Стихи

Сергей Шилкин

АРМАГЕДДОН

Время не мчится — эпохи не те!
Ходики срочно сверь!
Чую, как где-то в глухой пустоте
Рыкает алчный зверь.

Радость весенняя в щуплом щурке.
Благоухает твердь.
Жизни противник, с косою в руке,
Вышел, чтоб сеять смерть.

Время настало для сбора камней —
Страсть привяжи к столбу.
Я не его, но он всё-таки мне
Метку прижёг на лбу.

Ноет отметина — оспенный струп —
Кожу б с лица содрал!
А за спиною органных труб
Мессой гудит астрал.

Прочь звыванья и сопли родни,
Траурный прочь рингтон!
Я поживу, чтоб в последние дни
Встретить АР-МА-ГЕДДОН!

МЕДНЫЙ КОНЬ

Барокко. Рама в бронзе. След облоя.
Взглянув в зерцало, я ушёл в былое…

Седой парик, в обтяжку бёдра, икры.
Шатают трон наследованья игры.
Особ тасуют, как тузов в колоде.
Неясно нам, чего же ждать в приплоде.
Итог сего премутного процесса —
Приехавшая цербстская принцесса.
Она стройна, мила и, в результате,
Пришлась девица Лизавете кстати.
Друзьям на радость, недругам на горе
В орлицу дева оперилась вскоре.
Вокруг неё кружилась камарилья.
Она над Русью распластала крылья.
Не мог Руси тогда никто перечить.
Пришла пора себя увековечить.
Зазвали к нам, за блеск и звон медалей,
Ваятелей и зодчих из Италий.
Свистели ветры, облака пестрели.
Построил на болоте дом Растрелли.
Дворец взирает стёклами балкона
Туда, где, в дымке, родина Фалькона.
Нависла над Невой краюхой хлеба.
Взметнулся конь, пытаясь прыгнуть в небо —
Не удержим он ни уздой, ни снедью.
Сияет грива изумрудной медью.
Слова кровят, как грозди на закате:
«Сей конь навеки Цезарю от Кати».

Душа горит от соков эндокрина —
И я кричу: «Vivat, Екатерина!»

АПОКРИФ

Закат разгорался корой апельсинной.
Шёл кто-то в хитоне и в тихом глаголе
Услышал я шелест печальной осины:
«Глумиться над тенью моею доколе

Вы будете, люди? Мне всё надоело —
Для вас я изгой. И предатель — опять я…
Я, ревностью движимый, будто Отелло,
Любимого Равви довёл до распятья».

Жевал он, в раздумьях, подвяленный бетель.
«Так лучше для всех. Всё случилось, как надо».
Во тьме его лик был пугающе светел.
Вдали грохотала грозы канонада.

Взъярилось, как зверь, Галилейское море,
Кидаясь на берег стеною прилива.
На ссохшейся в жарких ветрах сикоморе
В гнезде воронёнок сидел сиротливо.

Меня от подобных речей зазнобило,
Волной окатило холодного пота.
В зарницах сверкал храм Святого Ампила.
В миру завершалась Святая Суббота.

Испуг и сомненья меня одолели.
Бубнил он на идиш. Ни слова иврита.
Глаза его тиной болотною тлели.
На шее был шрам, и щека не добрита.

«Вы сгинули в бездну, как некогда Китеж.
Нам больше, Апостол, прошу Вас, не врите…»

Иуды всегда говорили на идиш.
С Израилем Бог говорил на иврите.

ПРОКРУСТОВО ЛОЖЕ

С китом не встретится шартрез —
Мир полон средостений.
Идёт гармонии вразрез
Закон несовпадений.

Голодным взором жертву льдят
Из джунглей леопарды.
Секунды стрелками летят,
Как к плахе алебарды.

Болида чувствуя подлёт
Космического остро,
Я знаю — в Арктике под лёд
Уйдёт последний остров.

