Войти на территорию Ватикана — это не проблема… Проблемы начинаются дальше, когда появляется желание пройти вовнутрь, сдерживаемое осознанием необходимости отстоять для этого не менее чем часовую очередь на солнцепеке.
Холмы Рима
Виктор Гопман
Продолжение. Начало
У подножья Испанской лестницы (площадь Испании, дом 26) поселился, по приезде из Англии, сжигаемый чахоткой Джон Китс, здесь он и умер в 1821 году, в возрасте 25 лет. Год спустя в Средиземном море, в возрасте неполных 30 лет, утонул Перси Биши Шелли. При жизни этих великих английских поэтов-романтиков связывали узы дружбы; они и похоронены рядом, на Римском некатолическом кладбище. В 1906 году дом 26 на площади Испании был приобретен Мемориальной ассоциацией Китса и Шелли, чтобы устроить там музей, посвященный жизни и творчеству Китса, Шелли, а также Байрона и жены Шелли, Мэри, чей «Франкенштейн, или Современный Прометей» (написанный ею в восемнадцатилетнем возрасте, то есть, в 1816 году) был опубликован в 1818 году и с тех пор успешно наводит страх на всё читающее человечество.
Римское некатолическое кладбище у подножья холма Авентин стало местом упокоения многих иностранцев, не исповедовавших (в отличие, скажем, от княгини Зинаиды Волконской или художника Ореста Кипренского) католицизм. Здесь могилы не только Китса и Шелли, но и Карла Брюллова, автора «Последнего дня Помпеи» и «Всадницы», дочери Петра Андреевича Вяземского Прасковьи Петровны, старшей дочери Льва Николаевича Толстого Татьяны Львовны Сухотиной-Толстой, сына Иоганна Вольфганга Гете Августа. Можно добавить, что Мэри Шелли, пережившая мужа на 29 лет, похоронена в Лондоне.
Выйдя из музея великих английских романтиков и повернув налево, мы приходим к церкви Сант-Андреа-делле-Фратте (Св. Андрея в лесах). Здесь погребен Орест Адамович Кипренский, написавший портрет Пушкина, про который поэт сказал «Себя как в зеркале я вижу…». Сказать правду, наши попытки найти надгробную доску успехом не увенчались — хотя мы трижды обошли церковь и даже обращались за помощью к служителям; один из них, получив разъяснение, что речь идет о русском художнике, подвел было нас к надгробию с надписью на кириллице — ход мыслей в принципе верный, да только надпись говорила о некоем болгарском генерале.
В этой церкви взорам прихожан предстают два ангела работы Джованни Бернини; изначально они, в числе десятка других, предназначались для моста Святого Ангела через Тибр, однако папа Климент X счел, что негоже подвергать столь прекрасные скульптуры капризам римской погоды и потому распорядился две из них, по своему выбору, установить в церкви.
Продолжая наше движение, мы выходим на виа Систина. Это — памятные места Николая Васильевича Гоголя. В письмах своих Гоголь регулярно пишет: «Адрес мой: Via Felice, № 126» — следует иметь в виду, что на современных картах города улица обозначена как виа Систина, поскольку названа в честь папы Сикста V — в миру Феличе Перетти ди Монтальто.
Два слова для создания исторического фона. В начале 1831 года двадцатидвухлетний Гоголь, по рекомендации П. А. Плетнева, стал домашним учителем дочери генерал-лейтенанта Балабина, одиннадцатилетней Марии. Дружественные отношения с семьей Балабиных Гоголь поддерживал длительное время, состоя в переписке также и со старшей сестрой Марии, и с их матерью. Общался он с ними и в Риме. Формально уже не будучи более учителем, Гоголь по старой памяти не отказывался от наставнических обязанностей. Так, в своем письме М. П. Балабиной от 26 октября 1838 г. он извещает ученицу, что «…найдена у Porta Maggiore гробница булочника, которую (как объявляет сам булочник в надписи, им же сделанной) он воздвиг себе и своей жене. Монумент очень велик (булочник был очень тщеславен). На нем барельеф; на барельефе изображено печение хлеба, где супруга его месит тесто». Имя пекаря — Еврисак — отчетливо видно в правом нижнем углу.
Именно стараниями Марии Петровны, младшей генеральской дочери, на доме № 126, где Гоголь жил в 1838-1842 гг., появилась мемориальная доска. Строго говоря, на моей фотографии (сделанной 9 мая 2015 года) — не та доска, что была установлена благодаря Марии Петровне, а новая, датированная 1901 годом. В отличие от той, прежней, на ней — барельеф писателя, лавровый венок и подпись: «От русской колонии Рима». Но место то же, на уровне второго этажа, между окнами с чисто римскими ставнями (такие же были и в нашем гостиничном номере). Куда девалась старая — не знаю.
