами, дирижерами, с кем приходится работать, со всеми этими людьми, коллегами, естественно, часто общаюсь. Мне приходилось, вернее, посчастливилось, выступать даже с симфоническими оркестрами. Ну, естественно, с канторами, с публицистами и многими другими американцами часто приходится общаться по работе.

— Это именно по работе, то есть коллеги. А друзья — тоже американцы?

— Нет. Друзей близких среди американцев у меня нет. Круг друзей все-таки образуется по принципу нашего русского… менталитета, что ли. И по принципу общности языка и нашей русской… общинности. Духовной близости. И потом — близких друзей же не бывает слишком много, верно?

— Конечно, вы правы. Я прочел в одном из номеров лос-анджелесской газеты «Панорама» интервью с вами. Там вы сказали, что в Лос-Анджелес вас вообще привел счастливый случай — вы там выступали с одним из первых своих концертов, и местные зрители приняли вас очень тепло, особенно один из них: он сделал вам предложение, что и привело вас к решению насовсем переехать жить в Лос-Анджелес…

— Да, все было именно так.

— Личный вопрос. У вас, как я знаю, два сына. Чем они занимаются сегодня? Пошли ли по вашим стопам?

— Мои два сына уже взрослые — старший работает, младший еще учится. Они не музыканты, но оба любят музыку и очень уважают и понимают мое призвание.

— Света, занимаетесь ли вы чем-то сегодня в свободное от песен и синагоги время? Или его у вас нет?

— Только пением. Я ничего другого не умею. Ничем больше, никаким хобби не занимаюсь.

— Почему?

— Ну… У меня просто не хватает на это времени, а главное — пока что нет к этому никакого желания.

— Что вам в музыке нравится?

— Мне больше всего нравится классическая музыка, опера. Я вообще всегда мечтала петь в опере, но… там, увы, нужен особый голос, не такой, как у меня…

— По-моему, Света, вы излишне скромничаете: у вас достаточно сильный вокал…

— Спасибо, конечно, но… я себя лучше знаю: к сожалению, у меня нет оперного голоса. Но, мне кажется, я нашла для себя альтернативу: подобрала специально удобный для моего пения инструментальный классический репертуар и, благодаря моим друзьям-поэтам, которые написали стихи на эти мелодии, получились такие своеобразные… ну, песни не песни, но… композиции. Одна из таких композиций, прозвучавших полчаса назад со сцены, написана на музыку Мендельсона, на которую поэтом положены слова старинной еврейской молитвы.

— Замечаю, что за прошедшие годы расширился жанровый диапазон вашего репертуара: появились русские романсы, песни разных стран, канториальные произведения. А теперь вы поете даже и… балетную музыку…

— Я всегда говорю, что за неимением оперного голоса мне приходится петь даже балетную музыку… В частности, как вы слышали на концерте, я пою и музыку гениального Петра Ильича Чайковского из «Лебединого озера».

— Читал, что вы как-то снялись в фильме Спилберга «Пережившие Катастрофу» и исполнили там песню. Расскажите об этом опыте. Снимаетесь ли еще где-то?

— Нет, у Спилберга я не снималась, а пела в саунд-треке его документального фильма «Пережившие Катастрофу». Кстати, это подстегнуло меня самой продюсировать документальный фильм на эту же тему, только о концлагере Терезинштадт. Наш фильм под названием “Резорт” вышел два года назад и был удостоен первой премии на международном фестивале в Хьюстоне. А также был потом показан и в Израиле, и в России на телеканале “Культура”.

— Вы довольно успешны в карьере. Испытываете ли вы какую-то зависть коллег, неприятие, недружелюбие, вообще негатив в свой адрес с какой-либо стороны? Если да, то как с этим боретесь? Вам гадости не делают?

— Нет, пожалуй… И потом, знаете, даже если и делают, то я… не понимаю, что это гадость… Не воспринимаю. Прохожу мимо. Не обращаю внимания.

— Вы вообще по натуре человек добрый или злопамятный?

— Думаю, что добрый. Поэтому я всем от всей души желаю больше светлого чуда и чудесного света в вашей жизни!

— Спасибо вам за концерт и за эту беседу.

(все фото автора)