В целом, складывается представление об огромном масштабе и исключительной глубине мыслительной работы Поэта, воплотившейся, в конечном итоге, в лаконичные и запоминающиеся поэтические и интеллектуальные сгустки.

«В больших амфитеатрах одиночеств»

(К 75-летию со дня рождения Иосифа Бродского)

Виктор Финкель

Окончание. Начало. Продолжение

7. ЛИРИКА
(«ночью, мира на краю,
раскаляясь добела —
жизнь моя на жизнь твою
насмотреться не могла»)

До свиданья! Прощай! там не ты — это кто-то другая.
До свиданья, прощай! До свиданья, моя дорогая.
Отлетай, отплывай самолетом молчанья —
в пространстве мгновенья,
кораблем забыванья — в широкое море забвенья.
Иосиф Бродский

В творчестве Иосифа Бродского лирика, по объему написанного, не слишком велика. Однако она прекрасна. И прежде всего потому, что не надумана. Потому то наполнена, насыщена, пронизана мощными чувствами. Потому что это лирика страдавшего человека! Человека, прошедшего пытки непреодолимым расстоянием и дыбу, не калеными щипцами, хуже, — раскаленным и необратимым временем. Более того, это лирика человека, чувствующего свою вину перед женщинами прошлого. А если при этом учесть поразительную для двадцатого века откровенность Поэта, чувства, содержащиеся в этих сравнительно немногочисленных произведениях, способны пробить любой скепсис, любое человеческое противостояние.

Прежде всего, о лирике созерцательной. Примером может служить короткое, но емкое стихотворение «Июль. Сенокос». (1965):

Всю ночь бесшумно, на один вершок,
растет трава. Стрекочет, как движок,
всю ночь кузнечик где-то в борозде.
Бредет рябина от звезды к звезде.

Спят за рекой в тумане три косца.
Всю ночь согласно бьются их сердца.
Они разжали руки в тишине
и от звезды к звезде бредут во сне.

Первая фраза в нем — чистая правда. Вторая — великолепная метафора. Третья — мягкая и чудная романтика. Примерно, та же структура второй строфы. Первая фраза — реалии. Вторая тоже реальность, но с привкусом мягкого домысла. Третья — нежная романтика. А в целом, восемь строк обезоруживающей красоты, тихой задумчивости и задерживающей дыхание звездной мечтательности.
К этой же категории следует отнести ОБЛАКА (1989). Пространственное и многомерное воображение Поэта строит огромный играющий отблесками мысли кристалл. Этот волшебный дендрит имеет своей центральной осью реальную структуру облачного неба, вокруг которой вырастают ответвления мыслей, эмоций, географических мест, имен:

О, облака
Балтики летом!
Лучше вас в мире этом
я не видел пока.

Может, и в той
вы жизни клубитесь
— конь или витязь,
реже — святой.

Только Господь
вас видит с изнанки,
точно из нанки
рыхлую плоть.

То — то же я,
страхами крепок,
вижу в вас слепок
с небытия,

с жизни иной.
Путь над гранитом,
над знаменитым
мелкой волной

морем держа,
вы — изваянья
существованья
без рубежа.

Холм или храм,
профиль Толстого,
Рим, холостого
логова хлам,

тающий воск,
Старая Вена,
одновременно
айсберг и мозг,

райский анфас —
ах, кроме ветра
нет геометра
в мире для вас!
……….
Вами творим
остров, чей образ
больше, чем глобус,
тесный двоим.
……….
в горной глуши
вместо предела.
Вы — легче тела,
лучше души.

Эмоциональной вершиной этого стихотворения, безусловно, является строфа, как будто неправдоподобно выпорхнувшая и прилетевшая к нам из серебряного века поэзии:

райский анфас —
ах, кроме ветра
нет геометра
в мире для вас!

Лирическая, интимная поэзия Бродского — это поэзия эрозии и разрушения чувств, потерь или атмосферы вокруг них. Поэт прекрасно это понимает и строит, своего рода, теоретические обоснования нестабильности. Верны они или ошибочны, судить трудно, практически невозможно. Но аргументация («Einem alten Architecten in Rom». 1964) крайне интересна:

Спасти сердца и стены в век атомный,
когда скала — и та дрожит, как жердь,
возможно нам, скрепив их той же силой
и связью той, какой грозит им смерть;
и вздрогнешь ты, расслышав слово: «милый».

Сравни с собой или примерь на глаз
любовь и страсть и — через боль — истому.
Так астронавт, пока летит на Марс,
захочет ближе оказаться к дому.
Но ласка та, что далека от рук,
стреляет в мозг, когда от верст опешишь,
проворней уст: ведь небосвод разлук
несокрушимей потолков убежищ.

Основной вывод умозаключения Поэта линеен: «небосвод разлук несокрушимей потолков убежищ»! И если бы нужно было обозначить основной мотив любовной лирики поэта, ее цвет, ее настрой, ее фабулу, то, возможно, ближе всего это отображалось бы четырьмя строчками из «Я обнял эти плечи и взглянул…» (1962):

Но мотылек по комнате кружил,
и он мой взгляд с недвижимости сдвинул.
И если призрак здесь когда-то жил,
то он покинул этот дом. Покинул.

Но допустим «призрак» еще не покинул дом. Да и разрыва пока нет. Какова тональность Поэзии в этом случае? Судите сами («В горах». 1984):

Ты, в коричневом пальто,
я, исчадье распродаж.
Ты — никто, и я — никто.
Вместе мы — почти пейзаж.
……….
На ночь снятое плато.
Трепыханье фитиля.
Ты — никто, и я — никто:
дыма мертвая петля.
……….
Мы с тобой — никто, ничто.
Эти горы — наших фраз
эхо, выросшее в сто,
двести, триста тысяч раз.
……….
Это — край земли. Конец
геологии; предел.
Место точно под венец
в воздух вытолкнутых тел.

В этом смысле мы — чета,
в вышних слаженный союз.
Ниже — явно ни черта.
Я взглянуть туда боюсь.

Крепче в локоть мне вцепись,
побеждая страстью власть
тяготенья — шанса, ввысь
заглядевшись, вниз упасть.
……….
В этом мире страшных форм
наше дело — сторона.
Мы для них — подножный корм,
многоточье, два зерна.
……….
Нас других не будет! Ни
здесь, ни там, где все равны.
Оттого-то наши дни
в этом месте сочтены.

Чем отчетливей в упор
профиль, пористость, анфас,
тем естественней отбор
напрочь времени у нас.

Голубой саксонский лес.
Грез базальтовых родня,
мир без будущего, без
— проще — завтрашнего дня.

Мы с тобой никто, ничто.
Сумма лиц, мое с твоим,
очерк чей и через сто
тысяч лет неповторим.

Нас других не будет! Ночь,
струйка дыма над трубой,
Утром нам отсюда прочь,
вниз, с закушенной губой.

Сумма двух распадов, с двух
жизней сдача — я и ты.
Миллиарды снежных мух
не спасут от нищеты.

Нам цена — базарный грош!
Козырная двойка треф!
Я умру, и ты умрешь.
В нас течет одна пся крев.

