Григорий Быстрицкий: Путь в Галилею

Loading

К маю в списке были вычеркнуты все строчки. Закупки им обошлись очень дешево. Саша заподозрила, что за большинство необходимого денег с них не взяли. По крайней мере, два револьвера с мешочком патронов Мотя им торжественно подарил…

Путь в Галилею

(повесть)

Григорий Быстрицкий

Посвящается Деборе Затуловской

Среди первых переселенцев оказалась и Дебора Затуловская, в замужестве госпожа Даян — член первого кибуца Дгания, мать самого известного полководца Израиля, генерала Моше Даяна.

Судьба Деборы была настолько удивительной, что это побудило внимательнее вникнуть в ее историю, постараться понять трансформацию ее мировоззрения. От обеспеченной, комфортной жизни красивой российской интеллектуалки, жизни, наполненной великим русским искусством и литературой, она осознанно пришла к тяжелейшей судьбе основательницы нового государства. Уехала в нищую турецкую провинцию, Палестину, где собралась строить «… страну для евреев …».

Дебора была абсолютно российской барышней, с хорошим образованием, русский язык был для нее родным. Как и многие интеллигентные девушки того времени, была идеалисткой, обожала Толстого и хотела прожить свою жизнь не зря. Похоже, что подобные изменения сознания являлись в какой-то мере типичными и для других.

ОДЕССА, 1913

Понимая, что впереди, в Палестине дочь будет находиться в тяжелейших условиях, Иосиф решил напоследок сделать ей роскошный подарок: он договорился поселить Александру вместе с подругой в самую лучшую гостиницу города — в «Бристоль».

— Иосиф, ты все-таки ненормальный, — волновалась жена, — зачем нам эти крайности? Отправляешь девочку в пустыню, где люди не живут, и непонятно, что она там будет делать. Тут вдруг придумал шикарную гостиницу, где пьяные купцы гуляют под наблюдением одесских бандитов. Как она будет там жить, в таком окружении?

Саша тоже возражала против демонстративно-богатой жизни. Неизвестно еще, сколько в этой Одессе ждать придется перед отправкой. Из любопытства день-другой можно было бы и пожить в таком месте, но не исключено, что отправляться на пароходе придется ближе к осени. Она слышала, что заявления в кибуц обычно подаются в конце лета. Она же не балерина Анна Павлова, чтобы по полгода снимать номер за деньги, которые десять рабочих семей за десять лет не увидят. Проживание в такой праздно-злачной атмосфере она считала для себя вульгарным и необоснованно расточительным.

Однако Иосиф их переубедил:

— Сашенька, прошу тебя, позволь мне хоть напоследок сделать тебе подарок! Когда мы еще увидимся и увидимся ли вообще? Ты решила жить среди пустыни и болот, я не вправе тебя отговаривать. Но последние дни перед своим тяжелым путешествием поживи, пожалуйста, в нормальных условиях. Не отказывай мне, умоляю тебя.

Саша решила не спорить, согласилась на «Бристоль» — дальше видно будет.

Одесса встретила их мрачной, холодной погодой, низкими тучами и порывами промозглого ветра. От вокзала на извозчике поехали по Пушкинской улице — бывшей Итальянской. После Большой Арнаутской мостовая была выложена аккуратными гранитными кубиками, и ехать стало как-то веселее. Вскоре показался «Бристоль».

Много чего ожидала Саша, но такого представить себе не могла. Это четырехэтажное творение знаменитого Бернардацци с резными балконами, огромными окнами и многочисленными скульптурами на фасаде поразило воображение девушек. В Киеве Саша была хорошо знакома с памятниками зодчества, один оперный театр чего стоил. Но «Бристоль» превзошел все ожидания. Внутреннее убранство гостиницы и их двухкомнатного номера привели Бебу в полный восторг, она закричала:

— Алекс, давай никуда не поедем. Зачем нам эта Палестина? Давай здесь жить.

