Миротвор Шварц: Друг народа. Окончание

Loading

А ещё позади осталась гимназия, которую я наконец окончил. И моё детство — из которого я попросту вырос, как вырастают из старых рубашек и штанишек. А впереди меня ждал неизвестный мне город, незнакомые люди, новая жизнь.

Друг народа

Миротвор Шварц

Окончание. Начало

Таким образом, в понедельник мне предстояло выдержать не одно испытание, а как бы целых два. Правда, первое из них оказалось весьма лёгким. Решив все задачи (как четыре алгебраические, так и три геометрические) хвилин за сорок, я потратил ещё полчаса на тщательную проверку решений — после чего сдал исписанные странички учительнице. За что и получил в скором времени законную «пятёрку».

А вот потом я приступил ко второй части сегодняшней программы — сел в автопантон и поехал к Серёге.

— Петя? — удивился Петухов, открыв дверь. — Неужели?..

— Ужели, ужели, — усмехнулся я, стараясь выдать волнение за веселье. — Узнал я всё, что ты просил.

— Прекрасно! — заметно обрадовался Серёга, после чего не выдержал и даже подпрыгнул от удовольствия. — Ну ты молодец! Просто…

— Герой? — саркастическим голосом уточнил я, вспомнив о вчерашних словах Витьки.

— Пожалуй, что и герой, — согласился Петухов. — Но ты давай рассказывай. Как тебе всё это удалось?

— Ну, так вот… — немного замялся я, изображая приступ скромности. — Повезло мне, что и говорить. Вчера болтаем с Валей по телефону, и я так понемногу расспрашиваю её о родителях, а потом уж и о брате. А она вдруг и говорит, что Витя — мальчик хороший, но иногда дурью мается. Я тогда и спрашиваю: а какой именно дурью мается Витя?

— Ага, молодец, сообразил! — улыбнулся Серёга.

— И она мне тогда отвечает, — продолжил я, — что Витя, мол, ходит с другими мальчиками в какой-то подвал, где они себя воображают римскими легионерами. Ну, Валя-то девушка, ей ведь любые игры «в войнушку» кажутся несусветной глупостью, верно?

— Таковы женщины, — усмехнулся Петухов.

— Вот именно. А я тогда спрашиваю — безразличным таким голосом, как бы просто для поддержания разговора — ну, и где же этот подвал находится? И тут же думаю: эх, маху дал — а вдруг она сейчас скажет «подожди, пойду у Вити спрошу»? Тогда он сразу поймёт, что тут дело нечисто.

— Да, это было бы весьма неприятно, — нахмурился Серёга.

— Ещё бы! И всё-таки пронесло. И не просто пронесло, а несказанно повезло! Оказалось, что Витька ей как-то этот подвал показывал — мол, смотри, какими важными делами мужики занимаются, не то что вы, бабы.

— Вот глупый хвастун! — ухмыльнулся Петухов.

— И, главное, Валя мне тут же начала подробно рассказывать, куда они тогда с Витькой ехали, да по каким улицам, да какой был арифм у дома, да по каким ступенькам в подвал спускались… Ну ты же знаешь — девушек хлебом не корми, дай поговорить вволю. А я, не будь дурак, слушаю. Вот все подробности таким образом и выяснил.

— Колоссально! — воскликнул Серёга. — Просто колоссально! Да, Петя, тебе действительно повезло — но ведь удача всегда сопустствует тем, кто её заслужил. А уж ты-то её заслужил в полной мере! Жаль, что мы раньше с тобой не были как следует знакомы. Вполне могли бы быть лучшими друзьями.

Ещё совсем недавно, услышав от Петухова эти слова, я преисполнился бы гордости и счастья. Однако сейчас я как-то не был уверен, что мне очень уж хочется быть удостоенным подобной чести.

— Ладно, — деловито щёлкнул пальцами Серёга. — Рассказывай тогда, где этот подвал находится. А уж потом мы им устроим…

— Когда потом? — спросил я по возможности безразличным голосом.

— Ну, в четверг у нас греческий… — прикинул Петухов.

— Да, испытание не из лёгких, — вздохнул я.

— Это точно, — вздохнул и Серёга. — Ну, что ж — вот с греческим разделаемся, тогда и о подвале подумаем.

* * *

Как я уже говорил, греческий язык всегда давался мне очень трудно. Несмотря на всю мою любовь к современной греческой музыке и мифам Древней Эллады.

Так что следующие два дня я занимался не покладая рук — и без всяких понуканий со стороны родителей. А также без перерывов — ведь даже разговоры с Валей как-то сами собой превратились в дополнительные занятия по телефону. Следует заметить, что её помощь оказалась для меня весьма кстати. Ведь Валя не только сама владела греческим в совершенстве, но и очень хорошо умела разъяснять другим непонятные и запутанные вещи.

И вот в четверг, когда настал час испытания, плоды наших с Валей совместных усилий дали себя знать — я получил «четвёрку»! Пусть и как следует помучившись. Ничего страшного — мучения-то в гимназический диплом не попадут, а вот цифра «4» там останется навсегда!

Приехав после испытания домой, я лёг на диван отдохнуть. Но отдых мой был недолог — не провалялся я и трёх хвилин, как меня поднял с дивана телефонный звонок.

Это звонил Серёга.

— Ну что, сдал на «4»? Молодец! — похвалил он меня. — А я тут наконец прикинул, когда нам следует идти в гости к «Молодому Легиону»…

— И когда же?

— Пожалуй, лучше всего — в понедельник вечером. В понедельник как раз последнее испытание, а сразу после него соберёмся — ну и двинемся в путь-дорогу…

Разумеется, никуда двигаться мне не хотелось. Равно как и собираться. Но я понимал, что отговаривать Петухова от этой дурацкой затеи бесполезно. Оставалось лишь утешаться тем, что впереди ещё целых четыре дня.

