Неужели пограничники опасаются, что кто-то захочет нелегально остаться в СССР и тайком спрыгнет из герметично запломбированного автобуса? Идиотизм происходящего просто потрясающий. Но мы смотрим с завистью. Доживем ли до подобной процедуры? Удастся ли когда-нибудь вырваться из Союза?
Отпуск в Армении
Марк Шехтман
Окончание. Начало
ГОРИС
Летим вдоль границы в пассажирском варианте кукурузника АН-2. Чтобы лучше рассмотреть Арарат, садимся с правой стороны. Сегодня первый раз видим его полностью от подножья до вершины. Из круглого окошка самолета он кажется совсем близким. Вдоль границы блестит, извиваясь на солнце, серебряная лента Аракса. За ней, на турецкой стороне пустыня — никаких признаков присутствия человека: ни сел, ни полей, ни садов, ни деревца. Армянская же сторона под нами густо заселена, земля возделана, много зелени, яркая желтизна пшеничных полей. Странно видеть сразу две страны, так резко отличающихся друг от друга.
Летчик с пистолетом в расстегнутой кобуре раздает гигиенические пакеты и запирает за собой дверь в кабину: на местных рейсах попытки угона самолетов уже бывали. Летим на восток и постепенно начинаем осмысливать гигантские размеры Арарата. Он все время виден справа, как будто движется вместе с самолетом. Кто знает, может быть, Ной действительно нашел здесь временный приют для своего ковчега? Глядя на Арарат, в это легко поверить. Что вообще мы знаем? Эта гора видела сотни поколений, десятки народов, бесследно растворившихся в кипящем котле миграций и войн. Другие до сих пор живут здесь, надеются, помнят…
Самолет сворачивает на север, и Арарат уже позади. Вокруг горы, горы. Попадаем в воздушные ямы, начинается обычная в горах болтанка. Пассажиры, содрогаясь, всовывают головы в бумажные пакеты, словно лошади в мешки с овсом. Это зрелище постепенно начинает вызывать чувство солидарности, но выдерживаем, сэкономив летчику три пакета. Садимся в Горисе. Аэродром на плато, с четырех сторон скалистые ущелья. Спускаемся на автобусе в город и останавливаемся у турбазы, где нас встречает плакат: «Добро пожаловать!». Турбаза пуста, открытые двери хлопают на ветру. Конец сезона. Все, за исключением троих, уже уехали, новые туристы не прибывают. К нашему удивлению, получаем комнату. Деревянные кровати, чистые постели, шкафы с зеркалами, душ и даже плавательный бассейн. Знакомимся с тремя последними (завтра и они уедут) гостями турбазы. Первый, парень лет двадцати, веселый, непосредственный и экспансивный — Ашот. Второй — постарше, уравновешенный, ухоженный и, как кажется, преуспевающий — Оник. Третий — старик лет шестидесяти, высокий, сухощавый, с коротким седым ежиком — Анушаван. Темное, высушенное солнцем лицо его изрыто глубокими морщинами, а мускулистое, гладкое, как у юноши, тело, казалось, принадлежит другому человеку. На правом плече вытатуирован большой синий крест. Начинается стандартная процедура знакомства.
— Откуда приехали?
— Из Киева.
— Украинцы?
— Нет, евреи.
— Шалом алейхем! — улыбнулся старик и продолжил что-то на иврите. Все трое очень удивились, услышав, что мы не знаем ни иврит, ни идиш.
— Как так, вы евреи?
— Да.
— Почему же не знаете свой родной язык?
— На Украине нет еврейских школ, прессы, театров, других культурных учреждений. Писателей и поэтов расстреляли, театры, издательства закрыли, — пытаюсь объяснить, но чувствую: ответ их не удовлетворяет и перевожу беседу на другую тему:
— Почему турецкая сторона безлюдна и пустынна?
— Турки хорошо знают, что это не их земля и рано или поздно придется ее отдать. Вот ничего и не строят, не выращивают, не орошают.
— Как в свое время арабы в Израиле.
— Вот, вот! — встрепенулся Ашот и ткнул пальцем в плечо старика. — Ведь он там жил! Смотри, этот крест он в Израиле сделал.
Старик кивнул и начал рассказывать о своей жизни там, в Израэле (как произносят армяне). Начало, как у всех: бегство в 1915, семнадцать лет скитаний по странам Ближнего Востока и стабильный приют в подмандатной Палестине. Вот его рассказ, в котором я ничего не менял:
— Каждый приехавший должен был своими руками построить дом. Профессор снимал фрак и брался за работу. Но вы не увидите там, чтобы женщина таскала камни.