— Согласна, если ты будешь иметь такой же успех, как Соломия Крушельницкая, а я буду твоим секретарем.

— А кто это?

— Пойдем в оперу — увидишь.

На следующий день нашли Одесский комитет. Это была официальная организация палестинофильского движения в России, имелась даже вывеска на здании: «Общество вспомоществования евреям земледельцам и ремесленникам в Сирии и Палестине». Их встретил невысокий 50-ти летний мужчина с внимательными, даже пристальными, глубоко посаженными глазами. Скептически глядя на них, он поинтересовался, что же барышням угодно.

— Мы хотим участвовать в строительстве еврейского государства в Палестине, — выступила вперед Саша.

— Так-так… А родители ваши знают об этом?

— Вы что, думаете, мы убежали из дома? — с вызовом, вопросом на вопрос ответила она.

— Ни в коем случае! Я вижу, вы вполне самостоятельные личности. Ваши идеи благородны, получить свою землю евреи мечтают давно. У каждого народа столько неба над головой‚ сколько у него земли под ногами. Вопрос в другом: понимаете ли вы, с чем вам придется столкнуться?

— Конечно, понимаем. Мы все про Палестину знаем и хотим поехать в Дганию, — вылезла Беба.

— В Дганию?! Очень интересно. Вы даже о Дгании слышали. — Он задумался. — Вы сказали, что приехали из Киева. А образование у вас какое? Может специальность есть? Иврит вы знаете?

— Алекс закончила университет св. Владимира, она педагог, знает свободно английский и немецкий. Иврит она выучит за неделю, — протараторила Беба.

— А вы?

— А я модистка, работала в ателье, — смутилась Беба. — Но я очень способная.

Мужчина посмотрел на Сашу:

— Это конечно, нужные профессии, но, боюсь, в ближайшее время работать придется все больше с землей. Причем, вы наверняка знаете, просто на всякий случай скажу: занимаются там тяжелым, однообразным, нередко опасным физическим трудом…

Он помолчал немного, потом спросил неожиданно:

— А вы где в Одессе остановились?

Беба открыла было рот с явным намерением похвастаться, но Саша достаточно сильно придержала ее за плечо:

— Мы остановились в гостинице «Бристоль», — у мужчины поднялись брови, — но я как раз хотела просить Вас: может, посоветуете, где можно снять квартиру?

— Отчего же? Это самое подходящее место перед отправкой в Дганию, — он улыбнулся, — по крайней мере, я вижу, помощь вам, как будущим переселенцам не нужна. Но если вы так настаиваете, — через три дня уйдет пароход, и освободится, ну если не большая квартира, то две маленькие комнатки точно.

— Большое Вам спасибо, — сказала Саша, не обращая внимания на отчаянную реакцию Бебы. Та махнула обреченно, отошла к столу и начала возить по нему тяжелое пресс-папье.

— Не стоит благодарностей, это самое простое, что я могу для вас сделать. А вообще, мы поступим так: вы поработайте в комитете. На общественных началах, разумеется. Здесь очень много бумажной волокиты, масса желающих уехать. Помогите нам, заодно присмотритесь, кое-что новое узнаете, — он посмотрел на Бебу и осторожно вернул пресс-папье на место, — потом, если не передумаете, будем с вами решать, что дальше делать.

Погода успокоилась, выглянуло солнце. Из комитета девушки решили добираться пешком, прогуляться по городу.

— Алекс, ты что придумала? Отец же сказал, в гостинице живите, сколько понадобиться

— Беба, остановись! Мы зачем сюда приехали? Развлекаться? Не об этом сейчас думать надо. Необходимо готовиться, найти одежду для работы, для верховой езды…

— Господи, какая ты правильная, аж тошнит. А мы что, все-таки на лошадях будем скакать?