— Но окончательного решения я пока не принял, — уточнил Серёга. — Может, перенесём наш… поход на день позже. Или раньше. Я ещё подумаю. Так что, Петя, будь готов!

— Всегда готов, — усмехнулся я в ответ.

А усмехнулся я потому, что больно уж нелепо в данных обстоятельствах звучал древний боевой клич крестоносцев. Они-то в своё время спасли Иерусалим, навсегда отогнав мусульман обратно в Мекку.

А Петухов и его товарищи?

* * *

— Ага, ясно, — протянул Вадим, выслушав мой краткий отчёт по телефону. — Значит, скорее всего в понедельник — но, может быть, и позже.

— Или раньше, — уточнил я.

— Что ж, — сказал Вадим, — никаких проблем. Как только Петухов тебя позовёт делать своё нехорошее дело, звони мне.

— А если тебя не будет дома?

— Опять-таки никаких проблем. Ведь это сотовый телефон, он всегда при мне. А как только позвонишь, я собираю легионеров — и мы организовываем засаду…

— В которую попаду и я тоже, — заметил я.

— Ну мы же не дураки, — усмехнулся Вадим. — Тебя бить не будем, не бойся. Ты, главное, сразу беги подальше.

— А никто потом не удивится, что я снова остался цел и невредим?

— Да потом уже никакой разницы не будет! — беспечным голосом ответил Вадим. — Когда мы их отметелим снова, они сразу поймут, что с нами лучше не связываться. А если ты один из нас — значит, и тебя лучше не трогать.

И тут уже я наконец не выдержал.

— Знаешь, Вадим, — решительно сказал я, — мне всё это очень не по душе.

— Что не по душе? — удивился Вадим.

— Ты говоришь, что я — «один из вас». Но ведь это не так. Мне было очень стыдно перед Витькой — и только поэтому я помог ему отомстить своим обидчикам. Но теперь-то зачем мне всё это нужно? Почему, собственно, я должен быть на стороне вашего «Легиона», а не Петухова и его товарищей?

— Петя, ты ошибаешься, — мягко ответил мне Вадим. — Ты ведь действительно стал одним из нас, даже если сам этого не сознаёшь.

— Ничего подобного! — запальчиво возразил я. — Вы — империалисты, а мне идея воссоздания древней Империи кажется по меньшей мере безумной. Вы воображаете себя легионерами, а я к военным играм всегда был равнодушен. Вы верите в Юпитера, а я — в Христа. Вы, наконец, римляне — а я русский!

— Это не имеет значения, — сказал Вадим. — Помнишь, Антошка назвал тебя «другом римского народа»? Да, он сказал это с сарказмом. Но тем не менее это действительно так. Человек, оказавший услугу римскому народу, автоматически становится его другом. Живи мы все в Римской Империи — тебе наверняка было бы даровано римское гражданство. И ты действительно стал бы римлянином!

— А почему, Вадим, ты так уверен в том, что мне этого хочется? Нет, я ничего не имею ни против римского народа, ни против Юпитера, ни даже против латинского языка. Но это всё — не моё. Не мой народ, не мой бог, не мой язык.

— А как же Валя? — задал неожиданный вопрос Вадим.

— Валя? А при чём тут Валя? — удивился я.

— Но ведь ты с ней встречаешься. И заметь, никто из нас тебе палки в колёса не ставит. Потому что мы относимся к тебе как к своему.

— Вот что, Вадим, — сказал я, уже теряя терпение, — я отнюдь не нуждаюсь в вашем разрешении встречаться с Валей. Возможно, ты полагаешь, что все римские девушки как бы являются общей собственностью всех римских парней, но тем не менее…

— Я не об этом, — перебил меня Вадим. — Разумеется, мы не можем приказать ей больше с тобой не видеться. Но ведь тот же Витя, если бы очень захотел, то мог бы взять да и рассказать своей сестричке, как Петя Лебедев подло заманил её любимого брата Витю в сарай, где Витю в скором времени жестоко избили. Однако заметь, что Витя этого не делает. И я не делаю. И никто из легионеров не делает. Потому что ты — один из нас.

Я понял, что наш спор подошёл к концу. Противопоставить угрожающему намёку Вадима мне было нечего. Как нечего было противопоставить Серёге Петухову в субботу на чердаке.

— Ладно, — тихо произнёс я, — будь по-твоему.

* * *

А в пятницу вечером, как и неделю назад, я отправился на свидание с Валей. Только в этот раз мы пошли не в театр, а в кино. На новую уголовную драму.

Сначала был обычный боевик. Есть шайка преступников, главарь которой — закоренелый убийца и отморозок по кличке Философ — сидит в тюрьме. А городовые внедряют в шайку человека, похожего на Философа как две капли воды. Причём этот лже-Философ — тихий и мирный заведующий детсадом. Добрый такой, детей любит, мухи не обидит.

И потому он из кожи вон лезет, чтобы казаться настоящим уголовником. Поначалу у него это выходит не очень, но потом он постепенно входит во вкус — и вот уже шайка под его руководством совершает одно преступление за другим. Сперва они грабят детсад (и куда делась любовь к детям?), потом — богатые хоромы, а в итоге доходит и до убийств, которые лже-Философ совершает с какой-то бессмысленной жестокостью — например, какую-то женщину-врача бросает с перерезанным горлом в глубокий колодец. Так разошёлся — настоящий Философ ему и в подмётки уже не годится! Кстати, сбежавшего из тюрьмы Философа он тоже замочил — заманил на какую-то крышу и спихнул вниз.

А ведь он к тому же привык руководить — в той, прошлой жизни, он был не кем-нибудь, а заведующим! Вот и тут стал помыкать товарищами, то и дело над ними издеваясь — например, загоняя их раздетыми в снег. А одного так и вовсе довёл до самоубийства — повесился бедняга.

