Борис Дынин: Субъективное в истории

Loading

Я понимаю, что заключение моих заметок не однозначно и вызовет (надеюсь) вопросы, опровержения и даже ухмылки. Но кто заглянул в бездну проблемы субъективного, тот ответит размышлениями.

Субъективное в истории

Борис Дынин

Эти заметки (только заметки, а не исследование) были вызваны разговорами в Гостевой.

Борис Тененбаум: Все, что связано с человеком, субъективно по определению.

A&B: Как и каждая наука :-). Но не целиком :-). Впрочем, Борис Дынин сможет (если будет место и желание) сформулировать это много лучше меня.

Я не сформулирую «много лучше» потому, что, читая слово «субъективно», я гляжу в тысячелетнюю бездну и знаю наперед, что любой мой ответ останется вопросом. Чтобы избежать попытки написать еще одну диссертацию, а только обрисовать проблему, я воспользуюсь замечанием моего тезки, написанным в продолжение его процитированных Вами слов:

«Однако, как справедливо было cказано, есть “Апология Истории” М.Блока, и ничего лучше на эту тему, по-моему, никто никогда не говорил.»

Я также ценю «Апологию истории». Но присмотримся к ней.

В 1899 г вышла книга Ш. Ланглуа и Ш. Сеньобоса, чьим тезисом было: «История пишется по источникам и история есть ни что иное, как обработка документов», то есть активная (субъективная) мысль историка в расчленении, организации и интерпретации материала должна быть элиминирована из результата. В конце жизни Лангуа только и составлял коллекции источников. Казалось бы ясно. Но историкам не уйти от вопроса: «Какая связь источников, что они значили для одних людей и что для других и прочее?» Желание не исказить истину и объективность вело к элиминации из исторического исследования того, по отношению к чему имеет смысл спрашивать об истине и объективности. И М. Блок замечает в письме к Люсьену Февру: «Как, однако, далеки мы от обоих! Не в наших решениях или попытках решений. Но в самих наших проблемах!» Ибо, «состарившись, прозябая в эмбриональной форме повествования, долго перегруженная вымыслами, еще дольше прикованная к событиям, наиболее непосредственно доступным, как серьезное аналитическое занятие история еще совсем молода. Она силится теперь проникнуть глубже лежащих на поверхности фактов; отдав в прошлом дань соблазнам легенды или риторики, она хочет отказаться от отравы, ныне особенно опасной, от рутины учености и от эмпиризма в обличье здравого смысла. В некоторых важных проблемах своего метода она пока еще только начинает что-то нащупывать

(«Апология истории». Подчеркнуто мною).

И М. Блок оптимистичен в своей попытке разъяснить «ремесло историка» в свете изменившегося в 20-м веке характера естествознания: «Итак, мы ныне лучше подготовлены к мысли, что некая область познания, где не имеют силы Евклидовы доказательства или неизменные законы повторяемости, может, тем не менее, претендовать на звание научной. Мы теперь гораздо легче допускаем, что определенность и универсальность-— это вопрос степени. Мы уже не чувствуем своим долгом навязывать всем объектам познания единообразную интеллектуальную модель, заимствованную из наук о природе, ибо даже там этот шаблон уже не может быть применен вполне. Мы еще не слишком хорошо знаем, чем станут в будущем науки о человеке. Но мы знаем: для того, чтобы существовать -— продолжая, конечно, подчиняться основным законам разума,-— им не придется отказываться от своей оригинальности или ее стыдиться» («Апология истории»).

Замечательно! Но у меня возникает вопрос: «Неужели я могу списать со счетов труды историков прошлого, хотя бы последних трех веков, начиная с Вико, не говоря уж об историках античности и средневековья? Можно ли сказать, что все это было только легендами и риторикой? Не рассказали ли они многое о прошлом, о чем можно сказать: «Да, так было!», и не узнали ли мы многое о себе самих, как исторических существах? М. Блок получил признание у историков самых разных направлений, но стала ли она более научной, чем раньше? Возникло ли в ней единство, хоть относительное по подобию естествознания. Вряд ли!

Я написал: «Вряд ли!» Но тут же возникает вопрос: «Что значит быть научной?». Не случайно М. Блок упоминает ситуацию в естествознании, ибо именно оно остается данным нам эталоном, демонстрирующим нам науку (без ее строгого — невозможного! — определения), и которое побуждает историка сделать историю наукой в соответствии с парадигмой современной культуры, со всеми ее разговорами об относительности нашего знания и наших ценностей.

Сколь бы ни изменилось естествознание, на что ссылается М. Блок, в нем установились такие принципы как, например, принцип соответствия, согласно которому старая научная теория не должна находиться в противоречии с новой, но должна давать те же предсказания в некотором предельном приближении. Можно ли говорить о наличии и возможности такого соответствия в трудах историков? Можно ли говорить об истории как аккумулятивном знании?

Вспомним, что М. Блок написал «Апологию историю» не просто как описание ремесла историка, но и как утверждение ответственности историка, — в его случае ответственности при исследовании корней, развития и результатов катастроф 20-го века. Он защищал культуру и саму историю от сил варварства. Осуждение варварства должно было получить печать истинности и объективности. Я вижу здесь подтверждение максимы Коллингвуда, сколь бы он ни был далек от М. Блока: «Первый вопрос, задаваемый перед началом любой исторической работы: «Какова цель этой работы?»

Сумел ли М. Блок продвинуть статус истории до научного? Если по примеру естествознания, то нет (хотя научность может определяться как незаинтересованный поиск истины вообще, но я оставлю в стороне такие расплывчатые и по определению и по реализации суждения). Как бы там ни было, история имеет дело с прошлым, невоспроизводимым и неконтролируемым исследователем. Сколь бы историк ни устанавливал логические, временные, физические связи между источниками и выводил из них концепции, объясняющие их совокупность, он не может воспроизвести прошлое. Оно остается независящим от знания историка и от его методов исследования, то есть объективным в прямом смысле. Можно определить Бога по Иову (или Шестову), как того, кто может «бывшее сделать небывшим». Но историку прошлое не вернуть! И в этом-то и заключается невозможность истории стать подобной естествознанию со всеми спорами внутри последнего, которые позволяют говорить об отсутствии объективности и в науке. Естествознание, несмотря на пресловутую его объективность, основывается на субъективности, потому что, оно утверждает свои результаты на основе целенаправленного наблюдения и спланированного эксперимента, в котором процессы могут обращаться при сохранении неизменности законов. (В этом мой ответ на Ваш «вызов», уважаемый А&В) Субъективность здесь есть основа приобретения результатами естествознания статуса проверяемости и всеобщности. Но сколько и несогласия, и противоречий между учеными и в научных результатах! Конечно, результатам науки присуща и объективность, ибо они предсказуемо воспроизводимы. Но повторю, именно потому, что они являются результатами субъективно целенаправленно организованной деятельности ученого (от Птолемея до Коперника, для примера). Но в итоге и здесь всеобщность и согласие не являются абсолютными, однако в ином смысле, нежели в истории. Покой нам только снится.