Народ, оравший до надсад
Речёвки Наркомпроса,
Не возвратится вновь назад
В эпоху Тито Броза.

Весь мир театр, но стреха
От Неба прячет сцену.
И каждый мерою греха
Свою заплатит цену.

За счастьем призрачным бегом
Несясь в пылу агоний,
Я не узрел, как вызрел ком
Грехов и беззаконий.

И мне не спрятаться в подклет,
Услышав звуки хруста —
Когда примерят мой скелет
К изложнице Прокруста.

ОТЧИЙ ДОМ

Жизнь слепил мне «левый» зодчий.
Я не жалюсь… Я не склочен…
Детской дали дом мой отчий
Сикось-накось заколочен.

Ночью пёс бездомный воет.
Он на вое насобачен.
Нас с тобой осталось двое.
Дом забит, законопачен.

Грозно молнии сверкают,
Близкий гром звенит фрезою.
Ливень каплями стекает
По моим щекам слезою.

Мы бредём. Три дня не ели.
А в дали ещё рябится,
От дождей кислотных в белях,
Кровли старой черепица.

Наступили дни уныний —
Мир не склеить липким скотчем.
Никогда меня отныне
Мать не встретит в доме отчем…

***
Вечной жизни Дар несметен.
Только в жизни я не вечен.
В ней бывал я незаметен.
Ею не был я замечен.

Свечка светит в пол-огарка.
На заборе сохнут сети.
За углом жужжит «болгарка» —
Видно, трудятся соседи.

Словно хром, в чугунной плавке
Углеродом оттесненный,
В наших дней ломбардной лавке
Я — товар не оценённый.

Круг моих знакомых скуден —
Нелюдимый я, по сути.
Чёрной сплетне не подсуден
Джинн, запаянный в сосуде.

Хоть в анфас смотри, хоть сбоку —
В мерзком деле не засвечен.
Я живу и — Слава Богу! —
Перед Богом не развенчан.

АЛЛИЛУЙЯ ИЕРУСАЛИМУ

Гряды холмов с кустами кофе.
Адам, зарытый на Голгофе —
С ним рядом древний пилигрим.
Прекрасен Ерушалаим!

Пустынь расплавленных желтуха,
По склонам стелется арча.
Обитель здесь Святого Духа —
Тут камни спят, мироточа.

Кружась по каменной спирали
Петляет древняя тропа.
По ней в растоптанной сандальи
Прошлась Спасителя стопа.

Обетованный Иудею —
В счёт неоплаченных долгов —
Взрастил великую Идею
Кровавый чередой Голгоф.

Столетья был ты несвободен,
Но от Креста неотделим.
Здесь битвы шли за гроб Господень
И горний град Ерусалим.

Доныне, в праздник светлой Пасхи,
Как по сюжету вечной сказки,
Во храме Гроба в грот притворный
Нисходит Огнь нерукотворный,
Под сводом радужно бликуя.
Я, видя весть Благую в блице,
Вселенской — в будущем — столице,
От счастья плача и ликуя,
Кричу, рыдая — аллилуйя!

Смотрю сквозь дым времён разъятый —
Терновый куст, огнём объятый,
Пылает, но не опалим.
Прекрасен Иерусалим!

ЛУКА

В народе прозванный Лукою,
По миру странствующий грек,
Христа уверенной рукою
Писал сильнее, чем Лотрек.

Писал ты — пришлый инородец —
На спилках трапезной доски
Иконно лики Богородиц,
Внося небесные мазки.

Святому Павлу стал ты братом.
Боялся лжи, но не хлыста.
Вкушал акриды ты с обратом
И проповедовал Христа.

А чтобы Вера не пропала —
На благо будущих времён —
Составил по совету Павла
Евангелический канон.

Над твердью вороньё галдело,
Когда в пустыне ночевал.
Ты врачевал не только тело —
Людские души врачевал.