Короче, в итоге они не выдержали — и сами сдали лже-Философа городовым. На этом всё и закончилось. Что и говорить, чернуха жуткая. Но мудрая — можно даже сказать, действительно философская. Выходит, в каждом из нас дремлет преступник — и если обстоятельства повернутся так, а не иначе, то никто не застрахован от такого вот поворота судьбы… Так что, как поётся в одной хорошей песне, “следи за собой, будь осторожен”.

Так что фильм, наверное, получился хороший.

Почему «наверное»? А потому, что мы с Валей его толком так и не увидели. Как только мы вошли в зрительный зал — так сразу, не сговариваясь, направились в задний ряд. И как только в зале погас свет, Валя протянула руку и коснулась своими пальцами моих. Через пять хвилин мы неслышно гладили друг другу ладони. Ещё через десять — тихо касались руками лиц. А ещё спустя какое-то время начали беззвучно целоваться.

Скажу честно — все эти прикосновения, пожатия и лобзания меня не на шутку возбудили. И мне очень захотелось дать своим руками ещё больше воли, опустив их пониже — но я всё-таки сдержался. Что ни говори, а нравственные устои у римлян находятся даже на большей высоте, чем у нас, христиан. Правда, болтают, что перед падением Империи в Риме царил жуткий разврат — что, собственно, наверняка ускорило и без того неизбежную гибель… Но как бы то ни было, а испытывать судьбу я не желал. Всё в своё время.

А потом Философа повязали городовые, фильм закончился, свет в зале зажёгся — и мы с Валей спешно разжали губы и руки. После чего вышли из кинотеатра и сели в автопантон.

И тут я внезапно заметил, что выражение Валиного лица стало каким-то странным и незнакомым. Лишь через несколько мгновений я сообразил, что вижу на лице её грусть и печаль. Чувства, казалось бы, совершенно не свойственные моей милой оптимистке.

— Что случилось? — озабоченно спросил я.

— Пока ничего, — ответила она. — Но в понедельник утром у меня последнее испытание — математика…

— У меня в полдень, физика, — кивнул я. — И что же?

— А то, — грустно сказала Валя, — что с гимназией я на этом распрощаюсь. А потом недели через две уже пора ехать в Полоцк.

Тут уж я помрачнел и сам.

Конечно, Валя уже как-то говорила, что поедет поступать в Полоцкий Схоластерий. Но ведь сказала она об этом так давно — почти две недели назад. Ещё до нашего первого поцелуя…

Кроме того, до сих пор я подсознательно время не тянул, а именно подгонял. Скорей бы сдать выпускные, скорей бы закончить гимназию, скорей бы разделаться с опостылевшим детством — и стать взрослым. И вот пожалуйста — детство подходит к концу, но вместе с ним уходит и Валя. В другой, новой, взрослой жизни её со мной уже не будет.

Перебрав в уме несколько возможных ответов и не найдя ни один из них сколько-нибудь удовлетворительным, я лишь протянул к Вале руку и взял её ладонь в свою. Она ответила слабым пожатием и грустно улыбнулась.

— Петя, куда ты хочешь пойти в следующий раз? — нарушила она наконец молчание, уводя разговор в сторону.

И больше о Полоцке мы не проронили ни слова. А потом снова целовались у неё в подъезде, как и неделю назад — и тут уж нам и вовсе было не до разговоров.

Но горький привкус остался.

* * *

И в субботу вечером мы с Валей об её отъезде не говорили. Впрочем, нам было и не до того — наша телефонная беседа в который уже раз была посвящена подготовке к испытаниям. Причём на этот раз помогал Вале я. Как я уже говорил, к точным наукам Валя всегда была равнодушна — но получить «пятёрку» по математике ей всё же очень хотелось. И не только из тщеславия как такового.

— Мне родители сказали, — пояснила Валя, — что если закончу гимназию круглой отличницей, то они мне подарят свой старый «Киевлянин».

— Ух ты! А Витя не обидится, что тебе — машину, а ему — ничего?

— А он сам виноват, — засмеялась Валя. — Кто ему не велел учиться на одни «пятёрки»?

В воскресенье, как и в субботу, я лежал у себя в комнате на кровати и занимался физикой. Правда, несколько своеобразно — читая не учебник (который и так знал наизусть), а подшивку прошлогодних «Вопросов механики».

Но где-то в полтретьего мне помешали. Что-то легонько стукнулось об оконное стекло. Через пару мгновений раздался новый стук — и я понял, что кто-то кидает в моё окно камушками.

Поднявшись с кровати, я подошёл к окну — и увидел внизу знакомые лица. И Серёгу Петухова, и ухмыляющегося Славика Григоровича, и более серьёзных Мишу с Яшей, и мрачноватого Лёху Собакина.

— Привет, — кивнул я незваным гостям, нехотя открыв окно. — Что случилось?

— Пошли, — сухо ответил Серёга.

— Куда? — машинально задал я глупый вопрос.

Ответ был ясен и так — достаточно было взглянуть на облачение Петухова и его товарищей. Они были одеты не в приличную одежду, а в старые штаны и штопаные рубашки — словно собирались куда-то в поход по сельской местности. Однако при этом Серёга держал в руках нечто вроде дубинки, Славик — обрезок железной трубы, а Лёха — какую-то длинную жестяную палку. С таким оружием в походы обычно не ходят.

Туда, Петька, туда, — противно хохотнул Славик. — Языческое гнездо потрошить.

— Значит, уже сегодня? — спросил я по возможности спокойно, хотя сердце моё уже забилось с повышенной скоростью. — А что ж не завтра?

— Да я тут прикинул, — ответил Серёга, — что завтра-то последнее испытание, верно? И у нас, и у них. А вдруг они вечером на радостях как раз у себя в логове соберутся? Тогда идти к ним нет смысла — сами нарвёмся…

«А ведь нарвётесь, болваны,» — подумал я. Но сказать это вслух я не мог — а потому остановить их был не в силах. Как и отказаться идти вместе с ними.