Объективность прошлого в истории результируется в иной роли субъективного. Субъективность исторического знания не есть просто недостаток знания историка, ибо объективность истории не существует ни как актуальный, ни как потенциальный объект его работы. Нет прошлого для историка помимо сознания людей и осознания прошлого самим историком (памяти, в той или иной форме). Это не недостаток, не ограниченность, это такова объективность истории и ее истина. Без субъективности ее здесь нет, даже в идеале (как в науке, пусть не реализуемом). Наследникам М. Блока не дано сделать историю наукой по аналогии с естествознанием, а все остальные определения «науки» слишком расплывчаты и почти неизбежно грешат дилетантством.

И все-таки, и все-таки. Историку даны факты, верифицируемыми коллегами согласно общей логике и методам. Прошлое не вернешь, но это прошлое человека. Между нами и предками есть общее. Мы можем рассуждать о прошлом, мы понимаем факты (источники). И в силу этого, мы не можем сказать, что история только искусство, субъективное творчество историка. Мы способны утверждать о ней нечто, что подкрепляется фактами. То, что наши утверждения различаются, не элиминирует объективное из истории. Так мы знаем, например, что миллионы евреев, включая детей, были убиты нацистами. Можно рассуждать о точной цифре, и если об этом идет речь, возможно несогласие. Но если идет речь о Холокосте как событии истории, то, как сказал, Эли Визель, нет другого преступления в истории, которое было бы документировано полнее, чем Холокост. Истина и объективность утверждения, что он случился, является бОльшей чем точность тех или иных цифр и даже бОльшей, чем, например, теории Большого Взрыва. Отрицатели Холокоста нарушают методы обработки источников. Метод, конечно, уже вносит субъективность в работу историка, но если историки приходят независимо друг от друга к схожим результатам, в данном случае, относительно цифр, то и объективность налицо. Так история начинает выглядеть как наука. Но всякое человеческое дело не ограждено от идиотов и подлецов.

Однако как только история начинает выглядеть как наука, она уходит от идеала объективности по подобию естествознания. Признав, в нашем примере, объективность выводов о миллионах убитых евреев и факта Холокоста в силу громадности этой цифры, мы переходим к вытекающей их этой истины задаче историка: понять и объяснить (с надеждой на общее согласие!) обстоятельства, причины и следствия Холокоста в рамках истории Германии, истории Европы нового времени, истории европейской цивилизации, истории предшествующих ей античных цивилизаций… и так до природы человека в одном направлении и современных событий в другом. Понятно без долгих объяснений, что ответы на эти вопросы не только не будут едиными, но и невозможно, чтобы они были едиными, не только в силу ограниченности наших возможностей и знания, но также, и прежде всего, в силу того, что истина и объективность в истории есть суждение о человеке, а он не поддается однозначному определению, ни идеологическому, ни биологическому. Почему так, я оставляю в стороне этот вопрос.

Причины и следствия в историческом процессе не могут быть выстроены в линейку, как и пресловутое «бытие определяет сознание» (которое или бессмысленно в силу радикальной неопределенности терминов, или ложно в силу того, что сознание определяет человеческое бытие в той же степени, что и наоборот — в какой момент начать отсчет, а от Большего взрыва или от первого человека отсчитывать не удастся).

И все-таки, и все-таки. Я не отрицаю истину и объективность в истории. В ней существует иерархия фактов и вопросов, причем во многом противоположная естественно-научной. Там от наблюдаемого факта, например, вращения солнца вокруг земли, поднимались от Птолемея к Копернику, Ньютону и до Эйнштейну. В теории относительности, как кажется, больше истины и объективности, чем у ее предшественниц и наблюдении. Но от факта: современный Рим находится в той же стране, как и древний, которую мы называем Италия, мы переходим к знанию, что Август правил после Цезаря, и далее к выяснению причин падения Римской империи и (перепрыгивая) к осмыслению обстоятельств формирования фашизма в Италии, и в этом процессе истина и объективность истории, как кажется, скудеют.

Истины науки не знают нравственного измерения, но в иерархии истин истории конечные истины истории включают в себя оценку и связаны с нравственностью. Так, когда я утверждаю, что советская и нацистская системы были злом и не могли стать долговечной формой общественной жизни, я утверждаю это на основании фактов насилия как базы их создания и фактов лжи в их развитии. Ведь вопрос о том, как воплощается (воплощалось) зло и добро в истории есть вопрос исторического знания, оправдания истории и ответственности историка по М. Блоку. Я знаю, иные мыслители интерпретируют те же факты иначе, начиная от пресловутого утверждения: «Насилие — повивальная бабка каждого старого общества, беременного новым» (Маркс, «Капитал») и до свидетельств, что и в советской России иным было жить хорошо. Но я и не предлагаю решение вопроса об объективности и субъективности в науке или истории на уровне определений.

Однако история позволяет мне не только осознать проблему объективности моих суждений, но и дать основание для выбора, что есть истина в истории, и потому она все-таки, если угодно, может называться наукой. Не по подобию естествознания? Так тому и быть! Соединение же объективности и истинности исторического суждения покоится на нравственном суждении. Последнее само обнаруживает проблематичность, но нравственное сознание было и есть у людей при самых разных исторических обстоятельствах. Откуда оно, вопрос не для этих заметок. Вопрос решается выбором, убеждением и надеждой, что мой выбор будет выбором многих людей, видением фактов так, как я их вижу и оцениваю. В конце концов, это есть основание творчества в истории, которое и утверждает истину и объективность. Творчество всегда реализуется в конкретном времени и месте, и потому истина и объективность истории не может даже в интенции претендовать на все времена и на всякое место, к чему стремится естествознание.

Я понимаю, что заключение моих заметок не однозначно и вызовет (надеюсь) вопросы, опровержения и даже ухмылки. Но кто заглянул в бездну проблемы субъективного, тот ответит размышлениями.

Print Friendly, PDF & Email

31 комментарий для “Борис Дынин: Субъективное в истории

  1. Лев Мадорский
    — 2015-06-27 08:50:17(33)

    Поэтому, на мой взгляд, объективность и субъективность в описании историков величина переменная и истины, в конечном понимании, здесь нет и быть не может
    =======================/
    Уважаемый Лев,
    Был Холокост или не был? Были ли миллионы убитых евреев? Конечно, сам факт «миллионов» был концептуализирован в «Холокост», в котором содержится или не содержится объективная истина истории Германии, Европы, мира в период Второй мировой войны. Да была ли сама война, если истины здесь нет и быть не может, опять же на как череда взрывов и убийств, а как кризис европейской цивилизацию Да и есть ли европейская цивилизация не просто как череда лет (от какого года?), но как феномен истории, которому присуща специфика, о которой в свою очередь можно говорить с объективной истинностью. Так просто не пройдет Ваше утверждение!

