Борис Тененбаум: Имитация невменяемости как политический прием

Loading

Но тем не менее складывается впечaтление, что и на середине шестого десятка дуче все еще оставался шпанистым подростком — из низов, всегда с кастетом в кармане, и со смутным ощущением собственной социальной и культурной ущербности.

Имитация невменяемости как политический прием

Борис Тененбаум

Главы из книги. Читайте предыдущую публикацию цикла: Анатомия диктатуры

I

В январе 1939 года Невилл Чемберлен приехал в Рим с визитом. Визит был довольно странный — официально запрос на свидание с дуче пришел из Лондона, о чем и было обьявлено в газетах — но на самом деле именно Муссолини попросил Чемберлена приехать — только попросил тишком и без всяких газет, а через посольство.

Чемберлен приехал.

Встречали его самым дружелюбным образом, народ собирался толпами, и при этом — без всякой организационной работы Стараче. Тот как раз получил инструкции сделать прием “… умеренно радушным …” — с ударением на слове «умеренно» — и у него это не получилось.

Кортежу премьер-министра Англии на улицах Рима аплодировали …

Официальный же прием прошел в духе, принятом дуче в последнее время и сделанном по германскому образцу — военный парад с солдатами, печатающими шаг, множество детишек, машущих плакатами самого патриотического содержания, и сам дуче — в очень воинственном наряде и окруженный телохранителями.

Чемберлен вернулся в Лондон с идеей, что Италия и впрямь может выкинуть что-то неожиданное, и распорядился начать секретные консультации штабов с французами[1].

Нy, на случай, если провокации Муссолини станут чем-то материальным.

И дуче результатами визита тоже остался недоволен — он-то надеялся через Чемберлена надавить на Францию с тем, чтобы она уступила ему хоть немного, хоть в чем-нибудь, но ничего из этого не вышло.

И Бенито Муссолини очень рассердился на Чемберлена, и сообщил своему окружению, что тот совершенно не понимает “… морального значения войны как главной движущей силы мировой Истории …”, и что пресловутый зонтик, с которым не расстается английский премьер, есть знак упадка, разложения и полного декаданса.

Ну, декаданс — декадансом, но положение и правда сложилось неприятное.

Буйные требования депутатов итальянского парламента, организованные в конце ноября, не принесли дуче ни прибыли, ни уважения. Получилось даже наоборот — его репутация во Франции оказалась испорчена чуть ли не в один день, про «… мудрого политика Муссолини …» в Париже уже никто и не поминал, а французские газеты, еще недавно ссылавшиеся на Италию как на образец социальной гармонии, теперь бранили его последними словами.

А ведь казалось бы — он все сделал правильно, в точности по образцу действий своего берлинского коллеги. И пошумел, и погрозил, и показал, что «… хочет мира, но не остановится ни перед чем …» — а вот никаких делегаций к нему не присылают, и компромиссных предложений не делают, и даже визит Чемберлена, который просто рвался приехать в Мюнхен — и то пришлось организовавать потихоньку и самому. И получается, что и дуче и фюрер делают вроде бы одно и тоже — но Берлин раз за разом получает крупнейшие выигрыши, а на долю Рима не остается ничего.

Это следовало как-то осмыслить.

II

В 1939 Муссолини исполнялось 56 лет, и к этому времени он успел примерить на себя многие роли. Он был и национальным лидером, и “… человеком, который всегда прав …”, и “…вождем фашистcкой революции …”, и “… oснователем Итальянской Империи …”.

Но тем не менее складывается впечaтление, что и на середине шестого десятка дуче все еще оставался шпанистым подростком — из низов, всегда с кастетом в кармане, и со смутным ощущением собственной социальной и культурной ущербности.

Он все время кому-то подражал.

В ранней молодости — своим образованным возлюбленным, потом — сыновьям богатых миланских семейств, потом — поэту д’Аннунцио. И в результате стал сыпать цитатами из философов, играть в теннис, и устраивать пышные представления, насыщенные пафосной символикой героизма.

Все это было довольно фальшиво — и философов он на самом деле не читал, и в теннис с чемпионами играл, как бы не замечая, что ему подыгрывают, и пафос списывался у того же д’Аннунцио — но зато удачно ложилось на общий тон поведения Муссолини.

Он видел в себе отчаянного, неудержимого трибуна, готового драться до конца — и это очень понравилось публике после стыда разгрома при Капоретто.

В образе “… сурового солдата …” Бенито Муссолини действительно шагнул далеко.

Он правил Италией с 1922-го года, и с 1926-го — уже в качестве всесильного диктатора. Всякая организованная оппозиция была задавлена, а возможных соперников из числа популярных деятелей фашистской партии дуче аккуратно убирал — и все это без убийств.

Он не был кровожадным человеком — всего лишь безгранично честолюбивым.

Соответственно, в 1938-1939 Муссолини в поисках новой славы взялся делать то, что делал всю свою политическую жизнь — нашел образец для подражания и начал “… следовать образцу …”. Делу несколько мешало то, что Бенито Муссолини в личном плане Адольфа Гитлера не любил, над идеями расового превосходства очень иронизировал, и вообще поначалу считал его своим “… германским подражателем …”.