— Нет, Беба. Тебя в Дганию из порта повезут на фаэтоне. Или лучше папа за тобой ландо пошлет с кучером… Одежду, сапоги или ботинки высокие. Наверное, надо и оружие где-то закупить, мазь от москитов, медикаменты для аптечек, сетки, шляпы, фляги — много чего нам найти здесь придется.

— Мы же в Одессе, дорогая! Все найдем. Я вчера внизу в гостинице приметила франтов, одетых как в Париже. Ловкие такие молодые люди, и швейцар перед ними расшаркивался. Эти господа все тут знают и нам с удовольствием помогут. Организацию я беру на себя, а ты составь подробный список.

— Смотри, чтобы это ловкие господа бандитами не оказались, я слышала, Одесса этим знаменита.

— Какие бандиты, Алекс? Везде ты плохое видишь. Это очень приличные, обеспеченные молодые люди, банкиры, наверное. Один мне так вежливо улыбнулся.

— Когда ты только все успеваешь?

— Это потому, дорогая Алекс, что живу я не по расписанию, а по сердцу.

***

Через пару дней, после «Маскарада» в оперном зашли поужинать в гостиничный ресторан. Метрдотель поначалу удивился, но быстро распознал в них постояльцев. Беба, сделав заказ, выскочила из зала и вскоре подошла в сопровождении двух молодых людей. Оба были с тонкими усиками, одеты, как на еврейскую свадьбу. Один среднего роста с тонкой и ловкой фигурой, второй — высокий и массивный, по чуть ленивым, неторопливым движениям, свободной, расслабленной позе и небрежной уверенности держаться среди столь блестящей публики ресторана, представлял собой явного лидера. Чувствовалось что, несмотря на молодость, он уже привык к подчинению. Он был в белых с черным туфлях и с тростью, в прекрасном кремовом костюме, черный шелковый шарф наброшен так, что оба его конца свисали почти до пояса, прикрывая цветастую жилетку.

— Алекс, это мои одесские приятели Мотя и Элик. Они нам помогут все купить, — прощебетала Беба, держа под руку тонкого.

Оба коснулись полей своих шляп:

— Элиэзер Соломонович, можно просто Элик, — мрачно сказал здоровяк и неожиданно легко и славно улыбнулся.

— Матвей. Друзья зовут меня Мотей, — представился второй.

Саша встала в нерешительности, посмотрела на Бебу, на ее веснушчатую кисть на мужской руке, и Мотя молниеносно решил сгладить неловкость:

— Мадмуазель Алекс, так мы сядем?

— Да, конечно. Извините, я немного растеряна от неожиданности. Беба не говорила, что в Одессе у нее есть приятели.

— А мы вчера познакомились, — простодушно сообщил Мотя. — Не дай Б-г, шо мы б навязывались, но две молодые барышни из приличных еврейских семей не должны быть без присмотра в чужом городе.

— Какой еще присмотр? — вспыхнула Саша, — мы не нуждаемся в опеке. Для этого есть полиция.

— Полиция… — засмеялись оба.

— Скажите, как к Вам можно обращаться? — посерьезнев, спросил Элик

— Александра Иосифовна Шафер, — потом, помедлив, — можно Александра. А что смешного про полицию вы нашли?

— Послушайте сюда, Александра. Пожалуйста.

Элик, слегка надвинулся над столом:

— Одесса — хороший город. Даже лучший город на земле. Здесь много настоящих людей, но есть и невыносимый грязь, Александра. Когда две красивые особы одни приходят совсем не днем в такой ресторан, так некоторые могут себе сделать ненужное мнение. Здесь таки, встречаются типы с душком и полиция им не совсем закон.

— Но это же ресторан гостиницы! Мы здесь живем, пришли не развлекаться, а поужинать.

— То, шо вы здесь поселились, так это мы еще заметили позавчера. И сколько Вы не будете вертеть своей прекрасной головой, одиноких женщин Вы здесь не увидите.

— Ну, допустим. А откуда нам знать, что вы не те самые «типы с душком», как Вы выразились?