    Есть субъективность в подходе историка к предмету его исследования и есть субъективность в предмете его исследования (он ведь реализовалось людьми). Избавиться от субъективности в исследовании — задача историка как ученного., редукции его мнения к фактам (? – в которых опять же есть субъективный момент) Избавиться от субъективности в предмете его исследования, означает редуцировать ее к причинно-следственным связям материальных событий (? –экономических, политических… в которых опять же найдется субъективный момент). И вот оказывается, что нередукционированность субъективного к некому искомому, отделенному от него есть результат не ограниченности нашего знания и моего методов, так сказать «гносеологическая трагедия истории», но онтологическая природа исторического факта и концепции. Историк может не знать того или иного, может подтасовывать факты, может быть идеологом и пр., но даже в пределе всезнания и честности из истины истории невозможно элиминировать субъективность, иначе она не будет объективно присуще истории. Так выводы история как наука оказываются зависимыми от времени и места ( в отличии от выводов – законов – естествознания инвариантных во времени и пространстве). Поэтому они и несут (должны нести) на себе печать нравственного сознания,. Поэтому объективная истина в истории оказывается нравственным суждением, и то, что это означает историчность самой такой истины не есть релятивизм, ибо мы живем в данный момент и в данном месте. Наши потомки изучат нас и выразят объективно и истинно свое мнение о нас. Очень возможно, оно будет отличаться о нашего о себе. На то и история, в которой смысл объективной истины не должен определяться по методологии естествознания, хотя сие навязывается нам самими словами «истина» и «объективность». Но без них не обойдешься. В этом цимес!

    Ваша четкая позиция, Лев, побудила меня еще раз высказаться. Человек слаб 🙂

  2. Интересная тема и интересная дискуссия. На мой взгляд, если выстраивать приоритеты объективного и субьективного в истории, то есть самые разные факоторы, которые тут действуют. Если не брать во внимание саму личность историка, то особенно существенны временная удалённость, а, значит, количество и достоверность фактов. В этом смысле, казалось бы, что у историка, занимающегося историей Древнего Рима больше оснований для субьективизма, чем, скажем, у историка, изучающего историю нацистской Германии. На самом деле, часто происходит обратное. Чтобы дать объективный исторический анализ определённого отрезка времени необходима некоторая временная удалённость. Поэтому, на мой взгляд, объективность и субъективность в описании историков величина переменная и истины, в конечном понимании, здесь нет и быть не может. Тем более, что в историческом анализе всегда сталкиваются две стороны, а, как писал Оскар Уайлд: \»Тот, кто смотрит на дело с обеих сторон, обычно не видит ни одной из них\».

  3. Как я понял: «Объективность истории основана на Субъективности».

    1) у разных людей есть разное (то есть СУБЪЕКТИВНОЕ) «Нравственные Сознание».
    2) только если у нескольких людей есть ОДИНАКОВОЕ «Н.С.» — только тогда они могут говорить о «объективности» и «истинности» исторического исследования.

    Кстати, в точных науках это то же самое 🙂
    Спасибо всем за интересную дискуссию.

  4. Б.Тененбаум
    — 2015-06-26 07:49:57(364)

    Тот факт, что преобразования убили четверть населения России, С.М.Соловьев не заметил — это «мелкое обстоятельство» всплыло на стыке 19-го и ХХ-го веков в работах других людей (в частности, Милюкова).

    Борис, мы идем по кругу. Откуда-то Вы же это узнали. Из работы Милюкова, прекрасно! Я и писал, что одному историку ВСЁ не под силу, а потому и есть и критика, и дополнения. Но все должно идти в рамках фактов. Отказ от объективного в истории может снизить цену Ваших публикаций и выступлений, ибо Ваш слушатель привык Вам доверять в том, что Вы расскажите то, что было, и чего он без Вас не знал бы. Факт — король истории.

    Борис Дынин
    — 2015-06-26 18:29:44(406)

    Элиэзер М. Рабинович
    26 Июнь 2015 at 16:56 |
    ==============================
    Элиэзер, речь шла об интерпретации феномена Хорти. Свою Вы представили как факт, почему и квалифицируете его интерпретацию, несогласную с Ваше позицией, как историческою ложь левых историков. Но также характерна Ваша интерпретация моих слов как «обвинения». Ни в чем я Вас не обвиняю, но только демонстрирую, как работает идет историческая мысль.

    Борис, в обсуждении Вашей статьи о теории истории я нарочно избегал слова «Хорти». Я не касался интерпретации его феномена. Я не коснулся оправданности или неоправданности «белого террора». Я только рассмотрел несколько очень конкретных фактов: беседу Каллаи с Муссолини, дату его визита к Гитлеру и число жертв «белого террора». И здесь я могу встать на голову, но Вы не будете реагировать на это очень конкретное данное, а вместо этого ОБВИНЯЕТЕ меня в подмене факта интерпретацией. А какое еще слов Вы предложите мне выбрать?

    Я согласен, что пришло время закруглить дискуссию.

  5. Элиэзер М. Рабинович
    26 Июнь 2015 at 16:56 |
    ==============================
    Элиэзер, речь шла об интерпретации феномена Хорти. Свою Вы представили как факт, почему и квалифицируете его интерпретацию, несогласную с Ваше позицией, как историческою ложь левых историков. Но также характерна Ваша интерпретация моих слов как «обвинения». Ни в чем я Вас не обвиняю, но только демонстрирую, как работает идет историческая мысль.
    Я думаю, что Вы не углубились в мой пример с цифрами Холокоста и значения работы с источниками на основе современных методов источниковедения, как одного из корней, из которых возникает истина и объективность исторического знания. Слои (по)знания не разделены берлинскими стенами.
    P.S. Я думаю, пришло время поблагодарить всех откликнувшихся. Я и написал свои заметки для того, что бы через отклики и несогласия, прояснить лучше самого себя самому себе.

  6. Спиноза: «В соответствии с эрудицией и способностями пророка Бог бывает изящен, точен, суров, груб, многоречив или темен».

  7. Элиэзер М. Рабинович
    — 2015-06-26 07:20:06(360)
    Если так, то для вас философски или идеологически никогда не может быть исторического факта. Только идеология. И про Рабина можно сказать всё, что угодно, и про Бориса Дынина. И не рассказывайте мне, что это я, а не Вы украли шубу.
    ====================
    Элиэзер, перечитайте то что я, хоть кратко, но ясно написал о Холокосте и не набрасывайте на меня свою шубу.

    Борис, Вы меня обвинили, что я свою интерпретацию выдаю за установленный факт в отношении одного конкретного факта — числа жертв «белого террора» в Венгрии в 1919 г. Вы полностью игнорировали мой ответ. Я буду очень благодарен за объяснение, где же я интерпретацию выдаю за факт (прошу прощения у читателей за повторение):

    Цифра — 5000 — ни малейшего доказательства;
    Цифра — 3000 — то же самое;
    Цифра 2000 — то же самое;
    «Тысячи убитых евреев» — все без всякого подтверждения.

    И вдруг выясняется, что социал-демократическая партия Австрии послала комиссию, а по другим сведениям это был левый журналист венгерской газеты — я думаю, что это был одно, а не два события, но немедленно после прекращения террора, и они дали цифру — 600-800 человек или 646 имен, что с точки зрения сегодняшнего дня одно и то же — существенно меньше тысячи.

    Почему Вы пишете, что это моя интерпретация, а не факт? Еще раз — при таком отношении к фактам, истории нет, а есть только форма литературы, претендующая называться историей.

