[Дебют] Анатолий Стеклов: Колбасная эмиграция

Loading

В назначенное время, в костюме и галстуке я пришел на прием к начальнику ОВИРа. В приемной никого не было. Меня вызвали по фамилии. Дверь открылась, и я по-военному встал перед офицером в голубой форме…

Колбасная эмиграция

Анатолий Стеклов

Интернет-переписка
по поводу массовой эмиграции евреев из СССР
в 70-90-х годах прошлого века

Из письма автору:

— Как представитель, так называемой, «колбасной» эмиграции не буду спорить с вами насчет патриотических чувств, двигавших ею. Дела давно минувших дней…

Однако, преданья старины глубокой доносят нам об относительной простоте схемы эмиграции советских евреев в США: вызов из Израиля, якобы для воссоединения семей, выезд, якобы в Израиль. Пересадка в Вене или Риме, где намерение почему-то меняется, и еврей бежит к американцам, где заявляет о политических преследованиях (которых, как правило, не было) и, после мытарств и ожиданий — здравствуй, Америка!

Советские евреи обманули три страны: Израиль — на счет сионистских побуждений, СССР — на счет несуществующих в Израиле родственников, а США — на счет политических преследований.

Из ответа автора:

— Проходят годы, и к моему удивлению, то что было ясно в те времена, искажается и уродуется. Становится понятно, что любая история требует своих летописцев, и в этом свете никто не расскажет о тех удаляющихся во времени событиях лучше, чем их свидетели или участники.

Конечно, о борьбе и бегстве евреев конца двадцатого века из СССР написано немало строк. Но в большинстве своем это сделано диссидентами, узниками Сиона, борцами с советским режимом. Ничуть не умаляя их смелость и стойкость, скажу, что большинство убежавших из Советского Союза евреев к антисоветской деятельности не имели никакого отношения. Еврейские диссиденты не были лидерами еврейского народа. Большинство евреев было просто евреями, стремящимися покинуть антисемитскую страну СССР.

Эта повесть — рассказ одного из них.

Новое поколение, евреи и неевреи, прочитав свидетельства очевидцев, сами решат, была ли наша эмиграция легкой и простой, была ли она колбасной.

Иудейская война 1970–1990 годов

Никакой колбасной эмиграции не было! Выражение «колбасная эмиграция» родили и распространили российские СМИ с понятной целью: мол никакого антисемитизма в СССР, ни в современной России нет и не было. Кто хотел — свободно уехал, кто хотел, остался. Ложь!

Смею напомнить, что евреи жили материально не хуже их русских соседей. Эмиграция — это был подвиг еврейского народа. Весь народ, включая тех, кому колбасы хватало, профессора, ученые, инженеры, врачи, спортсмены, музыканты, все поднялись и уехали из антисемитской России. Уехали в никуда. Без языка, без гарантий, увозя детей и стариков.

Россия еще и теперь не извинилась перед евреями за изгнание всего еврейского народа.
Куда же уезжали евреи? Куда могли! В США, в Новую Зеландию, в Канаду, в Южную Африку, в Австралию и даже в Германию.
Нет, евреи никого не обманывали.
Советский Союз никто не обманывал. Это СССР обманул евреев, рассказывая сказки о равенстве всех народов, о равных возможностях и уважении к нерусской культуре. Обманул( и это мягко сказано) евреев, воевавших за Россию, строивших Россию, обогащающих Россию. СССР не только обманул, унизил, но и ограбил евреев, отобрав квартиры, пенсии, дипломы.
Евреи не обманули Израиль, выезжая из СССР по израильским визам. Благодаря этим фальшивым визам спаслись сотни тысяч. Это был не обман, а акт помощи со стороны Израиля.

Евреи не обманули США: США не так просто обмануть. Приняв Поправку Джексона-Вэника в 1974 году, Конгресс США признал евреев СССР политическими беженцами, каковыми мы и были.

Как это начиналось

— Всем зайти в купе! Никуда не выходить! Не высовываться! — Солдат-пограничник направил дуло автомата прямо мне в лицо. Дети заплакали.

— Всем сидеть! В окна не смотреть! Переезжаем границу Советского Союза!

— Слава Богу, осталось недолго, подумал я, сжав зубы и заслоняя детей от автомата. Вот и граница. За окном Чехословакия, скоро Братислава. Хотя нет, здесь, в просоветской Чехословакии, они могут ещё достать. Надо терпеть до Австрии. Шел 1987 год.

А до этого был 1980 год. Эмиграция советских евреев достигла пика. Тысячи семей складывали чемоданы, паковали нажитое годами, и по визе, полученной от несуществующих родственников из Израиля, собирались на выезд из страны победившего социализма, страны равенства и братства всех народов. Каждый понимал: двери СССР приоткрылись, но в любую минуту все может измениться, и, как тогда шутили: «и мы поедем в противоположную сторону».

Встречаясь на улицах, люди шепотом передавали друг другу новости оттуда. Эзопов язык иносказания в СССР знали все. Вслух — только минимум: «Ну, как там, что слышно у Сени, что взяла с собой Рита?» Это означало: «Что там в Америке? Как наши устраиваются? Что разрешено к провозу через границу?»

Генеральный секретарь коммунистической партии Советского Союза Леонид Ильич Брежнев сказал на главном пленуме страны, что Советский Союз — гуманное государство. Советский Союз не станет препятствовать воссоединению семей лиц еврейской национальности в государстве Израиль.

