Григорий Быстрицкий: Путь в Галилею. Окончание

Loading

У тебя особого выбора в жизни и не было: стать большевичкой — но ты же не Землячка, чтобы казнить белых офицеров; уехать в Америку — меньше всего ты мечтала, как бы устроить только свою жизнь. Ты построила Израиль и дала ему великого генерала! Разве этого мало?

Путь в Галилею

(повесть)

Григорий Быстрицкий

Окончание. Начало

Посвящается Деборе Затуловской

***

Две девушки в подпоясанных веревками платьях из грубой мешковины готовили пищу на костре. Тут же в земляной яме они пекли лепешки. Больше никого по близости Саша не увидела. Вид у обеих был обиженный, они сердито переговаривались на иврите, замолчали при появлении нового человека, потом одна что-то спросила. Саша не поняла, тогда вторая поинтересовалась на русском, кто она такая и что ей здесь надо. Пока Саша рассказывала, они исподволь изучали ее, потом недовольно велели ждать остальных до вечера. Саше почему-то показалось, что кроме Соломона эти два члена кибуца ей тоже не союзники.

Вечером собрались все. Соломон что-то объяснил пожилому мужчине, и тот с сильнейшим идиш-украинским акцентом запросил бумагу из Одессы. Они посовещались на иврите, потом Соломон объявил Саше, что собрание, на котором в том числе обсудят и ее судьбу, состоится не раньше пятницы, а пока она будет на испытательном сроке. Саша обрадовалась, поблагодарила всех и узнала в ответ, что работать будет на кухне, а спать в общем бараке.

Следующую неделю Саша провела в дежурстве по столовой, быстро освоилась, поняла, что ничего сложного тут нет. Рацион составляли каши, селедка в томатном соусе, иногда в каши добавляли консервированное мясо из английских банок. Она узнала, что дежурить на кухне не любит никто, особенно девушки, которым это больше всего и достается. Все хотели выполнять тяжелую, физическую работу наравне с остальными, работать на кухне считалось унизительным.

Через несколько дней Сашу послали в соседнее поселение Пория, основанное американскими евреями. Ей надлежало купить там у приезжих арабов два мешка растительного масла. Про странную тару объяснили, что мешки из козьих шкур, отчего масло горчит, но другого арабы не предлагают. Кибуцники говорили на иврите, по-русски с ней общались неохотно, особенно девушки. Саша усиленно ловила каждую возможность учить иврит. Отдельные слова она уже понимала.

В Пории тоже все говорили на иврите, но только Саша перешла на английский, — ее с удовольствием поддержали. Когда она возвращалась назад с булькающими мешками, ее догнал вооруженный отряд под командованием статного, симпатичного мужчины. Он крепко и ловко сидел в седле. Саша даже не сразу поняла, что его левая рука заканчивалась протезом в черной, кожаной перчатке. Мужчина представился Йосефом, быстро выяснил, кто такая Саша, отослал отряд вперед, в Дганию, и они поехали рядом, бросив поводья.

Как Саша наконец-то отвела душу! Йосеф оказался приятным, живым собеседником, большим знатоком русской литературы и вообще — прекрасным парнем с мужественным, открытым лицом и поистине джентльменским обращением. Они не заметили, как оказались возле бараков. Саша еще весело и громко смеялась над очередным, тонким замечанием Йосефа, и только косые недобрые взгляды девушек вернули ее в действительность. Йосеф заверил, что будет обязательно присутствовать на предстоящем, очень важном для Саши собрании.

В пятницу с работы вернулись раньше обычного. Вся община собралась за длинным, плохо оструганным столом рядом с бараками. Сначала много говорили о текущих делах, распределяли работу на следующую неделю, и девушки вступили с остальными в настоящую, яростную перепалку. Саша с Йосефом сидели с краю длинной скамейки, он тихо на ухо ей все переводил. Она заметила, что чаще других выступал Соломон. Некоторые вообще не проронили ни слова.

Потом перешли к ее вопросу. Тут Соломон прочно завладел аудиторией и долго, с жаром и сильной жестикуляцией что-то объяснял. Через некоторое время Йосеф прекратил переводить.

— Что, Йосеф? Что он там говорит?

— Подождите, я что-то не пойму, — ответил он встревоженной Саше.

Потом начал объяснять:

— Он сказал, что Вы не знаете языка, не сможете физически работать наравне с остальными, что Вы считаете себя слишком умной, на самом деле Вы своенравная и упрямая, что Вы избалованы хорошей жизнью и не готовы… Подождите секунду…

Слово взяла одна из девушек и резко возразила Соломону…

— Она говорит, — продолжил Йосеф, — что Вы можете на кухне все время работать…

Тут Саша совершила дипломатическую ошибку:

— Почему это все время на кухне? — вскочила она, — сколько надо, могу и на кухне. Но я буду ведь и на других работах занята? Что мне, даже землю под огород разбивать нельзя? — с жаром настаивала по-русски, — деревья и кустарники сажать нельзя? В столовой по очереди дежурить надо!

— Вот видите? — тут же вступил на русском Соломон, — это хочу, это не буду. Не понимает барышня, что здесь не капризничают, а делают, что собрание решит. Правила свои устанавливает, кому, где дежурить.

Он снова перешел на иврит. Потом Йосеф перевел: было высказано в том смысле, что с ней больше мороки, чем пользы, что продуктов и так не хватает, и что между молодыми мужчинами за нее возникнет борьба, она будет этим пользоваться, и вся эта свара приведет к разрушению кибуца…

— Каков подлец! — только и смогла молвить Саша.