Это стихотворение не просто написано в тривиальном поэтическом миноре. Достаточно обратить внимание на контрольные слова и фразы текста: «Ты никто, и я — никто», «Мы с тобой — никто, ничто», край земли, конец геологии, предел, «В этом мире страшных форм», «наши дни в этом мире сочтены», «мир….без завтрашнего дня», » Сумма двух распадов», «с двух жизней сдача», «Утром нам отсюда прочь, вниз, с закушенной губой». Весь этот ряд, как жесткий вектор, как неумолимая стрела уходящего, бегущего времени, повелительно указывает на необратимость происходящего, несущегося, как стремительный и не управляемый экспресс, к разрушенному мосту над бездной. И даже одна из последних строф:

ночью, мира на краю,
раскаляясь добела —
жизнь моя на жизнь твою
насмотреться не могла,

казалось, призванная оптимизировать ситуацию, на самом деле, — драматизирует её и является, по существу, реквиемом. Это и есть подлинный Иосиф Бродский! Даже тогда, когда разрыва еще нет, в Его Поэзии он ожидаем и окрашивает происходящее, уже заранее, в трагические тона («Предпоследний этаж». Не датировано):

Предпоследний этаж
раньше чувствует тьму,
чем окрестный пейзаж;
я тебя обниму
и закутаю в плащ,
потому что в окне
дождь — заведомый плач
по тебе и по мне.

Нам пора уходить.
Рассекает стекло
серебристая нить.
Навсегда истекло
наше время давно.
Переменим режим.
Дальше жить суждено
по брегетам чужим.

Та же партитура ожидаемой беды. Смежный ряд слов: «дождь — заведомый плачь», «Нам пора уходить», «Навсегда истекло наше время давно», «Дальше жить суждено по брегетам чужим». Складывается впечатление, что любовная лирика Поэта вообще не приемлет традиционного «Happy end». Либо такова была избранная поэтическая модель, либо именно так формировались реалии жизни Бродского. Но вот перед вами «Так долго вместе прожили, что вновь…» (1968). Красивое и нежное, это произведение тоже кончается очевидным распадом:

Так долго вместе прожили, что вновь
второе января пришлось на вторник,
что удивленно поднятая бровь,
как со стекла автомобиля — дворник,
с лица сгоняла смутную печаль,
незамутненной оставляя даль.

Так долго вместе прожили, что снег
коль выпадет, то думалось — навеки,
что, дабы не зажмуривать ей век,
я прикрывал ладонью их, и веки,
не веря, что их пробуют спасти,
метались там, как бабочки в горсти.

Так чужды были всякой новизне,
что тесные объятия во сне
бесчестили любой психоанализ;
что губы, припадавшие к плечу,
с моими, задувавшими свечу,
не видя дел иных, соединялись.

Так долго прожили, что роз
семейство на обшарпанных обоях
сменилось целой рощею берез,
и деньги появились у обоих,
и тридцать дней над морем, языкат,
грозил пожаром Турции закат.

Так долго вместе прожили без книг,
без мебели, без утвари на старом

диванчике, что — прежде чем возник —
был треугольник перпендикуляром,
восставленным знакомыми стоймя
над слившимися точками двумя.

Так долго вместе прожили мы с ней,
что сделали из собственных теней
мы дверь себе — работаешь ли, спишь ли,
но створки не распахивались врозь,
и мы прошли их, видимо, насквозь
и черным ходом в будущее вышли.

Причем, это не распад, при котором люди спокойно отодвигаются друг от друга. Поэт использовал слово треугольник, имеющее один определенный смысл. Итак, распад, рано или поздно, но, обязательно, распад, разрыв, отторжение, отчуждение. Вопрос лишь во времени и конкретных обстоятельствах. Вот еще один пример того же содержания из «Полонез: вариация» (1982), но из категории свершившегося, так сказать, POST FACTUM. Более того, это результат вскрытия:

Понимаю, что можно любить сильней,
безупречней. Что можно, как сын Кибелы,
оценить темноту и, смешавшись с ней,
выпасть незримо в твои пределы.
Можно, пору за порой, твои черты
воссоздать из молекул пером сугубым.
Либо, в зеркало вперясь, сказать, что ты
это — я; потому что кого ж мы любим,
как не себя? Но запишем судьбе очко:
в нашем будущем, как бы брегет ни медлил
уже взорвалась та бомба, что
оставляет нетронутой только мебель.
Безразлично, кто от кого в бегах:
ни пространство, ни время для нас не сводня,
и к тому, как мы будем всегда, в веках,
лучше привыкнуть уже сегодня.

К этому же классу сожалений о прошлом относится и «Сонет» (Postscriptum).(1967):

Как жаль, что тем, чем стало для меня
твоё существование, не стало
моё существованье для тебя.

Но все же, лучшее в любовной лирике Бродского — это строки, адресованные ушедшим женщинам. Они — суть обнаженный, больной, никогда не испытывающий облегчения нерв Поэта, — насыщены вибрирующим чувством утраты, дрожащим голосом любви и глухим неизбывным стоном виновной души. Вот одно из них — «Любовь» (1971):

Я дважды пробуждался этой ночью
и брел к окну, и фонари в окне,
обрывок фразы, сказанной во сне,
сводя на нет, подобно многоточью,
не приносили утешенья мне.

Ты снилась мне беременной, и вот,
проживши столько лет с тобой в разлуке,
я чувствовал вину свою, и руки,
ощупывая с радостью живот,
на практике нашаривали брюки

и выключатель. И бредя к окну,
я знал, что оставлял тебя одну
там в темноте, во сне, где терпеливо
ждала ты, и не ставила в вину,
когда я возвращался, перерыва

умышленного. Ибо в темноте —
там длится то, что сорвалось при свете.
Мы там женаты, венчаны, мы те
двуспинные чудовища, и дети
лишь оправданье нашей наготе.

В какую-нибудь будущую ночь
ты вновь придешь усталая, худая,
и я увижу сына или дочь,
еще никак не названных — тогда я
не дернусь к выключателю и прочь

руки не протяну уже, не вправе
оставить вас в том царствии теней,
безмолвных, перед изгородью дней,
впадающих в зависимость от яви,
с моей недосягаемостью в ней.

Здесь все вторичное (например, натурализм) подавляется страшной болью и виной перед ушедшим прошлым. Ушедшим навсегда, когда ничего исправить нельзя и приходится жить сейчас и, что поистине ужасно, придется жить с этой постоянной болью и страданием в будущем. Почти физическим страданием… Я бы не удивился, если бы ранний уход Поэта был каким-то образом связан с острым затаенным желанием остановить, прекратить эту невыносимую боль!!!
В этом же ряду стоит великолепное «Памяти Т. Б.» (1968):

Так что твой грех, говоря по сути,
равен — относится к той минуте,
когда ты глотнула последний воздух,
……….
эту минуту и ветра посвист
перерастет, как уже твой возраст
переросла, ибо день, когда я
данные строки, почти рыдая,
соединяю, уже превысил
разность выбитых в камне чисел.
……….
Оттого и плачу,
что неглубоко надежду прячу,
будто ты слышишь меня и видишь,
но со словами ко мне не выйдешь:
ибо душа, что набрала много,
речь не взяла, чтоб не гневить Бога.
……….
Плачу. Вернее, пишу, что слезы
льются, что губы дрожат, что розы
вянут, что запах лекарств и дерна
резок…..
………..
Так, не сумевши ступать по водам,
с каждым начнешь становиться годом,
туфельки следом на волнах тая,
все беспредметней; и — сам когда я,
не дотянувши до этой даты,
посуху двину туда, куда ты

первой ушла, в ту страну, где все мы
души всего лишь, бесплотны, немы,
то есть где все — мудрецы, придурки, —
все на одно лицо, как тюрки, —
вряд ли сыщу тебя в тех покоях,
встречи с тобой оправданье коих.