Если бы мы продолжили спускаться с холма Пинчо по Корсо, то, не доходя до площади Венеции, оказались бы на уровне Пантеона — другое дело, что мы приехали туда напрямую из гостиницы. Принято считать, что этот «храм, посвященный всем богам» (буквальный перевод слова «пантеон»), построенный примерно в 126 г. до н. э., из всех древних зданий Вечного города сохранился в наилучшей степени. Его диаметр равен расстоянию от пола до вершины купола, благодаря чему Пантеон выглядит очень гармонично; заметим при этом, что он сооружен без единой опоры. Здесь похоронены многие выдающиеся итальянцы; на плите, укрывающей место погребения Рафаэля Санти, всегда лежат цветы, приносимые молодоженами.
Буквально в двух шагах от Пантеона находится Санта-Мария-сопра-Минерва (Святая Мария над Минервой), единственный, в сущности, готический храм Рима. В доминиканском монастыре, граничившим с церковью, проходили судилища над еретиками. Именно здесь состоялся суд над Галилеем, по окончании которого ученый сказал: «А все-таки она вертится!». Именно здесь отрекался от своих «заблуждений» граф Калиостро (точнее говоря, авантюрист и алхимик Джузеппе Бальзамо).
Обогнув церковь, мы направились в сторону Кошачьей улицы — цель, намеченная еще дома, до отъезда. С этой кошкой связана одна из типичных римских легенд. Сидя на карнизе, киска предавалась обычной для себя дреме, и вдруг увидела ребеночка, с опасностью для жизни высунувшегося из окна. Тогда она громким мяуканьем привлекла внимание матери и тем самым спасла дитя — подобно тому, как гуси своим гоготом спасли древний Рим. Благодарные римляне назвали улицу в ее честь — via della Gatta (итальянское слово «кошка» знакомо издавна всем, выросшим на «Кошке под дождем» Хемингуэя: «Там была кошка», — сказала американка. — «Кошка?» — «Si, il gatto». — «Кошка? — рассмеялась горничная. — Кошка под дождем?»). Думается, по-своему интересна и история прилагаемой фотографии. Мы, задрав головы, несколько раз обошли Кошачью улицу, но так и не нашли искомого. У входа, украшенного табличной типа «Международной союз журналистов Италии» (или что-то в этом роде, насколько я понимаю по-итальянски) толпилось несколько итальянских международных журналистов, и к ним мы обратились с соответствующим вопросом о местонахождении животного. Без пользы дела. Мы упорно продолжили самостоятельные поиски, в ходе которых жена подошла к полицейскому (на соседней уже, заметим, улице). Тот, повторив вопрос горничной («Il gatto?»), сказал волшебное «Uno momento!» и повел нас к двери в Международный союз. Буквально напротив, на уровне третьего этажа, красовалась и впрямь трудно различимая с земли кошачья фигурка.
Сами понимаете, что трудно было сдержать торжество и не сказать журналистам-международникам нечто типа «Ну, вот, синьоры…». Один из них немедленно принялся оправдываться: «Да я вообще не римлянин…» Тут из двери вышел еще один член международного союза и, узнав о сути дискурса, принялся стыдить присутствующих, как по-английски, так и по-итальянски, за серость, проявленную перед лицом гостей столицы, тыча пальцем, с чисто итальянским темпераментом, то в торжествующую кошку, то в опозорившихся присутствующих.
Заканчивая наши изыскания на левом берегу Тибра, вернемся к началу этого рассказа, к княгине Зинаиде Александровне Волконской.
Окончательно перебравшись из Москвы в Рим (после того, как она приняла католичество), княгиня купила участок земли на Латеранском холме — тогдашней окраине Рима. Выбор места был не случаен для вновь обращенной католички — именно здесь возведена Базилика Сан-Джованни-ин-Латерано, Собор Св. Иоанна Крестителя на Латеранском холме. Титул этого храма в иерархии католической церкви — «Basilica maior» («Великая базилика»), и он стоит выше всех иных храмов мира, не исключая собора Св. Петра в Ватикане, а также римских Сан-Паоло-фуори-ле-Мура (Базилика Св. Павла за городскими стенами) и Санта-Мария-Маджоре, главного городского собора, посвященного Деве Марии.
Входящих в Собор Св. Иоанна Крестителя встречает надпись «Святейшая Латеранская церковь, всех церквей города и мира мать и глава».
А ведь нечто в этом же роде можно сказать и про княгиню Волконскую, писательницу, поэтессу, певицу и композитора, оставившую яркий след в русской культурной жизни первой половины XIX века. Да один только, даже неполный, список близких ей людей, бывших гостями её что московского, что римского литературных салонов, не может не вызывать изумленного почтения: Пушкин, Баратынский, Мицкевич, Веневитинов, Гоголь, Брюллов, Александр Иванов, Вяземский (который писал о ее салоне как о «волшебном замке музыкальной феи»). Римская беднота называла княгиню Волконскую Благочестивой; благотворительность была ее второй натурой, и недаром предание гласит, что она умерла от простуды, отдав на улице свое пальто замерзающей нищенке.