Он, конечно, лукавил, этот старый лис. В КГБ прекрасно знали, что родственников у советских евреев в Израиле почти нет, что визы фиктивные, а многие евреи уезжают в США. Но в Москве решили, что отпустить евреев надо. Черт с ними — пусть едут, зато престиж Советского Союза растет. И можно везде на международных форумах говорить о миролюбивой, гуманной и справедливой политике Советского Союза.

Через много лет станет совершенно понятно, что Леонид Ильич был либералом того времени. Некоторые евреи говорили:

— Вы знаете, мне кажется, Брежнев — еврей…

— Не говорите глупости. Как еврей может стать во главе антисемитского государства?

— Ну, он скрытый еврей: и зовут его Лёней…

Новая политика СССР по отношению к евреям, разрешающая выезд на ПМЖ (постоянное место жительства) в Израиль не упала с неба, как манна небесная. Этому предшествовали демарши руководителей Западных стран на всех международных встречах. Практически каждый месяц перед посольством СССР в Вашингтоне проходили демонстрации евреев Америки. Во всех еврейских центрах США собирались подписи под петициями в защиту евреев Советского Союза. «Отпусти народ мой!» — эти слова Моисея, сказанные египетскому фараону тысячи лет назад, встречали представителей Советского Союза везде и всюду. Дипломатов, спортсменов, артистов из СССР ждали люди с плакатами, которые блокировали советские мероприятия в Америке. От этого не было прохода. В это же время шла большая игра в атомное разоружение между Америкой и Советским Союзом. Ставки были велики.

Воинствующий Нью-Йоркский раввин Мэир Кахане, глава Лиги Защиты евреев, объявил настоящую войну всем, кто приезжал из России, всем без разбора. Для него и его соратников те, кто приезжал из Советского Союза были посланниками Империи зла. Срывались концерты классической музыки, художественные выставки, выступления артистов балета. Артисты, музыканты художники, спортсмены из СССР, а это были безусловно привилегированные в то время люди, к своему недовольству натыкались на повсеместные требования разрешить евреям СССР выехать в Израиль. От Лиги Защиты евреев не было спасения. Не помогали официальные протесты СССР.

Да и в самом Советском Союзе, диссиденты давили, как могли, борясь за право на выезд из страны. Это были отважные евреи. Их преследовали за организацию подпольных курсов по изучению Иврита, Торы, за требования открыто праздновать еврейские праздники, соблюдать еврейские традиции, за право на обрезание младенцев, за протесты против запрета на выезд в Израиль. Некоторые правозащитники были обвинены в измене родины и брошены за решетку.

…Брежневу нравилось, когда его кортеж, проезжающий по улицам городов, приветствовал «весь Советский Союз и всё прогрессивное человечество». Так намного лучше, чем это было у его предшественника Никиты Хрущева, который грозил Штатам показать «кузькину мать» и отправлял ракеты на Кубу. Леонид Ильич в белоснежном военном кителе, с золотыми маршальскими погонами, с четырьмя орденами Героя Советского Союза на широченной груди любил фотографироваться, любил выступать перед всей страной на пленумах ЦК с многочасовыми речами.

Помню, на площадке нашей строительной организации стоял большой портрет Брежнева. На портрете у Брежнева было три звезды Героя Советского Союза. В это время Леонид Ильич «заслуженно» получил четвертую. К нам пришел художник, удлинил левое плечо вождя и дорисовал четвертую звезду. Так и красовался Брежнев с левым плечом в полтора раза большим, чем правое.

«Он и маршал, и герой. Отгадай-ка, кто такой?» — писал о нем Евтушенко. Только что вышли исторические мемуары Брежнева «Малая Земля» о взятии Красной Армией Новороссийска. Брежнев был участником этой операции. Подвиги Сталинграда, Курска, Москвы несколько отошли в тень. Ветераны роптали. А Леонид Ильич видел себя навсегда въезжающим на правительственной «Чайке» в учебники истории вечного и великого Советского Союза. Надо выглядеть красиво. Давайте отпустим этих евреев — обойдемся.

Евреи уезжали. Евреи спешили уехать. Они понимали, двери открыты ненадолго, в любую минуту все может измениться. Но и оставаться сил нет. Надо увозить детей. Им будет лучше, они смогут жить по-еврейски. Посмотрите, что стало вокруг: на большие работы не принимают, высокие должности — не для евреев, язык еврейский запрещен, синагог нет. Запрещены поездки за рубеж.

Помню, еще до армии, работая мастером цеха, помог сделать что-то для дома Леониду Кагарлицкому, председателю нашего заводского профсоюза. Леня был штангистом, выдающимся спортсменом. И, хотя спорт в СССР официально был любительским, все чемпионы, победители, первые ракетки, призеры и т.д. числились на службе у разных предприятий, занимая номинальные должности. Они не работали, но получали зарплату.

— Я тебе организую туристическую путёвку в Болгарию, — в знак благодарности сказал Лёня.

В те времена советские люди не очень-то часто ездили «по заграницам». Единственная страна, куда легко разрешали съездить — это была Болгария. «Курица — не птица, Болгария — не заграница», — говорили тогда.

— Меня не пустят, — говорю.

— Пустят. Мне не откажут. Я каждую субботу кое с кем в бане парюсь, — отвечал Лёня.

Через три недели пришел, опустил голову, сказал:

— Не разрешили, суки. Я дам тебе бесплатную путевку в Одессу, на Черное море. Этого я не должен у них спрашивать. Пошли они все…

Ему, нормальному украинцу, было стыдно передо мной за этот отказ.