Может, и к лучшему. Что сказать бы
смог бы тебе я? Про наши свадьбы,
роды, разводы, поход сквозь трубы
медные, пламень, чужие губы;
то есть с каким беспримерным рвеньем
трудимся мы над твоим забвеньем.

Стоит ли? Вряд ли. Не стоит строчки.
как две прямых расстаются в точке,
пересекаясь, простимся. Вряд ли
свидимся вновь, будь то Рай ли, Ад ли.
Две этих жизни посмертной вида
лишь продолженье идей Эвклида.

Спи же. Ты лучше была, а это
в случае смерти всегда примета,
знак невозможности, как при жизни,
с худшим свиданья. Затем, что вниз не
спустишься. Впрочем, долой ходули —
до несвиданья в Раю, в Аду ли.

Искренность Бродского в проявлении своих чувств и воздаянии достоинствам покойной поразительна: «данные строки, почти рыдая, соединяю…», «Оттого и плачу», «слезы льются» «губы дрожат», «ты была христианкой лучшей, нежели я», «Ты лучше была» И это пишет Иосиф Бродский! Человек, в достоинстве, гордости и гордыне которого не может быть сомнений! Нежность и трогательность стихотворения не страдают даже от слов: «Плачу. Вернее, пишу, что слезы льются, что губы дрожат, что розы вянут, что запах лекарств и дерна резок…»

Искренен Бродский даже тогда, когда, возможно, следовало бы и промолчать. Но это был бы не Он. Именно благодаря этому, вероятно, до нас и дошло мощное откровенное и прямолинейное «Памяти Н.Н.» (1993):

Я позабыл тебя; но помню штукатурку
в подъезде, вздувшуюся щитовидку
труб отопленья вперемежку с сыпью
звонков с фамилиями типа «выпью»
или «убью», и псориаз асбеста
плюс эпидемию — грибное место
электросчетчиков блокадной моды.
Ты умерла. Они остались. Годы
в волну бросаются княжною Стеньки.
……….
И я на выручку не подоспею.
На скромную твою Помпею
обрушивается мой Везувий
забвения: обид, безумий,
перемещения в пространстве, азий,
европ, обязанностей; прочих связей
и чувств, гонимых на убой оравой
дней, лет, и прочая. И ты под этой лавой
погребена. И даже это пенье
есть дополнительное погребенье
тебя, а не раскопки древней,
единственной, чтобы не крикнуть — кровной!
цивилизации. Прощай подруга.
Я позабыл тебя. Видать, дерюга
небытия, подобно всякой ткани,
к лицу тебе. И сохраняет, а не

растрачивает, как сбереженья,
тепло, оставшееся от изверженья.

8. ПОЭТИЧЕСКИЙ ИНСТРУМЕНТАРИЙ
(«О, этот танец!
В пространстве сжатый
Протуберанец»)

Земля гипербол лежит под нами,
как небо метафор плывет над нами!
Иосиф Бродский

Слова и их мотив, местоимений сплав.
Иосиф Бродский (Из У.Х. Одена)

Поэзия Иосифа Бродского образна и оснащена богатым арсеналом средств выражения. Это и нетривиальные сравнения, и яркая метафоричность, и многовариантый инструментарий образности и гиперболичности. Это, наконец, юмор, ирония и сарказм.

Прежде всего, целесообразно привести почти полностью стихотворение «Испанская танцовщица» (1993). В нем использован весь эмоциональный и интеллектуальный блеск Поэта, не пытавшегося сдерживать себя, весь его эндокринный накал, вся его способность к восприятию и выражению полифоничности мира и его полихроматичности. И все это выражено в лаконичной и предельно простой по форме структуре стихотворения. Казалось, Бродский сознательно упростил форму до предела, чтобы она не мешала чувствам и смыслу. Эти строки — мощный, сжатый во времени и пространстве, импульсный, точнее, взрывообразный выброс поэтической энергии в пространство, действительно, «протуберанец»:

О, женский танец!
Рассказ светила
о том, что было,
чего не станет.

О — слепок боли
в груди и взрыва
в мозгу, доколе
сознанье живо.

В нем — скорбь пространства
о точке в оном,
себя напрасно
считавшем фоном.

В нем — все: угрозы,
надежда, гибель.
Стремленье розы
вернуться в стебель.

В его накале
в любой детали
месть вертикали
горизонтали.

В нем — пыткой взгляда
сквозь туч рванину
зигзаг разряда
казнит равнину.

Он — кровь из раны:
побег из тела
в пейзаж без рамы.
Давно хотела!

Там — больше места!
Знай, сталь кинжала,
кому невеста
принадлежала.

О, этот танец!
В пространстве сжатый
протуберанец
Вне солнца взятый!

Оборок пена;
ее круженье
одновременно
ее крушенье.

В нем сполох платья
в своем полете
свободней плоти,
и чужд объятья.

В нем чувство брезжит,
что мирозданье
ткань не удержит
от разрастанья.

О, этот сполох
шелков! по сути
спуск бедер голых
на парашюте.
………..
виденье Рая,
факт тяготенья,
чтоб — расширяя
свои владенья —

престол небесный
одеть в багрянец.
Так сросся с бездной
испанский танец.

Образное и метафорическое богатство поэзии Бродского велико (см. Приложение). Даже не исчерпывающее рассмотрение позволяет составить представление о масштабе и глубине мыслительной работы Поэта, воплотившейся, в конечном итоге, в лаконичные и запоминающиеся поэтические и интеллектуальные сгустки — импульсы:

Зримая ОБРАЗНОСТЬ присутствует на поэтических страницах Бродского почти всюду. Не составляет большого труда открыть книгу, практически, на любой странице, и вы встретите что-то, способное отпечататься на сетчатке вашего глаза запоминающимся изображением. Вот достаточно произвольно выбранное стихотворение «Метель в Массачусетсе» (1990):

Снег идет — идет уж который день.
Так метет, хоть черный пиджак надень.
Городок замело. Не видать полей.
Так бело, что не может быть белей.

Или — может быть: на то и часы идут.
Но минут в них меньше, чем снега тут.
По ночам темнота, что всегда была
непроглядна, и та, как постель, бела.

Набери, дружок, этой вещи в горсть,
чтоб прикинуть, сколько от Бога верст —
мол, не зря пейзаж весь январь молил,
раз дошло насчет даровых белил.

Будто вдруг у земли, что и так бедна,
под конец оказалась всего одна
сторона лица, одна щека.
На неё и пошли всех невест шелка.

Сильный снег летит с ледяной крупой.
Знать, вовсю разгулялся лихой слепой.
И чего не коснется он, то само
превращается на глазах в бельмо.

Хоть приёмник включить, чтоб он песни пел.
А не то тишина и сама — пробел.
А письмо писать — вид бумаги пыл
остужает, как дверь, что прикрыть забыл

И раздеться нельзя догола, чтоб лечь.
Не рубаха бела, а покатость плеч.
Из-за них, поди, и идут полки
на тебя в стекле, закатив белки.