— А, ну ладно, — пожал я плечами. — Я тогда сейчас…

— Если надо чего перед уходом чего по хозяйству сделать, — сказал Лёха, — то мы подождём, не бойся.

— Даже поможем, — добавил Петухов.

— Да нет, — покачал я головой, — мне только нужно переодеться.

Разумеется, на самом деле мне нужно было совсем другое. Отойдя от окна, я потянулся к телефону и набрал арифм Вадима.

* * *

— Ага! — довольным голосом воскликнул Вадим. — Ну что ж, прекрасно. Потом позвони и расскажи, что и как, ладно?

— То есть? — изумился я. — Как это «позвони и расскажи»? А ты сам-то где будешь?

— Где-где, — вздохнул Вадим, — дома, где же ещё? У меня завтра история, а я до сих пор ни фига не готов.

Впрочем, это объяснение удовлетворительным мне не показалось.

— А как же засада?

— Ах, засада! — усмехнулся Вадим. — Понимаешь, какое дело — я тут вчера подумал, что когда начнётся, то поди всех ребят вовремя собери — можно и не успеть. Вот мы тогда и придумали совсем другое. На первой входной двери повесили надпись «не входить!» — чтобы кто попало не сунулся…

— И ты полагаешь, что Серёгу и других эта надпись остановит?

— Разумеется, нет, — ответил Вадим, — но когда они откроют первую дверь и пройдут дальше, то через несколько мгновений сработает некий хитроумный механизм. И на головы варваров хлынет поток пурпурной краски, в которую к тому же добавлены некие зловонные вещества…

Я невольно дёрнулся, представляя себе эту замечательную картину.

— Но ведь это разозлит их ещё больше, — заметил я.

— А как же, — хмыкнул Вадим, — разозлит непременно. И они кинулся взламывать вторую дверь. Но как только они до неё дотронутся, их шибанёт током с такой силой, что надолго отобьёт охоту ходить в гости без приглашения.

Меня снова передёрнуло. А в следующее мгновение меня охватило новое чувство, ещё более неприятное.

— Подожди-ка! — воскликнул я. — А как же я?

— А что ты? — непонимающе ответил Вадим.

— А меня тоже током? А меня тоже краской? Уж обо мне-то вы могли бы подумать, прежде чем изобретать всю эту мерзость!

— Да ладно, ну чего ты… — лениво протянул Вадим. — Ну ты же не дурак, верно? Когда зайдёте в подвал, иди сзади. А в штаб не заходи, даже первую дверь не открывай. Когда они войдут и начнут орать от злости и боли — сматывайся. А потом позвонишь и доложишь. Ладно, мне заниматься пора. Удачи!

И повесил трубку.

— Эй, Петька, ну долго ты там? — раздался голос Лёхи Собакина со двора.

А я вдруг представил себе, как Лёху — моего старого приятеля, с которым мы учились вместе с первой группы — бьёт током. А на голову ему льётся вонючая краска. И та же участь постигает Серёгу со Славиком. Да и Мишу с Яшей.

И тогда я понял, что мне этого ужасно не хочется.

* * *

— Не пойду, — заявил я, выглянув из окна. — И вам не советую.

— Это ещё почему? — удивился Лёха.

— Потому что, — с трудом произнёс я, заставляя себя пересилить страх, — вас там ждёт ловушка. Пойдёте — пеняйте на себя.

— Что-о-о? — вытаращил глаза Славик. — Это ты так несмешно шутишь?

— Нет, — вздохнул я, — это чистая правда.

— Вот так дела… — покачал головой Лёха.

На лицах остальных также было написано неподдельное изумление.

— А если не шутишь, — подозрительным голосом протянул Славик, — то откуда же ты, Петюша, об этом знаешь?

— Да, действительно, — встрепенулся и Лёха. — Как ты мог об этом узнать?

Увы, сказать в ответ мне было нечего. Если не считать чистосердечного признания, давать которое я отнюдь не спешил. Хотя и понимал, что молчанием делу не поможешь.

— Ну что ж ты молчишь, Петюнчик? — злобно ухмыльнулся Славик. — Когда тебя товарищи о чём-то спрашивают, надо отвечать.

— Бли-и-ин… — протянул Лёха и покачал головой, как бы не веря в действительность происходящего. — Что ж это получается…

— А я понял, в чём дело, — вдруг подал голос Серёга и усмехнулся. Но совсем не злобно.

— Ну? — повернулся к Серёге Лёха.

— В чём? — переспросил Славик.

И Миша с Яшей также посмотрели на Петухова, исполненные любопытства.

— Дело в том, что наш Петя, — пояснил Серёга, — очень хороший разведчик. Откуда, по-вашему, я узнал, где находится штаб этих язычников? Скажем так, у Пети есть в стане врага очень хороший осведомитель, имя которого, — тут Петухов весело мне подмигнул, — предавать огласке мы не будем.

Это уж слишком, подумал я. Неужели мне снова чудом удастся выкрутиться, как и чуть более недели назад на соседском чердаке?

Увы, на сей раз чуда не произошло.

— Нет, Серёга, извини, — не согласился с Петуховым Лёха. — Предположим, Петька откуда-то действительно знает, что эти уроды нас там поджидают. Я могу даже допустить, что они угадали, что мы хотим распотрошить их логово. Но откуда, чёрт возьми, им знать, что нам известно расположение их штаба?

Вот и всё. Казалось бы, Серёга умнее всех в гимназии, не говоря уж о Лёхе. И тем не менее Петухова я дважды обвёл вокруг пальца — вернее, он это сделал за меня сам — а вот против более прямолинейной логики Лёхи я оказался бессилен.

— Да, Петенька, откуда им это знать? — снова злобно посмотрел на меня Славик.

— В самом деле, откуда? — потребовал от меня ответа и Лёха.

— А я знаю! — вдруг закричал Миша. — Петька сам им всё и рассказал!