— Алекс, как тебе не стыдно? Ты не видишь, это же приличные люди? — вступила, наконец, Беба, у которой от волнения потемнела каждая из многочисленных веснушек и волосы стали совсем красными.

— Помолчи, пожалуйста, — попросила Саша.

— Я сказала, что вы, наверное, банкиры, — обратилась Беба к Матвею.

— Банкиры?! — вскочил Мотя, потом быстро сел. — Ну да, с банками мы работаем. Иногда.

— Мадмуазель Александра! — спокойно продолжал Элик. — Мы, прежде всего, деловые люди. Бебочка дала список, так там есть странные вещи, с которых даже наша полиция удивится.

— Это конкуренты, Элик, приехали на гастроли — вполголоса заметил Мотя.

— Мотя, закрой уже рот с той стороны, — Не принял шутки старшой. — Так я продолжаю. Там много таких вещей, шо в магазине они не лежат и просят небольших объяснений. Мы порядочные люди и не хотим играть втемную.

— Секрета тут нет. Мы собираемся уехать в Палестину, — Саша вкратце описала необходимость экипировки.

— И шо, одни поедете? — удивился Элик

— Почему одни? Целые пароходы из Одессы отправляются. Но, в общем, пока одни.

— Вот это да, Лазарь! — восхитился Мотя. — Наши дуры только о шоб замуж выйти хорошо. А это ж настоящие герои! А знаете что, вот вы револьверы достанете, так надо еще уметь стрелять. Предлагаю устроить пикник и там мы вас научим.

— А что, Алекс? По-моему, отличная идея, — оживилась Беба

— Оставь, пожалуйста, — прервала ее Саша, — я сама тебя научу.

— Ша, Элик, — вскричал Мотя, — здесь такие новости, шо с ума сойти можно. Ты только послушай: она еще и стрелять умеет!

— Я в Болгарии стреляла. На войне с турками, — пояснила она оторопевшему Моте. И добавила: — по мишеням.

— Так и я о том же, Александра, — вдруг поддержал ее Элик. — Только достанете оружие, эти арабы сами разбегутся. Если стрелять в людей, так можно ж убить!

— Элик, — удивился друг, — может ты уже в раввины записался?

***

Они посидели в ресторане еще немного, настороженность Александры почти пропала, Беба о чем-то оживленно разговаривала с Мотей, Саша с Эликом обсуждали проблемы переселенцев. Интуитивно и не сговариваясь оба не стали затрагивать свои близкие темы: ни Пушкина с Лермонтовым, ни деятельность Элика не обсуждали. Удачливому одесскому бандиту очень понравилась серьезная целеустремленность Саши, таких девушек ему еще встречать не приходилось. Ему даже в голову не пришло хвастаться своими подвигами. Расстались они вполне дружески, стало понятно, что такие девушки как сестры — им надо помогать и уж никак не впутывать в свои дела.

«Сдается мине, что это таки бандиты, Бебочка» — передразнила уже в номере Саша

— Если даже и бандиты, то такие очаровательные, — мечтательно ответила подруга.

МАЛЕНЬКИЙ УКРАИНСКИЙ ГОРОДОК, 1904

— Алекс, милая, пора вставать! — сквозь сон услышала она голос матери.

— Ну, хватит нежиться, — ласково тормошила мама, потом начала стаскивать одеяло, — Мы опоздаем.

По субботам мама была неумолима. Накануне она всегда предупреждала, что ложиться надо вовремя, «если будет хорошая погода, поедем обедать к бабушке». Выезжать надо было рано, поэтому в постели не залеживались.

Такой порядок в семье был установлен давно. Слабой компенсацией за несоблюдение еврейских традиций стали субботние семейные обеды и отсутствие в рационе свинины.