Визуализация поэтического текста здесь достигается, прежде всего, обыгрыванием череды родственных по форме, корням и смыслу слов: белей, бела, белила, бельмо, пробел, белки. Вы, воочию, видите Землю с одной стороной лица. Цветные контрасты: снег — черный пиджак, темнота — бела — подхлестывают черно-белое изображение, проштриховывают его. Непрозрачность снегопада с ледяной крупой сопоставляется с лихим слепым, а тишина снегопада — с пробелом. И, наконец, двусмысленность, когда бумаги пыл (впечатление, что она раскалена докрасна или добела) и, вдруг, — остужает, как раскрытая дверь. У читателя, с полным к тому основанием, создается ощущение поэтического богатства. Слияние словесного и оптического образа может дополняться и физическим подтекстом, придавая картине своего рода визуально — пространственное изображение («Полевая эклога». 1963):

Стрекоза задевает волну
и тотчас устремляется кверху,
отраженье пуская ко дну,
словно камень, колодцу в проверку,
чтобы им испытать глубину
и захлопнуть над воротом дверку.

Но это лишь два из огромного репертуара примеров. Образность Бродского может носить философический характер: «Ничего на земле нет длиннее, чем жизнь после нас», «Но чем ближе к звезде, тем все меньше перил». Она может носить акустический:

Блестящее, как капля из-под крана,
вибрируя, над проволокой нот
парит лунообразное сопрано,

оптический:

Под фонарем ваша тень, как дрогнувший карбонарий,
отшатывается от вас,

или просто»рисуночный» характер:

Корвет разрезает волны профилем Франца Листа.

Бродский свободно оперирует СРАВНЕНИЯМИ. Это, своего рода, простейшая измерительная линейка. Однако её шкала, её масштаб могут быть совершенно различными по своей природе. Например, ход времен сопоставляется со сказуемым и подлежащим, И хотя это верно, скорее, для английского с его строгим порядком слов (действительно, «Часть речи» написана в 1975-76 годах, во время эмиграции), чем для русского, существо механики сравнения не меняется:

За сегодняшним днем стоит неподвижное завтра,
как сказуемое за подлежащим.

Масштабом может быть человеческое лицо:

и улица вдалеке сужается в букву «У»
как лицо к подбородку,…

Сравнение способно носит и характер ретроспективности и ирреальности, от чего оно только выигрывает:

Мы здесь втроем и , держу пари,
то, что вместе мы видим, в три
раза безадресней и синей,
чем то, на что смотрел Эней.

Бродский — подлинный мастер метафоры. Метафоры тонкой, порой изощренной, и щедро рассыпанной по страницам его поэзии. Вот, скажем, «С видом на море» (1960):

Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечетку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на весла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.

Покуда храбрая рука
зюйд — веста о незримых пальцах
расчесывает облака,
……..
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.
……….
Крутя замедленное сальто
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
ее и тьму других светил
залив бы с легкостью вместил.

В приведенном отрывке не менее шести(!) метафор. И эта ситуация совсем не избирательная. Метафора — важнейший инструмент в поэзии Бродского. Возьмем, скажем, «В альбом Натальи Скавронской» (1969):

Осень. Оголенность тополей
раздвигает коридор аллей
в нашем не-именьи. Ставни бьются
друг о друга. Туч невпроворот,
солнце забуксует. У ворот
лужа, как расколотое блюдце.
……….
Пальцы со следами до-ре-ми.
В бельэтаже хлопают дверьми,
будто бы палят из пистолета.
……….
Не рыдай, что будущего нет.
Это — тоже в перечне примет
места, именуемого Раем.

Здесь сразу три метафоры. А в «Неоконченный отрывок» (1966) их — четыре:

В стропилах воздух ухает, как сыч
Скрипит ольха у дальнего колодца.
Бегущий лес пытается настичь
бегущие поля. И удается
порой берёзам вырваться вперед
и вклиниться в позиции озимых
шеренгой или попросту вразброд,
особенно на склонах и в низинах.
Но озими, величия полны,
спасаясь от лесного гарнизона,
готовы превратиться в валуны,
как нимфы из побасенок Назона.

Разнообразие метафор поразительно. Они могут, например, относиться к политическим реалиям:

Осень в твоем полушарии кричит «курлы».
С обнищавшей державы сползает границ подпруга.

И выпады Бродского в этом направлении равно остры и изобретательны:

Кафе. Бульвар. Подруга на плече.
Луна, что твой генсек в параличе.

Могут затрагивать промышленные коллизии:

…Знать, велика пустыня
за оградой собравшего рельсы в пучок вокзала!

И поезд подкрадывается , как змея,
к единственному соску столицы,

бытовые:

и подъезды, чьё нёбо воспалено ангиной
лампочки, произносят «а»,

относиться к чисто физическим ситуациям:

…и луна поправляет лучом прилив,
как сползающее одеяло.

И действительно, именно Луна управляет приливами на Земле!

Наблюдательность поэта подпитывает его мозг и подводит к новым и новым метафорам:

Ястреб над головой как квадратный корень
из бездонного, как до молитвы неба.

Как костяшки на пыльных счетах,
воробьи восседают на проводах.

Ундина под бушпритом слёзы льёт
из глаз, насчитавших мильярды волн.

По-видимому, в мышлении Поэта имеются некие смысловые блоки понятий, способные к ассоциации в тех или иных конкретных условиях. Так, слова «море», «вена», «кровь» могут объединиться и привести к двум различным метафорическим образованиям. Первое — спокойное и озвученное лишь басами буксиров:

Темза катится к морю, разбухшая, точно вена,
и буксиры в Челси дерут басы.

второе — динамичное, с почти цветаевской экспрессией:

То-то крови тесна
вена: только что взрежь,
море ринется в брешь.

Иной раз, метафора имеет явный чувственный подтекст:

Река — как блузка,
на фонари расстегнутая.

Поэзия Бродского содержит важный элемент выразительности — ОПРЕДЕЛЕНИЕ. Подобно тому, как точные науки однозначно определяют физические или математические понятия, вводимые в научный процесс, Бродский способен к четким, естественно, по поэтическим меркам и стандартам, формулировкам («На выставке Карла Вейлинка». 1984):

Взгляд живописца — взгляд самоубийцы.
Что, в сущности, и есть автопортрет.
Шаг в сторону от собственного тела,
повернутый к вам в профиль табурет,
вид издали на жизнь, что пролетела.
Вот это и зовется «мастерство»:
способность не страшиться процедуры
небытия — как формы своего
отсутствия, списав его с натуры.

Текст Бродского насыщен ОРИГИНАЛЬНЫМИ находками. Например, лексическими:

И статуи стынут, хотя на дворе — бесстужев,
казненный потом декабрист, и настал январь.

Это только для звука пространство всегда помеха:
глаз не посетует на недостаток эха.

Отличительная черта многих произведений Иосифа Бродского — ПАРАДОКСАЛЬНОСТЬ и НЕТРИВИАЛЬНОСТЬ:

И я верчусь, как муха у виска,
над этими пустыми кратерами,
отталкивая русскими баграми
метафору, которая близка.

Мы жили в городе цвета окаменевшей водки.