Где-то к 1937, однако, они поменялись ролями — силою вещей получалось, что теперь Муссолини играл вторую скрипку. Теперь он следовал за лидером — а то, что в частном порядке дуче считал фюрера маньяком, делу не мешало.

Если безумное поведение приносит успех — его следует копировать.

И вот через итальянcкий парламент[2] был проведен закон, по которому в случае войны в армию призывались все депутаты, без единого исключения — и старые, и больные, и подслеповатые.

A дуче в речах начал поминать уже не пять миллионов штыков, “… готовых в едином порыве ударить туда, куда он укажет …” — а все восемь. Проблема, правда, была в том, что вся эта воинственная накачка как-то ничем победоносным не оканчивалась.

А 15-го марта 1939-го года в Рим опять прибыл Филипп фон Хассе, и снова привез личное послание фюрера, адресованное Муссолини. В нем говорилось — «… сегодня, в 6:00 утра, германские войска пересекли чешскую границу …» — и сделано это без всяких консультаций с Италией.

Дуче был просто поставлен перед фактом.

III

Это был, конечно, сильный удар по его гордости. Даже Чиано сказал, что «… Ось Берлин-Рим, похоже, работает только для одного из партнеров ... «, а Итaло Балбо пошел и дальше — 21-го марта 1939 он выступил в Большом Фашистком Совете, и сказал коллегам:

“… мы лижем немцам сапоги …”

Муссолини заперся у себя в Палаццо Венеция и народу не показывался. Визит Филиппа фон Хассе было велено держать в секрете от широкой публики. Даже за шагистикой фашистской милиции на площади перед дворцом дуче наблюдал из-за занавеси[3]. Он серьезно опасался германского броска на Балканы — хорватские фашистские организации в Югославии начали поглядывать не только в Рим, но и в Берлин.

В общем, когда 28-го марта 1939 пришли вести из Испании о том, что Мадрид наконец-то пал, они пришлись очень кстати. Теперь генерал Франко, протеже Муссолини, говорил за всю Испанию — и дуче показался наконец на балконе Палаццо Венеция.

Он размахивал географическим атласом, открытым на карте Испании, и кричал, что держал атлас открытым целых три года — “… но теперь он может перевернуть эту страницу и открыть другую …”.

Толпа, конечно, ликовала.

Про то, на какой странице будет открыт атлас, в общем-то, уже знали — предстоящий захват Албании для для видных людей в фашистской иерархии Италии не был секретом. На этом проекте настаивал Галеаццо Чиано. Считалось, что дело не потребует ни больших усилий, ни больших затрат — Албания и так была фактическим протекторатом Италии — но в качестве новой колонии могла быть полезна для заселения.

Оптимисты рассчитывали на расселение там миллионов колонистов в течение жизни уже этого поколения итальянцев. Ну, Чиано так далеко, скорее всего, не заглядывал — но у его семьи имелись серьезные планы в отношении албанских железных рудников.

Вторжение состоялось 7-го апреля 1939.

Галеаццо Чиано наблюдал за ним с воздуха, из кабины своего боевого самолета. В конце концов, он был образцовый фашист, должен был подавать пример — так что Чиано, как офицер итальянских королевских военно-воздушных сил, немедленно надел военную форму и отправился на фронт военных действий, сражаться за Италию.

Трудиться ему особенно не пришлось. Итальянские войска вступили в Тирану в первый день вторжения, а к 16-го апреля все было кончено. Король Албании бежал, и албанские вожди в Риме, во дворце Квиринал[4], под громовые клики одобрения поднесли королю Виктору Эммануилу корону. Теперь он был королем Италии, императорoм Эфиопии и королем Албании. Муссолини стоял рядом со своим монархом.

Чиано отметил в своих записках, что его тесть выглядел как “… гигант, отлитый из бронзы …”

IV

22-го мая 1939 года в Берлине был подписан «Германо-итальянский договор о союзе и дружбе». Как и полагается, договор был подписан министрами иностранных дел обеих сторон, то-есть Риббентропом и Чиано, но необычайная сторона документа заключалась в том, что написан он был немцами, и в буквально одностороннем порядке.

Чиано подписал текст, целиком разработанный в ведомстве его коллеги. Планы в документе были обозначены очень неясно — например, говорилось, что обе высокие договаривающиеся стороны собираются хранить основы европейской цивилизации.

Имелась в тексте и так называемая 3-я статья:

Статья III

Если это вопреки желаниям и надеждам обex высокиx договаривающиxся сторон дойдет до того, что одна из них попадает в воeнные осложнения с другой властью или с другими властями, другая сразу встанет на сторону как союзник и поддержит ее всеми военными силами на суше, в море и в воздухе.

Говорилось, правда, и о необходимости взаимных консультаций, но это уже было так, минимальной отговоркой. По заведенной с незапамятных времен дипломатической практике, подобные договоры подписываются с целью “… взаимной обороны …” — а тут об обороне не сказано ни единого слова, стороны обязывались поддержать друг друга в случае любых военных осложнений с любой внешней стороной.