  8. Б.Тененбаум
    26 Июнь 2015 at 7:45

    Все факты подлинные, вне всяких сомнений — и из них вырисовывается грандиозная фигура царя-преобразователя. Тот факт, что преобразования убили четверть населения России, С.М.Соловьев не заметил — это «мелкое обстоятельство» всплыло на стыке 19-го и ХХ-го веков в работах других людей (в частности, Милюкова).
    ==========================.
    Была ли задача историка, когда он приступил к исследованию только собрать источники, или «нарисовать фигуру» Петра? Конечно, нарисовать, что он и сделал: «великий преобразователь». Но вот пришел другой историк, и у него «всплыло» — четверть населения России погибло, и не только Россия потеряла миллионы, но стала Россией 18 века, о картине которой здесь распространяться не надо. Историк может, конечно, сказать: «Ну, погибло четверть населения! Мне как историку положено только сообщить об этом, не мое дело оценивать и опрделять, был ли великим преобразователем Петр, или не был, был ли он великим менеджером или преступником и пр.». Если это не дело историка, то нужна ли коллекция не проинтерпретированных источников, даже полная? Кто прав Ш. Ланглуа или столь разные Коллингвуд или М.Блок? А если это его дело, нравственное суждение врывается в историческое (по)знание и оказывается основой его истинности и объективности.

  9. Элиэзер М. Рабинович
    — 2015-06-26 07:20:06(360)
    Если так, то для вас философски или идеологически никогда не может быть исторического факта. Только идеология. И про Рабина можно сказать всё, что угодно, и про Бориса Дынина. И не рассказывайте мне, что это я, а не Вы украли шубу.
    ====================
    Элиэзер, перечитайте то что я, хоть кратко, но ясно написал о Холокосте и не набрасывайте на меня свою шубу.

  10. Борис Дынин
    — 2015-06-26 03:55:21(343)

    Ваши примеры, Элиэзер интересны , но заключение begs a question
    ”Все равно консенсуса пока нет, пока левая пропаганда не сдалась. «Ложь живуча» — замечает Саймон. Нет консенсуса и в отношении числа сталинских жертв, и разница – в десятках миллионов!»

    Это имеет смысл, только если для Вас Ваша интерпретация есть уже не интерпретация а факт.

    Пардон, Борис, но неужели Вы не можете быть обективным? Я привел пример: обсуждение числа жертв «белого террора»:
    Цифра — 5000 — ни малейшего доказательства;
    Цифра — 3000 — то же самое;
    Цифра 2000 — то же самое;
    «Тысячи убитых евреев» — все без всякого подтверждения.

    И вдруг выясняется, что социал-демократическая партия Австрии послала комиссию, а по другим сведениям это был левый журналист венгерской газеты — я думаю, что это был одно, а не два события, но немедленно после прекращения террора, и они дали цифру — 600-800 человек или 646 имен, что с точки зрения сегодняшнего дня одно и то же — существенно меньше тысячи. Почему Вы пишете, что для меня моя «интерпретация есть уже не интерпретация а факт»? Разве я не докопался до дна? На каком основании Вы называете единственный обоснованный факт одной или двух комиссий интерпретацией? У Вас Разве есть альтернативные обоснованные цифры? Не потому ли, что Вы идеологически настроены против низкого результата?

    Если так, то для вас философски или идеологически никогда не может быть исторического факта. Только идеология. И про Рабина можно сказать всё, что угодно, и про Бориса Дынина. И не рассказывайте мне, что это я, а не Вы украли шубу.

    1. «… историк, который сознательно и без политического давления скрывает факты, не подходящие под его теорию, мне не представляется ученым …».
      ==
      Элиэзер, был такой крупнейший российский историк, С.М.Соловьев. Великий человек, без всякого преувеличения. Написал «Историю России» в 30-и, по-моему, томах. Славу ему принесла та часть его труда, которая посвящена Петру Первому. Написана блестяще. Целиком построена на фактах и документах — автор иногда ограничивает себя только связками между этими самыми фактами, ну и еще заметками на полях подлинных указов, инструкций послам и так далее.
      Все факты подлинные, вне всяких сомнений — и из них вырисовывается грандиозная фигура царя-преобразователя.

      Тот факт, что преобразования убили четверть населения России, С.М.Соловьев не заметил — это «мелкое обстоятельство» всплыло на стыке 19-го и ХХ-го веков в работах других людей (в частности, Милюкова).

  11. Поздравляю автора и участников обсуждения с хорошей, содержательной и полезной беседой.
    Мне кажется, что работа удалась.
    М.Ф.

  12. Элиэзер М. Рабинович
    — 2015-06-26 03:55:25(346)
    Я очень сожалею, дорогой Борис, в выражении полного и абсолютного несогласия. Историк собирает факты — верные, насколько возможно, и пишет, как что происходило, правдиво, насколько возможно. У него, как у ученого, нет других задач. Но могут быть амбиции: повлиять и изменить настоящее.
    ==========================
    Сожаление не к месту здесь И написал я заметки, ожидая несогласие. Иначе я не понимал бы проблемы!
    Однако речь шла не о настроении историка, а о проблеме исторического (по)знания. Вы выразили наивный перенос первого на вторую. Коллингвуд и М. Блок были историками, которым Вы не можете отказать в тех высоких качествах, о которых Вы написали. Я могу только заметить, что они поняли проблему реализации этих качеств и перешли от наивного общего утверждения к рефлексии на ее смыслом и реализации..К ним бы стоило бы прислушаться!

    Как «ученого»! Кажется ясно, но это тоже вопрос и еще какой!

  13. Элиэзер М. Рабинович
    — 2015-06-26 01:16:17(334)
    ”Есть две принципиально разные стороны человеческого мышления: история и философия истории. Последняя рассуждает об объективности или субъективности истории, а также пытается вывести общие законы типа законов термодинамики, например, о пассионарности, о термидоре как всегдашнем следствии революции и т.д.”

    За исключением сознательной попытки свести историю к публикации источников без их интерпретации, обе деятельности неразрывны, что демонстрируется всеми (почти всеми) работами историков , оставивших след в истории. Второе предложение верно только по отношении к определенным школам филосфии истории, поскольку есть и такие, которые принципиально отвергают наличеие общих законов в истории.

    ”История – совсем другое. Это по возможности непротиворечивый рассказ о том, что было”.

    Непротиворечивый в каком смысле? Побуждения, решения, действия героев истории могут и сплошь рядом противоречивы. Снять противоречия, означает подвести под них объясняющие их причины и обстоятельства. Это означает выйти за пределы фактов. Прошлое ведь реализовалось именно в противоречиях. Что означает снять их? Не буду сейчас вдаваться в детали.

    ”Как он составляется? Историк – я имею в виду высокого ранга честного мыслителя – ищет факты”

    Как измеряется ранг и честность? Истинно и объетивно?

    ”Но если очень стараться, как постарался Нобелевский (за это) лауреат Ошеров, то можно подойти близко”.

    У кого в руках то истинное прошлое, по отношению к которому будем объктивно измерять «близко».