— Это правда? — пристально посмотрел на меня Лёха.

— Колись, гад! — крикнул Славик.

Однако я по-прежнему молчал. Отрицать очевидное было бессмысленно — но и колоться, собственно, тоже.

— Правда, правда! — не унимался Миша. — Ей-Богу, так оно всё и было! Ну, сволочь — за это не отдам тебе атлас!

Я чуть не фыркнул. Вот и вся цена Мишиному негодованию.

Другие, впрочем, негодовали бескорыстно.

— Ну, сука… — покачал головой Лёха.

— Козёл, да? — поддержал его и Яша.

— Ну, гадёныш, звиздец тебе… — прошипел Славик.

Как ни странно, Серёга Петухов в общем хоре не участвовал. В его взгляде не было ни гнева, ни злобы — а только удивление и даже какая-то скорбь. Возможно, он был действительно потрясён поступком Пети Лебедева — человека, к которому Серёга с недавних пор относился с искренним уважением и доверием. Честно говоря, мне даже стало немного стыдно. Но только перед Петуховым.

— Как же ты так мог, Петька? — сплюнул на землю Лёха.

— Зачем это сделал, а? — спросил Яша.

— Да, какого хрена? — подхватил и Славик. — Колись, падла, хуже не будет…

— Да знаю я, — махнул рукой Серёга. — Это он из-за девушки.

— Из-за какой ещё девушки? — удивился Лёха.

— А помните сабантуй? Когда ещё нас побили? Там девушки были, и Петя с одной из них сидел в своей комнате весь вечер.

— Ну и что? — не понял Славик.

— А то, что он с ней потом стал встречаться. А она не кто-нибудь, а сестра Витьки Юлианского.

— Вот как? — у Лёхи чуть не отвисла челюсть. — Петька, это правда? Ты сделал это из-за бабы?

Нечего и говорить, что я снова промолчал. В конце концов, это было не Лёхино дело.

— Нет, погоди-погоди, — энергично замотал головой Славик. — А сам-то сабантуй? Мне ещё тогда показалось подозрительным, что нас всех отлупили, а Петьку нет. И ещё — почему он пригласил именно нас пятерых? Что за странное совпадение такое?

— А я понял, понял! — неожиданно сказал Яша. — Я ведь сразу кое-что заметил, ага. Сидим мы тогда, играем с Петькой в шахматы, я уже почти выиграл, и тут приходят бабы, а он сразу к этой самой подходит, и даже не представляется, да? Просто идёт с ней в комнату, а со мной даже и доигрывать не хочет. Всё ясно, да — они были знакомы ещё до сабантуя, вот как!

— Верно, — печально кивнул Серёга. — Они познакомились, и он ради неё наплевал на товарищей. Что поделать — в жизни бывает и так.

И снова я не вымолвил ни единого слова. Если я и объясню, что дело совсем не в Вале, а в моей собственной совести — разве это что-то изменит?

— Ну, Петька, ты и урод… — покачал головой Лёха.

— Из-за бабы предал друзей, — сказал Славик. — Вот козёл-то!

— Я вот сейчас ему… — проворчал Миша, нагнулся и взял с земли увесистый булыжник.

— Не надо! — прикрикнул на Мишу Петухов. — Не здесь, не сейчас. И так мы тут уже расшумелись не на шутку — на нас уже небось изо всех окон любуются. Нет, мы с ним, конечно, разберёмся — но завтра. После испытания.

— Ладно, — нехотя положил булыжник на место Миша.

— Ну, Петька, завтра туши свет, — погрозил мне кулаком Славик.

— За предательство получишь по полной, — добавил Лёха.

— Пошли, пошли, — махнул рукой Серёга.

Я понял, что разговор окончен. Закрыв окно, я подошёл к своей кровати и поудобнее на неё улёгся. И потянулся за недоперечитанными «Вопросами механики».

А со двора всё ещё приглушённо доносились угрозы и проклятия тех, кого я только что спас от вонючей краски и электрического тока.

* * *

Как это ни странно, никакого страха я не испытывал. Равно как и угрызений совести. Напротив, на душе у меня было легко и приятно — как будто мои долгие блуждания в потёмках завершились, и я наконец сделал нелёгкий, но единственно правильный выбор.

Так прошёл час-другой. «Вопросы механики» я так до конца и не перечёл — позвонила Валя, и мы с ней говорили часа три. Из которых где-то час ушёл на алгебраические уравнения, ещё час — на геометрические теоремы, и последний — на всевозможные каверзные задачки, которые вполне могли попасться Вале на испытании. Я готов был помогать ей и дольше — но в конце концов Валя просто выдохлась.

— Всё, Петя, больше не могу, — произнесла она виноватым голосом. — Спасибо тебе огромное, но больше в меня уже просто не лезет. А вставать-то завтра рано. Так что пойду-ка я спать. А вот завтра вечером приходи, хорошо? Пойдём куда-нибудь или просто так погуляем.

— С удовольствием! — действительно с удовольствием воскликнул я. — Приду обязательно.

Договорившись на пять вечера, мы распрощались до завтра. После чего я наконец повесил трубку… но тут телефон зазвенел снова.

— Да? — радостно сказал я, ожидая снова услышать милый моему сердцу голос Вали.

— Что за фигня, блин?!

Нет, это сказала не Валя. И не какой-нибудь сквернослов вроде Славика Григоровича. Это сказал Вадим Катонович.

— А что стряслось-то? — недоумённо спросил я.

— Вопрос, Петя, в том, чего не стряслось, — чуть более спокойным голосом сказал Вадим.

— И чего же не стряслось? — задал я новый вопрос, хотя в общем-то угадал ответ и так.