Запрещены еврейские газеты, книги, театры, и даже музыка. Все негласно, лимитировано сверху, но потом подхвачено и часто усилено на местном уровне. Хрущев сказал: «Я хочу видеть столько евреев в шахтах, сколько я вижу их в институтах». Появилась квота на студентов — евреев. И всё как будто бы правильно: евреи составляют 1,5 процента от населения Советского Союза — столько же должно их быть в высших учебных заведениях. Кто теперь вспоминает, скольких еврейских парней и девушек завалили на экзаменах в ВУЗы из-за этого процента? И почему это так много евреев Украины и Белоруссии имеют дипломы институтов Омска, Перми, Томска, Новосибирска и других городов дальней России? Все просто! В поисках получения высшего образования, ограниченного пресловутой квотой, они добирались до Сибири, Урала, Дальнего Востока. На Украине, в Белоруссии, в Москве евреев в высшие и средние учебные заведения не принимали или почти не принимали.

Из опыта моей жены.

Сразу после восьмого класса средней школы, она решила подать документы на поступление в Черновицкий торговый техникум. В техникуме этом был вечный недобор студентов. Техникуму требовалось набрать группу в 30 человек. Поступало всего 12. Три человека не прошли вступительные экзамены: все три — черновицкие еврейки. Девушка, списавшая все ответы у моей жены — прошла по «конкурсу». Дочь председателя местного колхоза, не умевшая считать, прошла тоже.

Как объяснить тот факт, что из 120 национальностей, населяющих Советский Союз, согласно официальной статистике того времени, только один — евреи — уменьшался числом ежегодно? Ассимиляция! Дети, родившиеся в смешанных браках евреев с русскими (украинцами, белорусами) выбирали в паспорте «титульную» нацию. Так надежней, так легче прожить.

Согласно казуисткой теории народонаселения СССР 80-х годов, евреи — не нация. У евреев нет своей земли, а значит, они только народ, но не нация. Равенство и братство народов СССР почему-то останавливалось на евреях.

…К нам в гости пришел дядя Саша -музыкант, старый друг моего отца. Дядя Саша был отличным ресторанным скрипачом. Однажды его пригласили играть в оркестре местного драматического театра, но он не выдержал темной ямы под сценой и сбежал играть в ресторан. Дядя Саша сказал, что пришло новое постановление из горисполкома запретить играть в ресторанах «Бублички», «Тум балалайка», «Семь сорок», одесские мелодии и «им подобные». Эти и другие веселые еврейские песни объявлялись блатными и запрещались к исполнению.

Старая шуточная песня «Семь — сорок» о том, что в 7:40 подъедет поезд и заберет нас куда-то, приобрела тогда иное значение. Куда-то означало в Израиль.

Главная еврейская шутка того времени звучала так: «Не знаю, о чем вы тут говорите, но ехать надо».

Люди понимали, что и Америка и Россия ведут большую игру по перетягиванию политического каната. Кто кого. А мы, евреи, только пешки в этой игре. Никому, кроме Израиля, мы не нужны. Израиль молчал, затаив дыхание. Маленькому, недавно созданному Израилю, невозможно было замахиваться на великий и могучий Советский Союз. Это могли себе позволить только американские евреи. Наблюдая борьбу двух гигантов, Израиль посылал фиктивные визы от несуществующих родственников в СССР. Сотни виз, тысячи виз. Без виз нельзя. Формальности должны быть соблюдены. А вдруг это поможет евреям вырваться! Это была ложь во спасение.

Не говори «гоп», пока не проехал Чоп

Скорый поезд «Москва — Братислава» приближался к станции Чоп. В этом небольшом украинском городке многие жители разговаривали по-венгерски. Большинство евреев Советского Союза говорило на русском языке, и только евреи Чопа, расположенного в Карпатских горах, говорили между собой по-украински. Эту группу евреев называли — Закарпатские, а в шутку — Закарпоцкие.

Чоп — чистый, ухоженный приграничный городок. Попасть в Чоп просто так нельзя. Нужно оформлять специальное разрешение на пребывание в пограничной зоне. Здесь все пассажиры должны были выйти из вагонов, а вагоны переставлялись на другие колеса, приспособленные к европейской узкой колее. Занимала эта процедура больше часа. Кроме того на вагоны цеплялись новые таблички, и об этом мало кто из советских граждан знал. Начиная с Чопа, этот поезд назывался «Москва — Рим», с остановками в Братиславе и Вене.

На семейном совете было решено, что я поеду в Чоп провожать Мишу. Чуть меньше года назад я стал мужем Мишиной сестры. Было мне 27 лет.

Мишина семья состояла из семи человек. Миша с Аней и их двое маленьких детей, а также тетя Бася, мама Анны, Анин дед Соломон, 82 года, и Анин брат Саша, 17-летний пацан. Я был восьмым. Занимали мы два маленьких вагонных купе. Кроме нас в этих купе было еще двенадцать чемоданов, два баула с постельным бельем, концертная бандура и несколько сеток с консервами и московской колбасой. Младшему ребенку Диме был один год, старшей девочке Тоне — 7 лет.

Моя задача состояла в том, чтобы помочь загрузить, разгрузить и забрать обратно все то, что не пропустит таможня. У Миши в кармане были визы на выезд в Израиль. В кассе Чопа ему предстояло купить билеты до Вены. У меня никаких документов, кроме советского паспорта, не было. Не было и разрешения на пребывание в пограничной зоне. Риск! С одной стороны я не хотел оформлять документы на въезд в Чоп, считая, что это может мне помешать в будущем. С другой стороны, у меня не было никаких прав на пребывание в закрытой зоне.