    ”Источник – историк всегда должен докапываться до дна: до первоисточника”

    Должен, то должен! Но сколько днищ оказалось дырявыми даже в руках великих, честных и пр. историков? Источниковедение сегодня очень разработанная методология, но ее результаты дебатируются с неутихающей страстью. Даже различение первичных и вторичных источников, определение первичных в независимости от их интерпретации под обсуждением. «Ссылки» важны, но не снимают проблему (что знакомо нам и по Гостевой 🙂

    Ваши примеры, Элиэзер интересны , но заключение begs a question
    ”Все равно консенсуса пока нет, пока левая пропаганда не сдалась. «Ложь живуча» — замечает Саймон. Нет консенсуса и в отношении числа сталинских жертв, и разница – в десятках миллионов!»

    Это имеет смысл, только если для Вас Ваша интерпретация есть уже не интерпретация а факт. Отсюда Ваше сведение вопроса от методологии к идеологии. Консенсуса нет (и не предвидится) по многим вопросам в истории, где спорящие стороны не разделяются на «правых» и «левых». Факты истории являются ее фактами только если они имеют значении. Установление их значения означает интерпретацию, и я боюсь, что левые Вам ответят (наверное, отвечают: «У этого историка ум набекрень вправо».

    И тут я отсылаю себя к заключению моих заметок (пересказывать не буду), откуда следует, что все мои замечания в ответ на Ваши не означают, что я релятивист в истории.

    Элиэзер, спасибо за возможность прояснить свою позицию в ответе на Вашу.

  14. «… История – совсем другое. Это по возможности непротиворечивый рассказ о том, что было.

    Как он составляется? Историк – я имею в виду высокого ранга честного мыслителя – ищет факты. Затем он пишет незамысловатый рассказ, не отягощённый идеологией. Это в идеальном случае, которого не бывает. Но ученый – честный и высокого ранга – должен очень стараться. …»

    Элиезер Меерович,
    Не в обиду будь вам сказано — вы берете свой собственный опыт и возводите его в абсолют. Но вы неправы, и это можно показать на наглядном примере: ваш честный и непредвзятый исследователь ОТБИРАЕТ ФАКТЫ. А отбор ракушек из бесконечного моря делается некоей сетью. И эта сеть — вы. Со всеми вашими предрассудками, ошибками и прочим грузом человеческого. Корнелий Тацит написал историю имперского Рима. Это великий труд, шедевр профессионального мастерства историка — и он полностью сконцентрирован на разложении Сената, и ничего больше автора не интересует. Согласитесь, это не совсем объективно? Согласитесь, что на вещи можно поглядеть и иначе? А Наполеон вообще видел в Таците болтуна и демагога — так сказать, великий практик не одобрил великого теоретика.

    И уж кстати, дорогой друг — ваше разделение историков и философов истории кажется мне вашим личным и очень субъективным суждением …

    1. Б.Тененбаум26 Июнь 2015 at 1:53 | Permalink
      Элиезер Меерович,
      Не в обиду будь вам сказано — вы берете свой собственный опыт и возводите его в абсолют.

      Разумеется. А как же иначе (кроме, конечно, того, что назвать меня «историком» можно при большой снисходительности.)?
      Я беру свои собственные принципы и следую им, или, как Вы сказали, «возвожу их в абсолют». Если бы я не считал их правильными, но следовал им, я бы был нечестен.

      Но вы неправы, и это можно показать на наглядном примере: ваш честный и непредвзятый исследователь ОТБИРАЕТ ФАКТЫ. А отбор ракушек из бесконечного моря делается некоей сетью. И эта сеть — вы. Со всеми вашими предрассудками, ошибками и прочим грузом человеческого.

      Если Вы читаете Тарле или любого серьезного историка, он старается показать полную и многостороннюю картину. Есть две причины, по которой он этого часто или, как правило, не может:
      а) в случае Тарле — цензура и самоцензура:
      б) в силе ограниченности личных способностей любого историка (включая, наверно, и Тарле), отсутствия доступа к архивам, незнания языков ит .д. Этот недостаток в свободном обществе компенсируется работами других историков, и вместе они создают более или менее полную картину. По этой причине, когда Вы пишете популярную книгу, Вы никогда не опираетесь на только одну научную книгу, правда? А историк, который сознательно и без политического давления скрывает факты, не подходящие под его теорию, мне не представляется ученым.

      Я не хочу спорить насчет философии истории, но, скажем, идея Гумилева о «пассионарности» мне не представляется наукой. Если Вы несогласны, спорить не буду.

  15. Benny from Toronto
    — 2015-06-26 01:16:14(333)
    А как тогда с правом историка на своё мнение, отличное от мнения всех остальных ? Может ли историк сказать «И всё-таки она вертится!» если все против него ? Или он тогда уже диссидент а не историк
    ==================
    Сколько угодно! Во-первых, он имеет право на ошибку, во-вторых, он может не заботиться ни об истине, ни об объективности, а о чем-то ином. Но и наше право судить его по его заслугам, которые могут быть и положительными, например, в художественном или «возбудительном» отношении.

    1. Я полностью с вами согласен о вашем личном праве «судить» мнение этого историка, но как его должен судить суд ?

      Вот конкретный пример (именно из за него я и участвую в этом обсуждение):
      Альталена, 1948 год: @http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%BB%D1%8C%D1%82%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%B0@
      Объективный факт: Рабин командовал операцией.
      Кандидат на объективный факт (не полностью проверен, но очень вероятен): стреляли не только по кораблю но и по людям, которые плыли к берегу с уже горящего корабля.
      Уже после убийства Рабина историк А выдвигает свою субъективную гипотезу: Рабин хотел (или получил приказ) убить Бегина по политическим мотивам.
      Этого историка обвиняют, что потому что его мнение нельзя объективно доказать — он обманщик и подстрекатель, и у этих обвинений есть финансовые последствия для этого историка.

      Теперь конкретный вопрос: справедливо ли защитить этого историка от клеветы ?
      В Израиле есть такие законы, но что бы их применять надо установить КТО клевещет: этот историк или его обвинители.
      Насколько я помню — в том случае дело до суда не дошло, да и время было очень «не спокойное» с точки зрения конфликта «левых» и «правых».

      1. Benny from Toronto26 Июнь 2015 at 2:16 | Permalink

        Уже после убийства Рабина историк А выдвигает свою субъективную гипотезу: Рабин хотел (или получил приказ) убить Бегина по политическим мотивам.
        Этого историка обвиняют, что потому что его мнение нельзя объективно доказать — он обманщик и подстрекатель, и у этих обвинений есть финансовые последствия для этого историка.

        Эту гипотезу нельзя доказать, значит, «историк» выдвигает ее по личным мотивам. Как минимум, должны быть хотя бы минимальные причины. Такую «гипотезу» может выставить каждый, кому не лень; не надо называться историком.

  16. Есть две принципиально разные стороны человеческого мышления: история и философия истории. Последняя рассуждает об объективности или субъективности истории, а также пытается вывести общие законы типа законов термодинамики, например, о пассионарности, о термидоре как всегдашнем следствии революции и т.д.

    Это интересно, если исходит от большого мыслящего человека.

    История – совсем другое. Это по возможности непротиворечивый рассказ о том, что было.

