Надежда Кожевникова: Овощная база

Loading

Надежда Кожевникова

Овощная база

Когда мы с мужем делаем капитальные продуктовые закупки, заранее подготовив список, что нам нужно, а, бывает, и не очень-то нужно, вполне могли бы обойтись, в очень редких случаях в здешних магазинах не находится того, что мы наметили. Живем вдвоем, дочка с мужем и внуком в Лондоне, но багажник нашей машины, большой, вместительной, забивается до отказа. Прежде всего, ящиками питьевой воды, муж пьёт с газом, я без, и овощами, фруктами, мяса практически не едим, предпочитая рыбу. Здоровый рацион, которого придерживаемся давно. Я не ленюсь готовить, используя оливковое масло и лимоны. У плиты до испарины не стою, не ощущаю себя жертвой героических усилий в семейном быту. При столь богатом ассортименте продуктов изобретать разнообразные салаты, супы никакая не рутина, а именно творчество.

Но, как известно, люди быстро привыкают к хорошему, о дурном забываю. И всё же, полагаю, сбой в доставке розовых грейпфрутов – я их выдавливаю вручную, по стакану сока мы с мужем утром выпиваем натощак – не стоит воспринимать драматически как посягательство на наши жизненные устои. Поэтому, чтобы стабилизировать ненужное возбуждение, потребительский гнев, здесь, на Западе, основанный на незыблемом правиле, что клиент всегда прав, кто-то из нас произносит кодовую фразу: а ты помнишь…

Да, помним, конечно, помним. В раннем детстве не осознается разница, чем тебя кормят, манной кашей или черной икрой. Но при взрослении, с первой самостоятельно заработанной копейкой, четко, ясно обнаруживается сколько что стоит и как это можно – или нельзя – добыть.

В СССР главные проблемы возникали именно с добыванием. Дефицитом было всё, и даже для такого виртуоза по части блата, как моя мама, тут требовались усилия. Я что-то от неё усвоила, но подобного совершенства достичь не сумела. Не было дара общаться с продавщицами комиссионок на равных и обольщать директоров гастрономов с ухищрениями оперной примадонны, кинозвезды.

Выйдя замуж, родив ребенка, уже без родительской, в основном материнской опеки, влилась, надо сказать, вполне органично, в многочасовые очереди за самым элементарно необходимым. Шока не испытала. Стоя, скажем, за детской одежонкой на Горького, получала дельные советы, рекомендации, информацию, что неподалеку в продаже махровые полотенца. А мой муж, простояв за шубкой из цигейки на вырост для дочки в «Детском мире» полдня, явился с добычей счастливый: у него на запястье химическим карандашом значился номер: четыреста двенадцать. Эту шубку дочка носила до нашего отъезда в Женеву, поначалу стянутую ремнем, длинной, а потом укорачиваемой по мере её роста.

И помню, странно, что и она помнит, её мне вопрос: почему ты, мама, так любишь огрызки яблок? Яблоки сорта «джонатан», экспортируемые из дружественной социалистической Венгрии, тоже были дефицитом, только ей, ребенку, предназначенным. При том мы, её родители, тогда молодые, обделенными, ущербными себя нисколько не ощущали. Молодость такая пора, когда праздник возникает подспудно, из нутра, неомраченного, необремененного разочарованиями, потерями, страданиями. Отсутствие такого опыта с одной стороны плюс, а с другой минус. Отрезвление приходит постепенно, по нарастающей, порой с сокрушительным результатом.

Однажды, когда мы отвергли парниковую клубнику, в зимний сезон она не источала соблазнительного аромата, муж спросил: «А ты помнишь овощные базы, куда по разнарядке райкомов отправляли студентов вузов, сотрудников НИИ, то есть служивую интеллигенцию?»  И удивился, что на овощной базе я побывала лишь однажды. Зато с приключениями.

Первокурсников Литературного института на овощную базу подмосковного совхоза везли в автобусе. Не знаю, по какому наитию я, как мальчик-с-пальчик, мысленно отмечала вехи пути, остановки маршрутного автобуса, железнодорожный переезд с пронесшейся в сторону Москвы электричкой. Что я с этой базы сбегу, одна, это мне в голову еще не приходило.

