Владимир Майбурд: Поликлиника

Loading

Владимир Майбурд

Поликлиника

Тридцать лет, проработанных в Рижской городской платной стоматологической поликлинике по улице Баумана 17, являются серьезной вехой в истории моей жизни. Именно в этой поликлинике я распрощался с еще жившем во мне студенческим верхоглядством и кажущимся многим молодым специалистам всезнайством…

1956 год был для меня и моей семьи счастливым годом – родилась моя младшая дочь Майя, я был зачислен на полную ставку врача-протезиста в эту престижную поликлинику.

Быть принятым на ставку врача в те годы означает тяжелейшую дипломатическую работу, добывание рекомендаций и ряд других действий. К тому времени в городе во всех поликлиниках свободных мест уже не было. Но в связи с переездом в более просторное помещение, поликлиника получила возможность незначительно расширить вакансии. А в воздухе еще довольно резко чувствовался гнилостный запах сталинизма, еще ощущались миазмы борьбы с космополитизмом, еще хорошо помнили «дело врачей». Сверху насаждался антисемитизм, который почти не исчезает во все времена. Так что мне поступить на работу было довольно сложно. Но мир не без добрых людей.

Меня на работу принимал главврач поликлиники Парсек Мамасович Оганян. Он же являлся организатором и создателем первой в Латвии платной стоматологической поликлиники. Он обладал особым организаторским талантом. Не владея латышским языком, будучи в стране (в республике) только один год, он, преодолевая бюрократические и ряд других преград, получает в Совете министров разрешение на организацию поликлиники. И в 1950 году он ее торжественно открыл.

В 1956 году отделом протезирования заведовала Майя Яновна Спроге. Когда я представился ей, она первые 4-5 минут молчала, лицо как-то вытянулось, она знала, что я должен прийти. Но тем не менее она застыла,  и когда ее молчание приняло некорректный оттенок, она что-то начала не говорить, а бормотать. Короче говоря,  началась «холдная война». Война, которая длилась около года. Майя Яновна отличалась особой способностью к изощренным интригам. Но закаленного в сложнейших ситуациях, старого солдата, прошедшего солдатчину и всю Вторую мировую войну, не так просто было сломать, и я выстоял. Выстоять – не означает хорошо окопаться, занять оборону. Выстоять – означало работать лучше, больше других. Все новое, что было в то время в стоматологии я старался изучить, освоить, я доставал иностранную литературу, особенно немецкую. Ко мне стали записываться пациенты не только русскоговорящие, но и латышский бомонд. Мой авторитет рос изо дня в день. «Холодная война», длившаяся год, была проиграна Майей Яновной. Будучи неглупой женшиной, она поняла бессмысленность этой затеи. Наши отношения стали налаживаться.

Вскоре мне предложили выступить с докладом на Республиканской ежегодной стоматологической конференции, на довольно актуальную тему. На конференции присутствовали гости из других республик. Хорошие отзывы в прениях были мне очень приятны и вселяли в меня оптимизм.

Шло время. В воздухе витало чувство каких-то перемен. Приближалась перестройка.

Национально озабоченные латыши, осмелевшие после крутых послевоенных мер, стали насаждать во всех звеньях общетвенной жизни своих людей, доминирующим языком стал – латышский.

Пациенты, еще вчера говорившие  с тобой по-русски – сегодня уже не понимали русский язык и требовали, чтобы с ними  разговаривали на их родном языке. В некоторых поликлиниках русскоговорящих врачей, сестер предупреждали, что если они к определенному сроку не овладеют языком – их уволят.

Естественно, это вызвало бурю недовольства у лиц, не говоривших по латышски. Эти явления еще раз указывали на вредность, несуразность перегибов в политике и в общественной жизни.

В это время знаменитая уже Майя Спроге развернула компанию травли директора Оганяна – человека, который отдал столько сил и энергии, создав одну из лучших поликлиник в Латвии. К этому времени Парсеку Мамасовичу исполнилось 60 лет. Возглавив комиссию по празднованию этого юбилея, я приложил очень много усилий, чтобы  достойно отметить эту замечательную дату.