Для римских же муниципальных властей всё это — звук пустой, и площадь перед виллой они поименовали не «площадью Волконский», но «площадью виллы Волконской». Что бы ни значило это словосочетание, с ним превосходно гармонирует колючая проволока по забору — ведь нынешний владелец виллы, посол Соединенного Королевства, несомненно, нуждается в надежной охране.
Теперь настало время отправляться на правый берег Тибра, именуемый Трастевере, что буквально означает «за Тибром»; однако если «Замоскворечье» звучит нормально для нашего уха, то «Затибрье» вовсе не выговаривается. Наш путь туда лежал через Еврейский квартал и далее, через остров Тиверина, единственный остров на реке Тибр. В Еврейском квартале мы подошли к Большой римской синагоге (с входом туда непросто, несмотря на попытку продемонстрировать цветные ксерокопии израильских паспортов — разумеется, сами паспорта мы хранили в гостиничном сейфе, с учетом высокой активности и профессионализма римских карманников). Из памятных дат: 13 апреля 1986 года Большую синагогу посетил папа Иоанн Павел II — это был первый визит понтифика в еврейский дом собрания и молитвы за всю историю Римско-католической церкви.
С левого берега реки на Тиверину римляне попадают, вот уже более 20 веков, проходя по мосту Фабричио, самому древнему из сохранившихся городских мостов. Соответственно, дорога с острова на правый берег лежит по мосту Честио, или мосту Святого Варфоломея, который немногим моложе, будучи построенным приблизительно в 60 — 40 гг. до н. э. Оба моста, несмотря на свой весьма почтенный возраст, вполне пригодны для использования — во всяком случае, мы прошли по ним без малейших проблем.
Основные холмы Трастевере, или Правобережья — Ватиканский и Яникул.
Войти на территорию Ватикана — это не проблема, тем более, что от станции метро «Оттавиано» до площади Святого Петра буквально считанные минуты ходьбы. Проблемы начинаются дальше, когда появляется желание пройти вовнутрь, сдерживаемое осознанием необходимости отстоять для этого не менее чем часовую очередь на солнцепеке. Но следует учесть, что в прошлый приезд мы уже побывали в Ватикане. У нас был прекрасный экскурсовод (московская дама, живущая в Риме) и наушники, благодаря которым мы не упустили ни слова из сказанного ею. Нам удалось пробыть достаточно долго в Сикстинской капелле, причем мы были вооружены схемой росписи потолка и биноклем, позволившим подробно разглядеть плоды четырехлетнего каторжного труда Микеланджело. Мы видели и Аполлона Бельведерского, и памятного еще по школьным учебникам истории несчастного Лаокоона с детьми. Мы сфотографировали знаменитый фонтан в виде шишки на фоне Бельведерского дворца, и нам показали окна личных покоев папы. Так что на этот раз мы просто потолклись часок на пьяцца Сан-Пьетро и отправились далее.
А далее наш путь лежал по улице Примирения, в сторону замка Святого Ангела. Замок этот император Адриан начал возводить «на другом берегу Тибра» в 133 году как семейную усыпальницу. Надобно сказать, что Адриан оставил приснопамятный след в еврейской истории: его решение построить на месте разрушенного в 70 году Иерусалима языческий город Элия Капитолина принято считать одной из основных причин восстания Бар-Кохбы, после подавления которого император обнародовал суровые законы, запрещавшие под страхом смерти изучение Торы и исполнение обычаев и обрядов иудаизма, включая и обрезание. На развалинах Иерусалимского храма он распорядился воздвигнуть храм Юпитера Капитолийского.
В 590 году на Рим обрушилась страшная эпидемия чумы, и папе Григорию I было тогда видение: на вершине замка появился архангел Михаил, возвестивший о скорейшем окончании бедствия. С тех пор замок стал зваться Сан Анджело.
Замок Святого Ангела на протяжении истории своего существования служил и крепостью, и укрытием для римских пап. А еще он был тюрьмой, в которой сидели Джордано Бруно и Галилео Галилей. Единственным узником замка, которому удалось бежать из заключения, был выдающийся итальянский скульптор, ювелир, живописец и музыкант эпохи Возрождения Бенвенуто Челлини (в родном городе художника, Флоренции, на площади Синьории, стоит его самая знаменитая работа — статуя Персея, держащего голову Медузы Горгоны).
Другой же из числа основных холмов Правобережья, Яникул (название которого — от двуликого Януса) уважительно именуют «восьмым римским холмом», пусть даже он находится вне границ древнего города.