Ребят поставили на погрузку ящиков в грузовики, а нас, девчат, на разборку картофеля, лука, кочанов капусты. В хранилище типа сарая-ангара гнилостный запах вызывал рвотные позывы. Если такой товар предназначался городским жителям, то лучше бы пустые магазинные полки, относительно хотя бы чистые. Но еще меня, можно сказать, заворожили лица женщин, работающих в этом совхозе. Я бы сказала, зловещие, злорадствующие. Когда одна из наших сокурсниц, споткнувшись на склизком, гнилом капустном кочане, упала, раздался хохот, отнюдь не свидетельствующий о смычке города с деревней, спланированной большевистскими вождями.

Картинка скорее напоминала концлагерь, куда прибыла очередная порция заключенных, абсолютная зависимая от тамошних вертухаев. Реакция         моих подружек-сокурсниц тоже ошеломила. Они, как роботы, выстроенные в шеренгу, стали передавать друг другу порченые кочаны, картофель, лук, складывая их в ящики.

Из этого ангара я кинулась на поиски сокурсников-ребят, среди которых у меня имелся верный паж, после службы в армии принятый в Литинститут, где по предписанию родоначальника соцреализма Максима Горького жизненный опыт ставился значительно выше каких-то ну что ли природных способностей.

Володя, сказала, я хочу отсюда сбежать, помоги! На что Володя, с тем самым жизненным опытом, мне ответил: «Нет, помочь тебе не могу, не хочу рисковать и тебе не советую. Санкции будут от институтского руководства. Ты лучше не делай ничего, притворись, сделай вид, что стараешься и выжидай. Прибудет автобус и без проблем доставит нас в Москву.»

Но выжидать, бессмысленно выжидать я-то и не могла. И не хотела. Хотя Володя с его житейским навыком оказался прав.

С той овощной базы я, одна, самостоятельно до дома добралась позднее всех своих сокурсников, доставленных на автобусе. Шла пешком, заплуталась, села не в ту электричку, не приближающуюся к Москве, а в обратном направлении. Но получила очень серьёзный урок, как выяснилось, имеющий тоже очень серьёзные последствия в судьбе и моей личной, и нашей семьи.

Издевательства, надругательства репрессивным режимом над индивидуумом, советской властью ни во что не ставленым, игнорируемым, имеют свои пределы, и у каждого тут есть собственные ресурсы прочности: когда еще терпимо, а потом уже – нет.

Я, пожалуй, принадлежала к той, категории, у которой и оснований для эмиграции, и для шансов выживания там, были мизерными, то есть нулевыми.

И то, что именно я оказалась инициатором отъезда нашей семьи, считаю зовом свыше, не в религиозном смысле, я атеистка, а скорее инстинктивным, животным. Даже самую преданную собаку, нельзя безнаказанно пинать, унижать. И даже такая собака при первой возможности, пускается в бега, в никуда, с обрывком веревки на шее.

А дальше уж как кому суждено. Но лозунг – мы не рабы, рабы не мы – хотя и чудовищно изуродованный большевиками, по сути правильный. Этот лозунг – знамение времени, той неизбежной тенденции во вселенском уже масштабе, когда в рабстве не желает оставаться никто и нигде. Вне зависимости ни от чего. На любом континенте, у любой расы, с любыми привычками, правилами, традициями, предрассудками. Мир рабов сокрушен. Но что из руин рабства возникнет– это никто не знает.