Встречаясь с подобным текстом, вы далеко не всегда способны осмыслить сказанное Поэтом. И, возможно, подобная растерянность читателя и есть подлинная цель стихотворения:

Дребезжащий звонок серебристый иней
преобразил в кристалл. Насчет параллельных линий
все оказалось правдой…

АФОРИСТИЧНОСТЬ — постоянный житель книжной полки Бродского:

Любовь сильней разлуки, но разлука
длинней любви.

Тьма скрадывает, сказано, углы.
Квадрат, возможно, делается шаром,

Странно и неприятно
думать, что даже железо не знает своей судьбы.

Иосиф Бродский — не раб рифмы! Он её вершитель. Поэтому структура строфы достаточно произвольна и рифма может, например, скрываться внутри одной строки:

чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться — «бюст» зачеркиваю — «уст»!

Вместе с тем, Бродский серьезно размышляет над физической и акустической природой феномена рифмы и пытается осмыслить её с помощью пространственных и упрощенно — механистических ассоциаций («Зимняя эклога». 1964):

Снег, сталкиваясь с крышей, вопреки
природе, принимает форму крыши.
Но рифма, что на краешке строки,
взбирается к предшественнице выше.
И голос мой, на тысячной версте
столкнувшийся с твоим непостоянством,
весьма приобретает в глухоте
по форме, совпадающей с пространством.

Важнейшим средством самовыражения Поэта является ЮМОР. Изредка, это легкий, бытовой:

Осенний вечер в скромном городке,
гордящийся присутствием на карте
(топограф был, наверное, в азарте
иль с дочкою судьи накоротке).

Но чаще, это не анекдотический юмор, а мудростный, ироничный. Иногда, даже, самоироничный:

…..Открытью
Инфарктики — неизвестной части
того света,

насмешливый:

В паутине углов
микрофоны спецслужбы в квартире певца
пишут скрежет матраца и всплески мотива
общей песни без слов.

Может встретиться и сарказм, особенно, когда дело касается политических вопросов «В конституции отсутствует слово «дождь». Или:

Канал, в котором утопили Розу
Л., как погашенную папиросу,
практически почти зарос.
…….
…придирчивый ваятель,
готовящийся обнажить
ту статую, которой дольше жить,
чем отражению в канале,
в котором Розу доконали.

И приведенное, — далеко не редкий случай:

…Теперь
пыльная капля на злом гвозде —
лампочка Ильича
льется на шашки паркета, где
произошла ничья.

Если Бродский может бросить ироничный упрек системе, он это сделает по любому поводу:

Да. У разлуки все-таки не дура
губа (хоть часто кажется — дыра):
меж нами — вечность, также — океан.
Причем , буквально. Русская цензура.
Могли бы обойтись без топора.

Иной раз юмор окрашен в тона незавершенной лексики, так сказать «обстриженной»: «Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря». Этот метод, придавая строкам юмористический оттенок, одновременно служил, вероятно, Поэту и своеобразной поисковой лабораторией:

Ты не скажешь комару:
«Скоро я, как ты умру».
С точки зренья комара
человек не умира.

Бродский, судя по его строкам, не выносил никаких милитаристских дел и его иронический выпад против Корбюзье соизмерен с разрушениями войны:

У Корбюзье то общее с Люфтваффе,
что оба потрудились от души
над переменой облика Европы.
Что позабудут в ярости циклопы,
то трезво завершат карандаши.

Особенно, сконцентрированы ирония и насмешливость в «Письмо генералу Z» (1968). Совсем не случайно эпиграфом Бродский взял песню об осаде Ла-Рошели: «Война, Ваша Светлость, пустая игра. Сегодня — удача, а завтра — дыра…» В первую очередь, Бродский смеется над самим собой. Затем — надо всем тем, что, по его мнению, составляет воинский дух:

Генерал! Наши карты — дерьмо. Я пас.
Север вовсе не здесь, но в Полярном Круге.
И Экватор шире, чем ваш лампас.
Потому что фронт, генерал, на Юге.
На таком расстояньи любой приказ
превращается рацией в буги-вуги.
……….
Генерал! И теперь у меня — мандраж.
Не пойму, отчего: от стыда ль, от страха ль?
От нехватки дам? Или просто — блажь?
……….
Генерал! Мне все надоело.Мне
скучен крестовый поход.
……….
Генерал! Я не думаю, что ряды
ваши покинув, я их ослаблю.
В этом не будет большой беды:
я не солист, но я чужд ансамблю.
Вынув мундштук из своей дуды,
жгу свой мундир и ломаю саблю.
……….
Генерал! Только Время оценит вас,
ваши Канны, флеши, каре, когорты.
В академиях будут впадать в экстаз;
ваши баталии и натюрморты
будут служить расширенью глаз,
взглядов на мир и вообще аорты.

Генерал! Я вам должен сказать, что вы
вроде крылатого льва при входе
в некий подъезд. Ибо вас, увы,
не существует вообще в природе.
Нет, не то, что вы мертвы
или же биты, — вас нет в колоде.

Генерал! Пусть меня отдадут под суд!
Я вас хочу ознакомить с делом:
сумма страданий дает абсурд;
пусть же абсурд обладает телом!
И да маячит его сосуд
чем-то черным на чем-то белом.

Генерал, скажу вам еще одно:
Генерал! Я взял вас для рифмы к слову
«умирал» — что было со мною, но
Бог до конца от зерны полову
не отделил, и сейчас ее
употреблять — и вранье.

В этом ключе, совсем не случайна остроумная фраза Бродского, как бы итожащая его отношение к войнам и подвигам:

Настоящий конец войны — это на тонкой спинке
венского стула платье одной блондинки

С Т А Т И С Т И К А

Простейший статистический анализ творчества Иосифа Бродского по годам приведен в ТАБЛИЦЕ. Она составлена, в основном, по 4-х томному собранию сочинений СОЧИНЕНИЯ ИОСИФА БРОДСКОГО 1994 года и дополнена новыми стихотворениями из книги «В окрестностях Атлантиды». Эти материалы, ни в коем случае, не претендуют на полноту и, тем более, исчерпываемость. Речь идет о попытке очертить числовые контуры и количественный масштаб творчества Поэта и предложить элементарную оценку эволюции по годам. Сюда не были включены переводы, выполненные Поэтом с других языков и его поэзия на английском языке. Опущены недатированые произведения Иосифа Бродского. Количество находок — столбик сугубо субъективный, отражающий лишь те поэтические фрагменты, которые, особенно, понравились автору статьи.

Прежде всего, о количестве написанных стихотворений. Апогей приходится на ранние годы (1960 — 1967). Максимальное количество произведений относится к 1964 году. Заметный всплеск произошел между 1992 и 1994 годами.

Поскольку количество стихотворений недостаточно для оценки продуктивности Поэта из-за различия в их размерах, была произведена оценка общего количества написанных строк. Максимум однозначно локализуется 1962-м годом. Общая повышенная поэтическая активность имела место между 1960 и 1971 годами. Небольшой всплеск отмечается в 1993 году.

Для оценки яркости поэзии Бродского автор этих строк избрал сугубо субъективный критерий. Он отобрал все те поэтические отрывки и эпизоды, которые ему лично понравились. Между 1962 и 1978 годами этот показатель колеблется, но, в среднем, находится на очень высоком уровне. Наивысшего уровня за все годы жизни Поэта он достигает в 1993 и 1994 годах.