    Как он составляется? Историк – я имею в виду высокого ранга честного мыслителя – ищет факты. Затем он пишет незамысловатый рассказ, не отягощённый идеологией. Это в идеальном случае, которого не бывает. Но ученый – честный и высокого ранга – должен очень стараться.

    Теоретически он должен пройти через ВСЕ документы, свидетельства, письменные или археологические, опрашивает ВСЕХ свидетелей, если они живы, читает ВСЕ мемуары. Практически задача, выражаемая словом «ВСЕ» неисполнима, как невозможно достичь абсолютного нуля. Но если очень стараться, как постарался Нобелевский (за это) лауреат Ошеров, то можно подойти близко.

    Источник – историк всегда должен докапываться до дна: до первоисточника. Он должен дать ссылку, и любой читатель, если он квалифицирован, должен иметь возможность проверить. Совершенно неприемлема ссылка на «источник», который сам не объясняет происхождение своих данных. Конечно, рассказ должен пройти через профессиональную критику коллег. Тогда и со временем можно надеяться на более или менее консенсус.

    Приведу два примера из венгерской истории, с которой мне случилось познакомиться поближе. Мемуары венгерского премьера 1942-44 Миклоша Каллаи написаны профессионально и вызывают доверие. В частности, он подробно описывает свой визит в Рим в 1942 – к Муссолини, королю, папе. Но историк Марио Феньо полез в итальянские архивы и нашел там запись беседы двух лидеров. Оказалось полное совпадение, что, конечно, вызывает дальнейшее доверие к Каллаи, и Вы не ожидаете от него совершенно нелепой ошибки в дате визита к Гитлеру: Каллаи называет апрель 1942, а немецкие архивы, наверно, правы, что это произошло 7-8 июня.

    А вот такой идеологически противоречивый момент: попытка установления советской республики в Венгрии Бела Куном в течение 133 дней 1919 г. Сколько было жертв «красного» и сколько «белого» террора?

    Красного – в Будапеште было восстание, которое подавили, после чего коммунисты расстреляли 590 человек. Это цифра документирована и представляет собой более или менее консенсус. Но венгерский историк проф. Ромзикс указывает, что совершенно не учтены расстрелы Красной армией на фронтах и дает чисто оценочную цифру в тысячу, как в армии, так и гражданской жизни.

    Белого? Некий Крикун, в отзыве на мою статью, без малейшего объяснения и ссылки на источник пишет, что «в рамках этого террора было убито не менее 5000 человек». Еврейская энциклопедия на английском дает ссылку на другой текст, где, также без объяснения, приводится цифра в 3000 человек. Проф. Пол Хейнбринк пишет: «Как полагают, во время «белого террора» могло быть до 2000 жертв». Это немалая разница – две или пять тысяч, не так ли? Профессор Рандольф Брэм5: «…Несколько частей осуществили погромы, в которых погибли тысячи евреев».

    Есть ли хоть какая-то возможность докопаться до первоисточника этих данных? О, оказывается, есть и роскошная, просто никто не хочет ее признавать. Проф. Эндрю Саймон:

    «После свержения коммунистов непослушные части армии националистов произвели погромы в нескольких городах против бывших участников коммунистического режима. Комиссия по правам человека Социал-демократической партии произвела расследование в 1920 г. Она установила, что т.н. «Белый террор» привел к исчезновению около 600-800 человек. Неопределенность числа связана с тем, что пропавшие без вести включают как погибших во время румынского вторжения, так и тех, кто эмигрировал из страны во время смут».

    Левый историк проф. Ева Бэлог:

    «Число жертв до недавнего времени оценивалось в 2,000 – число, которое я всегда полагала слишком высоким. Венгерские историки 70-х и 80-х довольно безответственно повторяли это магическое число, взятое из современной событиям австрийской левой газеты. Позднее историки открыли, что Ласло Фенис, левый журналист, по просьбе газеты «Népszava» сделал серьезное усилие по сбору данных о жертвах и нашел 646 имен. На основании этого частичного числа Ромзикс оценивает действительное число в 1,000».

    Я думаю, что речь идет об одном и томо же расследователе. То-есть максимум 1000 против 5000 у «Крикуна» и тысяч у почтенных историков! Если была специальная комиссия и никакой другой проверки не было, как могут историки брать – придумывать – другие цифры?

    Все равно консенсуса пока нет, пока левая пропаганда не сдалась. «Ложь живуча» — замечает Саймон. Нет консенсуса и в отношении числа сталинских жертв, и разница – в десятках миллионов!

  17. Benny from Toronto
    Мотивы людей — это субъективное наше понимание их реальных мотивов, но действия людей — это объективный факт.
    =========================
    Как понять «действия — объективный факт», если действия вызваны мотивами. В чем самостоятельность «объективности» здесь. В том, например, что чья-то башка пробита. ОК! Зафиксировали. Дальше что? Даже не осудить без рассмотрения мотивов. А рассмотришь их, действие теряет «девственность» объективности (шишки на черепе).

    Но это к слову. А принципиально то, что историческое знание есть знание, а как только мы говорим о знании, мы спрашиваем о его «истинности» и «объективности» (как и в естествознании … науке). Но как только мы спрашиваем об «истинности» и «объективности» у нас неизбежно именно естествознание оказывается эталоном. И мы попадаем в философскую западню! Повторю, истина и объективное существование человека теряет свою истинность и объективность, если его лишают физически или научно (!) неоднозначного сознания и субъективности, не сводимых к физическому и логическому. Дело не только в эмоциях, а в сути сознания.

    1. Борис Дынин (325)
      ————————
      Мне кажется, что у нас просто разные цели: вы хотите установить «истинность» и «объективность» исторического знания, а я — на его основе сформулировать СВОЁ мнение и принять максимально полезное МНЕ решение (или потренироваться, как будто бы я был на месте одного из участника этих событий).
      В моём подходе у меня нет никакой «философской западни» и «субъективность» знания это не недостаток, а дважды преимущество: это тонкое но важное дополнение к объективному знанию и это персонально настроено «под меня» и под моё «нравственное сознание» — и мне очевидно, что у разных людей есть разные (иногда очень разные) «нравственные сознания».

      Борис Дынин (318): Соединение объективности и истинности исторического суждения покоится на нравственном суждении. …. Вопрос решается выбором, убеждением и надеждой, что оценка, выбор историка будет оценкой, выбором многих людей, видением фактов так, как оценивает и видит (интерпретирует) он.
      —————————
      А как тогда с правом историка на своё мнение, отличное от мнения всех остальных ? Может ли историк сказать «И всё-таки она вертится!» если все против него ? Или он тогда уже диссидент а не историк ?

      1. Benny from Toronto
        — 2015-06-26 01:16:14(333)

        А как тогда с правом историка на своё мнение, отличное от мнения всех остальных ? Может ли историк сказать «И всё-таки она вертится!» если все против него ? Или он тогда уже диссидент а не историк ?

        Но это примерно то, что происходило со мной в отношении венгерской истории здесь, причем вы еще не знаете, какой паштет из меня делали левые венгеро-еврейцы.
        Человек, который Б-г дал вырваться из советской жизни на свободу, когда сей человек «земную жизнь еще только прошел до половины», обязан иметь некоторую честность: признать себя неправым, если ему убедительно покажут, что его факты неверны, или стоять твердо на своем, если его факты не опровергнуты.