Йосеф встал и начал настойчиво защищать Сашу, но ему ответили, что его сильно уважают и благодарят за охрану от арабских набегов, но права голоса он здесь не имеет.

Потом началось голосование. За нее подняли руки только самый старший и одна из девушек. Двое воздержались, остальные были против. Большинством голосов решено было, что продолжать испытательный срок не имеет смысла. Сашу в кибуц не приняли.

Они медленно пошли к реке, где она с вытекала из озера и с шумом бежала через пороги. Уже стемнело. Йосеф развел маленький костер. Было душно, гудели комары, но Саша ничего этого не замечала. Она вспомнила Козловку, большой костер на станции, Исаева…

— Какой негодяй, все-таки, этот Соломон, — повторила Саша, — все сделал для того, чтобы меня не приняли.

— Знаете, Александра, — ответил Йосеф, — мне кажется, он один понял, как трудно Вам резко поменять судьбу. Я думаю, он Вас защищал от будущих невзгод, оберегал. Хотя и таким радикальным и малоприятным способом.

— Плохо Вы его знаете! Он мне просто отомстил. Не хочу рассказывать за что именно. Незачем эти сплетни разводить.

— Ну-ну, Александра, перестаньте! Не надо все усложнять. Давайте лучше подумаем, что Вам дальше делать. А чтобы легче думалось, будем пить чай.

— Не хочется мне возвращаться, чтобы чаю попить!

— Не надо возвращаться, мы здесь будем чаевничать, — на недоуменный взгляд продолжил, — я ведь человек военный, на все случаи жизни у меня с собой все.

С этими словами он отстегнул небольшую алюминиевую кружечку, которая, оказывается, незаметно висела на ремне за кобурой, и моментально сбегал к озеру за водой.

— Не каждому удается пить чай из целебной воды Галилейского моря! Знаете, кто попил однажды эту воду, обязательно сюда вернется. Она чудодейственная. И лунный пейзаж прекрасен!

Затем он, точно орудуя здоровой рукой и ловко используя протез, вскипятил воду, потом достал из кармана мешочек и высыпал немного заварки прямо в кружку. Получился отличный чай, который они отпивали по очереди, обжигая губы.

— Если не возражаете, давайте перейдем на «ты», — предложила Саша, — здесь все на «ты» и мне даже неудобно стало, когда меня величают «Вы».

— Соглашаюсь с удовольствием! Видишь, ты уже немного отвлеклась, значит первые острые переживания притупляются.

— Да я не переживаю особо, сама повела себя неосмотрительно. Но вся эта история только укрепила мое желание жить в Дгании. Обязательно вернусь, все-таки это первый кибуц в Галилее. Придумаю четкий план действий и вернусь.

— Вот это по-мужски! Вернее, прости, я хотел сказать по-нашему. Не сдаваться, не распускаться при первой же неудаче и идти к цели! — он посмотрел на кружку, — кстати, о цели: смотри, еще только начали пить, а в чае уже полно комаров. У вас что тут, инкубаторы?

— Насекомых тут хватает. Чего-чего, вежливости, например, сострадания — явно не достает, зато эти в избытке. Я уже придумала, надо только много медицинской марли купить, — можно сделать широкий накомарник и засовывать кружку под него. Но главное, можно сделать такой широкий полог над матрацем и спать спокойно.

Через день по совету Йосефа она поехала на ферму Сехера, расположенную в 30 верстах, на западе от озера. Вместе с отрядом она почти доехала до основанной русскими Мицпы, потом свернула на указанную дорогу. На развилке они простились.

— Извини, что переводил тебе неприятные вещи, явился, можно сказать, с плохими вестями. В свой отряд не задумываясь взял бы тебя, но здесь очень опасно. Женщин мы не берем.

— Что ты, Йосеф? Наоборот! Ты так поддержал меня в трудную минуту. Я ведь о тебе давно знаю из газет, мне даже папа рассказывал. Так удивительно, что мы встретились. А по поводу женщин, думаю, без них ваша армия не обойдется. Мы еще будем вместе защищать нашу новую страну.

— Какая-то ты бледная сегодня. Ты не заболела?

— Чувствую себя прекрасно, а ты поезжай, ждут тебя. До встречи, храбрый воин.

— До свидания, юная амазонка с твердым характером! Еще увидимся.

***

Земля для фермы Сехера в самом начале 20 века была выкуплена Эдмондом Джеймсом Ротшильдом. Предполагалось, что здесь будут обучать переселенцев основам сельского хозяйства. Само поселение состояло из одной улицы с домиками и садами впереди, и разными вспомогательными пристройками на задних дворах. Ее встретил невзрачного вида, пожилой распорядитель и говорил с ней по-русски. С самого начала он пожаловался, что дела на ферме идут совсем плохо. Так обычно встречают посетителей, от которых ждут каких-нибудь просьб, и уже заранее готовятся отказать. Услышав, что молодая барышня хотела бы получить определенные навыки для работы в Дгании, а Саша именно так формулировала свой вопрос, он совсем расстроился и заныл, что у него всего две секции для таких целей: для тех, у кого уже есть фермерский опыт и для чернорабочих. Он смотрел на Сашу, как будто она только что закончила блестящее выступление и с охапками букетов под бурные овации великосветской публики спустилась со сцены прямо к нему на прием. При этом он бесцветно долдонил об очевидном отсутствии у заезжей гастролерши каких-либо агрономических знаний — и поэтому в первую секцию ей никак. Что касается обучения простым и, разумеется, очень тяжелым работам, то здесь он просто не в силах найти никакой возможности применения столь изысканной особы с безусловно блестящим литературным образованием для выполнения примитивных до вульгарности и необыкновенно грязных операций.