Для элементарной оценки сложности стиха использован, безусловно, спорный, простейший и грубейший критерий, пригодный, да и то с оговорками, только лишь внутри поэтического творчества одного поэта. Это максимальная ширина строки в буквах. Максимум приходится на 1962 год. Всплески наблюдались позднее в 1975-1977 и в 1987 годах Период между 1989 и 1994 годами характеризуется относительно высокими и стабильными цифрами.

Основной вывод, который может быть сделан из приведенного, заключается в следующем. Несмотря на преследования в России, болезни, переезд из страны в страну, Иосиф Бродский продолжал активно работать всю жизнь и не расстратил свой поэтический дар до конца жизни. Более того, его продуктивность, сложность построений и поэтическая яркость в 1993-1994 году возросли.

ТАБЛИЦА
ПОЭТИЧЕСКАЯ АКТИВНОСТЬ ИОСИФА БРОДСКОГО ПО ГОДАМ

Годы Количество Количество Количество Макс. ширина
стихотворений строк находок строки в буквах
1957………..1…………………..27………………….0……………………….23
1958………..5…………………..187………………..64……………………..41
1959………..5…………………..178………………..63……………………..49
1960………..12…………………370…………………4………………………45
1961………..24…………………3539……………….54……………………..40
1962………..46…………………9345……………….299……………………58
1963………..31…………………1536……………….185…………………….41
1964………..66-69…………….370…………………370……………………41
1965………..31-32…………….1247………………..264……………………44
1966………..10…………………478…………………108…………………….40
1967………..16…………………881…………………206…………………….41
1968………..17-18……………..2320……………….287……………………36
1969………..19-21……………..2500……………….156……………………45
1970………..24-26……………..1562……………….245……………………41
1971………..8……………………376………………..121……………………38
1972………..16………………….888………………..220……………………38
1973………..4……………………497………………..5………………………44
1974………..7……………………471………………..110……………………45
1975………..9……………………875………………..185……………………55
1976………..24………………….430………………..90……………………..57
1977………..12………………….599………………..161…………………….55
1978………..8……………………495………………..332……………………44
1979…………………………………………………………………………………..
1980………..7……………………357………………..71……………………..41
1981………..6……………………770………………..121…………………….43
1982………..8……………………393………………..106……………………50
1983………..5……………………251………………..141……………………45
1984………..3……………………298………………..84…………………….44
1985………..4……………………396………………..138……………………44
1986………..6……………………368………………..51……………………..50
1987………..22………………….676………………..184……………………61
1988………..8……………………312………………..65……………………..50
1989………..10…………………..461………………..278……………………52
1990………..1…………………….306………………..31……………………..50
1991………..2…………………….110…………………24…………………….48
1992………..2…………………….98………………….66…………………….51
1993………..40…………………..1177……………….460…………………..51
1994………..16…………………..490…………………389…………………..51

ИТОГ

1. Иосиф Бродский — выдающийся русский поэт. Поэт подспудных мыслительных процессов. Поэт, обладавший исключительным, пространственным, многогранным и глубинным интеллектом, направленным на осмысление собственной жизни и жизни, как материальной и философической категории вообще. По своим творческим методам Бродский — мыслитель и исследователь. Своего рода — естествоиспытатель. Вместе с тем, это блестящий Поэт, осознававший и осуществлявший несколько десятилетий подряд свою мужественную и трагическую миссию перед русским языком. Вклад его в российскую поэзию и словесность безусловен, признан и канонизирован мировым культурным сообществом и русской литературой.

2. Иосиф Бродский — Носитель Выдающегося, Блестящего, Многомерного Поэтического Дара. Дара монументального! Создатель Чудесной поэзии и собственного Поэтического пространства.

3. Поэзия Иосифа Бродского имеет свой собственный доминирующий вектор — она нацелена в глубину процессов в человеческом подсознании, в его иррациональность.

4. Поэт — эмигрант. Судьба и творчество его оказались пересечены пограничным шлагбаумом, но не зачеркнуты им. Он был вынужден сменить страну проживания и, даже, континент, но остался верен самому себе, сохранив и развив свой творческий потенциал, и создав за рубежом больше, чем на свой родине.

5. Лауреат Нобелевской Премии.

6. Иосиф Бродский волею судеб превратился в Мировой Символ Свободы, вообще, и в Символ Свободы Личности, особенно Творческой, в частности.

7. Для понимания поэзии Иосифа Бродского следует изначально принять следующее: поэзия эта предельно откровенна. Поэт не щадит себя и не пытается камуфлировать сложности, касается ли это жизненных или социальных обстоятельств, или негативизмов своего собственного характера и поступков. Она может нравиться вам или нет, вы вправе соглашаться с ней или не соглашаться, но… она абсолютно честна и информативна, и ей можно верить

8. Поэзия Бродского ориентирована не вверх, к звездам, а вниз — вглубь человека: «Человек, изучавший Человека для Человека». И какой бы аргументацией не пользовался Бродский, она всегда или почти всегда утилизируется им для одного — осмыслить, что происходит в человеке, точнее в себе самом. Итак, поэт — интроверт!

9. Поэзия Иосифа Бродского образна и оснащена богатейшим многовариантым инструментарием, подлинным арсеналом средств выражения. Это и нетривиальные сравнения, и яркая метафоричность, и совершенно необычные образность и гиперболичность. Это, наконец, юмор, ирония и сарказм. Здесь использован весь эмоциональный и интеллектуальный блеск Поэта, не пытавшегося сдерживать себя, весь его эндокринный накал, вся его способность к восприятию и выражению полифоничности мира и его полихроматичности. Особенно, следует отметить, что Бродский — подлинный мастер метафоры. Метафоры тонкой, изощренной и щедро рассыпанной по страницам его поэзии.

В целом, складывается представление об огромном масштабе и исключительной глубине мыслительной работы Поэта, воплотившейся, в конечном итоге, в лаконичные и запоминающиеся поэтические и интеллектуальные сгустки, в мощные, сжатые во времени и пространстве, импульсные, взрывообразные выбросы поэтической энергии в окружающий мир, — подлинные «протуберанцы»:

10. Поэзия Бродского — высоко интеллектуальна. Для достижения своих целей Поэт пользуется мудростной многоплановостью, взглядом на мир шахматиста, а также физической, геометрической и числовой линейками. Поэзия Бродского насыщена мудростью…, но невеселой мудростью, иногда — трагической, а чаще — грустной. Как правило, в поэзии Бродского речь не идет о, так называемой, житейский мудрости. Поэт намного выше ее. Речь, скорее, идет о внегуманоидной мудростной многомерности. Поэзия Бродского написана в глубоком уважении к числу. Поэт верит в магическую его силу и способность осознать нечто, опущенное в словах. И даже в возможность чисел осознать будущее.