        В отношении диссидентства: первый вариант моей статьи о Венгрии, уже посланной Редактору, был написан именно диссидентом, и я думал, что обратил внимание на те факты, которых другие не заметили. Но вскоре я увидел, что нет НИ ОДНОГО историка с репутацией, у которого были бы другие факты — собственно говоря, откуда у меня и могли быть «свои» факты? Так что никакого диссидентства нет, и я статью переписал. Но эти историки и журналисты с репутацией в большинстве левые или боятся левых, даже правые журналы. Я никого не боюсь: мой эталон страха — не порицание в Гостевой или другом блоге, а ГУЛАГ или изгнание a la Галилей, и поскольку мне ничего подобного не грозит, ничего из того, что пережили родители, то проявить крупицу мужества — мой долг перед их памятью.

  18. Ontario14
    — 2015-06-25 19:40:38(296)
    Небесспорно !
    ==============================================.
    Уверен и надеюсь, никогда не закостенеет в «бесcпорно»!
    Дорогой Ontario14! Вы недооценили (не обязательно с согласием) мою позицию:
    Мы можем говорить об оскудевающей объективности в историческом знании при его обращении к «почему», но надо понять, что такой разговор отражает стандарты естествознания, навязываемым нам (культурой эпохи) как эталоны знания, могущие претендовать на истинность и объективность. Однако, повторю Вам (со словесным уточнением — спасибо за повод) : Соединение объективности и истинности исторического суждения покоится на нравственном суждении. Последнее само обнаруживает проблематичность, но нравственное сознание было и есть у людей при самых разных исторических обстоятельствах. Откуда оно, вопрос не для этих заметок. Вопрос решается выбором, убеждением и надеждой, что оценка, выбор историка будет оценкой, выбором многих людей, видением фактов так, как оценивает и видит (интерпретирует) он. В конце концов, это есть основание творчества в истории, в процессе которого и утверждается истина и объективность исторического знания, той или иной интерпретации прошлого, фактов. Но творчество всегда реализуется в конкретном времени и месте, и потому истина и объективность истории не может даже в интенции претендовать на научные (по примеру естествознания) формы. Однако надо понять и признать, что истина и объективность, как и относительность и субъективность, не сводимы к их формам в научном знании. Они присуще также историческому знанию. И они здесь утверждаются нравственным сознанием. Дело другое, что оно само имеет историческое измерение, что не лишает его объективности. На то и история! Надо понимать, что объект истории не только не дан нам сегодня помимо наших оценок, но и не существовал в прошлом (объективно!) помимо нравственного сознания людей. В этом заключается ответ не только на Ваше «неадекватное согласие (:-) со мной по поводу «оскудения», но и на Вашу ссылку на Древний мир. Само существование человека имеет истинность и объективность в силу наличия у него нравственного сознания. И не стоит думать о том, что существует некая платоновская идеальная форма нравственности, которую надо зафиксировать «научно». Это болезнь платонизма, до сих пор лежащего в основании наших представлений об истине и объективности!

    Думаю, что это в какой-то степени есть ответ и на другие комментарии.

    1. Борис Дынин
      — 2015-06-25 22:33:17(318)

      …Вопрос решается выбором, убеждением и надеждой, что оценка, выбор историка будет оценкой, выбором многих людей, видением фактов так, как оценивает и видит (интерпретирует) он. В конце концов, это есть основание творчества в истории, в процессе которого и утверждается истина и объективность исторического знания, той или иной интерпретации прошлого, фактов…

      Я очень сожалею, дорогой Борис, в выражении полного и абсолютного несогласия. Историк собирает факты — верные, насколько возможно, и пишет, как что происходило, правдиво, насколько возможно. У него, как у ученого, нет других задач. Но могут быть амбиции: повлиять и изменить настоящее.

  19. Ontario1425 Июнь 2015 at 18:27 | Permalink
    В связи с этим вспоминается Тацит, причисливший евреев к варварам, «т.к. у евреев есть варварских обычай — они НЕ убивают детей».

    Тацит, История, V-5:
    «При всем том иудеи весьма заботятся о росте своего народа, — на убийство детей, родившихся после смерти отца, смотрят как на преступление…»
    Нет ни слова о варвартве или об осуждении этого обычая, но:
    Примечание Г.С. Кнабе:
    «14. У римлян убивать и выбрасывать младенцев, родившихся после смерти отца, уродов, вообще почему-то неугодных родителям, не считалось преступлением».

  20. Уважаемый тезка,
    Если позволите — небольшая история, связанная с субъективностью Истории? В Лондоне конца 19-го века за год случалось большое количество смертей, связанных с насилием, а не с болезнью. Боюсь ошибиться в числах, но что-то побольше 20 тысяч в год, и это только зарегестрированных. На расследование всего этого в Скотланд Ярде имелось ровно 12 детективов — все остальные полицейские носили форму и занимались поддержанием порядка. заметим, что дактилоскопия делала только самые первые шаги, и на весь Лондон имелся только один доктор, который сотрудничал со Скотланд-Ярдом как патологоанатом. В результате масса дел об убийстве списывалась на несчастный случай. Сейчас, по-видимому, дело обстоит не так? И мне кажется, что нечто похожее происходит не только в криминологии, но и в других науках, связанных с человеком. Включая сюда и Историю …

  21. Мотивы людей — это субъективное наше понимание их реальных мотивов, но действия людей — это объективный факт.
    По моему, «научность» истории в том, что субъективные мнения НЕ должны противоречить рациональному мышлению и объективным фактам и документам.
    Сами исторические документы содержат только субъективные мнения и субъективные понимание реальных фактов — но подлинность (или ложность) любого документа это объективный факт.

    Также, есть очень интересный феномен: совсем не редко субъективные мнения становятся объективным консенсусом — и люди понимают это как «истина». Например: в 1943 году было большое сражение под Курской дугой. Все уверены, что это так — но ведь вполне можно объяснить все документы и свидетельства очевидцев дезинформацией и отдельными реальными боями местного значения.

    Но с другой стороны, субъективные мнения ДОЛЖНЫ отличаться, иначе все люди будут есть всего-лишь несколько видов блюд, носить всего-лишь несколько фасонов одежды и ездить всего-лишь на нескольких моделях машин — а все девочки-подростки в США влюбятся в одного и того-же поп-певца 🙂

  22. Он защищал культуру и саму историю от сил варварства. Осуждение варварства должно было получить печать истинности и объективности.
    ********
    В связи с этим вспоминается Тацит, причисливший евреев к варварам, «т.к. у евреев есть варварских обычай — они НЕ убивают детей»

  23. Сколь бы ни изменилось естествознание, на что ссылается М. Блок, в нем установились такие принципы как, например, принцип соответствия, согласно которому старая научная теория не должна находиться в противоречии с новой, но должна давать те же предсказания в некотором предельном приближении.
    ********

    Небесспорно !