Предыдущие евреи, уже проехавшие Чоп, передавали, что наказание за это нарушение не строгое. Надо прикинуться болваном, мол не знал, не понимал. Охранники берут взятки. С офицерами таможни договариваться нельзя, они чистые. Все идет через носильщиков.

Наконец-то Чоп. Двери открылись, тепловоз как-то странно выдохнул — дальше ему не идти. Дальше повезет европейский брат.

Вооруженные автоматами пограничники заняли позиции у каждой двери. Мы стали выходить и разгружаться.

— Документы, — строго сказал офицер. Миша вынул из чемодана визы.

— Ваши документы, — пограничник показал пальцем на меня.

— Я провожающий, я брат, помогу, и обратно, — отвечаю.

— Этот, — показывая в мою сторону, позвал милиционера пограничник. Сердце мое сжалось.

— Ваш паспорт, — я показал паспорт. — У меня для вас кое-что есть, — тихо говорю.

Милиционер забрал мой паспорт:

— Поговорим потом.

Разгрузившись и расположившись на вокзальных скамьях, большая семья занялась каждый своим делом. Анна кормила детей. Бася и дед ей помогали. Саша сторожил, а мы с Мишей отправились в кассы.

Кроме билетов, надо было договориться на счет провоза багажа через границу. Законом разрешалось провозить только два чемодана на человека, общим весом до 35 килограмм. У Миши было намного больше. Тут же с удивлением узнаем, что младенцу два чемодана не положено. Уместить всю жизнь в 35 проклятых килограммов было невозможно. Мы понимали, что что-то не пропустят. Что?

-Пройдемте со мной, — сказал милиционер официальным голосом. Меня привели в привокзальное отделение милиции

— Кто такой?

— Провожающий, — коротко отвечаю. Отслужив рядовым в Советской армии, я приблизительно знал, как нужно отвечать на вопросы офицера.

— Вы нарушили правила пребывания в закрытой зоне.

— Извините. Я только провожаю родных. Я не собираюсь выходить за пределы вокзала.

Офицер посмотрел на меня все понимающим взглядом.

— На первый раз заплатите штраф 10 рублей, распишитесь вот здесь о том, что покинете Чоп в течение 24 часов.

Склоняю голову, делаю виноватое лицо. Чувствую, что офицер проделывал эту процедуру сотни раз.

Звучит смешно: кому нужно быть в Чопе больше 24 часов?

Тихо без слов отворачиваю куртку и передаю легавому плоскую бутылку хорошего коньяка. Он взял.

— Идите. И чтобы в 24 часа вас здесь не было.

— Вас понял.

В шесть часов вечера начнется посадка. Это не просто. Поезда еще нет. Но таможенники должны проверить весь багаж. На все кругом-бегом 15 минут. Что вернут — то вернут. Спорить нельзя.

Ищу носильщиков. Как с ними договориться? Как войти в контакт? Миша отошел в сторону. Ему рисковать нельзя. Вот этот! Черноволосый шустрый бригадир носильщиков сам стреляет в меня взглядом.

— Можно у вас спросить кое-что? — заговариваю первым. — Нужна ваша помощь.

— Пошли в туалет, — коротко и тихо отвечает тот.

В мужском туалете пристраиваемся оба у соседних писсуаров. Я быстро передаю ему 150 рублей и расстегиваю брюки.

— Что нужно? Что хочешь провезти? — спрятав деньги и расстегнув ширинку, спросил бригадир.

— Ничего особенного в моем багаже нет. Багажа больше, чем положено. Помоги с лишним весом.

Дверь туалета открылось, в туалет вошел милиционер. «Все, — подумал я, — возьмет прямо на горячем». Но нет. Бригадир застегнул замок брюк и вышел. Я тоже вышел. Милиционер встал у писсуара. Он все понимал.

В пять часов вечера началось взвешивание багажа. Тетка в униформе выкатила прямо в зал весы с гирями и стала вызывать по списку. Уезжало 3 семьи: Мишина семья, большая семья из шести человек из Ташкента и маленькая семья из Харькова: отец со взрослым сыном. У последних багажа почти не было.

— Близко не подходить, — приказала тетка. Два вооруженных автоматами пограничника встали с ней рядом. За теткой находилась широкая дверь. Туда вход всем, кроме отъезжающих, был запрещен. Через пятнадцать минут после взвешивания мы попрощались. Все наши прошли за дверь таможни. Всё. Они уехали. Увидимся ли еще? Что ждет их там, и что ждет нас здесь?

Мне вернули один Мишин чемодан и бандуру. Ни Миша и никто другой из всех знакомых евреев понятия не имел, как играть на украинской бандуре. Бандура была огромной. Какой-то умник сказал Мише, что бандура — это хорошие деньги в Америке. Получив бандуру обратно, я выбросил ее прямо в Чопе. Вспомнил, что для вывоза из страны этой бандуры Мише пришлось получать справку в городском отделе культуры о том, что бандура не представляет собой художественной ценности. Во втором Мишином чемодане оказалось четыре банки красной икры, шесть банок черной и бутылка армянского коньяка.

Семью из Ташкента провожал Давид. Им вернули почти все. Я вспомнил, что Давид отказался идти с бригадиром в туалет. Поискав глазами бригадира, я поблагодарил его взглядом.