— А это правда, что евреи силой изгнали арабов? — задаю я провокационный вопрос.
— Нээт! Нээт! — Анушаван даже привстал от возмущения. — Земли были законно куплены. Арабы ушли сами! Я жил в разных городах — Тель-Авиве, Иерусалиме, Хайфе с 32-го по 47-й год и все видел своими глазами. В Хайфе сначала было всего несколько домиков. Но приезжали люди из Германии, Польши, Франс, Юнайтед Стейтс. Присылали деньги. Много, очень много денег. Построили дороги, морской порт, метро (подземный фуникулер) к Монт-Кармель. Вдруг арабы видят: из ничего выросли большие еврейские города. Тогда все и началось. Арабы не любили ни евреев, ни христиан. Рэзали их. Евреи мало платили им за работу. Что араб может? Где еврей получит за работу 40 фунтов, араб получит 1-2 фунта.
— А как относились к вам, армянам?
— Очень хорошо. Там 15 тысяч армян, есть армяне— сионисты и даже два депутата Кнессета. И члены Гистадрута (профсоюза) тоже есть. Член Гистадрута живет хорошо. Но зарплата христиан, не состоящих в профсоюзе, на двадцать процентов ниже. В Израэле у меня родилось шесть сыновей и еще три — здесь. Вот, смотри. — Он достал и показал паспорт. В графе «Место рождения» старших действительно указан Иерусалим, у троих младших — Ереван.
В разговор снова вступил Ашот: — Я каждый вечер слушаю Израиль и все понимаю, — начал он. — Но для чего вы все-таки забрали у Египта Синай?
— А вам известно, что именно на Синае бог вручил Моисею скрижали завета с десятью заповедями? — вопросом на вопрос ответил я. — К тому же Синайский полуостров много веков не принадлежал египтянам. Это англичане передали его Египту.
Ашот вопросительно взглянул на старика. Тот чуть развел руки и, подняв брови, склонил набок голову. Точно таким жестом ответил Оник. Ашот задумался на несколько секунд, затем повернулся ко мне и торжественно произнес:
— Тогда Синай ваш.
Вечером спутники Анушавана отправились в кино, а Анушаван зашел к нам. Я открыл бутылку. «Лехаим», сказал старик и лихо опрокинул предложенную стопку. Он просидел допоздна, рассказывая о своей жизни в Израиле.
— А где вам было лучше — там или здесь?
— Что ты — возмутился старик, — что ты! Там свободная страна. А здесь, — и он махнул рукой. — Я был рабочий на бетонном заводе. Я работал один! И у меня на всех хватало! А если бы я еще был еврей, о!
— Зачем же вы приехали сюда?
Анушаван выпрямился и, помолчав, медленно по слогам отчеканил: — На родину приехал.
— Я не понимаю, — продолжил он после паузы, — почему вам не дают уехать? Твоя страна, твой народ, правда? Ну, так езжай, пожалуйста. Ведь нас, армян, пускают из-за границы домой. Каждый должен иметь свой дом — и мы, и вы. Правильно говорю? И там, у нас (по привычке он еще говорил об Израиле «у нас»), всем разрешают ехать, куда хочешь. Ты араб, хочешь ехать в Египет в гости? Езжай, пожалуйста. Хочешь уехать совсем — никто тебя не держит. И нам никто не мешал, когда решили уехать. А не пускать — это неправильно, нехорошо.
Русская речь армян, необычайно выразительна. Они словно пытаются компенсировать повышенной эмоциональностью свой кавказский акцент, незнание многих русских словообразований, смешные, милые неправильности. Общаясь с человеком, который тебе симпатичен, но хуже знает язык, невольно слушаешь внимательнее, пытаешься помочь ему, и в результате лучше понимаешь и дольше помнишь сказанное.
Что же касается репатриации армян, то ситуация совсем не так проста. Большинство не собирается возвращаться как по политическим, так и по материальным причинам. Но главное — Армения с ее сегодняшним населением в 3.238 тысяч человек не в состоянии принять сотни тысяч репатриантов. Только в США проживает полтора миллиона, и в России — до двух! А всего в мире, по разным источникам начала XXI века, насчитывается до девяти миллионов армян. Время их исхода из диаспоры еще не наступило.