Трудился истово, помногу —
В тряпьё завёрнутый до пят,
Ты исходил на босу ногу
Весь мир. И миром был распят.

В лучах Божественного света
Да будь прославлен на века
Соавтор Нового Завета —
Святой Евангелист Лука!

НЕПОГОДА

Буря ветры расплетает,
Разом спрятались синички.
Снег кружится и не тает,
Налипая на реснички.

Забуранило округи,
Перекрыло путь надежде.
Я не помню, чтобы вьюги
Так свирепствовали прежде.

Ставни дробно застучали,
Запуржило место встречи.
Тяжкий груз тоски — печали
Выворачивает плечи.

Мне бы вырваться из бренной
Нашей жизни быстротечной
Вглубь мерцающей Вселенной
По пути — дороге Млечной.

В шлейфе льдин — протуберанцев
До Земли рукой тянуться.
В быстром вихре белых танцев
Вдруг с тобой соприкоснуться.

И, прильнув к щеке горящей
Малой льдинкой мирозданья,
Прокричать сквозь вой свистящий —
Не прощай, а до свиданья!

АМАЗОНКИ

Грай ворон и грачей
Над степями Башкирий.
Натяженье узды.
Абрис сгорбленных всадниц.
В дымке светлых ночей
Мчатся тени валькирий.
Пот сметают хвосты
С конских взмыленных задниц.
Приторочен сычуг
К седловине опрелой.
К оскоплённой груди
Мах руки с тетивою —
Сквозь плетенье кольчуг
Бьют калёные стрелы.
Всё в огне. Позади
Дети сирые воют.
Эта древняя быль,
Видно, к лиху мне снится.
Рог победно трубит
И пугает спросонок…
Первобытная пыль
Угольками стернится.
Я той ночью убит
Был стрелой амазонок.

В ГОСТЯХ У ЖЁЛТОГО ДРАКОНА

Горы — цепь защитных функций.
За заставою — застава.
По стене бредёт Конфуций —
Ищет он к бессмертью Дао.

Под землёй покоя бездна —
Прах не знает непогоды.
Мир хранится, как известно,
«Тьмой» солдат из терракоты.

Мчатся звери Зодиака
Круговертью поколенной
Солнца-афродизиака
В бесконечности Вселенной.

Век зачитывает за год
Вечный Лун — пекинский «стаффорд».
«Град запретный» в шляпках пагод —
Сокровение метафор.

Мир в нефритовых шкатулках.
Запах рыбы с пирожками.
Где-то в древних переулках
Лавка с древними божками.

Я зашёл туда случайно.
Сел на шёлковый диванчик.
На меня сквозь «made in China»
Зрит языческий болванчик.

Рядом медный чан для тризны
Полн толчёною мошкою.
«Бог» качает с укоризной
Мне фарфоровой башкою…
АРАЛ

Если ехать к NORD от
Вышки с будкой «ОСВОД и К»,
Видно там, как народ
Все останки заводика

По болтам разобрал —
Вот и след от бульдозера.
Бывший морем, Арал —
В лучшем случае озеро.

Хлипкий холст миража
Сшит дымками тютюнными.
Съела хищная ржа
Столб причальный меж дюнами.

Чу! Печальный хорал —
«Упокой», если вслушаться.
Усыхает Арал,
Как шагренева лужица.

Злой «афганец» метёт,
Как метёлка наждачная.
Может, снова, Митёк,
Полоса неудачная?

Может нас оплели
Снова путами-стропами?
Видишь, вон корабли
Над барханными тропами
Понависли? Они
Плачут ранами рваными.
Здесь в далёкие дни
Шёлк везли караванами.
И ещё, не забудь
(Рост смертей — инфографика),
В бывший Шёлковой путь
Встроен нерв наркотрафика.

Нынче «дурь» в Астану
Прут в авто. Склянки пробили…
Мы такую страну
Сдуру «про-эфиопили».