— Что мне с этим добром делать, как довезти до Ташкента?— причитал Давид.

Я решил не тащить чемодан домой. Мы с Давидом купили два больших хлебных батона, разрезали пополам и намазали на них всю икру. Сначала толстый слой красной, а на него такой же слой черной икры. Выпив по полстакана коньяка стали поедать невиданные бутерброды. Услыхал из-за спины: «У, жиды. Смотри, как они икру едят. Всю Россию вывозят». Хотел отдать им бандуру, но, нет, — выбросил.

В посылочном отделении вокзала нам сказали, что можно отправить багаж в Ташкент, только все нужно упаковать в ящики. У них ящиков нет. У нас тоже.

Не поверите, но мы с Давидом опустошили деревянный привокзальный мусорный ящик, отломали от него ручки, застелили внутри батистовой простынёю из багажа его родственников, заколотили лежавшей рядом крышкой, написали адрес и отправили в Ташкент! И багаж дошел!

Где ты теперь, Давид? Помнишь, как мы смеялись, провожая мусорный ящик?

Дед Соломон

— Соломон Абрамович, зайдите ко мне, пожалуйста, — сказал начальник отдела кадров обувной фабрики Иван Васильевич Мирошниченко. Дед Соломон отработал здесь 30 лет. Был бригадиром, потом мастером, начальником цеха. Он давно уже был на пенсии по возрасту, но, как коммунист, продолжал состоять в партийной организации фабрики. Коммунистом танкист Соломон Гольдин стал в 1943, под Курском.

В те времена начальниками отделов кадров всех предприятий назначали отставных военных. «Черные полковники» — так называли их люди. Они безоговорочно и рьяно проводили политику партии коммунистов в жизнь. Это была своего рода полиция нравов. То нельзя, и это нельзя.

-Я видел ваше заявление с просьбой исключить вас из рядов коммунистической партии Советского Союза в связи с выездом на постоянное место жительства в государство Израиль. Это правда? — тоном надсмотрщика спросил Мирошниченко.

— Да, моя дочь и внучка с семьей уезжают. Я стар, мне 82 года, мне уже трудно жить одному, — тихо отвечал дед.

— Вы не один. С вами наша партия. Как вы можете? Как вам не стыдно? — в своей правоте Мирошниченко был непоколебим. — Ну, что же. Один решить этот вопрос я не имею права. Соберем партийное собрание. Послушаем, что скажут остальные коммунисты. Там и решим.

В четверг в актовом зале обувной фабрики состоялось открытое партийное собрание. На повестке дня был один вопрос: исключение коммуниста С. Гольдина из рядов коммунистической партии Советского Союза в связи с выездом на ПМЖ в государство Израиль.

Дед закрыл глаза и представил себе это собрание. Там будут все: его друзья, его ученики, которых он обучал сапожному делу, там будет лучший друг Гриша. Наглотавшись валерьянки и надев белую рубаху, дед пошел на собрание, как на казнь.

— Дедушка, — говорила внучка Анна, провожая его, — перестань нервничать, пошли их всех к чертям собачьим. Закрой уши и не слушай.

— Да, да, — шептал старый Соломон,— я не буду слушать. Я закрою уши…

…Товарищи! — открыл собрание председатель Мирошниченко. — Сегодня мы исключаем из наших рядов Соломона Абрамовича Гольдина. Я прямо назову его уже бывшим коммунистом. Забыв все, что дала господину Гольдину советская власть — квартиру, бесплатное образование, хорошую зарплату, этот человек решил предать родину. Прошу коммунистов высказываться. Вот вы, Григорий Моисеевич, вы, кажется, дружили с Гольдиным.Что вы думаете о поступке Гольдина, о его желании уехать из СССР в Израиль?

Гриша встал. Опустив глаза и, не глядя на Соломона, Гриша сказал:

— Я безоговорочно осуждаю поступок Гольдина. Мне стыдно за дружбу с ним. Трудно поверить, что этот человек, коммунист, мой бывший друг, решил предать родину. Предлагаю немедленно исключить его из коммунистической партии. Пусть убирается в свой Израиль.

После этого собрание закрыли. Соломона исключили. Заявление на выезд в Израиль подписали. Люди, русские, украинцы, молдаване выходили из зала, не глядя друг на друга. Стыдно-то как за этот спектакль.

Вернувшись домой, дед Соломон пролежал весь вечер на диване, отвернувшись к стене. Анна просила его попить хотя бы чаю.

Вечером следующего дня Гриша встречал Соломона на улице.

— Прости меня, Соломон. Ты же знаешь, с ними нельзя иначе… Ты уезжаешь, а мне — оставаться…

Дед ничего не ответил. Не пожав Грише руки, ушел.

Через несколько лет они опять встретились в Нью-Йорке. Между собой не разговаривали.

Осторожно, двери закрываются

Неожиданно (или ожиданно) скончался Леонид Брежнев. Новый Генеральный секретарь и глава СССР Юрий Андропов сразу после похорон решил затянуть гайки в стране, покончить с брежневским либерализмом. Начались проверки трудовой дисциплины на заводах, фабриках, в учреждениях. Набеги на кинотеатры: посреди сеанса включается свет, и милиция начинает опрос зрителей — почему они в кино, а не на работе. Всегда находилось несколько человек, убежавших во время рабочего дня. Потом проводились осуждающие собрания, выговоры. До репрессий, правда, не доходило. Сталинское время все-таки закончилось.