От беседы с этим типом у Саши страшно разболелась голова, по инерции она продолжала настаивать на приеме в данную академию. Тогда еле слышный, монотонный зуд распорядителя преобразовался в подобие твердой речи, в результате которой Саша поняла, что скепсис по поводу ее способности адаптироваться к нуждам сельского хозяйства настолько высок, что совершенно совпадает с какими-то там запретительными инструкциями важного ведомства. Для веса даже было произнесено священное имя этого, неведомого Саше ведомства. Что-то связанное с ассоциацией и колонизацией. Сашей овладело полное равнодушие, к тому же она осознала, что создает ей такой дискомфорт — довольно чувствительно болели колени. Она развернулась и, не прощаясь, медленно побрела к своему верному коню. Не в силах забраться в седло, она повела его по улице. Около соседнего домика выступила вперед русская крестьянка, когда Саша поравнялась с ней, та язвительно и тихо сообщила:

— При Мане-то пикнуть не смел, а теперя, смотри-ка — начальник.

— Какой Мане? — не поняла Саша.

Женщина приготовилась обстоятельно рассказать о Мане, но Саша не в силах была слушать, залезла кое-как в седло и сказала:

— Извините.

Она направилась в ближайшее поселение, о котором услышала от Йосефа, — в Мицпу.

Каким-то неведомым чудом, в беспамятстве она добралась до старого дома, сложенного из крупных камней. Там оказалась точно такая же крестьянка, сначала Саше почудилось, что она рассказывает про Маню, но вскоре сообразила, что эта вообще не произнесла ни звука. Эта женщина поняла все без слов. Несмотря на жару, Сашу бил озноб. Она сползла с лошади и следующим осознанным моментом уже была кружка с горячим настоем и лежанка в темной комнате с маленькой бойницей вместо окна. Когда она очнулась в следующий раз, заметно полегчало, хотя она и обливалась холодным потом. Она осторожно встала с лежанки, подошла к бойнице и увидела прекрасное, лазурное море. Неудержимо потекли слезы… Из соседней комнаты донесся сердитый женский голос:

— Ты вези ее в Хайфу. В лазарет ей надо. Помрет, что мы с ей делать будем? И нас всех позаражает.

Саша выглянула, увидела крестьянку и мужика с седой, огромной бородой. Вспомнила, Йосеф говорил, что в Мицпе живут субботники.

— Пожалуйста, отвезите меня в Хайфу! Только не надо в лазарет, прошу. Отправьте меня на пароходе в Одессу. Я заплачу. Вещи все мои возьмите, в бауле там и полотенца вышитые и комплекты льняного белья‚ пуховая подушка. Вам все пригодится, а мне не к чему.

Мужик молчал, крестьянка смотрела то на нее, то на него.

— Еще коня заберите и оружие, — Саша думала, что плата недостаточна, — денег вам дам.

— Не тарахти ты, — оборвала крестьянка, — отвезет он тебя. Чо так вещами разбрасываца? «Денег дам…». Себе оставь денег, ишшо понадобюца. За коня спасибо, конечно, остальное себе оставь. Не в энтим дело. Мы разве не понимаем? Плоха ты совсем, девка. Спасать тебя надоть. Увезет хозяин тебя, главно штоб на пароход посадить.

Потом был долгий путь на обычной русской телеге, потом многоместная каюта в трюме. Качало, тошнило, потом вдруг оказалась в белой узкой кровати с высоким бортиком, корабельный врач сокрушенно качал головой, наконец, Одесса. Когда на носилках поднесли к санитарной карете в порту, увидела вдруг знакомую, высоченную фигуру:

— Сеня, Семен! — из последних сил позвала Сеню «полтора еврея»

Тот не узнал сначала, потом склонился вдруг к носилкам и запричитал:

— Мадам! Шо ж Вы с собой сделали? На Вас лица нет. Да шо лицо, Вы ж себя уничтожили! Это надо ж такое. Как же так можно? С ума сойти…

— Не пылите, Семен, — она жалко улыбнулась сквозь слезы, — скажите Элику. — И снова забылась.

***

В октябре больную разрешили навещать. Элик конечно же устроил ее в лучшую больницу города, где Сашу доверили самому знаменитому одесскому профессору. Он объяснил, что лечение было начато очень оперативно и прекрасными медикаментами:

— Там, откуда Вас привезли, голубушка, первоклассные врачи и очень хорошие лекарства. Поверьте, применялся не только обычный в Вашем случае хинин. Это во многом спасло Вам жизнь.

— Меня начала лечить простая русская крестьянка, которая приняла иудейскую веру и переселилась в Галилею, — вспомнила Саша густой отвар.

— Что Вы говорите? В таком случае, за жителей Галилеи я спокоен. Еще, простите великодушно, пришлось остричь Ваши прекрасные волосы. В них, извините, завелись насекомые, и мы не решились в Вашем отчаянном состоянии их выводить. Но Вы не волнуйтесь, дорогая, все вернется в лучшем виде, равно как и потерянные Вами 10-15 килограмм. Сейчас Ваше состояние много лучше, но постельный режим минимум еще на два месяца Вам гарантирован.

— Тогда, как только станет возможным, я хотела бы переехать в Киев к родителям.

— Это конечно нежелательно. Но с соблюдением необходимого режима переезда, думаю, можно рискнуть. Дома Вам будет спокойнее. Я напишу своему киевскому коллеге и дам все инструкции.

Пришли Беба и Элик, и сразу Саша ощутила тревогу. Беба была беременна. Но поразило ее лицо: за три месяца их разлуки оно постарело, около рта появились морщинки, глаза опухли, веснушки побледнели. Элик тоже изменился. Он осунулся, некогда уверенный и властный облик сменился виноватым выражением.