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Мир евреев ностальгией вспорот —
Те воспоминанья не из рая ль?
Возвращаюсь я в Священный Город,
Где когда-то был Святой Израиль.

Храм стоит одною стенкой Плачей
Кирпичи — былого буквы Брайля.
Выше Анд, Тибета, Аппалачей
Сей кусок библейского Израиля.

А вокруг звучат — то «Jesus dei»,
То «Алла», звенящий с минаретов.
У стены рыдают иудеи,
Пряча в щели свёрточки секретов.

Я припал к следам священных зданий
И воззвал к ветхозаветным предкам,
Чтоб Израиль, после всех страданий,
Снова стал Святым, как в мире Ветхом.

ГОРНИЙ ГРАД
С.Я. Маршаку

По горной царственной дороге
Вхожу в родной Иерусалим.
Пророк когда-то выжег строки —
Сей город неиспепелим.

Реальность оказалась жёстче,
Как след тернового венка —
Не дал Господь сакральной мощи
Прозреть дорогу на века.

Не смог сдержать глашатай слова —
Пылал сей град, как вход в Аид.
Стена страданий — страж былого —
Среди руин сейчас стоит.

Я приоткрыл на небе шторку,
А там — мильярдами карат
(К души истерзанной восторгу)
В грядущем блещет Горний Град.

ВОЗМОЖНО, Я ЗНАЮ…
(По мотивам Гильмана Ишкинина)

Возможно — я знаю — что счастье приходит во сне —
Играя с душою моей, как весёлая шкода,
Как раннее утро на Землю ступает извне,
Бликуя червонно лучами на ржавом звене —
А спит где-то днём под охраной секретного кода.

Оно не зависит — я знаю — от времени года.
И численник жизни листая, ища новизну —
Сшиваю я с осенью лето, а с летом весну —
В мой мир терпеливо его ожидая прихода.

Возможно — я знаю — что значит, по сути, беда —
Когда безнадёжности давит стальная пята
И ноет душа, будто били её батогами.
Однажды глаза нам прикроет она пятаками.

Мне атласы бед и печалей, увы, не издать.
Нацелил отмычку в створ сердца неведомый тать.
И вот он тайфуном врывается в душу без спроса,
Следы за собой оставляя черней купороса.

И горло от горечи спазмы сжимают тисками,
И хочется плакать, но слёз, как воды в Атакаме.
Является в горе и в счастье души нагота.
Возможно — я знаю — что их не познать никогда…

ПУТЬ

Между глупых — умён.
Возле умных — простец.
Мне из тысяч имён
Выбрал имя отец.

И, напутствие дав
Медной пряжкой ремня,
Он, от жизни устав,
В мир отправил меня.

Но не принял меня
Мир, как добрый пастух.
Фарисейских менял
В нём господствует дух.

Чуть заметной тропой
Я плутал наугад.
Гнул за харч и пропой
Горб на тех, кто богат.

Жил на скудном пайке —
Стал от этого лют,
Как на скачках в байге
Озверевший верблюд.

И пошёл я шнырять
От зари до зари,
В небо камни швырять
И крушить фонари.

Будто «туз козырной»
Лез везде поперёк.
Душу славой дурной
Я на муки обрёк.

Жить осталось чуток.
В лучшем случае — треть.
Я, как гибкий пруток,
Не успел взматереть.

Надоело кружить
На холодных ветрах.
Подскажи, как служить
Мне Тебе не за страх?

Как мне праведным стать —
Не нашёл я у Глоб.
Как стяжать благодать,
Смыв с души пятна злоб?

И решил я постичь,
Дух сжимая в кулак,
То, что даст мне достичь
Заповеданных благ.

Как ордынцы посла,
Буду рвать свою плоть,
Чтобы тьму, что вползла,
Из души прополоть.

Буду цепи носить,
Чтоб гордыню сломать,
И прощенья просить
У тебя, Божья Мать.
Вместо хлеба-питья
Буду правды алкать.
Красоте бытия
Песни буду слагать.