— Значит, так, — начал Вадим. — После того, как ты мне сегодня звякнул, я часа три ещё занимался историей. Потом просто дурью маялся — а ты всё не звонишь с докладом и не звонишь. Я забеспокоился. Звоню тебе — у тебя занято. Не выдержал — поехал в подвал. Осторожно так пробираюсь — и на тебе! Похоже, что в подвале сегодня никто не побывал. Мы нарочно насыпали там песочка — но на нём никаких следов! Что за фигня? Почему вас там не было? Или ты каким-то образом заблудился и не нашёл дороги?

Я понял, что отпираться бессмысленно. Да и незачем. Тайны и ложь мне надоели.

— А туда сегодня никто и не ходил, — сказал я. — После того, как я их предупредил о ловушке…

— Что-о-о??? Да ты что же, обалдел???

— Называй это как хочешь, — безразличным голосом ответил я.

— Ну ты и козёл! — заорал Вадим. — Ну и урод!

— Меня сегодня так уже называли, — спокойно заметил я.

— И правильно называли! Неужели ты, идиот, сам не понимаешь, что натворил? Да ведь они теперь знают, где находится наш штаб!

— Знают, — согласился я. — Но не ты ли сам этого хотел? Не ты ли упросил меня сообщить эти сведения Петухову?

— Ты что, совсем придурок? Неужели ты не понимаешь, для чего мне это было нужно?

— Понимаю, — ответил я, по-прежнему не теряя спокойствия. — Чтобы он, образно говоря, с мечом к вам пришёл и от меча же погиб. Но с мечом-то он теперь не придёт — побоится. Значит, и от меча ему погибать незачем.

— А что нам теперь делать со штабом?! — не унимался Вадим. — Придётся теперь самим открывать дверь, уворачиваться от краски, отключать ток… А потом ещё и держать ухо востро — вдруг эти варвары всё же нагрянут…

— Значит, будет вам хороший урок, — сказал я. — В другой раз подумаете, прежде чем устраивать кому-то подлянку.

— Ты меня ещё учить вздумал, урод?! — завопил Вадим. — Ты должен был нам помочь, а вместо этого оказался обыкновенным предателем!

И этот туда же, подумал я. Впрочем, ну его к чёрту!

— Предателем? — переспросил я. — А кто придумал и соорудил эту жестокую ловушку с краской и электричеством, даже не спросив моего мнения и не поставив меня в известность? Кто даже не подумал, что в ловушку попадусь и я тоже? Нет уж, ищите себе другого мальчика на побегушках. А я в эти дурацкие игры больше не играю.

— Ну, гад, ты за это поплатишься! — произнёс Вадим голосом, полным ненависти. — Мы это так не оставим, варвар ты паршивый…

— До свидания, Вадим, — подчёркнуто спокойно сказал я, после чего повесил трубку.

Недолго же я пробыл другом римского народа!

* * *

Ночью мне приснилась Валя. Честно говоря, я совершенно не помню, чем мы с ней во сне занимались (нет, не этим!) и где находились. Помню только её смущённую улыбку и глаза — светлые, счастливые, полные ласки и нежности. И взгляд этих глаз, обращённый ко мне…

Увы, блаженство это длилось недолго. Что-то во сне зашумело… загремело… нет, зазвенело!

— Да? — сказал я полусонным голосом, машинально сняв телефонную трубку.

— Привет, Петя, — прозвучал в трубке тихий голос.

— Валя, — ласково промурлыкал я, с трудом открывая глаза. — А я как раз такой хороший сон ви…

— Петя, ответь мне на один вопрос, — перебила меня Валя.

Только тут я заметил, что голос у неё совсем не ласковый и не радостный.

— Ты действительно, — перешла к собственно вопросу Валя, — был одним из тех хулиганов, которые избили тогда в сарае моего брата Витю?

И тут-то моя эйфория, начавшееся ещё во сне, мгновенно испарилась. А на смену ей пришла суровая действительность. Вместе с Серёгой и его товарищами, а также вместе с Вадимом и его легионерами.

— Неужели ты это сделал, Петя? — в голосе Вали звучали удивление и боль. — Как же ты мог?

Разумеется, отпираться смысла не было.

— Это не совсем так, — тихо сказал я. — Я Витю не бил, а только…

И я сбивчиво и коротко рассказал обо всём от начала до конца. К счастью, Валя меня не перебила ни разу — уж что-что, а слушать она умела.

— Да, я совершил страшную ошибку, — покаянным голосом подвёл я итоги. — Но сделал всё, чтобы её исправить. И отомстить за твоего брата.

— Пригласив этих пятерых мальчиков на вечеринку, — не без сарказма заметила Валя, — чтобы их потом избили на автопантонной остановке?

Быстро у неё «хулиганы» превратились в просто «мальчиков», подумал я.

— Ох, Петя, — вздохнула Валя, — ну разве это метод? Разве это правильно? Разве я тебе не говорила, что насилие влечёт за собой новое насилие, и в итоге образуется замкнутый круг? Разве ты со мной не соглашался?

— Конечно! — воскликнул я, пытаясь ухватиться за спасительную соломинку. — Вот потому-то вчера я этот круг и разорвал!

— Но дело даже не в этом, — печальным голосом сказала Валя. — В конце концов, все мы — люди, все делаем ошибки, все иногда пытаемся их исправить. Я не понимаю другого, Петя. Почему ты мне ничего об этом не сказал? Почему ты от меня всё это утаивал?

— Потому что я боялся, — честно признался я, — что ты больше не захочешь со мной встречаться.

— Ты правильно боялся, — грустно сказала Валя, немного помолчав.

Я с ужасом понял, что ещё немного — и произойдёт непоправимое. Надо было что-то делать, и притом очень быстро.

— Валя, прости меня, пожалуйста, — заговорил я умоляющим голосом. — Я ошибся, я запутался, я был неправ. Я никогда больше не буду утаивать от тебя что бы то ни было. Я не хотел впутывать тебя во все эти глупости, но тем самым совершил глупость ещё большую. Поверь мне, Валя, это больше не повторится.