    Признав, в нашем примере, объективность выводов о миллионах убитых евреев и факта Холокоста в силу громадности этой цифры,…

    И все-таки, и все-таки. Я не отрицаю истину и объективность в истории. В ней существует иерархия фактов и вопросов, причем во многом противоположная естественно-научной. Там от наблюдаемого факта, например, вращения солнца вокруг земли, поднимались от Птолемея к Копернику, Ньютону и до Эйнштейну. В теории относительности, как кажется, больше истины и объективности, чем у ее предшественниц и наблюдении. Но от факта: современный Рим находится в той же стране, как и древний, которую мы называем Италия, мы переходим к знанию, что Август правил после Цезаря, и далее к выяснению причин падения Римской империи и (перепрыгивая) к осмыслению обстоятельств формирования фашизма в Италии, и в этом процессе истина и объективность истории, как кажется, скудеют.
    ********
    Однако, от объективного факта переход туда, куда вы указали, происходит всегда, иначе это не историческая наука, а перечисление фактов, летопись(география, археология), причем, предвзятость летописцев общеизвестна.
    Поэтому, т.к. процесс оскудения истины и объективности происходит всегда (в исторической науке), мы можем говорить только об оскудевшей объективности в истории:-))

  24. В качестве комментария приведу несколько выдержек из моей статьи «Локальная дискуссия о месте истории в науке», опубликованной в журнал-газете «Мастерская» в 2013 г., с некоторыми добавлениями и изменениями. На каждом временном этапе изучения прошлого, историки пользовались теми сведениями и теми средствами, которые имелись в тот или иной исторический момент в их распоряжении. Естественно, со временем, эти сведения и средства их получения могли меняться, пополняться, трансформироваться, что приводило к изменению представлений о тех или иных исторических событиях. Процесс этот бесконечный и, что совершенно очевидно, в зависимости от полноты информации, квалификации и добросовестности исследователя (особенно, если история «делается» под давлением в интересах какой-то группы людей или отдельной личности, как это имело и имеет место в странах с деспотическим режимом), получаемые результаты были и есть, далеко неоднозначны. Даже в науках, где оперируют очевидными естественными фактами (например, в геологии, в ее общем понимании), количественными параметрами, тем не менее, одни и те же объективные критерии, разными специалистами истолковываются прямо противоположно, исходя из своих собственных концепций, школы, субъективного опыта, политических предпочтений. Что же говорить об истории человечества, истории общества, о давних событиях, какой может быть точность исторического анализа по прошествии даже нескольких десятков лет, подчас, по весьма сомнительным, частично утерянным, а иногда преднамеренно, в угоду каким-то или чьим-то интересам, искаженным источникам и документам. Тем более, что даже с современными конкретными событиями, происходящими «на наших глазах», трудно разобраться, что, правда, а что нет. Как сказал один математический классик: «Обобщать — легче, чем конкретизировать», а восстановление отдаленных по времени событий, это поневоле картина обобщенная, тем не менее, зачастую, даже общую картину восстановить сложно. Бытует мнение, что если отдалиться от объекта исследования, от события, фигурально говоря, «приподняться» над ним, и отбросить мелочи, то легче оценить общие тенденции, поскольку «большое видится на расстоянии». Однако, суть проблемы в том, что обычные люди, и сейчас и раньше, реальную жизнь проживают и проживали не только «по большому», но и «по маленькому». Несколько примеров неоднозначности толкований исторических событий, почерпнутых из недавних, полагаю, не очень достоверных, но имеющих хождение, публикаций. Предполагается (на день публикации), что: Орлеанская дева Жанна д-Арк, возможно, скорее была Жан, чем Жанна; Великий композитор Вольфганг Амадей Моцарт не был отравлен Антонио Сальери, и умер не от чумы, а от заболевания иммунной системы — ревматической лихорадки; великий создатель ужасов Эдгар По скончался не от алкоголизма, а от банального заболевания — бешенства; В.И.Ленин умер не от «диффузного атеросклероза сосудов головного мозга», как заключил профессор Абрикосов, с чем не согласились несколько кремлевских врачей, а как думает профессор университета им.Бен-Гуриона Э. Витцум и многие другие медики — от сифилиса; И.В. Сталин умер не от инсульта, а, возможно, его отравили крысиным ядом; Александра Македонского по наиболее известным версиям, то ли отравили, то ли он умер от малярии, однако, по мнению профессора Д. Олдейча он скончался от тифозной лихорадки; Наполеон, по официальной версии, умер от рака желудка или от отравления мышьяком, однако, по мнению эндокринолога Р. Гринблата (США) он скончался от передозировки ртути, в принимаемом им лекарстве; великий композитор Людвиг ван Бетховен умер не от сифилиса (по одной из версий), а отравился рыбой, зараженной свинцом и т.д. и т.п. Таких примеров не счесть. Какие же выводы могут сделать историки, основываясь, в частности, на приведенных примерах? Где-то я прочитал, что то вроде: «история никого не учит, но она наказывает за незнание ее уроков», поскольку «историю чаще всего пишут не те, кто её делает…». Таким образом, в специфических условиях фальсификации, фабрикации и подлогов, в условиях необъективности, непрофессионализма, неизвестно на чем основанных высокомерия и амбиций, никакая наука, со всеми ее широкими формальными и логическими возможностями, не поможет ни истории, ни современности. Тем не менее, история — это наука, наука о прошлом, даже с допущениями, изложенными выше. Она важна и для того, чтобы предвидеть, прогнозировать будущее и, поэтому, будем надеяться, что будущее «будет» мудрее прошлого (получился каламбур).
    Возможно, в какой-то степени, объективности и выявлению достоверности исторических событий может способствовать усовершенствование методов и способов получения и анализа информации, и в том числе, использование для этого ее возможной формализации и привлечение количественных методов анализа.
    В свое время, я, как и многие другие был одержим идеей применения такого подхода в геологии, особенно, статистических и эвристических методов распознавания образов, не говоря уже о прямых и обратных задачах математической физики, чему посвящены мои докторская диссертация и две
    монографии, на которые имеются ссылки (заодно, похвастаюсь) в научной, в том числе учебной, литературе до сих пор, спустя более 30-ти лет с момента их опубликования. Проблемы восстановления исторического прошлого, в частности, геологического строения различных регионов (т.е., это коснулось и моей епархии), основанные на интерпретации современных геофизических данных, а, следовательно, и проблемы прямых и обратных задач мне профессионально близки. Вообще говоря, без «привязки» к конкретной науке, обратная задача — это восстановление событий, объектов и их характеристик, свойств по некоему известному отклику, а прямая задача — это получение (вычисление) некоего отклика по известным событиям, объектам и их характеристикам, свойствам. Правда, историки утверждают, что они уже используют такой научный подход и, что в последние годы к историческим исследованиям привлекаются и количественные методы. Так, на историческом факультете Московского Госуниверситета читался курс «Количественные методы в исторических исследованиях», базирующийся, в основном, на методах математической статистики и теории вероятностей (корреляционные модели, многомерный и факторный анализ и т.п.). Правда и в этом случае, несмотря на наличие, достаточно продвинутых алгоритмов и программ, несмотря на мощные вычислительные средства, тем не менее, по-прежнему актуально давнее высказывание: «Компьютеры должны работать, а люди думать» (все таки, должны думать).

Добавить комментарий для Владимир Гольдшмидт Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.