Юрий Андропов, бывший глава КГБ, не очень увлекался внешней политикой. Он решил навести порядок внутри страны. Он практически сразу захлопнул двери перед евреями. Выезд евреев из СССР прекратился.

Наша эмиграция состояла из двух частей: с 1970 по 1982 и с 1987 по 1991. Пять лет в промежутке никого не выпускали. Это было смутное для евреев СССР время.

Моя сестра Клара подала документы на выезд еще при Брежневе. Вдруг, после трех лет ожидания, уже во время строгого андроповского времени, им разрешили. Надо сказать, что и в промежутке между двумя волнами эмиграции кое-кто получал разрешение на выезд в Израиль. В двери оставалась щель. То ли для замазывания глаз Западу, то ли была какая— то малая квота на выезд евреев, но ручеёк из выезжающих все-таки вытекал.

Семья Клары состояла из 8 человек. Провожать их до Чопа выпало опять мне. Через четыре года все повторилось. Открываются двери вагонов, пограничники с автоматами на выходе, вокзал — закрытая зона.

Перенесли вещи. Почти сразу нашел того же бригадира носильщиков. Опытный парень, он тоже меня узнал. Процедура передачи денег прошла быстро. Опять взвешивание чемоданов. Все наши прошли в закрытую часть вокзала.

Все, Клара с семьёй уехали. Спасибо носильщику, вернули один чемодан с какой-то чепухой. Кроме семьи моей сестры, евреев, ожидающих поезд до Вены, на вокзале не было. В этот раз настроение было тревожным. Если раньше мы волновались о тех, кто уезжает в Америку и в Израиль, то теперь волноваться надо было и тем, кто остается.

В стране нарастал антисемитизм. Ухудшался и общий уровень жизни. Все больше и больше товаров ежедневного пользования переходило в разряд дефицита. Все больше и больше людей осознавало лицемерие и порочность советской системы. И в этом свете, евреи, получившие право на выезд, вызывали у одних зависть, у других поддержку, у третьих злобу. Теперь уже многие и неевреи хотели уехать из СССР.

Вопреки моим ожиданиям, в этот раз меня арестовали по-настоящему. Вооруженная охрана провела меня в отделение милиции, которое теперь находилось не в здании вокзала.

Пожилой капитан начал оформлять протокол. Естественно, нашел по документам, что это мой второй арест за нарушение режима.

-Вы второй раз в закрытой зоне.

-Да, я провожаю сестру. Мне в Чопе делать нечего, я сразу уеду,— отвечаю по старой схеме.

Но становилось ясно, что положение мое серьезное. Капитан записывал мои данные.

Помог случай. В это время за решеткой отделения милиции, прямо за спиной капитана бушевал какой-то арестованный алкоголик. Он поливал капитана отборным матом и орал из-за решетки: «Ты, капитан, такой и сякой, и чтобы тебя и сверху…, и снизу…, и сбоку… И чтобы тебе то…, и чтобы тебя сё!..» Свою речь алкоголик дополнял соответствующей жестикуляцией. Я никогда в жизни не слыхал такого великолепного отборного мата. Алкоголик не был дураком. Он знал, что ему ничего особенного не грозит. В СССР пили все, и на пьянство смотрели с пониманием, снисходительно. Капитан, интеллигентный человек, морщился, злился, но, наконец, сдался.

— Ладно, распишитесь вот здесь и уходите.

Документ, который мне пришлось подписать, гласил, что я осознанно дважды нарушил правила въезда в закрытую зону и предупрежден о том, что в третий раз мне грозит тюремный срок в три года.

— На работу сообщать будете? — спросил я капитана.

— Заткнись! — не выдержав, заорал капитан на бушующего за решеткой алкоголика.

— Не буду. Уходите скорее. Видите, что у нас тут творится, — сконфуженно сказал капитан и отдал мне паспорт.

Я ушел.

Спасибо тебе, алкоголик.

В очередь на выезд в Израиль

Наступала наша очередь подавать документы на выезд. Сама эта процедура требовала подготовки. Мы знали от предыдущих выезжающих, какие придется собирать подписи. Разрешения на выезд в Израиль не выдавались автоматически всем желающим. Даже в наиболее открытые годы были отказы. В ОВИРе (Отдел виз и регистраций милиции) внимательно изучали биографии подавших на выезд евреев. Сапожники, портные, механики, работники торговли, строители, врачи получали визы легче, чем инженеры, электронщики, физики, химики, ученые. Много отказов получали те евреи, которые по долгу службы были заняты на секретных военных предприятиях. Даже, если вы работали поваром на машиностроительном заводе, а этот завод когда-либо производил что-то для армии (например, ложки для солдат), вам могли отказать в визе на выезд из СССР. Если в институте у вас была военная кафедра, или вы проходили срочную службу в армии на ракетном полигоне, а не в стройбате, вас ждал отказ.

Но были исключения и из этого правила. Подача документов — это была непредсказуемая русская рулетка: получил разрешение — значит выиграл право на лучшую жизнь; проиграл — «сел в отказ», и превратился в изгоя общества.

…Мой пятилетний сын пришел из детского садика домой и спросил меня: «Папа, а кто такие еврейчики? Почему Витька меня обзывает еврейчиком? Я ведь не еврейчик?» «Мы евреи, сынок, — отвечаю я, — дай Витьке кулаком по носу, и он прекратит. Мы евреи, евреем быть трудно. Но мы же с тобой сильные, сынок!»