— Что случилось? Что это за вид у вас? — заволновалась Саша.

— Шурочка, Мотю убили, — Беба тяжело осела на кровать и уткнулась в платок.

— Как? Как это убили?

Элик молчал, Беба отняла платок:

— Он такой бледный лежал. Бедный мой, любимый Матвейчик. — Она глубоко и безутешно рыдала.

Саша была поражена. Обстоятельства гибели уже не имели значения. Такое, надо полагать, в их мире случается. Имела значение дальнейшая жизнь подруги…

— Вот это золотые люстры, Лазарь? — тихо спросила Саша, кивнув на Бебу

— Шо ты мне душу рвешь, Сашенька? Он мой друг с самого детства, мы с ним в нашем дворе еще без штанов бегали.

— Вы бегали… А ей сейчас что делать? Как дальше жить?

— А я знаю, Саша? Тетя Фира сказала с ними жить. Беба теперь ей как дочка. Деньги не проблема, Мотину долю я передам. Да разве ж в деньгах дело? Его-то не вернешь.

— Шурочка! Я пойду. Извини, не могу больше. — Беба встала, посмотрела на подругу. — Выглядишь ты кошмарно, но главное, жива, слава Б-гу. Я завтра зайду.

Они помолчали.

— Пропадешь ты здесь, Элик. Уезжай в Америку!

— Та уехал бы, языка не знаю. Совсем тут душно стало и куш пустяковый

— Лазарь, ты умный парень, а все про куш. Что, тебе английский выучить сложно?

— Вот если б ты со мной поехала… А шо, Александра, давай вместе в Америку, деньги есть. Мы там с тобой быстро на ноги станем. Ты на меня так действуешь, шо моему папе и не снилось. С тобой я этих глупостей сразу забуду. Поедем, а? — воодушевился Элик

— Нет, Лазарь. Поздно. Я уже все решила для себя. — Саша аккуратно разглаживала больничную простыню. — Понимаешь: Палестина, Галилея, Кинерет, кибуц… Для меня теперь это не просто слова. Я все увидела своими глазами. Да, там трудно, порой ужасно. Люди работают в нечеловеческих условиях, живут в грязных, общих бараках, тучи москитов, бедная еда… Но они точно знают, за что такие лишения. Они понимают, да что понимают — они свято верят, что в итоге, благодаря их усилиям будет создано государство. Государство — веришь, Элик — именно государство для всех евреев земли, куда каждый сможет приехать, один или со всей семьей, получить кров, работу и жить НЕЗАВИСИМО. Независимо от того, любят их или ненавидят, хотят дать работу или откажут, тут можно жить, а вот за эту черту нельзя, устроят очередной погром или еще подождут.

Она подняла выше подушку и теперь полулежала на узкой койке. Глаза горели, черная короткая стрижка, казалось, стала дыбом. Элик смотрел не отрываясь.

— Я, наверное, похожа на сумасшедшую?

— Шо ты, Сашенька, говори! Я таких речей и в синагоге не слышал. Шо б люди так верили и так складно объясняли. Это ж как в театре, — Элик придвинул свой стул.

— Какой там театр? Это жизнь, Лазарь, настоящая жизнь! Не знаю, как объяснить. Вот, представь болото. Настоящее мерзкое болото с грязной жижей и миллионом москитов. Рядом с огромным, прекрасным озером, где твои предки жили еще четыре тысячи лет назад. Люди сначала очищают ручьи, выскребают со дна весь мусор, старую траву, ил. Все это делают своими руками и специальными граблями, стоя по пояс в жиже под немилосердным солнцем и в туче гнусных тварей, каждая из которых кровь из тебя норовит высосать. Работа эта страшно тяжелая. Еще арабы за тобой следят, чтобы в удачный момент в спину ударить. Потом вода потихоньку уходит. Потом натаскивают туда землю. Потом ровными рядами засаживают весь участок эвкалиптами. Представляешь? Было болото, а через год двухметровый кустарник с чудными цветами! Пройти никто не мог, гиблое место было, люди со страхом объезжали. А теперь сухо, и дети бегать могут. А когда вашему ребенку пять лет будет, из кустарника образуется 10-ти метровое дерево. А в десять лет ваше чадо уже увидит на берегу своего озера лес деревьев по 25 метров высоты! И получается, что тяжелейшая работа — это только внешняя сторона. Это потом забудется. На самом деле это поэзия и вдохновение. Я вот, с удовольствием такую работу выполнять буду. А рядом фруктовые сады вырастут и плантации со всевозможными овощами. А на холмах траву посадим и коров разведем.

— Как же там сады вырастут и трава для коров, если — сама говоришь — там засуха, пустыня и камни? — спросил с сомнением Элик

Будет, все будет! Есть такое понятие — хуцпа. Знаешь, что это такое? Чтобы тебе понять, — это нет слову «нет». Такая, даже порой бесцеремонная настойчивость, надо сделать и сделаем. Все другие уверены, что ничего не получится, а мы все равно сделаем!

— Так у нас и в Одессе часто хуцпа бывает, такое делаем, шо другим в голову не приходит.

— Правильно! И в Одессе и в Америке можно добиваться невозможного. Но для кого? Для себя, для личного обогащения. Ну и для ближайших друзей, родственников. А здесь — для нас, для всех нас! Сколько людей в России мечтают иметь свою землю. Веками мечтали об этом! Не только в России, евреи рассеяны по всему свету. А когда у человека есть благородная идея, когда он точно знает что делать ради нее, он объединяется с единомышленниками, не соревнуется, а старается вместе делать одно дело, совместными усилиями добиваться результата. Поэтому у нас в кибуце все стремятся на тяжелую физическую работу, а на кухне, например, считают работу легкой и позорной. И оскорбляются, когда их туда направляют.