— Я верила тебе раньше, и что же? — холодно заметила Валя. — Пусть ты и не лгал мне прямо, но иной раз умолчание хуже лжи. Почему же я должна тебе верить сейчас?

Чувствуя, что от ответа на этот вопрос зависит очень многое, я мысленно перебрал за пару мгновений сотни возможных фраз — но не нашёл ни одну из них достаточно убедительной. И тогда на смену разуму пришло наитие.

— Потому что я люблю тебя! — выпалил я.

И тут же в ужасе повесил трубку.

* * *

Я понял, что сошёл с ума.

Будь я в здравом уме и твёрдой памяти — никогда бы не сказал того, что сказал.

Нет, не потому, что мои слова были ложью. Скорее наоборот. Да, я действительно испытывал к Вале Юлианской не просто привязанность или симпатию, и даже не просто влечение. Я действительно её любил — как не любил никогда и никого за всю свою долгую семнадцатилетнюю жизнь.

Но именно поэтому я не мог так вот взять и признаться Вале в любви с бухты-барахты. Не подготовившись как следует к разговору, не продумав до мелочей всю предстоящую беседу — и даже не собравшись с духом после долгих и мучительных терзаний.

Потому что такие слова меняют всё на свете в одно мгновение. После такой фразы влюблённый может стать самым счастливым человеком на свете — или же, напротив, самым несчастным. А зависит это от того, как именно признание в любви будет воспринято.

И не дай Бог произнести «я люблю тебя» слишком рано. Или слишком поздно. Или же не вовремя.

Например, в ходе нешуточной ссоры. Как это только что сделал я. Причём в ответ на гневный вопрос, никак с любовью не связанный. И на который фраза «я люблю тебя», строго говоря, ответом вовсе не являлась.

Боже, думал я, что же я натворил!

Так прошло хвилин пятнадцать. Я по-прежнему сидел на кровати, обхватив голову руками и тщетно пытаясь усилием воли повернуть время вспять.

Но потом всё-таки понял, что таким образом ничего исправить не удастся. Всё, что мне оставалось делать — это звонить Вале.

Ещё через пять хвилин я наконец преодолел оцепенение и страх. И набрал Валин арифм дрожащими пальцами.

— Да? — раздался в трубке женский голос.

Но это была не Валя, а тётя Юля — Валина мама.

— Здравствуйте, — несмело сказал я, по-прежнему борясь с искушением бросить трубку. — Можно позвать Валю?

— А Валечки нет дома, — немного удивлённым голосом ответила тётя Юля. — Она только что ушла в гимназию. У неё сегодня последнее испытание.

* * *

Хорошо, что физика — мой любимый предмет. И что я её знаю назубок. А то бы точно в тот день провалился.

Не дозвонившись до Вали, следующие несколько часов я провёл если и не в бессознательном, то по крайней мере в полусознательном состоянии. Или же в подсознательном. Ибо все до одного действия я совершал чисто автоматически.

Автоматически пролежал в постели ещё пару часов, не смыкая глаз. Автоматически встал с кровати, оделся и умылся. Автоматически сел в автопантон и поехал в гимназию. Так же автоматически решил все задачи, получив в итоге «пятёрку».

Думал же я всё это время только об одном, снова и снова перебирая в памяти события последних недель. Нет, не избиение Витьки в сарае, не заседания «Молодого Легиона» и не вчерашние обвинения в предательстве сразу с двух сторон. Я вспоминал первое знакомство с Валей, долгие беседы по телефону, страстные поцелуи в подъезде и кинотеатре — и горько сознавал, что всему этому счастью пришёл конец. И не через две недели, когда Валя уедет в Полоцк — а уже сейчас. А всё потому, что я полный дурак, совершивший сразу несколько глупостей одну за другой. Так что поделом мне — можно сказать, справедливость восторжествовала. Но разве нужна влюблённому человеку справедливость?

Так размышлял я в сотый раз подряд, автоматически направляясь после испытания к автопантонной остановке и столь же автоматически сжимая в руке диплом об успешном окончании гимназии.

— Эй, Петушок!

Рассеянно обернувшись на знакомый голос, я увидел метрах в двадцати от себя ухмыляющуюся рожу Славика Григоровича.

— Ну что, попался, предатель?

Это добавил Лёха Собакин, идущий рядом со Славиком. А слева от Лёхи шагал Яша Леви, уже сжимающий кулаки в предвкушении расправы. Справа же от Славика находились Серёга Петухов и Миша Гусев, лица которых также не предвещали ничего хорошего.

Я понял, что даже если и побегу со всех ног, до остановки мне не добраться всё равно. Да и ни одного автопантона ни на самой остановке, ни поблизости видно не было.

Вспомнив давний совет мамы («ни в коем случае не показывай лающей собаке, что ты её боишься»), я зашагал по пешеходной дорожке вперёд. Быстрым, но всё же шагом.

— Не уйдёшь, гад, — прошипел сзади Лёха.

— Всех мы догоним, — хихикнул Славик, употребив вполне к месту название известной песни группы «Татуировка».

Двигаясь вперёд по узкой улочке и прислушиваясь к шагам преследователей, я быстро обшарил улочку взглядом. Увы, ни одного городового. Лишь двое прохожих на другой стороне улицы, которые помочь мне не смогут — а, может, и не захотят. И ни одной машины на проезжей части — впрочем, от них-то толку не будет и вовсе.

А до остановки ещё метров сто, не меньше. И по-прежнему ни одного автопантона.

И тут навстречу мне из-за угла вышли пять человек. К сожалению, это были не городовые. И даже не взрослые, а молодые ребята моего возраста.

Узнал я их не сразу. А когда узнал — остановился как вкопанный.

Одним из идущих мне навстречу ребят был не кто иной, как Витька Юлианский. Рядом с ним шёл Марик Цезаревич. Справа от Витьки находился Вадим Катонович. Слева от Марика — Антошка Рубиконов, ухмыляющийся мне в лицо не менее противно, чем за спиной у меня Славик. А слева от Антошки шёл Паша — тот самый парень, который тогда отвёз нас с Витькой в штаб-подвал на машине.