Вспоминаю, как делали обрезание сыну. Родился маленький еврей — надо делать обрезание. Нашли моэла (моэл — это человек, специально обученный проведению обряда обрезания)-старика, которому далеко за 70. Он был один на много городов, где жили евреи. Других просто не было. Его телефон передавали по секрету. Официально обрезание в СССР было не разрешено.

Моэл пришел, пригласил всех мужчин в отдельную комнату. Опустили шторы. Все помолились…

Через неделю к нам зашла участковый детский врач Циля Ефимовна Ледерман. Осмотрела сына: «Все в порядке. Не волнуйтесь». Многие еврейские мужчины СССР были необрезанными. Уже потом в Израиле или в Америке они решатся пройти обряд обрезания.

Первое, что я сделал, перед подачей документов, это попросил начальника перевести меня с должности главного инженера на мою прежнюю должность прораба. Он был удивлен. Василий Алексеевич Верезуб, молдаван по национальности, был умным и сильным строителем. В нашем городе Черновцы к этому времени уехали по израильской визе тысячи человек. Все начальники всех предприятий очень настороженно относились к евреям: любой из них в любую минуту мог подать заявление на выезд. А это какой-то тенью отражалось и на начальнике. Мол, не досмотрел, не довоспитал. Пристально посмотрев на меня, Верезуб подписал мое прошение на уход с должности главного инженера.

На мое место главным инженером был назначен Яков Беренштейн.

За год до этого я встретил на улице Яшу Беренштейна, прораба соседнего строительного управления, в очень плохом настроении.

— Меня должны посадить,— грустно глядя на меня, сказал Яша.

— Что случилось?

— Понимаешь, продал немного труб… Кто-то вызвал ОБХСС …(ОБХСС — отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности). В Советском Союзе воровали практически все, кто имел, что воровать. Назывались эти люди, правда, не ворами, а «несунами». Несли все: мясо с мясокомбината, молоко с молокозавода, шурупы из механической мастерской, кирпичи со стройки, карандаши из контор. При дефиците практически всего — это было неудивительно. Государство породило это уродство. Несунов люди не осуждали. Наоборот, тем, кто работал на «теплых» местах, завидовали. При этом наибольшее количество вынесенного незаконно добра перепадало разного рода начальникам и смотрителям за порядком. На «теплые» должности могли попасть только «свои» люди.

— Я продал трубы, и у меня идет полная ревизия. Ты мне можешь передать временно немного труб? Я потом отдам.

Мне стало жаль Яшу, и на следующий день я переслал ему грузовик с каким-то количеством труб. В прорабской деятельности передача материалов без какого-то учета с одного участка на другой была довольно обычным явлением.

Через месяц позвонил Яша.

— Я выкрутился. Дело закрыли. Но с работы меня уволили. Вы теперь главный инженер. Помогите. — Яша вдруг начал называть меня на вы.

Нам в то время действительно требовался прораб. Я рекомендовал начальнику принять на работу Яшу. Верезуб не хотел его принимать. Он мне так и сказал: «Хватит мне одного еврея — тебя». Но, поломавшись, все-таки Яшу взял.

Через год, когда я обратился к Верезубу с просьбой подписать заявление на выезд в Израиль, Верезуб вызвал нового главного инженера Якова Беренштейна:

— Что будем делать? — спросил начальник.

— Надо созывать собрание по осуждению бывшего главного инженера за подачу документов на выезд в Израиль,— твердо сказал Яша, выслуживаясь перед начальником.

К этому времени карающие собрания уже прекратились, ведь выезды евреев прекратились. Верезуб помчался в райком партии за консультацией.

Второй секретарь райкома партии Роман Козак был моим хорошим знакомым. Он курировал стройку, мы встречались на разных совещаниях — планерках. Я в свое время дал ему, бесплатно разумеется, кое-какие строительные материалы для его дома.

— Подпиши заявление, — сказал он Верезубу, — и не надо собраний, он же не член партии.

Верезуб обрадовался и подписал. Он не был плохим человеком. А Яков Беренштейн перестал со мной разговаривать. Ну, и я с ним тоже. Из России Яша так и не уехал.

А через 2 месяца, узнав о моём желании выехать в Израиль, меня, как бывшего главного инженера, вызвал к себе другой еврей, управляющий строительного управления области, «всех начальников начальник», Наум Михайлович Фридман.

— Вы должны уволиться с работы. У нас не могут работать те, кто хотят предать родину, — медленно негромко сказал Наум Михайлович.

Глаза мои сузились от злости: — А как же другие евреи, которые работали у вас, и уехали в Израиль? — спросил я.

— Не знаю, — сказал Фридман, прямо глядя мне в глаза, — И не хочу знать. Меня это не касается. Они все сразу увольнялись.

После этой встречи я уволился «по собственному желанию». Думаю, что Фридман заставил меня уволиться с работы по собственной инициативе. Моя жена продолжала работать. Наум Михайлович Фридман из СССР не выехал.

Наступали дни кошмара.

«У нас нет возможности вас выпустить»

Сначала мне казалось, ничего страшного не произошло. Ну, заставили уволиться с работы. Если выпустят через месяц или два, можно и потерпеть. Мы продолжали собирать подписи под заявлением на выезд. Обошли все городские библиотеки, получили подписи, подтверждающие, что мы не должны им никаких книг. Подписи о том, что мы не имеем задолженности по оплате счетов за свет, газ, телефон.