— Больные на всю голову. Сами ищут, где тяжелей

— Элик, ты сомневаешься, поскольку такой образ мыслей тебе не знаком. У тебя другая жизнь, и конечно, тебе в это трудно поверить. Поедем, через полгода ты поймешь, что я права.

— Куда ж мы поедем, если они тебя выставили? Шо мне, Сеньку «полтора еврея» вперед выслать?

— Не стоит, там свои отряды самообороны знаешь какие? Не приняли — здесь я сама виновата. Могла бы давно иврит выучить, столько времени зря потеряла. По-русски они меня слушать не хотели, на иврите я бы им все объяснила. Никуда бы они не делись. Ну, ничего, сейчас я умнее буду. Выучу язык и докажу им, что не в красоте дело или слишком высоком интеллекте или в изнеженности. Это они мне в вину поставили, видите ли. Я хочу строить страну и буду! Могла бы в другое место поехать, но вернусь именно в Дганию. И никто мне не посмеет отказать!

— Мадмуазель Александра! Вы прямо как паровоз на перегоне под Одессой. Я таки верю, шо тебя не остановить! Но мне такой расклад кумар не даст. Вот про Америку я думать сильно буду. Если решу до конца, не будем плакать при расставаниях, не скажу «прощайте навсегда». Може ж, моя американская хуцпа более фартовая окажется, тогда ты ко мне переедешь.

— Все в жизни может быть. — ответила Саша, подумав про несчастную подругу. — Ну, иди. Что-то я совсем силы потеряла. Прости.

Через некоторое время пришла Беба.

— Что ты делать собираешься? Элик говорит, тебя полюбили в семье Моти. Здесь останешься?

— Нет, Шурочка! Рожать поеду к маме. Я уже решила. А потом видно будет.

Элик устроил все необходимое для переезда. В конце октября девушки прибыли на вокзал Киев-Пассажирский.

***

— Вот такой страшной ценой, доченька моя, ты удовлетворила свое любопытство? — мама уже отошла немного от шока.

Родители узнали все подробности путешествия дочери в Палестину. По поводу болезни они общались за закрытыми дверями с киевским профессором, которому от одесского коллеги пришло полное описание анамнеза и рекомендации по дальнейшему лечению.

— Ты знаешь, что чудом осталась жива? Еще не известно, как это скажется на печени. Я ведь не узнала тебя. Увидела скелет без волос, совершенно не совместимый с цветущим обликом в январе. Тут еще эта Беба в интересном положении, вся потухшая и зареванная… Что вы с собой сделали? Во имя чего? Чтобы проверить свои сумасбродные идеи на практике?

Мама долго не могла успокоиться. Ее поддерживали старшая сестра с мужем. Папа и бабушка до поры участия в горячих семейных дискуссиях не принимали. Сашу очень ослабил путь из Одессы, несколько дней она восстанавливалась и наиболее активным противникам своей авантюры старалась не возражать. Папа понимал, что главный разговор еще впереди.

— Хорошо, хоть теперь ты все поняла. Будешь как все люди, — нашла и положительный момент мама, глядя на старшую дочь.

Когда Саша немного окрепла, прибавила в весе, на щеки стал возвращаться очаровательный румянец, подросли волосы, и появилась прическа, когда она уже стала обедать со всеми за столом, — впервые она решила все объяснить. За столом была вся семья, включая старшую сестру с мужем и бабушку Александру, предпочитавшую жить отдельно, но в связи с болезнью любимицы, пребывающую на Андреевском спуске.

— То, что я собираюсь сказать, возможно, расстроит вас. Более всего мне не хотелось бы стать причиной ваших страданий. Прошу, дослушайте до конца и постарайтесь меня понять.

После такого многозначительного вступления все насторожились, а мама уже поняла, что все ее предыдущие старания не приняты.

— Скажу сразу, — продолжила Саша, — все самое плохое, что со мною могло случиться, уже позади. Я многое поняла, много чего увидела и теперь совершенно точно знаю, как далее буду поступать. Цена за такой опыт, может, и действительно не малая. Но я его получила, чтобы не повторять прежних ошибок. Я твердо решила, мое место в Галилее.

За столом воцарилось молчание.

— Таков мой выбор. После окончательного выздоровления я уеду.

Мама заплакала, сестра что-то тихо говорила мужу на ухо, бабушка пристально, с уважением смотрела на любимую внучку…

— Согласна, вам это трудно понять. — Саша улыбнулась, — но не воспринимайте все так трагично. Я попробую объяснить проще и веселее. Вот, если бы вы отплыли на лодке подальше от комаров, увидели бы лунную дорожку в гладкой воде, или посмотрели на чистую лазурь этого волшебного озера при солнечном свете, на далекие горы в голубой дымке, вспомнили бы, что ваши предки тут жили еще много тысячелетий назад… Представили бы себе, что именно здесь вашими же руками будет создана страна для всех евреев мира, где нет места антисемитам и прочим мерзостям, притеснениям и погромам, — вот тогда бы вы, возможно, меня и поняли. А так, мы говорим на разных языках. Смотрим с разных жизненных позиций. И у каждого из нас своя правда.

Возникшую снова паузу прервала бабушка. С гордым, победным видом она воскликнула:

— Кто говорил, что неудачи вернут ее в Киев? Наоборот, она закалилась! Убеждения укрепились. Очень здраво и логично доказала нам, что цель остается, и своего она будет добиваться, несмотря ни на какие трудности.