Сторонники Майи Яновны не унимались. Не выдержав грязных инсинуаций, подлых нападок, первый главврач этой поликлиники — Парсек Мамасович Оганян подал заявление об уходе. Через год его не стало…

Как ветер иногда резко меняет направление, так и в общественной жизни бывает. В газетах появились статьи с резким осуждением национализма и прочих искажений. Райком партии направляет в нашу поликлинику двух майоров – стоматологов из гарнизонной поликлиники, ушедших в запас. Владимир Владимирович Николаев назначается главврачом,  а Николай Васильевич Рожкин избирается секретарем парторганизации. С приходом Николаева атмосфера в поликлинике резко меняется. С певых же дней он пытается показать, что в поликлинику пришел командир-хозяин. Облаченный доверием партии, он, (как в капле воды отражается океан), олицетворяет всю грязь, подлость, наглость райкомов, обкомов времен Брежнева. Будучи нечист на руку, нарушает ряд статей Уголовного кодекса, он замахнулся на табу, незыблемость которого соблюдалось со времени основания поликлиники. И тут уже не до национальных междуусобиц, единым фронтом мы выступили против Николаева.

Потеряв чувство меры, Николаев окончательно зарвался. В специально оборудованном кабинете, он,  работая на полставки, принимал пациентов, но не из регистратуры, а так называемых «блатников».

Если простому смертному, чтобы протезироваться с применением золота, приходилось в очереди (искусственно созданной) отстоять год и больше, то его пациенты этого были лишены.  Будучи в сговоре с приемщицей золота и пользуясь своей неограниченной властью, он получал  золото не в лимитированном количестве, в то время, когда каждый врач в месяц получал строго определенные 120,0 г предписанные инструкцией Минздрава.

Внезапно нахлынувшее  материальное благополучие, несравнимое с его работой рядовым врачем в гарнизоне, окончательно вскружило ему голову. Обычно, вернее довольно часто, в таких случаях таким героям уже нужны любовницы. И действительно такая вскоре нашлась. Бывшая его сотрудница работала в районной поликлинике на полставки. Ему удалось выбить ставку и перевести ее к себе на полную ставку.  Это всколыхнуло всю поликлинику. Но, пребывая в состоянии эйфории, он не заметил, как над ним сгущаются тучи. Кто-то из сотрудников постарался в письме сообщить жене о его любовных похождениях. Реакции не пришлось долго ждать. Скандал разразился в стенах поликлиники среди белого дня. Такие события случаются не каждый день. Очевидно, у нее уже давно накипело и это письмо было той каплей, что переполнило чашу. Она набросилась на любовницу, пыталась испортить ей прическу, но мне кажется не только прическу. Жена врача-стоматолога, главврача такой поликлиники, верного члена партии, в своих выражениях превзошла асса-матершинника, моего ротного старшину.

Райком даже не пытался защитить своего протеже – вскоре последовал строгий выговор, через шесть дней последовало увольнение.

Сослуживцы приняли это с большой радостью. Все облегченно вздохнули. И так мы расспрощались со вторым главврачом.

Вскоре главврачом была назначена Майя Юльевна, Осепьян по мужу. Осепьян был известным художником, он не мог не заметить молодую, симпатичную девушку, работавшую зубным врачем в доме художников. После 10 лет совместной жизни, они не выдержав постоянную борьбу за лидерство, мирно, интеллигентно разошлись, ведь лидерами они были оба.

Женщина бальзаковского возраста была умна, особо прогматична, обладала чувством юмора, вскоре вышла за муж за известного юриста и политического деятеля. Очень во время сменила фамилию на более благозвучную для латышского уха и создавшимися на то время обстоятельствами. Прекрасно владела русским языком, усвоив партийно-демагогическую риторику, она пользовалась успехом в партийных кругах. После нескольких бурных лет, в поликлинике страсти улеглись.

Майя Юльевна старалась не нарушать обычаи, традиции в жизни поликлиники, сложившиеся со дня ее создания. Такому бескомпромисному положению способствовало еще и то, что руководитель партийной организации и главврач нашли общий язык.

Об этой партийной организации следует упомянуть.