11. Одно из узловых понятий в поэзии Иосифа Бродского — Пространство. В его понимании это изначальная и абсолютно независимая категория. Оно является не просто доминирующим, но императивным по отношению к материи, вещам, людям и их делам. Пространство Бродского несовместимо с телом, любым телом. Оно первично и превечно! Она, по мнению Поэта, существовало и существует всегда. С точки зрения физика, это позиция, в каких бы словесных формах она не высказывалась, достаточно обоснована. Подобное первичное пространство столетия подряд физики называли эфиром. Однако Бродский — поэт, а не физик, и его пространство — это «домашний адрес небытия». Адрес, существовавший и существующий всегда. Что касается человечества, то мы — «зарвавшиеся обезьяны». Мы узурпируем пространство, но не являемся категорией вечности. Мы забиваем пространство хламом — вещевыми джунглями, — и тем несчастнее, чем его больше. При всем том, узурпированное, но непокоренное пространство никогда не отказывается от своей необитаемости и постоянно напоминает «сильно зарвавшейся обезьяне об исконном, доледниковом праве пустоты на жилплощадь».

12. Поэт убежден, что Пространство должно отторгать, исторгать из себя все материальное и даже формулирует это: «тело, помещенное в пространство, пространством вытесняется». Пространство апеллирует ко времени и пользуется помощью последнего для решения своей фундаментальной цели — освобождения от материальных тел. Поэт и себя воспринимает лишь частью пространства. Причем, не главной: «оставить претензии на одушевленность». Вечное пространство коррелирует с невечными объектами нашего материального мира. Бродский приспосабливает их друг к другу с помощью Великой категории Времени. И здесь Бродский находит уникальный элемент взаимодействия пространства и живущих и действующих в нем людей, он совершает своего рода поэтическое открытие. Суть открытия такова — уходя, мы уносим с собой и часть пространства! А оставшуюся, — деформируем! Отсюда следует подтекст, если вы хотите быть, сохраните свое пространство

13. Говоря о времени, нельзя не учитывать духовного состояния Бродского. Он, тяжело болея, всю свою жизнь существовал не под часовой — под секундной стрелкой, как под мечом! В последние годы Его преследовало обостренное трагическое ощущение уходящего времени, стремительно бегущего, неудержимо исчезающего. Почти всю свою жизнь Иосиф Бродский прожил в ожидании смерти. Это придало трагический оттенок многим страницам его поэзии. Последние годы жизни поэта, во всяком случае, на страницах его поэзии, явно умиротворенные. Мудрость, в осознании прихода неизбежного, вытеснила страх. Усталость оттеснила боль. Смерть из категории, глушащего разум, неконтролируемого ужаса, попадает в реестр событий, способных быть обсуждаемыми и анализируемыми. При всем том, он выказал удивительную жизнестойкость и мужество, продолжая творить и работать. Более того, он сохранил юмор и самоиронию в тяжелейшие свои годы.

14. В творчестве Иосифа Бродского лирика, по объему написанного, не слишком велика. Однако она прекрасна. И прежде всего потому, что не надумана. Потому то наполнена, насыщена, пронизана мощными чувствами. Потому что это лирика страдавшего человека! Человека, прошедшего пытки непреодолимым расстоянием и дыбу, не калеными щипцами, хуже, — раскаленным и необратимым временем. Более того, это лирика человека, чувствующего свою вину перед женщинами прошлого. А если при этом учесть поразительную для двадцатого века откровенность Поэта, чувства, содержащиеся в этих сравнительно немногочисленных произведениях, способны пробить любой скепсис, любое человеческое противостояние. Искренность Бродского в проявлении своих чувств и воздаянии достоинствам покойной поразительна: «данные строки, почти рыдая, соединяю…», «Оттого и плачу», «слезы льются» «губы дрожат», «ты была христианкой лучшей, нежели я», «Ты лучше была» И это пишет Иосиф Бродский! Человек, в достоинстве, гордости и гордыне которого не может быть сомнений! Нежность и трогательность стихотворения не страдают даже от слов: «Плачу. Вернее, пишу, что слезы льются, что губы дрожат, что розы вянут, что запах лекарств и дерна резок…»

15. Бродский мыслил, как христианин. Причем, убежденный христианин! Общеизвестна его фраза: «Я христианин, потому что я не варвар». Обсуждались обстоятельства, которые могли толкнуть его — еврея в лоно христианской церкви. В ряду других, предположительно, может быть названо одно, в принципе, безусловно, способное быть мощным побудительным импульсом в этом направлении. Это Анна Андреевна Ахматова — Великий Русский Поэт — «Анна Всея Руси»!

16. Несмотря на преследования в России, болезни, переезд из страны в страну, Иосиф Бродский продолжал активно работать всю жизнь и не растратил свой поэтический дар до конца жизни. Более того, его продуктивность, сложность построений и поэтическая яркость в 1993-1994 году возросли.

17. Иосиф Бродский надеялся, что поэзия его не будет забыта и потеряна: «Хотелось бы думать, что пел не зря». Поэзия Бродского сохранена. Она известна всему миру и принадлежит ему!

ЛИТЕРАТУРА

1. Иосиф Бродский// Сочинения Иосифа Бродского// тома 1-4. Пушкинский фонд. Санкт-Петербург. MCMXCVIII .
2. Иосиф Бродский//В окрестностях Атлантиды. Новые стихотворения// Пушкинский фонд. 1995.
3. Виктор Финкель //Виктор Финкель «В БОЛЬШИХ АМФИТЕАТРАХ ОДИНОЧЕСТВ» (О поэзии Иосифа Бродского) в Книге ПОЭТЫ РУБЕЖА, Филадельфия, 1999.
4. Виктор Финкель//Бродский: эмиграция и свобода. Филадельфия, Январь,21, 2005
5. Виктор Финкель//Иосиф Бродский об эмиграции и свободе. Заметки по еврейской истории. 5(108), Март 2009 года.
6. Виктор Финкель//Иосиф Бродский об эмиграции и свободе. Семь искусств, №9(22). 2011
7. Виктор Финкель// Иосиф Бродский об эмиграции и свободе. Газетный вариант. НОВОЕ РУССКОЕ СЛОВО. Уикэнд, Май 21-22, Vol. XCV, № 32, 973, 2005.
8. Виктор Финкель//Иосиф Бродский: поэтическая техника, Заметки по еврейской
истории, №16(119) Октябрь 2009 года
9. Виктор Финкель// Мужество и поэтическая активность Бродского, Семь искусств, №2(3), Февраль 2010.
10. Виктор Финкель//Интеллектуальное богатство Бродского. Журнал-газета
Мастерская, Февраль, 2014
11. Виктор Финкель// Иосиф Бродский: Формирование личности поэта. Самосознание. Отношение к еврейству. Еврейская жизнь. Община. №25. 15 Декабря 2004
12. Виктор Финкель// Бродский: Представления о грядущей смерти, мужество. Еврейская жизнь. Община. №12, 15 Июня, 2005
13. Виктор Финкель //Бродский: Лирика. Еврейская жизнь. Община. №4, 23 Февраля, 2005
14. Иосиф Александрович Бродский // Википедия.

Приложение

ОБРАЗНОСТЬ, СРАВНЕНИЯ, МЕТАФОРЫ И ОПРЕДЕЛЕНИЯ
В ПОЭЗИИ ИОСИФА БРОДСКОГО
(некоторые примеры)

ОБРАЗНОСТЬ.

Ничего на земле нет длиннее, чем жизнь после нас,

Но чем ближе к звезде, тем все меньше перил;

Блестящее, как капля из-под крана,
вибрируя, над проволокой нот
парит лунообразное сопрано.

Под фонарем ваша тень, как дрогнувший карбонарий,
отшатывается от вас.