— Ты оправдываешь ее выбор?

— Не оправдываю! Хочу, чтобы она оставалась дома, завела семью, принесла мне правнуков. Но поймите, от наших желаний уже ничего не зависит. Выбор продуманный, прочувствованный, убежденный. Противиться мы можем, но уважать эту девочку, ее готовность идти до конца, мы должны!

***

Саша усиленно занималась ивритом. Папа помогал, пытался практиковаться с ней в разговорном языке, хотя сам был в нем не силен. Она уже выходила ненадолго на зимние улицы, чувствовала себя отлично. Прежняя привлекательность вернулась. Пожалуй, она стала еще краше, что в сочетании с серьезной сосредоточенностью и уверенным, лидерским умением вести разговор придало ей вид совершенно неприступной женщины.

В декабре в их доме появился совсем уж неожиданный гость. Соломон Радов, уроженец Уманского уезда, почетный общественный бригадир кибуца Дгании явился собственной персоной. Но как явился! Проездом из Вены, в модной европейской одежде, с тростью и массивным набалдашником в виде головы льва. Маму он очаровал с первой секунды. Когда он нахально заявил, что приехал специально, чтобы, не больше ни меньше свататься к дочери, мама увидела в этом спасительный, положительный момент для судьбы покорительницы диких земель.

— Ты чего приперся? — не литературно и неприветливо поинтересовалась Саша.

Мама чуть не упала с дивана.

— Сашенька, я сейчас тебе все объясню…

— Сашенька? — оборвала она, — ты, никчемный тип, еще смеешь в моем доме меня так называть? Александра Иосифовна. И, пожалуйста, на «Вы»!

Соломон сел на диван, поближе к маме.

— По Европе путешествуешь? — продолжала наступать амазонка, — задания всем роздал — пусть работают, а сам развлекаешься? Впрочем, что еще от тебя ожидать…

— Зельда Давидовна! Позвольте, я Вам объясню? Вашей дочери сложно понять, к тому же она очень упрямая.

— Да уж, — пробормотала мама в страшнейшем недоумении от неожиданных манер дочери.

— Вот и объясняйтесь между собой! А мне, Соломон, твоя болтовня не интересна. — Саша покинула комнату, но сдержалась и не бабахнула дверью.

Она была, конечно, очень настойчива, тверда и последовательна. Но и Соломон оказался тем еще фруктом. Первым делом он описал изумленным родителям свой риск при спасении Саши. Он сразу разглядел в ней бесценную, творческую личность, которая со своей независимостью и неуступчивостью просто пропала бы в одиночестве. Чтобы Саша сошлась с кем-нибудь из кибуцников — такого он допустить не мог, поскольку все кроме него там неотесанные, нахальные и грубые мастеровые.

— Хватит врать, Соломон! — кричала Саша из соседней комнаты. — Я уж позабочусь, чтобы тебя поколотили там за такие наглые выдумки.

Потом он сообщил, что влюбился в их дочь с первого взгляда, но природный такт не позволил ему сразу раскрывать свои глубокие чувства. Говорил он со смешным местечковым акцентом, видно было, что чтением русской литературы с детства не утруждался, но получалось забавно. Он имел дар подмечать неожиданные детали и красочно описывать разные смешные ситуации или характеры.

— Природный такт… глубокие чувства…— комментировала Саша, — языком трепать только и научился. Это Я тебе не позволила, а не отсутствующий такт. Пресекла сразу все твои наглые приставания и похабные намеки.

— Сашенька, ну как тебе не стыдно? Что ты такое говоришь? Что твои родители могут подумать?

— Это мне стыдно? Повел себя как настоящий подлец, отомстить решил за… — впрочем, разбирайтесь тут без меня, слушайте его больше… Болтать — это его основная специальность.

Его визиты на Андреевский спуск стали регулярными. С папой Соломон разговаривал на иврите, с бабушкой переходил на идиш и неожиданно приятно удивил всех обширными знаниями еврейской истории и обычаев. Оказалось, что он родился в семье раввина. Маме он живописал достопримечательности Галилеи так образно, что она стала смотреть на нее другими глазами. У Саши он сто раз попросил извинения, оправдывая свое поведение около Иордана некоторым огрублением души в тяжелых условиях Дгании.

В общем, за два напряженных месяца он своего добился. Да и Саше, видимо, время пришло. Она к всеобщему облегчению родственников согласилась, наконец, выйти за Соломона и принять его фамилию, которую он взял себе в Палестине.

— Только имей в виду, — предупредила будущая госпожа Амит, — в нашей семье бригадиром буду я!

Он благоразумно не стал возражать, только весьма трогательно попросил в Киеве провести семейное торжество, а настоящую еврейскую свадьбу сыграть уже в кибуце.

В конце января 1914 молодожены уехали в Галилею. На следующий год у них появился мальчик. Он стал вторым ребенком, рожденным в Дгании. В последствие его узнал весь мир.

***

На склоне лет госпожа Амит все чаще стала возвращаться к прошлому. Она вспоминала свою тяжелейшую жизнь, полную лишений, убогих условий, бедности, болезней, бесконечных хлопот с детьми. Бригадиром она в своей семье стала, но только Соломон не входил в число подчиненных. Он предпочитал общественную деятельность и постоянно отсутствовал. Бесконечные собрания, совещания, слеты, потом съезды — это была его стихия, и обижаться на него было бесполезно. В редкие приезды домой он виновато извинялся, даже каялся, что свалил на жену все бремя воспитания, работы на ферме, в хозяйстве дома. Но его неудержимо тянуло к активному участию в общественно-политических мероприятиях, проводимых по всей стране и даже за рубежом. Такой он был человек, такое у него было призвание, и приходилось принимать это как неизбежное. На своем поприще он достиг немалого, но она в повседневных хлопотах не имела времени заняться любимым делом. Только когда дети выросли, она смогла публиковать небольшие статьи для журнала женщин-работниц, позже начала писать литературные обзоры.