ТАТЕВ
Разрушились крепости и замки, рассыпались могучие стены, заросли рвы, провалились мосты, а храмы стоят и сегодня. Почему? Только ли в мастерстве строителя дело? Ведь храмы строились внутри крепостей одновременно с бастионами, теми же строителями, и на такой же пергамент архитектор наносил проекты того и другого.
Жестоко пострадавший от землетрясений и войн монастырь все равно восхищает. В древности здесь был один из первых армянских университетов. Он выстоял во время нашествия арабов. Легенда рассказывает, что арабов испугал качающийся восьмиметровый столб, и они не посмели разрушить монастырь. Так все и сохранилось до землетрясения 1931 года, разрушившего храм почти до основания. Зато каменный столб теперь в порядке: благодаря заботам советских культуртрегеров он залит бетоном и схвачен ржавыми железными обручами.
Знакомимся с экскурсантами. Они рассказывают о храме и о том, что здесь происходило. Подходим к сохранившемуся на самой краю пропасти участку монастырской стены.
— Из этого окна дашнаки сбросили в пропасть 106 коммунистов.
— Кто такие дашнаки?
— Контрреволюционеры, националисты. Они были против федерации Закавказья, против советской власти. Они не понимали, что Армения не сможет существовать вне Советского Союза, — горячилась очень красивая девушка, — так же, как Украина, Белоруссия, Прибалтика…
Все заулыбались, но продолжать разговор не стали. Фотографируемся на память у когда-то качавшегося, как ванька-встанька, столба, обмениваемся адресами и прощаемся.
Начинаем спуск в грандиозное ущелье к Чертовому мосту, но нас догоняет попутный грузовик: армянский водитель не может спокойно проехать и не подобрать пешехода.
У горячего серного источника решаем искупаться и выходим из машины. Внизу грохочет Воротан. Он пробил дорогу в скалах, пробуравил грот и здесь течет под глыбой, которая и есть этот Чертов мост. Входим в довольно примитивный бассейн. Горячая вода (+40 по Цельсию) стекает в бассейн сверху по зеленому сталактиту, который сам похож на застывший водопад. Весной вода в реке поднимается метров на десять. Неутомимые струи придали фантастические формы гигантским плитам, промыли в них глубокие воронки. Так, наверное, выглядит поверхность Луны.
В этом суровом, диком краю люди не похожи на обычно замкнутых, молчаливых горцев. Армяне отзывчивы, шумны, любопытны. Мы бывали в Сванетии, Дагестане и знаем: гостеприимство — традиция горцев. Но в Дагестане, например, это скорее обязанность, закон. В Армении же гостеприимство как-то больше от души. Так думали мы, лежа в бассейне, а сверху раздавались выстрелы: мальчишки палили из двустволки по пустым бутылкам из-под польского пива.
Обратно едем в кузове почтового грузовика, вместе с шумной компанией молодых ребят. Поднимаемся по пятисотметровой стене ущелья. Внизу еще один монастырь, разрушенный, замшелый. На стенах множество ульев, вокруг темные величественные пихты. На противоположной стороне ущелья небольшие редкие селения, на склонах поля пшеницы, лес. На утесе маленькая часовня и во всю высоту выход желтой мраморной жилы, наискосок перерезающей лесистый склон. В поселке останавливаемся забрать почту. Нищий дурачок подошел к машине и вдруг что-то запел быстрым речитативом. От его песни повеяло такой же древностью, как от стен Татева. Было в ней что-то трагическое, напоминавшее еврейскую молитву. Даже мурашки побежали по спине. Ребята в кузове протянули нищему пригоршню мелочи и дружно подхватили песню, прерывая ее раскатами хохота, а мне стало не по себе. Шофер захлопнул дверцу, грузовик тронулся, нищий умолк и остался на дороге один. У него была большая голова гидроцефала.
По возвращении отправились на поиски пропитания. В магазинах полнейший вакуум, но в пекарне нам втиснули горячий хлеб, девочка принесла бутылку мацони. «Никаких денег! Что вы! В Армении никто не возьмет деньги за хлеб!» — сказал пекарь.
ХАНДЗОРЕСК
Последний день путешествия. Утром уходим из пустой турбазы и на попутном грузовике едем в Хандзореск. В кузове уложены плиты розового туфа, но и для нас остается достаточно места.
Хандзореск — большое село с новыми, добротно отстроенными домами. В просторном дворе художник в белой мохнатой шляпе пишет картину: на фоне остроконечных зангезурских скал старик со старухой. Старик закончен, старуха — в традиционном национальном уборе, позирует.