Надо было предоставить почтовую справку о том, что оригиналы дипломов об окончании институтов отправлены по месту их выдачи. Мой синий диплом об окончании политехнического института я сам отправил во Львовский политех. Кому он, кроме меня, был нужен? Сделали фотокопии дипломов.

Практика отбирания дипломов, введенная в СССР по отношению к евреям, не знает аналогов в мире. Тех, кто уехали раньше нас, заставляли платить за вывоз дипломов по 700 рублей. У нас дипломы просто отбирали. Самое нелепое состояло в том, что советские дипломы почти нигде в мире не признавались, а тем из нас, кто продолжил работать в Америке или в Израиле инженерами, врачами, учителями пришлось защищать дипломы второй раз. Забегая вперед, скажу, что русские евреи с этой задачей справились на отлично. Еврейские головы прошли снова трудные экзамены на чужом языке. Мы с гордостью можем сказать, в Америке евреи-специалисты стали не последними врачами, инженерами, учеными и педагогами. При этом практически все эмигранты прошли через тяжелый период становления. Приехав без знания языка, без денег, устраивались, где могли, работали уборщиками, строителями, таксистами, нянями. Путь к успеху был долгим и тяжелым.

Но, до Америки ещё было далеко. Деньги кончались. Работы у меня не было. Я звонил в разные строительные организации, домоуправления — ничего не получалось. Как только доходило до отдела кадров, трудоустройство заканчивалось. Пытался устроиться рабочим. Мне ответили: «Инженеров на рабочие должности не берем». Но, главным ответом был: «Отъезжающих нам не надо».

В душе теплилась надежда, что разрешение на выезд из СССР скоро придет . Тогда моя безработица должна была закончиться. ОВИР установил срок получения ответа на заявление в шесть месяцев.

Через 6 месяцев нахожу в почтовом ящике небольшую белую бумажку из ОВИРА — зайдите. Сердце мое запрыгало: «Наконец-то!»

В назначенное время, в костюме и галстуке я пришел на прием к начальнику ОВИРа. В приемной никого не было. Меня вызвали по фамилии. Дверь открылась, и я по-военному встал перед офицером в голубой форме. Он был красавцем этот офицер милиции. Голубые глаза, прямая челюсть, безупречный русский язык, наглаженная форма: «В разрешении на выезд из Советского Союза на постоянное место жительство в Израиль вам отказано. Следующее заявление вы можете подать через шесть месяцев». Прямой твердый взгляд легавого легко победил мои потупившиеся глаза.

— Вы можете объяснить причину отказа?

— У нас нет возможности вас выпустить.

— А когда у вас появится эта возможность?

— Мы вам сообщим. Идите.

Я ушел. Тогда я и не представлял, что таких отказов у меня будет четыре. Четыре с половиной года в отказе!

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

4 комментария для “[Дебют] Анатолий Стеклов: Колбасная эмиграция

  1. Мы продолжали собирать подписи под заявлением на выезд. Обошли все городские библиотеки, получили подписи, подтверждающие, что мы не должны им никаких книг. Подписи о том, что мы не имеем задолженности по оплате счетов за свет, газ, телефон.
    ——————————————————————
    Подавал 7 или 8 раз. Однажны кто-то уехал и не здал в прокатном пункте что-то.
    Меня заставили обойти все 32 прокатных пункта в Москве и принести от туда справки. Это был большой фан. Следующий раз почему-то забыли о прокатных пунктах.

  2. Я поправлю автора: от несуществующих родственников можно было получить ПРИГЛАШЕНИЕ, а не визы. Визы все равно выдавали в ОВИР или в консульстве, уже не помню.
    Но история и правда занимательная. Особенно давит на психику, потому что все описанное, каждый шаг, все это до боли знакомо, всему был личным свидетелем и (со)участником. Как сказал мне на эту тему отъезжающий отец, гвардии полковник ВВС, коммунист, фронтовик: «Я долго сомневался, уезжать или нет. Но когда я столкнулся с издевательствами чиновников при оформлении документов, все сомнения сразу отпали!»
    Кошмарная страна, кошмарные времена, кошмарные законы и порядке, кошмарные нравы и люди, но… Любимая в детстве страна, самые ностальгические времена, я был молод, здоров, энергичен, впереди была вся жизнь!..

  3. Уважаемый Анатолий. Очень серьёзная и занимательная история жизни.
    …………………………………………………………………………………………………………………
    «Тысячи семей складывали чемоданы, паковали нажитое годами, и по визе, полученной от несуществующих родственников из Израиля, собирались на выезд из страны победившего социализма, страны равенства и братства всех народов. »
    ………………………………………………………………………………………………………………………
    Вопрос: как такие визы от несуществующих родственников можно было в 1987 году получить?

    1. Как к представителю колбасной эмиграции, не буду спорить с вами насчет деталей, двигавших эту эмиграцию…
      Возможно, не колбаса, а нечто (или некто) другое. Пути «колбасников»неисповедимы, т.е. они не исповедовались нигде.
      …После пересадок в Вене и Риме, где намерение НЕ меняется, евреи и до вас улетали в США, Канаду, Австралию и Н. Зеландию. В моём доколбасном потоке были оригиналы и они уезжали в Африку; а 6 человек уехали в Швецию.
      Советские евреи не обманывали никого, кроме самих себя: была только одна страна , где их ждали — Израиль. Но это — совсем другая история.

Добавить комментарий для Ядгар Шакиржанов Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.