Она вспоминала Исаева, Йосефа, даже Элика. Вспоминала некогда блестящую, наполненную литературой, музыкой, театрами жизнь. Близкая подруга, известный редактор, уловила ее настроение:

— А что ты хочешь, дорогая? У тебя особого выбора в жизни и не было: стать большевичкой — но ты же не Землячка, чтобы казнить белых офицеров; уехать в Америку — меньше всего ты мечтала, как бы устроить только свою жизнь. Ты построила Израиль и дала ему великого генерала! Разве этого мало?

Она умерла в возрасте 66 лет от рака. Соломон пережил ее на 12 лет.

Print Friendly, PDF & Email

15 комментариев для “Григорий Быстрицкий: Путь в Галилею. Окончание

  1. Все очень хорошо, но если вы соазнательно изменили имена двух главных героев, то тогда не надо было упоминать о том, что их сын был 2-м ребенком в Дгании и великим генералом. Не по понятиям жанра…

  2. Юлий, большое спасибо за отзыв! Но я буду последним гадом и попытаюсь если не оправдаться, но объяснить краткость финала.
    Основная цель повести – показать, каким образом такая видная дама осознанно, практически без видимых предпосылок пришла к сионизму. История замужества при такой постановке значения уже не имеет. Но здесь есть некий деликатный момент: о характере прототипа я прочитал у Алекса Тарна (Заметки по еврейской истории, №3 • 16.03.2013). Не берусь судить, насколько объективен Тарн, но для художественного героя такой вариант вполне подходит. Кроме того, из личных наблюдений могу сделать вывод, что красивые и глубокие еврейские девушки нередко попадают в подобные ситуации со своими избранниками. Поэтому на фоне основной задачи, я не смог отказать себе в попытке объяснить и эту жизненную ситуацию. Но распространяться объемно не по теме не посчитал нужным.

    1. Григорий Быстрицкий
      18 Июнь 2015 at 12:43
      ————————————————————————-
      Но я буду последним гадом и попытаюсь если не оправдаться, но объяснить краткость финала.
      ===========================================
      И я буду последним гадом, если не поехидничаю. При такой постановке вопроса к повести нужно прикладывать аудиофайл с пояснениями. Если такого файла нет, то все, что хотел сказать автор, это то, что он написал. Если у читателя возникло ощущение недостаточного развития какой-то линии в повести, то либо читатель «не въехал», либо автор «не дожал».
      Но лично у меня ощущения недосказанности не возникло.
      Мне показалось, что человек, который в Одессе помогал героине с отъездом вполне мог быть назван конкретно. Одесский палестинский комитет (официальное название: Общество вспомоществования евреям земледельцам и ремесленникам в Сирии и Палестине; называлось также Одесским палестинским обществом), в разное время возглавляли: в 1890–91 гг. — Л. Пинскер, с 1891 г. — А. Гринберг (1841–1906), а с 1906 г. — М. Усышкин. А управление в Эрец-Исраэль возглавлял, если я не ошибаюсь — В. Тёмкин. Хотя это нужно уточнить. Эти конкретные имена для развития темы сионистского самосознания у героини не требуются, но могли бы добавить некоторые дополнительные реальные черты истории алии в Эрец-Исраэль. Ну, примерно так, как участие Трумпельдора в рассмотрении вопроса о приеме Шуры в кибуц.
      И сразу же могу сам себе ответить: Владимир, ты лучше знаешь, как написать, вот бери перо (клавиатуру) и пиши.

      1. Точно, «невысокий 50-ти летний мужчина с внимательными, даже пристальными, глубоко посаженными глазами…» это не кто иной, как Менахем Усышкин, председатель Одесского комитета. Ему принадлежит известное выражение: «У каждого народа столько неба над головой‚ сколько у него земли под ногами» Упомянутая мельком «Маня» — реальная Маня Вильбушевич, очень деловая и активная колонистка, которая подняла зачахнувшее хозяйство фермы Sejera и вывела ее из упадка.
        Как ты понимаешь, мне ничего не стоило объяснить все это и многие другие незаметные детали прямо в тексте. Но я намеренно этого делать не стал. В историческом жанре Бориса такая конкретизация вполне уместна и даже необходима. Моя задача – не отвлекать читателя на историческую фактуру, а пытаться показать жизнь. Героиня повести не читала Википедию в интернете и возможно об Усышкине или Мане ничего не слышала. Но она их увидела, или кто-то ей рассказал.

        1. Григорий Быстрицкий
          18 Июнь 2015 at 21:20
          ——————————————————————-
          Точно, «невысокий 50-ти летний мужчина с внимательными, даже пристальными, глубоко посаженными глазами…» это не кто иной, как Менахем Усышкин, председатель Одесского комитета.
          =======================================
          Но Трумпельдора ты же назвал, и это придает большую достоверность. ИМХО

          1. Товарищ каперанг, все норовишь по полочкам разложить, везде чтобы порядок был. За таким занудством романтика исчезает. Представь: молодая девушка, хоть не по годам серьезная, не лишена пылкости и мечтаний. Из газеты узнает о Трумпельдоре, думает о нем. Запоминает. Потом встречает и сразу понимает кого. Поэтому я называю его имя. А о 50-ти летнем дядьке она не мечтает, с ним никакая романтика в ее представлении не связана. Мне-то зачем соваться со своей показушной псевдоэрудицией?