Проходим через село, минуем кладбище, спускаемся в ущелье, и перед нами разворачивается панорама пещерного города. Жилища вырублены прямо в монолитной скальной породе. В них по нескольку комнат, арочные своды, по углам колонны. В комнатах выдолблены печи. Видна наслоившаяся за много лет копоть. В нишах, очевидно, спали. Кое-где к пещерам пристроены редкие дома. Есть пещеры в несколько этажей. К входам ведут вырубленные по склонам ступеньки.
Со склона виден аэродром, откуда мы улетим. До него не больше шести километров. Единогласно решаем: идем прямо к самолету пешком, через пещерный город — времени более чем достаточно и по дороге увидим что-нибудь еще. Спускаемся к ручью. Отсюда отлично виден весь покинутый город. Обе стороны ущелья изрыты пещерами. А в центре высокая, господствующая над ущельем скала. В ней тоже вырублены пещеры с многочисленными входами, окнами, бойницами, сбоку прилепилась полуразрушенная церковь. Немного жутковатое зрелище. Как веками здесь могли жить люди? Что удерживало их на этом месте? Ведь наверху, совсем рядом, плодородное плато, пастбища, простор.
Мы разделись и сели завтракать в тени у ручья. Насквозь пропитанные потом рубашки и рюкзаки оставили сохнуть на солнце. Сверху послышались голоса: трое мужчин спускались к нам, осматривая по пути пещеры. Подошли, поздоровались, спросили, откуда мы. Туристы здесь, вероятно, бывают не часто.
— Это мои друзья. Я привел их к своему дому, — сказал самый молодой. — Здесь я родился и вырос. Теперь живу в Ереване, окончил институт, инженер. Но потянуло на родину. Вот сувенир из родного дома, — он показал большой, изогнутый ржавый гвоздь и улыбнулся. — Больше ничего не нашел. Мы жили здесь до 65-го года. В Хандзореске было полторы тысячи семей — около десяти тысяч человек. А теперь здесь пусто, ни души… Грустно это видеть. А вы зачем здесь?
— Смотрели пещеры.
— Откуда вы узнали о них?
— Прочли в книгах.
Ответ произвел большое впечатление.
— А вы расскажете дома о том, что видели здесь?
— Конечно, расскажем. Мы приехали сюда не только смотреть. У нас много друзей, которые очень интересуются историей Армении.
— Нам пора возвращаться. Всего вам лучшего.
Они тепло попрощались и пошли вверх по тропе. Вдруг парень вернулся:
— Расскажите у себя: здесь жили простые, бедные люди. Но они ценили свой народ и свободу. Этот город был неприступным для захватчиков — арабов, персов, турок и других бандитов. Скала-крепость, которую вы видите в центре, защищала город. Полководец Спарапет — наш народный герой. Мы жили, не ощущая иноземных влияний, постоянно сражаясь за свою свободу, и потому отсюда вышла армянская нация.
Еще одно прощальное рукопожатие, и он побежал догонять своих. Возможно, была в его словах известная доля гиперболизации, но важно другое: в этой маленькой стране люди не оторваны от прошлого, знают свою историю и гордятся ею.
Поднимаясь к аэродрому, мы всю дорогу до боли в шее оборачивались, чтобы снова и снова взглянуть на мертвый город — одно из чудес Армении.
Аэродром совсем уже близко, но впереди новое ущелье. Пришлось спуститься. Отдыхаем, задрав ноги, у высохшего ручья в тени скалы. Солнце очень жаркое. Идти вверх тяжело, но время подгоняет. А вокруг совершенная фантастика. Конические, похожие на термитники скалы, розовые, светло-коричневые, бурые и серые, выступают из зеленого склона. Скалы высокие, до 30 метров, а на их вершинах, словно шляпки гигантских грибов, лежат валуны. Остроконечная скала напоминает капюшон куклуксклановца или инквизитора, а рядом шеренга вытянувших шеи журавлей, группа мрачных богатырей, скалы с головами бегемотов, лягушек, драконов.