Договор был немедленно окрещен «Стальным Пактом».

Надо сказать, для этого были хорошие основания. Стороны связывались вроде бы нерушимым соглашением, и Муссолини, в частности, получал защиту от английского гнева. Когда посол Великобритании, сэр Перси Лорейн, явился к нему за обьяснениями по поводу захвата Албании, дуче не стал его и слушать.

В союзе с Германией он чувствовал себя в полной безопасности. Английские министры уже дважды отступили перед Германией в первый раз в Мюнхене, при посредничестве Муссолини, второй раз — в марте 1939, уже без всякого посредничества.

Чемберлен сказал в Парламенте, что гарантии, данные Великобританией Чехословакии, больше не существуют — в силу того, что сама страна распалась на части. Конечно, меньше всех в это обьяснение верил сам Чемберлен. Он был обманут Гитлером, который попросту наплевал на данное им обещание оставить чехов в покое.

И Муссолини дyмал, что он ничем не рискует — если уж англичане пальцем не двинули в защиту Чехословакии, чьи новые границы они как бы гарантировали в 1938, то уж конечно они ничего не сделают в защиту Албании, которой они ничего не обещали.

Дуче, по-видимому, искренне полагал, что если Англия и не боится Италии, то уж Италии в нерушимой связке с Германией она испугается наверняка.

Психологически он все-таки так и остался пареньком с кастетом в кармане, и многих вещей не понимал. Уинстон Черчилль, который в политику умиротворения не верил, выступал против Мюнхенского Соглашения и вообще был политическим противником премьер-министра, в английских делах разбирался получше Муссолини.

Так вот, после захвата немцами Праги он сказал следующее:

“… Чемберлен не любил, когда его обманывали …”

Примечания:

  1. Mussolini, by Denis Mack Smith, page 226.
  2. 14-го января 1939 парламент Италии был упразднен и заменен Палатой Союзов и Корпораций. Ее депутаты уже не избирались — даже формально — а назначались правительством.
  3. Эту интересную деталь можно найти в книге: Mussolini’s Italy, by Max Gallo, page 296.
  4. Квиринальский дворец (итал. Palazzo Quirinale) — официальная резиденция главы государства в Италии. В переносном смысле слово Квиринал также используется для обозначения государственного аппарата страны.
Print Friendly, PDF & Email

6 комментариев для “Борис Тененбаум: Имитация невменяемости как политический прием

  1. Борис,

    Вы ставите меня в трудное положение. На Ваш вопрос после лекции о Черчилле, о ком бы слушатели хотели услышать в следующий раз, я ответил: «о Черчилле». После Ваших двух заметок о Муссолини — мне, пожалуй, хотелось бы услышать о Муссолини. И я не уверен, что не изменю свое мнение еще раз — о чем Вы собираетесь еще здесь писать?

    1. А.Бархавину:

      Поглядите на http://www.proza.ru/avtor/borist — там выставлены последние четыре главы из «Муссолини», а остальные упрятаны в фолдере , который так и называется, «Книга о Муссолини».
      Читать это будет интересно, уверяю вас 🙂

  2. Элиэзер М. Рабинович 31 Июль 2015 at 0:54 |
    Пол Джонсон не исключает, что при более умелой политике Запада он мог оказаться на другой стороне…
    ———— РЛ ———
    При более умелой политике и Второй мировой бы не было. Стоило ли объявлять Германии войну и давать ей повод напасть на Францию, если никаких шансов у Франции и Англии выиграть не было. Можно сказать, что Вторую мировую начали по недальновидности всё-таки Англия и Франция как мировую. Польша осталась бы оккупированной и на этом всё бы кончилось.

  3. Да, Элиэзер. Если вы помните, мы как-то обсуждали Франко и Муссолини, и выходило, что тот сделал одну роковую ошибку: поторопился с объявлением войны. Подождал бы пару недель — не кончил бы жизнь у стенки в захолустном городке, со всеми присными …

    Но я попросил поставить этот материал в Гостевую вот из-за чего:

    «… складывается впечaтление, что и на середине шестого десятка дуче все еще оставался шпанистым подростком — из низов, всегда с кастетом в кармане, и со смутным ощущением собственной социальной и культурной ущербности …».

    Сходства не находите?

  4. Прочитал заметку как раз после разговора с Вами по Скайпу и находясь еще под обаянием Вашей личности. Тот Муссолини, которго Вы рисуете, отличался от Гитлера и Франко так, как итальянцы отличаются от немцев и испанцев. «Фигаро здесь, Фигаро там…»

    Вот Вы пишете:

    Всякая организованная оппозиция была задавлена, а возможных соперников из числа популярных деятелей фашистской партии дуче аккуратно убирал — и все это без убийств.

    И далее:

    Он не был кровожадным человеком — всего лишь безгранично честолюбивым.

    Согласитесь, это все-таки, как некоторые говорят, «две большие разницы»: он был современником Ленина, Сталина, Гитлра, но устранял врагов без убийств; честолюбив, но не до крови. Ему не повезло. Пол Джонсон не исключает, что при более умелой политике Запада он мог оказаться на другой стороне…

Добавить комментарий для райский либерал Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.