  3. Как-то все больше в обсуждениях уделилось внимания соответствия историческим реалиям и нахождению параллелей с историческими личностями. Безусловно, сам жанр провоцирует к этому, но мне как раз хочется отметить другое: качество письма. А оно весьма высокое. Повествовательная часть читается как очерк, а диалоги — как пьеса. Органично соединить два таких разнородства в единый материал очень нелегко, и автор справился с этой задачей довольно-таки здоров. Я лично обождал публикации всех частей, а потом стал читать и не хотел отрываться, пока не дочитал до конца. Но буду я последним гадом, если не замечу, что финал написан торопливо. У украинцев бытует такое ироничное выражение: «Раптом трапилось» — вот история замужества писалась по этому рецепту. Ну да ладно, что-то я из себя Белинского стал строить — хороший материал.

  4. Григорий Быстрицкий (285): Большое спасибо! Честно говоря, я ожидал критики типа: по автору получается, если бы не проклятый царизм с его погромами – то и государство Израиль не состоялось бы.
    ————————
    Ваш рассказ я прочёл и я получил от него удовольствие. Спасибо.
    А критиковать за очевидные вещи не очень то и принято, даже в Израиле.

  5. Очень хорошо, глубоко впечатляет. Поздравление автору!

    P.S. Мошэ бен Цви — Сэму: «…Почему, вместо того, чтобы невназначай написать: «На своем поприще он достиг немалого», не вспомнить, что он был депутатом Кнессета 1-го созыва от партии Мапай и зам. Председателя кнессета 3-го созыва?» О да, уважаемый Сэм! — и действительно, отчего бы автору не быть точным? Например, сообщить точную дату и час/минуту рождения всех героев, а также описать подробно клинические симптомы малярии и лечебные процедуры? Да! Да! Да! Вот только тогда повесть Быстрицкого плавно перекочевала бы в раздел прейскуранта гастронома. То-то было б весело! А на Вас вопрос о сокрытии автором имени героя: «Надеюсь не потому, чтобы невназначай не напомнить, КТО построил Израиль?» осмелюсь ответить: НЕТ, НЕ потому.

    1. Большое спасибо! Честно говоря, я ожидал критики типа: по автору получается, если бы не проклятый царизм с его погромами – то и государство Израиль не состоялось бы. Другими словами, образование Израиля произошло из-за обстановки в России. Если бы она была более благоприятной для евреев, сравнительно малочисленным идеалистам не хватило бы «критической массы» для создания государства без российского вынужденного притока.
      Я ожидал чего-то в этом роде, а получил только упрек в отсутствии точности. Здесь я бессилен, поскольку объяснять разницу между историческим исследованием и повестью не отважусь. Отец М.Даяна показан в (Алекс Тарн, Заметки по еврейской истории, №3 • 16.03.2013), мой герой Соломон выдуман таким, каким он получился.

  6. Григорий, поздравляю!
    На таких скудных сведениях выстроить повесть, взглянуть на ситуацию глазами секулярной интеллигентной еврейской девушки, это дорогого стоит. Но, на мой взгляд, то, что она стала строителем Израиля — дело случая. Для множества таких же, как и она, поход в революцию был естественным. Для этого нужна была порядочная доля авантюризма, так у Саши ее тоже хватало, о чем говорит ее поездка на войну в Болгарию. Логическим осмыслением ее путь, на мой взгляд, не объясним, просто так карта легла. Ничуть не менее логично бороться на месте, в России, за равноправие. Почему литератор Жаботинский стал сионистом, а Пастернак или Бабель — нет? Исходные данные у них были примерно одни и те же, способностей к логическому осмыслению хватало, но выводы из этих исходных данных — совершенно разные.
    Химия-с!

    1. «… Почему литератор Жаботинский стал сионистом, а Пастернак или Бабель — нет? …»

      По поводу Пастернака не знаю — пути гения неисповедимы — а Бабель был моложе Жаботинского, и его молодые годы пришлись на Революцию (именно так, с большой буквы). Этот вихрь унес очень многих — как-никак, Обновление Мира свершалось на их глазах …

    2. Владимир Янкелевич , 8 Июнь 2015 at 22:15:
      Почему литератор Жаботинский стал сионистом, а Пастернак или Бабель — нет? Исходные данные у них были примерно одни и те же, способностей к логическому осмыслению хватало, но выводы из этих исходных данных — совершенно разные.
      Химия-с!
      ——————————
      http://berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer8/Rizvi1.php
      Послесловие, Элла Грайфер: «Ребята, а ведь они во все это верят!!!
      Примерно то же самое открыл для себя внезапно Жаботинский во время дела Бейлиса: я-то с ними как с сапиенсами, а они-то, оказывается, верят в кровавый навет!»
      Под влиянием реальности люди иногда избавляются от иллюзий …

  7. Беседа Саши с Соломоном объяснила мне неразрешимую загадку — каким образом такая девушка как Дора Затуловская вышла замуж за такого типа, как Шмуэль Даян? В тексте этот странный кульбит судьбы описан, я бы сказал, психологически понятно …

  8. Я вполне допускаю, что в семье Двору звали Сашей, но почему автор называет её мужа Самуила (Шмуэля) Соломоном? Почему, вместо того, чтобы невназначай написать: «На своем поприще он достиг немалого», не вспомнить, что он был депутатом Кнессета 1-го созыва от партии Мапай и зам. Председателя кнессета 3-го созыва?
    Надеюсь не потому, чтобы невназначай не напомнить, КТО построил Израиль?

Добавить комментарий для Владимир Янкелевич Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.