Print Friendly, PDF & Email

7 комментариев для “Надежда Кожевникова: Овощная база

  1. Уважаемая госпожа Кожевникова!
    С интересом прочел Ваш рассказ, как и другие. Очень честно и искренно передаете свое личное отношение к тем «колхозным эпопеям». Aber warum so traurig?
    Действительно, тогда поездка в совхозы осуществлялась в принудительном порядке и внутреннее чувство собственного уважения, особенно в молодом возрасте, толкало на всякие ухищрения, чтобы избежать её. Многие, и я в том числе, предвидя наступление этой очередной сезонной сельхозкампании, как могли заранее старались вписаться в соответствующий график отпусков или предусмотрительно организовывали длительные командировки на это время, чтобы избежать «призыва». Застигнутые врасплох суетились в поликлинниках, заболевали, как правило острым респираторным заболеванием, а остальная часть вольнолюбивых одесситов направлялась на необъятные помидорные плантации, где весь сентябрь и октябрь снабжала нашу ныне почившую Родину, — её консервные комбинаты, рядовых покупателей, — ценными томатами, перцем, луком, баклажанами… Отдельные бригады набивали силосные ямы, проводили ремонт сельских электросетей, выполняли местным жителям ремонт бытовой техники к всеобщему удовлетворению.
    Обычно после сделанной работы благодарные хозяева накрывали стол на троих, где рядом с бутылью молочного цвета самогона, заткнутого куском кукурузного кочана, пристраивалась стандартная 5-литровая бутыль молодого вина, крупнозернистая соль в консервной банке, миска всяких овощей, лук в золотой кожуре и домашнее копченое, не побоюсь этого слова, сало… В процессе «зачистки» стола мы обычно курили сигареты «Памир» или «Прима» и вели воодушевленный разговор на все темы…
    Как ни странно, но утром все просыпались свежими, голова не болела. Шли на общий завтрак, где предлагались те же овощи, яйца, сваренные вкрутую, свежее молоко или чай. После неторопливого завтрака с обсуждением событий прошедшего дня расходились по распределенным участкам.
    После недели такой интенсивной работы и налаживания добрых отношений с жителями и руководством, обычно с ведома проверяющих нашего предприятия и совхозного начальства, организовывали сменную работу, когда одна половина неделю работала на бескрайних совхозных нивах, а другая в это время ошивалась в городе либо занималась своими делами. Потом менялись и так до конца срока. Успевалось за это время многое.
    Подработать на ремонтах по тем же селам, съездить на старом мотоцикле ИЖ с друзьями порыбалить в Вилково и многое другое, что в итоге устраняло неприятный осадок от «принудительной посылки на сельхозработы».
    Вот так всё это осталось в моей памяти.

  2. «… Когда в 90-х годах нам перестали выплачивать зарплату, я, имея троих дочек, неоднократно подряжался на разгрузку вагонов с овощами, зная, что, кроме заработка, не приду домой с пустыми руками. Еще раз повторюсь, да, это было, по существу, воровством, но на деле – узаконенным образом действий….»
    ———————————————-
    Жестокая и печальная правда.
    Мы все и васегда возвращались с баз и с «картошки» не с пустыми руками. Детям врали про покупку. Cосед, инженер высокого ранга (Курчатовский институт, где охрану несли солдаты МВД) тащил оттуда всё для дачи, для дома. На мои сомнения отвечал: «Своё берём и солдатикам даём!» Даже мой соавтор, ректор провинциального вуза и, стало быть, член бюро обкома, возвращался из Москвы с рюкзаком, набитым колбасой, сыром, консервами. Я, выезжая на преддипломную практику студентов, тоже вёз свёрток с маслом и колбасой для своих однокурсников. А меня ждал «подарок» в виде самодеятельных шаровых пальцев и крестовины с гарантированной термообработкой.