Яникул считается одним из самых приятных мест в городе для пеших прогулок. Отсюда открывается прекрасный вид на левобережный Рим во всей его классической красе, и желающие могут заняться самопроверкой, дабы убедиться, насколько хорошо усвоен материал, легко ли им удастся найти и опознать памятные места Вечного города, будь то древний Колизей или существенно более юная «пишущая машинка». Подниматься на холм можно по улице Гарибальди, с тем, чтобы дойдя до вершины, до площади Гарибальди, увидеть там памятник Гарибальди, а у его подножья пушку, чей выстрел в полдень, как предполагается, слышен во всем Риме. Задача выстрела — вполне мирная: синхронизация городского колокольного звона.
Из Рима за всё время мы выезжали только раз — в городок Тиволи. Там, на расстоянии пары десятков километров от столицы, любила укрываться от летней жары римская знать. Назначенный губернатором Тиволи в середине XVI века кардинал Ипполито II д’Эсте пожелал превратить прилегающую к своему дворцу территорию в парк, равного которому не было бы в мире. Надобно сказать, что кардинал был сыном Лукреции Борджиа, известной в истории как «кровавая Лукреция», отравительница и кровосмесительница. Впрочем, от матери Ипполито унаследовал прежде всего любовь к роскоши и тягу к прекрасному. И вот в результате значительных усилий вилла д’Эсте стала не просто одной из самых знаменитых итальянских вилл XVI века, но и своего рода эстетическим идеалом на последующие века. П. П. Муратов писал: «Это вечный образ римской виллы, пленяющий наше воображение, какая-то вечная наша мечта. Обильные воды текут там, образуя тихие зеркальные бассейны и взлетая сверкающими на солнце струями фонтанов. Широкие террасы уставлены рядами потемневших от времени статуй. Закругленные лестницы ведут к ним; зеленый мох лежит толстым слоем на их балюстрадах».
Принято считать, что именно фонтаны виллы д’Эсте были тем совершенным образцом, который стремился превзойти Петр I при создании Петергофа.
На этом, собственно, я собирался было закончить свой рассказ, однако вспомнил, что «читатель ждет уж рифмы “розы”», и потому я просто обязан написать хотя бы пару слов о нашем питании (это у Давида Самойлова в его истории о Коте в сапогах король говорит: «Я доволен своим пребыванием и, так сказать, питанием»); так вот, пребыванием — в Риме — мы были весьма довольны, да и питанием тоже. Тем более на фоне предыдущего нашего римский опыта, который был не ахти: в гостинице завтрак состоял из хлеба с маслом и джемом, а также сладких булок; плотный же график организованной поездки вынуждал сводить обед к ломтю пиццы или разогретым в микроволновке треугольным бутербродам. Сейчас же, спустившись к завтраку, мы были приятно удивлены: ветчина, салями, очень приличный сыр, яйца — правда, крутые, йогурт и мюсли к нему. Ну, и джем, и мед, и масло. И сладкие булочки пяти видов. Да, разумеется, не испанская гостиница с тремя горячими блюдами на завтрак (и трудноисчислимым числом закусок), но и не Париж, где круассаны к чашке кофе с молоком выдают счетом (да не шучу я, какие тут шутки).
Одним словом, гостиничный завтрак позволял с легкостью пережить первую, самую напряженную, половину туристического дня (с учетом нашего жесткого — самими же, как уже отмечалось, составленного — расписания), после чего мы отправлялись в сторону гостиницы, на заслуженный обед. Жили мы неподалеку от Термини, главного вокзала Рима, где пересекаются две (правильнее сказать, обе) ветки римского метро, и разных точек общепита в этом центровом месте было более чем достаточно. На второй день пребывания мы выглядели в меню нескольких окрестных ресторанчиков такую штуку, как «комплексные» обеды — назовем их так, за неимением иного подходящего слова. За 12-15 евро предлагались два блюда (по пять вариантов каждого на выбор), бутылка минеральной воды и классический итальянский десерт тирамису, что означает нечто вроде «взбодри меня». При этом на первое можно было взять суп, а можно и разные виды пасты, второе же представляло собой кусок мяса достаточных размеров. Суп — овощной, с участием всех возможных овощей сезона, и к нему подавался очень вкусный местный хлеб, серый, с хрустящей корочкой. Что касается спагетти, то после нескольких пробных вариантов мы остановились на традиционной римской паста алла карбонара, с жареной грудинкой и тертым пармезаном. На столах, кстати, неизменно стояли бутылочки с оливковым маслом и бальзамическим уксусом. Словом, это были ресторанчики скромно-умеренные, где не подавался, к примеру, такой римский деликатес, как салтимбокка алла романа (что буквально означает «прыгни мне в рот») — обжаренные куски телятины, завернутые в ломтики ветчины. Впрочем, уходили мы оттуда сытыми и умиротворенными.
Окончание