Ее представляли два старых еврея, почти пенсионеры. Еще во время войны они не поступали, а их просто записали в партию, Леонид Лесов, который был далек от всякой политической деятельности, был постоянно сексуально озабочен. Колоритной фигурой была Фаина Львовна Иванова. При виде которой,  я вспоминал анекдот: «Соломон Николаевич, или снимите крест или оденьте трусы». Ее функция, как члена партии, состояла в том, что на всех собраниях поликлиники она просила слово и громко, в глазах огонь вдохновения, не просто говорила, а провозглашала: «Я предлагаю избрать в почетный президиум Политбюро во главе с товаришем Сталиным». Все бурно оплодировали.

Как-то однажды я зашел в антикварный книжный магазин и в углу на стойке увидел очень красиво оформленные книги: «Техника брака» и «Плодовитость в браке» голандского ученого Ван-дер-Вильде. В Советское время на эту тему книги почти не издавались. И вообще слово «секс» или такое понятие «заниматься любовью» не существовало. То есть секс, конечно, был, но это все называлось по-другому. Об этих книгах я имел неосторожность рассказать Лене Лесову и у него сложилось впечатление, что я специалист по этим вопросам. В то время он был прикреплен ко мне, как зубной техник (каждый врач имел от двух до пяти техников), и мы виделись и общались почти ежедневно. И каждый раз он просил меня, чтобы я ему что-то дал для усиления половой потенции, говоря современным языком, усилить секс. Я божился и убеждал его, что я к этому никакого отношения не имею. Он мне не верил. Он начал серьезно обижаться, даже проявлять враждебность. Ссориться с ним мне не хотелось. Вообще он был здоровым мужчиной во всех отношениях, но ему хотелось что-то особое, необычное. Мой коллега Владимир Васильевич, которому я обо всем рассказал, посоветовал, чтобы он успокоился, дать таблетку аспирина и все будет в порядке. Я ему вручил две таблетки аспирина, которые к сексу никакого отношения не имеют. На второй день он поднялся к нам на второй этаж, глаза блестели. На вопрос: «Ну как?» он счастливо и радостно ответил: «Это было прекрасно, как никогда, но я очень сильно потел». Ведь он принял сразу две таблетки.

Эти ребята во главе с Рожкиным олицетворяли ум, совесть и честь партии. Вообще Рожкин был очень хорошим человеком. Веселый и жизнеродостный, любил жизнь во всех ее проявлениях. Любил выпить, любил женщин, был хорошим семъянином, у него был сын и красавица дочь. Он прекрасно читал и знал чуть не всего Есенина. Даже немного похож был на Есенина.

В нашей поликлинике очень любили и с болшим уважением относились к любым праздникам: революционным, не революционным, религиозным, дням рождения. Даже иногда поминки превращались в колоссальную выпивку, только без танцев.

Особенно радостно и пышно отмечали Дни Побед. Обычно торжественная часть длилась по времени 30%, а 70% отводилось на художественную. Несмотря на то, что в магазинах было пусто, кроме консервных банок с крабами, ничего не было, все надо было доставать, и все доставали, жили по-брежневски – столы ломились от явств, причем самых изысканных. Обильное возлияние всего не мутного и не меньше 40о – стимулировало очень важную составляющую вечера – танцы. Танцевали все от главврача до гардеробщицы, солидные в будни врачи выплескивали все, что накопилось за это муторное, скучное время. Сдержанность, корректность, присущая врачам, истиное и искусственное летело ко всем чертям. Молодые и не очень молодые женщины, целуя доктора Филипова Владимира Васильевича, самого пожилого, вот-вот уходящего на пенсию, оставляли следы своих губ, густо напомаженных, на лбу, лице, шее на всем, что было оголено.

Дома Филипова встречала сварливая, старенькая жена. На следующий день он артистично, во время перерыва на чай, рассказывал с малейшими подробностями  об этой встрече. Веселью не было границ, еще целую неделю вспоминали эти вечера.

Но однажды, на какой-то юбелейной дате Дня Победы все участники войны получили подарок – часы «Победа». Однако главному партийному организатору председатель месткома вручила вместо часов – полное собрание сочинения Ленина.

Бирута Фриценберг так поступила исходя из 3х возможных версий:

а) в силу своей глупости,

б) в силу своей злобности,

в) в силу мощных влияний алкогольных паров на ее маленький мозг.