  3. Дорогая Надежда!
    Вы, конечно, знаете, как трепетно я отношусь к Вам и Вашим текстам. Однако, Платон мне друг. Ни в коей мере не считая, что Вы допустили неточности по злому умыслу, позвольте указать на некоторые места текста, которые провоцируют меня на комментарии.
    «…кто-то из нас произносит кодовую фразу: а ты помнишь…»
    А кто-то, представляете, помнит, что не доел в России эклеров по 22 копейки. Об этом написал когда-то наш блогер.
    «В СССР главные проблемы возникали именно с добыванием.»
    Не могу поверить, что у Вас, можно сказать достаточно привилегированного жителя Москвы были с этим проблемы. Ключевые слова здесь «привилегированный» и «Москва». В первом слове я намекаю на Ваше благородное происхождение, во втором — на то, что Москва и Ленинград снабжались по первой категории. Все знают о так называемых «колбасных» поездах в Москву и Питер.
    «А мой муж, простояв за шубкой из цигейки на вырост для дочки в «Детском мире» полдня, явился с добычей»
    Насчет цигейки – это Вы точно. Цигейки были семейной реликвией для многих, в том числе в нашей семье.
    «Яблоки сорта «джонатан», экспортируемые из дружественной социалистической Венгрии, тоже были дефицитом, только ей, ребенку, предназначенным»
    Джонатан был ходовым сортом яблок. Он был не дорог, но не рекомендован детям из-за красноты – вызывал аллергию. Для детей рекомендовали покупать зеленые сорта яблок, например, семеренко.
    «…а нас, девчат, на разборку картофеля, лука, кочанов капусты. В хранилище типа сарая-ангара гнилостный запах вызывал рвотные позывы. Если такой товар предназначался городским жителям, то лучше бы пустые магазинные полки, относительно хотя бы чистые. Но еще меня, можно сказать, заворожили лица женщин, работающих в этом совхозе…»
    Но ведь ваша задача, Вы пишете, именно и заключалась в разборке, переборке этих овощей. Смотрели Вы фильм «Гараж»: доктор наук, посланный на овощебазу, клал в перебранный ящик с овощами свою визитную карточку, как знак качества? Это, конечно, шутка Рязанова. На овощебазах не работали местные женщины, для этого хватало городских засланцев. Местные женщины были контролерами, и их было не много.
    «Картинка скорее напоминала концлагерь, куда прибыла очередная порция заключенных, абсолютная зависимая от тамошних вертухаев».
    В этот концлагерь, как Вы пишете, некоторые люди просились, так как там можно было взять что-то себе для дома. Понимаю, что это было, по существу, воровством, но такова была деформированная мораль общества, никто на это не обращал внимания, и даже наш знаменитый генсек, в своих незабвенных ленинскопремированных трудах написал об этом, повествуя о своих студенческих годах. Когда в 90-х годах нам перестали выплачивать зарплату, я, имея троих дочек, неоднократно подряжался на разгрузку вагонов с овощами, зная, что, кроме заработка, не приду домой с пустыми руками. Еще раз повторюсь, да, это было, по существу, воровством, но на деле — узаконенным образом действий.
    Конец рассказа очень лиричен, с концом рассказа можно смириться.

  4. У каждого, Майя, свои мотивы для отъезда, свои сюжеты. Мы вот вернулись из Женевы в страну в девяностом году, в январе, как раз тогда, когда люди сообразительные, я бы сказала, нормальные, либо уже уехали, либо собирались уехать. Мы же после десятилетнего отсутствия многое забыли и в отечественных реалиях, и в особенностях отечественного менталитета. И с эдаким задором принялись заново туда внедряться, не безуспешно.
    Но в результате прижиться не смогли. Нас «спортил» европейский опыт. Занятно, что когда еще при Иване Грозном боярских детей отправляли на Запад для обучения, никто из них оттуда не вернулся. Никто!
    А нынче резко, по сведениями из интернета, упала недвижимость на Рублевке. Владельцы тех дорогущих вилл снимаются кто куда, их вилы пустуют, спрос на них упал. Бедствовать не будут, хапнули хорошо, обеспечены и их дети, и внуки. Но вот такая тенденция. Весьма закономерная.

  5. Весной 1988 года я спиной почуствовала, что перестройка закончится перестрелкой. А когда узнала, что моя одноклассница с тремя детьми и старыми родителями уже подала документы, я подумала — надо бежать отсюда, пока выпускают. И мы действительно бежали, бросив всё.

    1. Мне любопытны высказывания разных людей, любых, на любые темы, лучше простые, где особенно в их ракурсе определяетется менталитет. Мне даже неловко сказать, что в моем тексте » Овощнная база » речь вовсе не о примитивных понятиях, типа картошка- капуста, не о протитанни, не о дефиците. О человеческом достоинстве И ни о чем другом.
      Из чего делаю выводы, лестные отзывы моих якобы доброжелателей не стоят и ржавой копеки, я их ни за копейку не ценю. Понятно, да?

      1. Дорогая Надежда!
        Ваша позиция очень благородна. Но ведь Вы литератор, писатель, рассказчик о том, что было в Вашей жизни или в жизни Вашего героя, а не агитатор, поэт-главарь. Именно в этом смысл моей оппозиции «джонатан-семеренко»

Обсуждение закрыто.