Снова подъем. На зеленой траве белая лошадь спокойно помахивает длинным хвостом. А рядом с ней пасется вороной, отливающий синим жеребенок. Тишина. Ни души вокруг. Аэродром, как на ладони. На взлетной полосе уже стоит готовый к вылету АН-2. Дойдем минут за двадцать… И снова впереди ущелье! Начинаем нервничать, но делать нечего: спускаемся и натыкаемся на пещерное село, в котором еще живут. Часть пещер пустует, в других держат скот. Нас окружают женщины. Мужчин не видно. Фотографируем старушку в традиционном головном уборе: на лбу вязка старинных монет, по бокам чеканные серебряные бусы. Хотелось бы увидеть в таком уборе молодую девушку, но они предпочитают современные моды. Местная учительница долго жила в Баку. Очень мало времени, но она успевает сказать, что азербайджанскую столицу построили армяне. Может быть. Принимаем это на веру и заодно выясняем, что до аэродрома ущелий больше не будет. Последний подъем, еще несколько сот метров и, преодолев шесть километров за пять часов, мы у цели. До вылета еще час. Можно снять измочаленные ботинки, напиться из крана и, положив ноги на рюкзак, отдохнуть в тени какого-то сарая.
Посадка. Как обычно на провинциальных линиях, пассажиров с билетами оказалось больше, чем мест. Возникает словесная перепалка. Такое мы видели уже не раз. Спокойно ждем в стороне окончания дискуссии. Летчик узнал нас и первыми пропустил в самолет. Кое-кто в очереди возмущенно запротестовал, но в конце концов летчик разместил всех, раздал гигиенические пакеты, дверцы захлопнулись и самолет покатился по взлетной полосе. Через час мы в Ереване.
СТОЛИЦА
Утром идем в центр пешком. Ощущение совсем другое — мы лучше понимаем происходящее вокруг.
Еще не жарко, в мокром асфальте отражаются розовые дома и белоснежные облака. Все вокруг свежее, чистое, благоухающее. А над городом возвышается Арарат, или, как его еще называют — Масис. Он виден отовсюду. Двуглавый контур на значках, винных и коньячных этикетках, на эмблемах автопарков. Его имя носит главный футбольный клуб. Библейская гора — национальный символ республики. Арарат четко изображен на гербе Армении. Его снежные вершины парят над страной, а сам он…по другую сторону границы. Но в каждом армянском доме висит картина или фотография с видом священной горы.
Русская речь на улицах слышна редко. Школьники говорят на армянском, и только взрослые иногда — на русском.
В Армении много курящих. Можно курить в магазинах, автобусах, электричках. Никому не мешает. Но окурки под ноги не бросают, даже в деревне.
Сегодня воскресенье, но большинство магазинов открыто. По сравнению с Россией и Украиной товаров, на удивление, много. Народ в массе одет наряднее, чем в северных республиках. Особенно бросается в глаза одежда детей. Ребенок в семье — король. Ему позволяют все. В армянской семье обычно два-три ребенка, но нередки четыре и даже шесть. А до чего интересны и выразительны лица! Каждое — характер, читаешь его, как книгу.
На ветровых стеклах автобусов, грузовиков, легковых машин, под стеклом витрин, в кафе, в кассах магазинов портрет человека с усами. Сталин? Но Армения — единственная из республик Кавказа, где Сталина ненавидят. Чей же этот портрет? Оказывается, генерал Андраник Озанян. Родителей убили турки у него, тогда еще мальчишки, на глазах. Андраник поклялся отомстить и ушел в горы. Его небольшой отряд совершал дерзкие набеги на турецкие гарнизоны и однажды даже похитил высокопоставленного пашу. В балканской войне 1912 года Андраник сражался с турками, отстаивая независимость Болгарии. Этот период его борьбы описал Лев Троцкий. Жестоко расправляясь с турецкими головорезами, Андраник не допускал насилия над мирным населением. Только мирного населения, к сожалению, было немного. Он говорил: «Любое проявление национализма мне чуждо. Признаю только одну нацию — угнетенных». К началу Первой мировой войны генерал русской армии Андраник Озанян возглавил армянскую дивизию. После Октябрьской революции Степан Шаумян предложил ему сотрудничество с большевиками. Но к тому времени Андраник уже хорошо понимал истинную природу большевизма. Он отказался и с частью своих бойцов эмигрировал во Францию. Там и похоронен. Имя его произносится с благоговением.
«Ржавеет золото и истлевает сталь.
Крошится камень, к смерти все готово.