Других легионеров здесь не было — видно, не успели всех собрать. Но и пятерых было достаточно, чтобы набить мне морду и отомстить за вчерашнее.

Нечего и говорить, что теперь моё положение оказалось ещё более плачевным. Подобно знаменитому германскому путешественнику Шафхаузену, я оказался между молотом и наковальней.

Возникла напряжённая тишина. Я молча переводил взгляд с одних преследователей на других. Серёга и его товарищи так же молча косились на Вадима и легионеров, которые отвечали им тем же.

— Вы что — пришли его защищать? — нарушил наконец молчание Петухов.

— Отнюдь, — усмехнулся Катонович. — Мы пришли наказать этого варвара за предательство.

— Вот как? — усмехнулся и Серёга. — И мы тоже пришли наказать за предательство этого романофила.

— Так чего ж мы ждём? — фыркнул Антошка. — Вместе и наказывать будет веселее.

— И то верно, — пожал плечами Лёха.

И после этих слов все десять мстителей повернулись ко мне, временно позабыв про свои стратегические разногласия. А я понял, что через несколько мгновений мне будет очень плохо, а к душевным страданиям прибавятся ещё и физические.

Но тут послышался какой-то шум — а именно скрежет колёс, после чего все присутствующие невольно обернулись, дабы посмотреть на проезжающую мимо машину. Как я уже говорил, улочка эта была узкой — и машины здесь появлялись крайне редко.

А машина — голубой «Киевлянин» в полураздолбанном состоянии — между тем мимо не проехала. Напротив, она резко затормозила, издав нечто среднее между дребезжанием и стоном. И остановилась… как раз рядом со мной.

После чего правая дверь «Киевлянина» открылась, и я увидел на водительском месте Валю Юлианскую.

— Петя! — махнула она рукой, указывая на свободное место рядом с собой.

Поскольку размышлять и задавать глупые вопросы было некогда, я мгновенно последовал Валиному совету, после чего захлопнул за собой дверь.

Снова застонав и задребезжав, машина тронулась с места.

* * *

— Но откуда ты узнала…

— Когда ты повесил трубку, я хвилин пять ждала, что ты перезвонишь. Не дождавшись, решила перезвонить сама. Но тут Витя схватил телефон и унёс к себе в комнату. И я услышала, что он звонит какому-то Вадиму. А когда он сказал «хорошо, тогда после испытания мы с ним разберёмся», я сразу поняла, что он имеет в виду. И кого.

— А потом?

— А потом мне уже надо было бежать на испытание. А Витя всё говорит по телефону и говорит. Оставалось одно — раз уж не могу тебя предупредить, то приеду на выручку сама.

— А где ты взяла машину?

— Так ведь я получила «пятёрку»! И сразу домой, к маме — всё, я закончила гимназию с отличием, где моя награда? Она долго упрямилась — зачем, мол, тебе сразу же, ещё разобьёшь ненароком. Потом мама отцу позвонила, но он ей сказал, что раз уж пообещали, то надо выполнять. Так что в конце концов я получила заветные ключи, села в машину — и сюда. Еле успела.

— Спасибо, Валя.

— Не за что, Петя. Ну, посуди сам — разве я смогла бы оставить в беде человека, которого люблю?

* * *

Вечером того же дня с главного киевского вокзала отходил скорый поезд «Балтика». Если бы какой-нибудь любопытный человек заглянул снаружи в одно из окон третьего вагона, то увидел бы сидящих рядом двух молодых людей — Валю Юлианскую и меня, Петю Лебедева.

Мы ехали поступать в Полоцкий Схоластерий — Валя на филологическое отделение, а я на физико-математическое. Как я уже говорил, успешно изучать физику можно практически в любом вузе.

Говорят, от себя не убежишь. Возможно, это и так. Однако убегал я не от себя. Позади, в Киеве, остались люди, желающие мне зла. Позади остались бессмысленные и беспощадные разборки между романофобами Петухова и легионерами Катоновича. Позади осталось всё то, в чём я не желал более участвовать.

А ещё позади осталась гимназия, которую я наконец окончил. И моё детство — из которого я попросту вырос, как вырастают из старых рубашек и штанишек.

А впереди меня ждал неизвестный мне город, незнакомые люди, новая жизнь. В которой всё будет по-другому. В которой нельзя будет постоянно уповать на помощь родителей. В которой мне предстоит быть взрослым и самостоятельным. В которой подчас будет трудно и непросто.

Но зато в этой жизни со мной будет Валя.

И этого вполне достаточно.

К О Н Е Ц

___

РУССКО–РУССКИЙ СЛОВАРЬ

автопантон — автобус
анаграф — адрес
арифм — номер
архидидакт — профессор
мишпахия — фамилия
сени — вестибюль
схоластерий — университет
телеор — телевизор
хвилина — минута
хоромы — квартира
школяр — студент
эвридром — проспект

Автор выражает благодарность Демонологу, Дорею и Магнуму за помощь в делатинизации русского языка (равно как и эллинизации с гебраизацией).

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Миротвор Шварц: Друг народа. Окончание

  1. Ну вот — грех хулить такого талантливого автора — но, по-моему, тут есть проблемы:

    1. Нельзя растягивать анекдот, пусть даже и заверчивая его все более крутыми арабесками — прием уже узнан и после десятого повтора перестает быть забавным.
    2. Внимание читателя дается автору в кредит, и кредит этот скоротечен. Этот «… быстро иссякающий ресурс …» надо постоянно подпитывать — а здесь повествователь, подобно быку Васе, крутит хвостом и летит себе в свое удовольствие 🙂

    P.S. Очень прошу не рассматривать вышесказанное как «… советы автору, как надо …». Как надо — знает автор, и только он один.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.