А выпить она была горазда не только в дни праздников. Рожкин, несмотря на хорошее настроение, подогретое частыми праздничными тостами, обиделся не на шутку. Дополнив свой бокал, он выпил и произнес страстную обвинительную речь, и когда он коснулся председательницы месткома Бируту Фриценберг, на него нахлынуло воспоминание о прошлой солдатской жизни, потом офицерство, правда медицинское, и в его речи засверкали перлы солдатского, народного фольклора. Он начал вспоминать Бирутину маму, ряд других ее родственников, и вообще – зачем нужны такие развратные бабы нашей поликлинике, и назвал ее, как в народе называют таких баб. Созревал большой скандал. Главврач  пыталась успокоить товарища, но все тщетно, и тогда она  попросила меня успокоить его и отвести домой. А жил он в новом районе, довольно далеко. Еле-еле усадили его в машину одного зубного техника и отвезли его домой.

Достойно отметив праздники, все сотрудники приступали к работе. Опять потекли будни, скучные и радостные, добрые, а иногда, не очень.  Опять прием шестнадцати человек (пациентов) за смену, борьба за план – 1000 рублей в месяц, ведь поликлиника была на хозрасчете.

Тем не менее, я и мои коллеги с удовольствием шли на работу. Сказать, что это был дружный коллектив трудно, но зато очень сплоченный. Домами не дружили  даже люди одной национальности и положения. Дружба была ощутима до конца работы и до выходных дверей. Но в стенах поликлиники соблюдалась коллегиальность, уважение в той или иной мере, присущее интеллигентным людям.

Светлую струю в обыденную жизнь внесло избрание председателем месткома Вайру Микельсоне. Очень симпатичная, высокая, статная, будучи латышкой во всех поколениях, должна обладать нордическим характером, однако, по-своему чувству юмора, по-своему жизнерадостному характеру, энергии, скорее обладала характером одесситки довоенных лет. Она организовала экскурсионную поездку в Ереван, Самарканд и много-много других развлечений. В конце 70-х годов, в начале 80-х очень модным стало посещение финской бани (сауны). И тут Вайра была на высоте!

Вскоре появилось объявление: «В воскресенье в 15оо состоится выезд в финскую баню сотрудников поликлиники, участвуют все отделения и зуботехническая лаборатория. Без жен, без мужей, без галстуков». Она обладала особой фантазией. Имея огромные знакомства (к ней тоже часто обращались за помощью), она в каком-то совхозе достала боченок черного пива. Пиво, которого не бывает в продаже, этим пивом угощают гостей из столицы, особо важных гостей из Москвы и особо нужных людей. Но Вайре было все подвластно.

Пиво изготавливалось  по особому рецепту и его действие, после выпитого, даже одного бокала, вызывало желание лететь, петь, танцевать, эйфория парализовала тормозную систему, регулирующую головным мозгом. И после сто градусной парилки и холодного бассейна бокал такого пива напоминал всем, что такое радость жизни.

Ближе к полуночи, нарадовавшись жизнью сполна, все мужчины стали вспоминать, что у них есть жены, а женщины, что у них есть мужья. Кто-то начал ныть, что пора уже домой. Но Вайра объявила, что кто хочет домой, пожалуста, только пешком, (до дома было киломктров пятнадцать), а порядочные люди останутся и потом им нужен будет автобус. Но главврач не хотела, чтобы кому-нибудь пришло в голову, не совсем трезвую, желание отправиться ночью к скучающим женам или мужьям. Она намекнула Вайре, что всему бывает конец и что завтра рабочий день. Праздник посещения Финской бани завершился. Выпив на посошок, поплелись к автобусу. Через час мы были уже дома. Что было у каждого дома я не могу точно знать, но обладая фантазией, могу догадаться. Ведь есть разные семьи, у жен и мужей в этих семъях разные характеры.