Всего прочнее на земле печаль,
И долговечней царственное слово»
Анна Ахматова
МАТЕНАДАРАН
В Армении не хватает жилья, но рукописи и фолианты не гниют в подвалах, их не сжигают из-за недостатка места. Для самого ценного из того, что создал человек — слова место нашлось. Это Матенадаран — хранилище рукописей. Здесь собраны персидские, арабские, еврейские, дагестанские манускрипты. Но здание приютило не только древнюю мудрость Востока — армяне никогда не были тупыми, узколобыми националистами. Польские, русские, французские, болгарские, латинские рукописи тоже хранятся в Матенадаране. А тот, кто сжигал чужие книги, не сберег и своих, не сберег и себя самого. И с благоговением глядим на двухсоткилограммовый фолиант Евангелия, на котором едва видна миниатюрная, со спичечный коробок книжечка — тоже Евангелие. Рядом — «Комментарии к Пятикнижию Моисея» Филона Александрийского, «Врачебник», томик «Утешение при лихорадке» — один вид его утешить может, такой он славный в кожаном переплете с пряжками из почерневшего серебра! Кажется, возьмешь в руки, и все лихорадки пройдут! А вот «Наставление по плавке золота». Думаешь — ну, что об этом можно написать? Расплавил, да и все! А там рукописных страниц, наверное, 500, да еще с цветными иллюстрациями! В застекленных витринах алфавиты народов мира, труды математиков разных веков, поэзия — Фирдоуси, Саади, Омар Хайям, Навои.
Всего в хранилище собрано 13500 армянских рукописей и раза в полтора больше — на других языках от глубочайшей древности и до середины XIX века. Среди них пожелтевший «Гражданский кодекс» Наполеона, изданный в первом десятилетии XIX века.
На развернутой карте мира отмечены места, где работали армянские писатели и летописцы. Только в Иерусалиме они оставили более 500 рукописей! А где только не создавались остальные: в Эфиопии, на Филиппинах, в Украине, в Италии — по всему свету! И это на протяжении полутора тысяч лет!
Матенадаран расположен в одном из лучших зданий и венчает перспективу центрального проспекта столицы.
НАЦИОНАЛЬНАЯ КАРТИННАЯ ГАЛЕРЕЯ
Здесь, как и в Матенадаране, нас посещают те же мысли. Полвека тому назад едва насчитывающий 20 000 человек Эривань — захолустная, грязная провинция, превратился в столичный город и сумел собрать богатейшую коллекцию живописи не только местных художников, но и со всего света.
Наиболее интересны художники начала XX века. Но и в тридцатых годах встречаются такие, что трудно представить, как удавалось им работать в то смутное время.
Первым, кого хочу упомянуть, удивительный художник Бажбеук-Меликян. Его картины завораживают, от них невозможно оторвать взгляд. «Тир», «Обозрение слонов», «Семья на отдыхе» — как застывшая, яркая сказка. Вот одна из них: женщина крутит ручку шарманки, у ее спутника на ремне через плечо ящик фокусника и между ними девушка делает стойку на локтях, а позади — река с водяной мельницей. Но если вглядеться, на заднем плане холстов присутствуют тревожные, резковатые мазки — картины написаны в 1937-38 годах. За свою жизнь Бажбеук-Меликян не продал ни одной картины. Как он жил?
Мрачная и аристократически изысканная «Операция» Гарибджаняна. Экспрессионистская, острая, злая «Столовая в Тавризе» Коджояна. Персы в фесках, подобрав под себя ноги и хищно изогнувшись, вгрызаются в шашлыки, рычат от жадности и наслаждения. Сарьян хорош до 1928 года. Дальше — бездушные, гигантских размеров натюрморты. Вездесущая Мариэтта Шагинян пишет о Сарьяне: «В 1951 году он выставил эскиз большого панно «Дружба народов», где все национальности нашего Союза собраны тесной группой на фоне красивого горного пейзажа, в рамке богатых даров нашей земли, вокруг улыбающегося, как отец, товарища Сталина». Интеллигенция не очень любит Сарьяна. «Где вы видели, чтобы художнику при жизни открывали музей?», — не раз слышали мы от армян. Не очень любят и Шагинян. Она, говорят, давно забыла армянский язык и на родине бывает очень редко, но всегда успевает держать нос по ветру. Вот и здесь, в галерее, обложка к сборнику ее стихов «Ориенталь», издания 1915 года.
Геноцид в галерее практически не представлен, а жаль. В чем причина? Неужели только из-за того, чтобы не раздражать Турцию? Или и здесь эта неумирающая тема противоречит политике партии? Не верю, что художники обходят ее.
Интересны работы Акопяна, репатрианта из Египта. Он мрачен и беспощаден. Его «Горе», «Портной», «Уголок кухни» гипнотизируют.
Чем ближе картины к нашему времени, тем меньше в них искусства.