Буду зорями синими
К звёздам летать…
Но не стану пред свиньями
Бисер метать…

ТЕНЬ

Брезжит лучик сквозь мрак стеариново.
Тень ныряет ко дну с кашалотами.
Тише писка она комариного —
Не услышать её эхолотами.

Под обшивкой горит сердце атомно,
Призрак к цели стремится решительно
И удар, если будет так надобно,
Нанесет по врагу сокрушитльно.

В чреве трюма, где просто отчаяться
Под распевы команд полуматерных,
Наша жизнь, как и смерть, заключается
В иглы длинные бит термоядерных.

И когда плачет шторм с завыванием,
Борт царапают льды первозданные,
И, клубящихся змей извиванием,
Вырываются страхи спонтанные —

Вахту мира несут небожители
(Под Андреевским стягом угодников).
Человеческих судеб вершители —
Боевая когорта подводников!

МЛЕЧНЫЙ ШЛЯХ

То провалом, то пробелом
Жизнь бурлит, пестря.
«Si vis pacem, para bellum»
Изреклинезря.
«РУПЬ» усох от злых тенденций —
Хоть гальюн оклей.
На Востоке «западенцы»
«Мочат» москалей.
Страх проходит белой нитью
(Путин — злой кафир).
В душу долбит — «Don’t we need you…» —
Вражеский эфир.
Завывают тьмы февральи
И сверчки в щелях.
Кружат танго по спирали
С небом Млечный шлях.
Не желают нас Канада
С Польшей почитать…
Успокоиться бы надо,
Звёзды посчитать.
Сбил меня на биллионе
Горних плач хоров.
Сколько ж варится в бульоне
Звёздном пра-миров?
В бездне светится Жар-птица,
В душах кутерьма.
Не дано освободиться
Миру от дерьма.
Нет доверия Росстатам,
Клятвам лже-братух.
Но парит аэростатом
Над Россией Дух.
Нас готов Он на поруки
Взять, как дошколят.
Всё вернётся вновь на круги,
Будь я трижды клят!

ШАПИТО

Всплывают детства образы в душе с пласта глубинного
Кусками разноцветного хрустального стекла.
Я помню — цирк приехал к нам. От возраста невинного
С тех пор река-судьбинушка далече утекла…

Обтянут остов реечный льняным потёртым пологом.
Трубит горнист и стелются цветных дымов клубы.
Не надо нас упрашивать, тащить не надо волоком —
Несёмся вскачь мы, радуясь, на медный зов трубы.

В песке манежа камешки размерами в полжёрнова.
Подкидывают кверху их легко богатыри.
Затем два рыжих клоуна, смеясь, «мутузят» чёрного,
Пуляя бутафорские слезинки до двери.

Гимнасты с акробатами танцуют на трапеции.
Внизу чалма атласная, в мерцаниях парча.
Факир священнодействует, бросая в пламя специи…
Вбегают следом хищники, от ярости рыча.

Щелчок, и звери замерли, застыв подобно олову
Расплавленному. В публике крадётся шепоток
Испуга. Дрессировщица кладёт в пасть тигра голову —
Восторг взмывает птицею под купол шапито.

В софитах и прожекторах пылают солнцем лампочки.
Нимфетки, неподвластные бесплотной суете,
В кисейных белых платьицах порхают, словно бабочки,
Вращать на тонких пальчиках пытаясь фуэте.

Толпа следит за действием — оплачен вход монетками —
Неистово от зрелища рыдая и крича.
Побыть танцорки счастливы в сей миг марионетками —
Они за звук подвешены на пальцах скрипача…
А утром цирка не было. Лежала площадь сирою.
Ушли куда-то магия, веселье и кураж.
Неужто потеряли мы мир сказки, как Ассирию?

В душе, как шрам ожоговый, остался тот мираж.