Утром уже около поликлиники меня встречает жена зубного техника Ефима Р….Он был очень спокойным, добрым человеком и очень тяжело страдал от патологической ревности его жены. Желая что-то выведать у меня о поведении Ефима, она меня спрашивает: «Ну, как там мой Фима?». В моей еще не проснувшейся голове, хватило соображения сказать ей, что ее Фима большой молодец и очень сильно потел, лучше других (на другое я еще не был способен). И тут она взвыла: «Молодец, лучше всех потел, ему больше всех надо было». Ее Фима сидел за техническим столом, клепал коронки. Как метеор она ворвалась в лобораторию, устроила страшный скандал. Он бедняга не знал в чем дело, кто потел, но ее не унять: «Ты потел больше всех!». Бедный Фима…

Время текло неумолимо быстро, как горная река, с каждым днем приближая нас к пока еще не совсем знакомому состоянию, которое называется пенсия. Вроде все замечательно, прекрасно: не надо вставать утром, идти на работу. Почет и уважение старикам и прочее… Но это не совсем так. Бежим, бежим, спешим куда-то, строим планы и стоп. После стремительного бега, правда бег уже не такой быстрый и стремительный, но есть опыт, есть какая-то инерция. И вот я еще три года проработал. Но вскоре я серьезно заболел и ушел с работы в этой поликлинике, отдав ей тридцать лет моей жизни, работу, которую я так любил. На работу я ходил с удовольствием (странно, но это было).

Ко дню прощания с коллективом поликлиники, моя Люся приготовила очень много вкусных вещей, вплоть до фаршированной рыбы. Она прекрасно пекла по особым рецептам торты, печенье и другие вкусные вещи.

К 12 часам я прибыл в поликлинику. Переступив порог отделения, я остолбенел от удивления! По всей длине, а это метров двадцать, были сдвинуты столы, на которых были замечательно, красиво сервированы явства и напитки, которые можно было в то время видеть только в кино. Трудно поверить: даже черная икра была. То, что я принес, было на этом фоне жалкой снедью. Такого я в стенах поликлиники еще не видел! Я был тронут, я не мог предположить, что ко мне так  относятся мои коллеги. Оказывается, что в организации всего этого принимали участие все сотрудники поликлиники, они же приходили с добрыми пожеланиями.

Это не забывается…

Есть поговорка: «Final coronet opus» — или по-русски – «Конец- делу венец». Если проследить весь путь от враждебной встречи при поступлении на работу, долгие годы самоутверждения, борьбу за выживание, в полном смысле этого слова, период становления, период неудач и достижений, до дня проводов на пенсию, причем проводов (стараюсь быть объективным), которые в нашей поликлинике еще не отмечались, ибо размах торжества говорил о том, что я 30 лет честно, добросовестно служил стоматологии и был уважаем коллективом.

Эта доброжелательность, это уважение, были мне наилучшей наградой.

Я старался долго не засиживаться, не сбавлять темп, в моей голове роились планы дальнейшего устройства жизни. Я прекрасно понимал, что только деятельность, движение продлевают жизнь. А жизнь ведь прекрасна!

Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Владимир Майбурд: Поликлиника

  1. Вообще-то, в слове поликлиника — одно «н» — ПоликлиНика.
    Выпускающий редактор: спасибо, исправлено. Это наша вина: вычитываешь текст три раза, а в заголовке пропустишь такой ляп… Ужос!

  2. Уважаемый коллега и земляк, я с большим интересом прочёл ваши воспоминания, хотя там больше о работе, себе и совсем мало о Риге и климате жизни в ней. Ваша платная стоматологическая поликлиника раполагалась напротив бывшего Дома еврейской общины по улице Сколас, сегодня вновь возвращённого евреям? Была ли это спецполиклиника? На улице Сколас находился прекрасный клинический пункт неотложной зубоврачебной помощи под эгидой Рижского мединстиута, где мне еврейские коллеги практически без боли, замечательно выдрали пару зубов. А такое качество оказания помощи было далеко не само собой разумеющимся. Имел ли он отношение к вашей работе?
    Теперь ещё один вопрос прошедшего времени. Вы пишете: «он получал золото не в лимитированном количестве, в то время, когда каждый врач в месяц получал строго определенные 120,0 г предписанные инструкцией Минздрава.» Военной тайной, однако, является то обстоятельство, что советские стоматологи всегда требовали у больных для протезирования частным образом золото, обычно червонец с чёрного рынка, для изготовления «фиксы» или настоящих коронок. Давали эти 120,0 г во все стоматологические отделения поликлиник или только вашей привилегированной? Почему советские люди должны были тогда бегать по городу с набором нержавейки во рту? Раскрытие этой профессиональной тайны преследует меня по сегодняшний день.

Обсуждение закрыто.