Но настоящим сюрпризом оказался для нас «Зал русского искусства XX века». Армяне не побоялись выставить художников, тщательно скрываемых от широкой публики в российских музеях. Одни имена чего стоят! Кандинский, Павел Кузнецов, Лентулов, Якулов, Петров-Водкин, девять работ Фалька (среди них знаменитая «Дама в розовом»), Кустодиев, Анненков, Наталия Гончарова, Борис Григорьев, Шагал, Тырса, Рудаков, Натан Альтман, Конашевич, Куприн, Судейкин. О многих мы только слышали, и теперь стоим ошеломленные этим богатством. Как жаль, что поспешили вернуть фотоаппарат!
После русского «Зал западного искусства» воспринимался спокойнее. Полотна Рубенса, Греза, Фрагонара, Буше, скульпторы Фальконе и Гудона. Но стоило задуматься над тем, как собиралась коллекция — ведь галерея открылась только в 1921 году. Многие полотна пожертвованы армянскими коллекционерами и меценатами диаспоры.
Был еще один зал, о котором хочется рассказать подробнее.
В «Зале даров» представлены работы армянских художников, живущих в рассеянии. Их мечта — заявить о себе на родине. То, что здесь экспонируется, прислано из раскинувшейся по всему миру армянской диаспоры. Есть ли еще где-то в мире такой музей? Количество картин и скульптур просто поражает. Не все равноценны, но к ним и подход иной. Главное укрепить и продемонстрировать связи с диаспорой.
Значительная часть экспозиции — скульптуры умершего во Франции Гюрджана. Возвращаться на родину он не стал, но все свои работы завещал Ереванской галерее. Среди них «Саломея» — как пантера, играющая головой Иоанна Крестителя, «Победа», целая галерея портретов, великолепные, полные движения и грации скульптуры животных. «Саломея» Гюрджана — уже третья в музее. От девушки-гида мы впервые слышим о «танце семи покрывал», который Саломея исполняла перед Иродом. Сбрасывая покрывала по одному, она осталась обнаженной и в награду получила голову Крестителя. Вот вам и первый стриптиз!
Запомнились работы Орагяна из Италии — «Танец», «Встреча», «Дети», Адамяна из Англии — теплый, лиричный холст «Семья с собакой». Много картин из США, Италии, Франции, Ливана, Египта. Картины разного уровня. Встречаются совсем слабые, но все без исключения трогательны. Здесь наглядно продемонстрирована живая связь армян с родиной, и это производит самое сильное впечатление. С таким чувством мы покидаем Ереванскую галерею.
***
В последний вечер заходим попрощаться с отцом Тиграна, затем до ночи сидим в жарком и дымном кафе под фуникулером. Кладем свою бутылку в небольшой бассейн с холодной проточной водой, где она охлаждается вместе с другими. С нами симпатичная молодая пара: милицейский психолог Тате и студентка-медик из преуспевающей, аристократической семьи Анаит. Мы познакомились на турбазе в Дилижане и договорились о встрече в столице.
«Я выросла в России, жила там до 18 лет, не зная своего языка, да и сейчас говорю с акцентом. Я далека от политики, далека от национализма, и всю нашу трагическую историю воспринимаю скорее рассудочно, чем эмоционально. Но когда выхожу утром на балкон и вижу Арарат — сердце сжимается, ненависть душит меня, в глазах темнеет! Мы должны вернуть его! Он наш!». Так говорила Анаит. И так думают армяне. Хочется верить, что придет час и народ осуществит свою мечту.
Ребята славные, несколько лет мы переписывались. Это была наша последняя встреча в армянской столице.
***
Как всегда перед отъездом, не могу заснуть. Лежу и думаю: что же мы увозим из Армении? Мы, привыкшие к необъятным просторам России, к ее размаху, слабо представляли себе, как может существовать национально обособленная, маленькая республика, совсем недавно, каких-то полвека назад, потерявшая половину населения и три четверти территорий. В чем источник возрождения армянского народа, расцвета его культуры и науки, относительного экономического благополучия и, по сравнению с Россией, даже процветания? Почему даже сталинский изуверский террор не остановил бурное развитие страны? На мой взгляд, главная причина — прекращение многовековых этнических и религиозных преследований, минимальные гарантии национального выживания.
Как и везде на юге, семья здесь — это не только отец, мать, дети, но весь клан. Независимо от степени родства (будь ты хоть седьмая вода на киселе) членов клана в беде не оставят.
Но кроме принадлежности к семейному клану, существует и другой, не менее важный критерий — национальность. Среди бывших советских республик Армения — единственная, где самый низкий процент национальных меньшинств: 96% населения армяне, и это, конечно, важнейший фактор, позволяющий избежать множества конфликтов. Прежде всего армянин. Солидарность и поддержка сохраняются у армян, где бы они ни жили, и этому стоит поучиться.