Александра Шафер, дома Алекс, Шурочка, Саша — в 14 лет была уже мало похожа на угловатого, замкнутого подростка. «Эрваксене шейн мейдл» — рослой красивой девушкой называла ее бабушка. Эта статная, высокая, молодая особа, неизменно приветливая, доброжелательная и отзывчивая, удивляла иногда неожиданным, мгновенным уходом в свои мысли. И тогда красивые, яркие на бледном лице губы чуть-чуть сжимались, над огромными черными глазами слегка напрягался высокий лоб, на переносице появлялась упрямая складочка.

Она зачитывалась Пушкиным, Тургеневым, Лермонтовым — каждая книга была подарком. Но сейчас над всеми возвышался подлинный гигант — Л.Н.Толстой. Вот и вчера она просидела за полночь, невозможно бросить чтение на самом интересном месте.

Погода была прекрасной. Подали шикарное ландо со сдвинутой назад крышей, родители сели на заднее сидение, Саша со старшей сестрой лицом к ним устроились на переднем. Отец семейства, седеющий красавец с коротко стриженными бородой и усами, сделавший немалое состояние на лесной коммерции, выписал ландо из Польши, куда оно в свою очередь попало из Германии. Экипаж с двумя лошадьми и кучером был нечастым явлением в их украинском городке.

Сначала ехали по веселому майскому лесу, потом холмы закончились, и остаток пути шел среди полей. К бабушке Александре приехали к полудню.

Свою бабушку по отцу Саша после «Войны и мира» стала прочно ассоциировать с графиней Марьей Дмитриевной Апраксиной. При немалом росте и низком, толстом, перекрывающем все другие звуки голосе Александра — старшая и впрямь, точно как в московских гостиных, выглядела настоящей властной дамой высшего света. «Поди-ка сюда, любезный, — критически оглядела смущенного Иосифа, — совсем мать забыл» — она позволила сыну поцеловать себя, потом расцеловалась с остальными. Когда очередь дошла до Саши, не смогла скрыть восхищения:

— Шурочка, душа моя, куда же ты растешь, милая? Смотрите, какая красавица!

— Алекс у нас чрезмерно увлеклась чтением, такая серьезная стала, — сказала мама.

— Критикует меня за излишнюю роскошь, — добавил папа, — я ее начинаю побаиваться. Выезд вот наш, например, считает вызывающим.

— Вообще-то я с ней согласна, — подтвердила мама, — ты знаешь, Иосиф, мне кажется, в городе нас за это ландо не очень любят.

— Скажу вам, дорогие мои, я сама была не простым ребенком, — задумчиво продолжила уже за столом бабушка, — но эта девочка нам скучать не даст.

***

Еще в школе Сашу привлекла идея участия интеллигенции в постепенной подготовке малограмотной части народа к революции. Формулировка такой благородной идеи, до конца не осознанная, по молодости лет была воспринята как нечто честное и романтичное. После печальных событий 1905 года в среде интеллигенции, студентов и старших школьников модно было считать революцию единственным средством для уничтожения в России неравенства и ужасного положения бедных крестьян и рабочих. Насилие Александре не нравилось. Она знала о кровавой стороне деятельности народовольцев и категорически не принимала такие методы. Поэтому она наивно решила избрать своей целью пропагандистское направление, в котором видела себя вполне «критически мыслящей личностью», обязанной просвещать рабочий класс в непосредственном личном контакте.

Родители узнали о таких порывах не сразу. Они и сами нередко делились свободолюбивыми рассуждениями и критикой имперского режима, но представить, что Алекс собирается конкретно действовать, они не могли. Поэтому, когда та заявила, что хочет со своей подругой пойти в районы городских окраин, они пришли в ужас:

— Саша, какой народ? Что там тебе еще эта сумасшедшая Беба наговорила? Иосиф, ты послушай свою дочь! — Зельда Давидовна, урожденная Левинзон, интеллектуалка и пианистка, была в полной растерянности.

— Александра! Обрати внимание,— папа решил подойти к вопросу без эмоций, — в нашем городе, насколько я осведомлен, только двум еврейским девушкам: тебе и твоей подруге Бебе Магидовой пришла в головы такая дикая просветительская мысль. Не кажется ли тебе странным, дорогая, что именно вы прониклись новомодными народовольческими призывами?