Город выглядит как толчея фарфора
и битого хрусталя.

… и воздух прозрачнее комбинаций
спящей красавицы.

Лес — как сломанная расческа.

Повисший над пресным каналом мост
удерживает расплывчатый противоположный берег
от попытки совсем отделиться и выйти в море.

… воздух на миг сгущается в голубя или в чайку,
но тотчас растворяется…

И по комнате, точно шаман, кружа,
я наматываю, как клубок,
на себя пустоту ее, чтоб душа
знала что-то, что знает Бог.

Корвет разрезает волны профилем Франца Листа.

Переваливаясь на волнах, корабль
выглядит одновременно как дерево и журавль,
из-под ног у которых ушла земля.

В океане все происходит вдруг.
Но потом еще долго волна теребит скитальцев:
доски, обломки мачты и спасательный круг;
все — без отпечатков пальцев.

Точка всегда обозримей в конце прямой.

И будильник так тикает в тишине,
точно дом через десять минут взорвется.

Здесь от снега чисты,
воздух секут кусты,
где дрожит средь ветвей
радость жизни моей.

Ветер оставил лес
и взлетел до небес,
оттолкнув облака
и белизну потолка.

Сад густ, как тесно набранное «Ж».
Летает дрозд, как сросшиеся брови.
Вечерний воздух звонче хрусталя.

Слух различает в ропоте листвы
жаргон, которым пользуются души,
общаясь в переполненном Аду.

С голой шеей, уродлив,
на телеграфном насесте
стервятник — как иероглиф
падали в буром тексте…

Ибо, смерти помимо,
все, что имеет дело
с пространством, — все заменимо.
И особенно тело.

…И луна поправляет лучом прилив,
как сползающее одеяло.

СРАВНЕНИЯ

За сегодняшним днем стоит неподвижное завтра,
как сказуемое за подлежащим.

От всего человека вам остается часть
речи. Часть речи вообще. Часть речи.

… и улица вдалеке сужается в букву «У»
как лицо к подбородку,…

Мы здесь втроем и, держу пари,
то, что вместе мы видим, в три
раза безадресней и синей,
чем то, на что смотрел Эней.

Мало людей; и, заслышав «ты»,
здесь резче делаются черты,
точно речь, наподобье линз,
отделяет пейзаж от лиц.

Ах, при таком освещении вам ничего не надо!
Ни торжества справедливости, ни подруги.
Очертания вещи, как та граната,
взрываются, попадая в руки.

Было ли сказано слово? И если да, —
на каком языке? Был ли мальчик? И сколько льда
нужно бросить в стакан, чтобы остановить Титаник
мысли? Помнит ли целое роль частиц?

МЕТАФОРЫ

Средиземное море шевелится за огрызками колоннады,
как соленый язык за выбитыми зубами.

Дом тень свою отбрасывал. Забор
не тень свою отбрасывал, а зебру…

И своды, как огромная оглобля,
елозят по затылку моему.

Ундина под бушпритом слёзы льёт
из глаз, насчитавших мильярды волн.

И войска
идут друг на друга, как за строкой строка
захлопывающейся посередине книги…

Могущий две бездны вместить третью почует.

Осень в твоем полушарии кричит «курлы».
С обнищавшей державы сползает границ подпруга.

Как семейно шуршанье дождя!

…Знать, велика пустыня
за оградой собравшего рельсы в пучок вокзала!

Не отдернуть руки, не избежать ожога,
измеряя градус угла чужого
в геометрии бедных, чей треугольник кратный
увенчан пыльной слезой стоваттной.

… и подъезды, чьё нёбо воспалено ангиной
лампочки, произносят «а».

Так сужается улица, вьющаяся как угорь,
и площадь — как камбала.

Одиночество есть человек в квадрате.

Ястреб над головой как квадратный корень
из бездонного, как до молитвы неба.

Как костяшки на пыльных счетах,
воробьи восседают на проводах.

Из костелов бредут, хороня запятые
свечек в скобках ладоней. В продрогших дворах

Темза катится к морю, разбухшая, точно вена,
и буксиры в Челси дерут басы.

Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.

Река — как блузка,
на фонари расстегнутая. Садик
дворцовый пуст. Над статуями кровель
курится люстра
луны, в чьем свете император — всадник
свой высеребрил изморозью профиль.

Дворцы промерзли,
и ждет весны в ночи их колоннада…

Мальчишка, превращающий в рулады
посредством палки кружево ограды,
бежит из школы, и пунцовый шар
садится в деревянную корзину,
распластывая тени по газону;
и тени ликвидируют пожар.

В проулке тихо, как в пустом пенале.

И город выколот из глаз метелью.

То-то крови тесна
вена: только что взрежь,
море ринется в брешь.

Мир одеял разрушен сном…

Бился льдинкой в стакане мой мозг в забытьи…

… чья-то тень над родным патефоном,
словно платье твое вдруг подброшено вверх саксофоном.

Закат, выпуская из щели мышь,
вгрызается — каждый резец оскален —
в электрический сыр окраин…

… прячет с помощью пирамид
горизонтальность свою земля…

И поезд подкрадывается, как змея,
к единственному соску столицы.

И гангрена, чернея, взбирается по бедру,
как чулок девицы из варьете.

……….И с гуденьем танки.
как ногтем — шоколадную фольгу,
разгладили улан.

… а воробьи — пролетарьят пернатых…

… как тикающий в ужасе брегет.

… органный замирающий свинец.

Постойте же. Вдали Литейный мост.
Вы сами видите — он крыльями разводит.

… от золота волос
светло в углу.

Сиянье кафеля, фарфора;
вода звенела хрусталем.

ОПРЕДЕЛЕНИЯ

В двух шагах — океан,
место воды без правил.

Взгляд живописца — взгляд самоубийцы.
Что, в сущности, и есть автопортрет.
Шаг в сторону от собственного тела,
повернутый к вам в профиль табурет,
вид издали на жизнь, что пролетела.
Вот это и зовется «мастерство»:
способность не страшиться процедуры
небытия — как формы своего
отсутствия, списав его с натуры.

Только звук отделяться способен от тел,
вроде призрака, Томас.
Сиротство
звука, Томас, есть речь!

Воздух — вещь языка.
Небосвод —
хор согласных и гласных молекул,
в просторечии — душ.

ПАРАДОКСАЛЬНОСТЬ, ОРИГИНАЛЬНОСТЬ

И статуи стынут, хотя на дворе — бесстужев,
казненный потом декабрист, и настал январь.

…..Открытью
Инфарктики — неизвестной части
того света.

Это только для звука пространство всегда помеха:
глаз не посетует на недостаток эха.

Любовь сильней разлуки, но разлука
длинней любви.

Тьма скрадывает, сказано, углы.
Квадрат, возможно, делается шаром,

И я верчусь, как муха у виска,
над этими пустыми кратерами,
отталкивая русскими баграми
метафору, которая близка.

Мы жили в городе цвета окаменевшей водки.

Автомобили тоже
катились в сторону будущего….

Странно и неприятно
думать, что даже железо не знает своей судьбы.

…жизнь была прожита ради апофеоза
фирмы Кодак, поверившей в отпечатки
и выбрасывающей негативы.

Райские птицы поют, не нуждаясь в упругой ветке.

… чем слышнее
куплет, тем бесплотнее исполнитель.