А для нас главным было, что мы поняли — и в маленькой стране можно жить, и жить хорошо. В ней не тесно тому, кто ее любит, и он найдет в ней все, что ему нужно.
ДОМОЙ
Зря мы так спешили: вылет, как всегда, опаздывает. Бесцельно слоняемся по аэровокзалу. У выхода оживление. Группа гостей возвращается в Ливан. Их провожает шумная толпа, где каждый старается перекричать соседа. В руках у многих транзисторы, магнитофоны, кино— и фотокамеры. Все это орет, воет, трещит и щелкает. Наполовину оглохшие, мы стараемся держаться в стороне. Отъезжающие, с элегантными пакетами, коробками и заграничными чемоданами, по одному скрываются в плотно занавешенном зале для иностранцев. У входа пограничники в зеленых фуражках. Через час гости появляются у выхода с внутренней стороны вокзала. Теперь они уже неприкасаемые. Самолет «Ереван — Бейрут» стоит в 50 метрах от вокзала. Толпа провожающих беснуется у кордона пограничников. Зеленые фуражки отсчитывают 15 человек и вместе с ними поднимаются в автобус, который доставляет всех под крыло самолета. При выходе из автобуса снова пересчитывают пассажиров (как будто за 20 секунд пути они могли испариться!) и по одному выпускают прямо на трап самолета. Затем автобус отправляется еще за пятнадцатью, и так до конца. Неужели пограничники опасаются, что кто-то захочет нелегально остаться в СССР и тайком спрыгнет из герметично запломбированного автобуса? Идиотизм происходящего просто потрясающий. Но мы смотрим с завистью. Доживем ли до подобной процедуры? Удастся ли когда-нибудь вырваться из Союза?
Едва закончился этот спектакль, объявили посадку на наш рейс.
Уже в самолете жена повернулась ко мне и после небольшой паузы сказала:
— Как же так? Мы провели в Армении почти месяц и уезжаем, не запомнив ни одного слова. Даже спасибо сказать не можем.
— Ну, почему? По крайней мере, одно слово я точно запомнил.
— Какое?
— Спюрк.
— Что оно означает?
— Так называется место, в котором мы вынуждены жить: диаспора.
Еще полчаса аэрофлотовской возни, и мы оторвались от земли. Позади синеет двуглавый силуэт Арарата, справа – наш Арагац, за ним блеснул на мгновение Севан. Вошли в облака…
Вот и все. Сразу вдруг вспомнилось, что еще могли увидеть. Поздно об этом жалеть – успели мы тоже немало
Прощай, Айстан! Ты был добр к нам и научил многому. Спасибо тебе!
***
Настоящие заметки написаны в начале семидесятых годов прошлого века, когда казалось, что «союз нерушимый» действительно нерушим и вечен. С тех пор прошло почти сорок лет. Рухнул «союз нерушимый». Армения теперь независимое государство, окруженное непредсказуемыми соседями: на юге Иран и Турция, на востоке Азербайджан и лишь на северо-западе относительно спокойная Грузия.
Мы давно уже в Израиле. Отработали, сохранив свою специализацию, и вышли на пенсию. Выросли, отслужили в армии, профессионально состоялись и обзавелись семьями сыновья. Растут и взрослеют внуки.
Пусть читатель сам решит, насколько оправдались наши надежды.
А эти заметки — слова благодарности тем, кто давал нам приют и хлеб весь этот трудный карантинный месяц: армянам и курдам, чабанам, студентам, метеорологам. Милиционерам, выбравшим для нас попутный грузовик, водителям, подбиравшим нас на дорогах, незнакомому парню, который помог сыну в Ереване, и просто каждому, кто встретился в пути. Даже тому, кто украл фотоаппарат — он позволил узнать, как в таких случаях поступают порядочные люди. Даже верноподданной Мариэтте Шагинян — по ее книге мы составляли маршрут. И в первую очередь, конечно, семье Тиграна, его отцу, братьям, его друзьям.
P.S. Здесь я хотел бы добавить, что в самолете нас было уже четверо.
Прошло девять месяцев…
…И весной, в начале мая,
просьбе бабушки внимая,
Бог нас сыном наградил.
С нами Бог–Эммануил!
Замечательные воспоминания талантливого человека. Эффект присутствия и сопереживания. Спасибо.
М.Ф.