— Папа! Во-первых, народничество возникло еще в прошлом веке. На его основе уже организована РСДРП, на съезде в Лондоне(!), папа, принята программа. Ничего нового мы с Бебой не придумали. Во-вторых, при чем тут евреи? Какая я еврейка? Ни языка не знаю, ни обычаев. Весь наш класс хочет стать народниками… Мальчишки, правда, анархистами и заговорщиками, — понизив накал, виновато закончила Саша.

— Ужас, Иосиф! РСДРП, заговорщики… Откуда только этот ребенок набрался? Алекс, любимая, прошу тебя! Весь класс как раз и не тронут, а вас с Бебой арестуют. А потом, что общего у тебя с рабочими? Чему ТЫ их будешь учить? Думаешь все рабочие такие, как на нашей лесопилке? Это у папы они вполне дружелюбны, им неплохо платят. Коммерция развивается, вон, даже школу новую организовали. Но ведь кроме папы к рабочим кто-то относится и совсем плохо, и они отвечают тем же. Умоляю, оставь эти мысли! Тебе школу заканчивать, потом продолжать образование…

Мама заплакала. Саша почувствовала себя виноватой, даже не стала спорить с отцом о неравенстве его и его рабочих. Она была очень привязана к родителям, первый раз увидела их растерянность, ей было невыносимо жаль и отца и плачущую маму. Поразмыслив, а рассудительности у этой девочкой хватало, решила сейчас их не расстраивать, сначала окончить школу, а дальше — видно будет.

Потом были выпускные экзамены, переезд семьей в Киев, поступление в университет…

Сам факт зачисления был маленьким чудом. Конечно, она была прекрасно подготовлена. Поступить по процентной норме считалось практически невозможным, конкурс был огромным. И все же ей удалось! На экзаменах она впервые почувствовала на себе странные взгляды экзаменаторов, они разглядывали ее фигуру отнюдь не с преподавательских позиций. Но решил дело ее волевой настрой. У высокой красавицы была цель, она великолепно знала предмет, бесстрашно отвечала на трудные вопросы и решительно добивалась зачисления. Собственно, университетом св. Владимира учебное заведение стало много позже. Сейчас это были женские курсы Киевского педагогического института, что никак не снижало значение поступления.

Хлопоты прошедшего года отодвинули народничество, но ненадолго. Вскоре приехала Беба и устроилась по рекомендации в модное ателье. Став студенткой, Саша отвоевала себе некоторые привилегии свободы, в частности возможность поселить Бебу в своей комнате в их небольшом домике на Андреевском спуске. Мама с неудовольствием встретила такое решение, но уже через год поняла, что лучше в родном доме дочери быть на глазах, чем собираться не поймешь с какими анархистами на съемной квартире Бебы.

Через некоторое время вездесущая подруга узнала от кого-то, что в пединституте существует тайная молодежная секция РСДРП. Слухи слухами, а обнаружить фракцию оказалось не просто. Сыскная полиция развернула сеть осведомителей через попавших в ее сети студентов, после ряда громких политических убийств, принадлежность к РСДРП считалась более тяжким преступлением, нежели участие в криминальной шайке. Была организована достаточно высокая конспирация, однако сама идея партии предполагала широкое вовлечение в ее ряды новых единомышленников. К потенциальным кандидатам долго присматривались, устраивали всевозможные проверки, подозрительность была невероятной.

С подругой по курсу Саша дружила и близко общалась больше года, пока та не свела её с неким загадочным типом. Оказавшись сильно немолодым, этот развязный, франтоватый товарищ при разговоре проявил себя настолько серьезным, сдержанным и строгим, что Саша приняла нарочитую внешнюю легкомысленность за элемент конспирации. Так или иначе, проверка прошла успешно, и Саше даже разрешили привести подругу. Им было поручено вести идеологическую борьбу, что соответствовало категорическим неприятиям эксов или каких-то там заговоров.

Девушки начали посещать с лекциями рабочие окраины с преимущественно русским населением. Это было нелегким занятием, поскольку мужики все время были заняты на работе, а когда не заняты — уже не нуждались в лекциях по причине пьянки. Бабы же никак в толк взять не могли, чего от них добиваются хорошо одетые девушки с таким культурным обращением. Саша в отличие от Бебы в панику не впадала, она разумно сообразила, что процесс просвещения темного народа является долгим и кропотливым.

Часто их группу сопровождал более опытный товарищ, потом на сборах рассказывали о Сашиной необыкновенной настойчивости и терпении. Её заметили, предложили посещать недалекие селения и от имени партии проводить там разъяснительную работу. Один молодой активист намеревался сам сопровождать Сашу, но та поставила условие, что если и поедет, то только в компании со своей подругой.

Беба боялась потерять место в ателье, Саша не знала, как сообщать маме о предстоящей поездке, но тут тяжело заболел Толстой. Льва Николаевича Саша боготворила и немедленно и твердо решила ехать на станцию Астапово. Просветительская поездка в провинцию была отложена на неопределенный срок.

ОДЕССА, 1913

Последующие несколько месяцев они просидели с бумагами в Комитете. Девушки давно переехали на квартиру, расположенную неподалеку, в закрытом дворике, куда выходили все балконы, и где проживало огромное количество непрерывно галдящих семей. Они быстро привыкли к шумным разборкам домочадцев, вели скромный образ жизни, одеваться старались проще, сами готовили. Жильцы поначалу отнеслись к ним настороженно, но вскоре стали считать за своих. Беба занималась закупками — и экипировкой для Палестины и обеспечивала продукты с рынка, а Саша много и с удовольствием занималась с соседскими детьми.

— Смотрите, как нам везет, — кричала соседка, — это ж подумать — у нас своя учительница. Мой шлеймазл читать, наконец, научился!

Денег, конечно, никто не платил за репетиторство, но свежая рыба, овощи и фрукты у девушек были всегда.

Поток переселенцев не иссякал, много уже при них уехало, но никто еще за это время не возвратился. Тем не менее, в атмосфере постоянного общения получаемая разрозненная информация позволяла девушкам ближе знакомиться с условиями, в которых они собирались жить. Свежие сведения, несмотря на описываемые трудности, все более укрепляли решимость Саши и ее убежденность в правильности своего выбора. Бебе скоро наскучила нудная бумажная работа, и она все чаще стала отлучаться для проведения закупок по составленному Сашей списку.

К маю в списке были вычеркнуты все строчки. Закупки им обошлись очень дешево. Саша заподозрила, что за большинство необходимого денег с них не взяли. По крайней мере, два револьвера с мешочком патронов Мотя им торжественно подарил и еще поинтересовался, не сделать ли граверу дарственные надписи. Саша отказалась и вдобавок вернула Моте один револьвер как совершенно лишний для их скромной армии.

С самого начала хозяйка комнат предупредила девушек, чтобы ни каких молодых людей они в дом не приглашали. Саша почти не встречалась с новыми знакомыми, а Беба все чаще задерживалась допоздна, однако провожать ее до самого дома Моте не позволялось.

Однажды, уже летом, когда Саша вышла после работы из Комитета, она увидела Элика. Он ждал в автомобиле с шофером, сидя в широком заднем сидении красной кожи. В черном смокинге, белой сорочке с бабочкой, шляпе и неизменном шелковом кашне — он производил на зевак незабываемое впечатление. Легко выпрыгнув из авто, он подошел к удивленной Саше, поцеловал руку и сказал:

— Я Вас прошу всего за десять минут разговора. Может, прогуляемся?

Они медленно пошли по каштановой аллее.

— Александра, Вы взрослый человек, сами все решаете, у Вас ум, как у нашего раввина, но у меня есть вопрос.

— Лазарь! Что за церемонии? Мы с вами хорошо знакомы, вы нам так помогли, не дали ни одного повода волноваться, говорите просто.

— Так это Вам просто. Я не умею говорить красиво. Просто имею пару интересных слов, но в душе у меня бьется целое море.

— Не прибедняйтесь, Элик, это не Ваш стиль! Вы говорите очень красиво, «смачно» как выражаются в нашем дворе. Я люблю Вас слушать, это так необычно. Говорите. Что случилось?

— Мадмуазель Александра! Вы не для этой жизни.

— Какой жизни? — не поняла Саша

— Палестина это не то, шо Вам надо! Я поспрашивал знающих людей, там кошмар, Александра.

— Палестину я уже немного знаю. Я готова и ничего ужасного там нет. «Салонной сионисткой», которая только других агитирует, я быть не собираюсь. А Вы, какую жизнь Вы для меня приготовили?

— Вам надо ездить на таком шикарном автомобиле в оперу, кушать в дорогих ресторанах, носить брильянты, одеваться у лучших одесских портных, жить в большом доме с прислугой. А Вы, страшно сказать, собираетесь землю пахать и от арабов отстреливаться.

— Вы считаете, что в Вашем варианте я буду счастлива?

— Посмотрите на минуточку в зеркало. Шо Вы там увидите? Вы увидите шикарную даму в мехах, созданную для шикарной жизни. Но Вы также увидите, что лопаты и тяпки в этой зале с люстрами нет.

Саша звонко рассмеялась, представив себя в бальном платье, с огромным бриллиантовым колье и с тяпкой в руках среди блестящих танцующих пар в зале с колоннами, золотыми люстрами и оркестром на балконе.

— Милый Элик, — она легко сжала его ладонь, — Вы такой славный и заботливый. Я Вам бесконечно благодарна, за то, что вы отнеслись к нам как сестрам, товарищам, а не объектам для своих забав и развлечений. Но у нас совершенно разные взгляды на жизнь. Я не говорю, что живу более правильно. Тем более, я и не знаю толком Вашу жизнь. Что лучше, что хуже — это только наверху известно. Но поймите, пожалуйста, слишком разные у нас представления и сойтись им, увы, уже невозможно. Я выбрала свою судьбу, и каждый день все более убеждаюсь, что для меня это единственный, верный путь. И Ваш путь выбран. К сожалению, наши пути идут в разные стороны.

— Мадмуазель Александра! Вы играете мужчинами, как цирковой жонглер тяжелыми факелами.

— Нет, дорогой мой! Мужчина Вы неотразимый! И не только внешне, у Вас огромная внутренняя сила. Вы совершенно в моем вкусе, ни за что я не позволю себе с Вами играть. Вы искренний и этого не заслужили! Поэтому я без всякого кокетства и прямо говорю: слишком мы разные. Никакая любовь не поможет нам стать единым и целым. К сожалению. Потому, что жизнь состоит не из одного медового месяца. А временные интрижки не для меня.

— Я не все понял словами, но все понял внутри. Так я Вам скажу, Вы еще умнее нашего раввина. Но Вы так молоды, а у меня есть время подождать.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Григорий Быстрицкий: Путь в Галилею

  1. Палестину я уже немного знаю. Я готова и ничего ужасного там нет. «Салонной сионисткой», которая только других агитирует, я быть не собираюсь….

  2. Неповторимый одесский колорит прошлого века, по-моему, не подвержен стилизациям. Бабель, «Ликвидация», неизвестные авторы ничего изменить не могут — настолько Одесса была индивидуальна. Другое дело, сейчас он пропал. Остались жалкие воспоминания и украинская мова. Некому говорить с таким чудным акцентом…

  3. По-моему, в одесском эпизоде ощущается легкая стилизация под Бабеля 🙂

Добавить комментарий для miron Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.